Берк. Оборотни сторожевых крепостей

1. Проклятая

Зарево пожара, метавшееся в окне всю ночь, постепенно затухало. Соседний дом обрушился и почти догорел. Единственное, что давало теперь свет в просторной комнате, была лампадка, горевшая под образами богов. Темные дощечки с грубо нарисованными на них ликами, как положено, весели в южном углу. Мудрые лица задумчиво глядели на женщину, стоявшую перед ними на коленях, и молчали, не давая ответов на её вопросы.

— Что мне делать? — в который раз спрашивала несчастная. Обхватив голову руками, она, словно сомнамбула, раскачивалась вперед-назад. — За что?..

Женщина уже не плакала, только всхлипывала, вздрагивая всем телом. Возможно, она дрожала от холода, потому что печь в доме не топилась второй день. Зима подходила к концу, но мороз пробирался сквозь стены и уже совсем выстудил комнаты.

— За что? — шептала женщина серыми губами.

Прошедший год стал для них наказанием. Сухая холодная весна и необычайно палящее лето погубили почти весь урожай на полях. Трава не росла даже на заливном лугу. От жары у скотины пропало молоко, много молодняка погибло. Но люди терпели. Экономили, ужимались и верили. Осень дала передышку и скромный урожай с огородов. Народ облегченно выдохнул — еды хватит. Но зима грянула так, что лето показалось сказкой. Красный мор обрушился на крайние дворы и двинулся к середине поселка, забирая жизни у людей, чуть ли не через одного.

— Дайте ответ, — выдохнув облачко пара, богомолица запнулась, словно подавившись последним словом, и зашлась в приступе сильного кашля.

Женщина прикрыла рот ладонями, и между пальцами проступила кровь, вылетавшая из её легких вместе с мокротой. Приступ был долгим, казалось, что вместе с воздухом, несчастная выкашляет лёгкие.

— Мам, — позвала проснувшаяся в кухне девочка.

Тонкий детский голосок прозвучал неестественно громко в мертвой тишине комнат.

— Сейчас, — немного отдышавшись, ответила женщина, вытерла рот рукавом и медленно поднялась.

От слабости её шатало. Лицо несчастной, густо покрытое нарывами, было необычайно бледным и напоминало брюхо неживой рыбы.

— Мам, мне страшно, — ребенок говорил в темноте шепотом, словно боясь разбудить уснувших навсегда.

— Я уже иду.

Хватаясь за стулья и спотыкаясь о половицы, мать перешла в маленькую кухню. На ощупь нашла сидевшего в ворохе одеял ребенка.

— Почему я сплю здесь, а не в своей кровати? — шепотом спросила девочка.

— Твоя сестра сильно кашляла, и я боялась, что ты не сможешь уснуть.

Крепко прижав к себе дочку, женщина сдвинула платок на её голове и поцеловала в макушку.

— Ей лучше? — спросил ребенок, помедлив, словно зная ответ и страшась его.

— Келли больше нет с нами. — всхлипнула женщина и снова закашлялась.

Келли нет… Это так странно, когда говорят, что близкого человека нет, а он продолжает лежать на своей кровати, только больше не говорит с тобой и не шевелится. Но эта девочка уже понимала сказанные матерью слова. За последнюю неделю все вокруг только и делали что умирали. Даже в родном доме, жизнь уже в третий раз продемонстрировала их значение.

— Я так надеялась, что она тоже выздоровеет, как ты, — всхлипывала мать.

— Тетка Дина говорила, что никто не выживет, — прошептала дочь.

Она видела, как ополоумевшая старуха бегала между дворами в одном тонком платье, с всклокоченными волосами, вся охваченная огнем. Она была похожа на страшную ведьму из старых сказок.

— Вы все умрете! — орала она и стучала в запертые ворота. — Трусы, вас не спасут замки и запоры! Красный мор найдет вас везде!

Словно живой факел металась она по улице, и было видно, как покрывается волдырями её кожа.

— Она неправа. — Мать хотела добавить, что соседка сошла с ума, но кашель снова прервал её.

— Почему подожгли их дом? — спросила девочка.

Она слышала обрывки разговора родителей, запальчивые слова мамы и еле слышные ответы отца. Но тогда у неё был жар, и что происходило вокруг, она толком не понимала. После дома тетки Дины сгорели еще несколько. И каждая ночь была освещена чьим-то погребальным костром.

— Люди решили, что там все умерли. Так нужно, чтобы инфекция не расходилась дальше. Нужно сжечь все, что могло касаться больного человека. И их тела… Ничто не должно выйти на улицу.

— Поэтому наши двери заколотили?

— Мы заразные… То есть я. Ты уже нет.

— Мне можно выходить?!

Девочка радостно встрепенулась. Второй день она чувствовала себя хорошо, и сидеть все время в доме ей надоело. Если она не несет угрозу, можно пойти погулять с друзьями, как прежде.

— Тебя не выпустят.

— Но ведь ты говоришь, что я не заразная!

— Послушай меня, милая, — женщина заговорила со своей пятилетней дочкой как со взрослым человеком, — мир жесток. Никто не станет рисковать собой и своей семьей ради одной маленькой девочки, ведь люди по сути своей темные и трусливые существа. А еще эгоистичные. Они спалят нас сразу, как только перестанет гореть лампадка. Желающих проверить, есть тут кто живой или нет, не найдется.

— Они знали, что тетка Дина живая?! — вдруг с ужасом поняла девочка.

Соседку стало жалко. Это была добрая и приветливая старушка, часто угощавшая её пирогами. Сначала она потеряла всю семью, а потом, спасаясь, выбиралась из горящего дома, подожженного соседями. Громко, проклиная весь человеческий род, она умерла посреди улицы, как бездомная собака.

— Им было все равно, — потерянным голосом ответила мать. — И до проклятых тоже никому нет дела.

— Проклятых?

— Тех, кто выжил, называют проклятыми.

— Так от мора не все умирают?

— Не все. Редко, но выздоравливают. Девочки или молодые девушки. Они остаются бесплодными и изуродованными, но живут. Узнать их можно по ярким приметам: тела проклятых покрыты рубцами, оставшимися после нарывов.

— Но я никогда не встречала таких.

— Есть закон, по которому проклятым запрещено жить среди здоровых людей. Их всегда отсылают.

Женщина говорила сбивчиво и тихо, словно повторяла заученный текст. От её злого голоса дочке стало страшно, она поежилась, ближе прижимаясь к материнскому боку.

— Но куда? И зачем?

— Подальше с глаз долой. Чтоб не напоминали про постоянную угрозу. Люди считают проклятых заразными. Как бы ни доказывали лекари обратное, страх перед калеками не проходит. И закон не отменяют.

— Что еще за закон такой?

Девочка не очень понимала, что говорила мать, но слушала внимательно, словно это была очередная сказка. Очень страшная сказка, в которой главная роль отведена ей.

— По закону, проклятых отвозят в специальные обители. Там они должны в молитвах и труде прожить остаток своих дней. Теперь ты одна из них.

— Проклятая?

— Я надеялась, что Келли тоже выживет, и вы пойдете вместе…

Женщина снова закашлялась, и её хрипы смешались с всхлипыванием.

— Мама, мама!

— Я не знаю, что делать дальше… Будь на дворе лето, тебя бы отвезли в обитель, но сейчас… все дороги замело… Нас сожгут… А я слишком слаба…

Она упала на одеяло и горько заплакала. Дочка гладила её по волосам и, пытаясь успокоить, приговаривала:

— Моя мама самая умная, моя мама самая сильная…

Ребенок не знал, что еще говорить. Из-за материного бессилия ей становилось страшно. Они остались единственными живыми в этом доме, и ей не к кому было обратиться за помощью. Вся остальная семья её перестала существовать, хоть тела родных и лежали в соседней комнате, накрытые с головой простынями.

— Правильно, — встрепенулась мать. — Правильно. Я сильная, я смогу.

Она встала с сундука, на котором спала этой ночью девочка, и, пошарив в темноте, зажгла свечку. Женщину пошатывало, словно пьяную, все движения давались ей с трудом — так вымотала её лихорадка. Казалось, она вот-вот упадет и больше не поднимется. На толстый свитер женщина надела куртку, на голову повязала платок. Потом поправила одежду на дочери. Из-за холода та спала одетая — в сапогах и заячьей шубейке.

Лицо ребенка было не таким бледным, как у матери — легкий румянец вернулся на её щечки, доказывая, что болезнь действительно отступила. Струпья от нарывов подсохли и покрылись темной корочкой. Через неделю они отпадут, и на коже останутся красные кратеры шрамов.

— В обиталище проклятых я отведу тебя сама, — заявила мать и потянула ребенка в сенцы.

— Как мы пойдем? — растеряно спросила девочка. Она понимала, что каждый шаг дается матери с трудом. — Ты ведь болеешь

— Больше некому… Я справлюсь. — Уверенности в голосе матери было мало, но зато полно решительности.

— Но двери и окна закрыты, как мы выберемся? — забеспокоилась девочка.

Оконные проемы с улицы накрест забили досками, а двери просто заколотили гвоздями. Никто не должен был покинуть дом до самой смерти. Их лишили возможности выйти даже за дровами и водой. Деревянная ловушка должна была стать надежной преградой для болезни.

— Мы убежим через чердак.

В сенях стояла старая отполированная годами лестница, над ней люк в потолке. Мать поднималась долго, отдыхая на каждой ступеньке. Следом проворно, словно ласка, забиралась девочка. Под крышей пахло сушеными фруктами и травами, висящими пучками на балках. С перекладин свисали гирлянды лука, сплетенного в косы. В холодной темноте играл сквозняк, раскачивал паутину в углах и шуршал луковой шелухой. Вдоль стены пробежала потревоженная мышь. Сюда поднимались нечасто, и место казалось заброшенным.

— Через окно, — подтолкнула мать девочку к слуховом окошку с одной затянутой слюдой створкой.

Оно было небольшим, но достаточное для того, чтобы мог пролезть взрослый человек.

— Там высоко! — испугалась девочка, глянув вниз.

Серая предрассветная марь размыла контуры предметов, и казалось, что земли внизу совсем нет.

— Не бойся. С той стороны намело большие сугробы, и мы упадем как на перину. — Женщина первая переступила раму и стала ногами на тонкий карниз. Доска протестующе заскрипела, напоминая, что установлена здесь не для этого. — Давай руку.

Девочка доверчиво схватилась за рукав материнской куртки и когда женщина разжала подоконник, выпала из окна вслед за ней. Под эту сторону и, правда, навьюжило целый стог сенега. Упав на покрытый тонкой корочкой скат, они провалились.

— А-а-а. — успела пискнуть девочка, но мать тут же зажала ей рот.

— Тише, нас могут услышать.

— Они погонятся за нами?

— Не знаю… Нет… Но лучше идти тихо.

Подняв дочь, женщина отряхнула её от снега и тяжело ступая по сугробу, выбралась на утоптанную дорогу, ведущую между дворов. Только сейчас она вспомнила, что не взяла с собой даже остатки черствого хлеба, чтобы подкрепиться в пути.

В деревне еще спали, и беглянок никто не остановил. Выходя за околицу, беглянки встретили солнце, поднимавшееся над белым полем.

— У нас все получится, — шептала женщина. — Только нужно все время идти в сторону болот, туда, где видно горы.

— Мы идем к проклятым?

— Да.

— Когда найдем их, то останемся с ними жить?

Девочка воспринимала их с матерью побег как интересное приключение. Весь смысл происходящего не доходил до детского сознания.

— Ты будешь с ними жить.

— А ты? Где будешь ты?