БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

ГЛАВА 32

Саркофаг пророс близ города скорбно-черным квадратом из тусклой желтизны песка, нацеливаясь углами на север, юг, восток и запад.

Слепящий африканский день обволакивал, калил Е RI DU почти восемнадцать часов. Но и остальные шесть, когда кипенное светило опускалось за дымчатую охру горизонта, почти не охлаждали город, обнесенный каменной стеной – лишь чуть глушили зной.

Бездонный купол ночи, искляксанный алмазной пылью, льнул к родственному цвету саркофага. И он, как сердцевина тьмы на земле, вонзался белизной креста во тьму над куполом. Он был виден с любой крыши Эриду, поскольку известняк креста, вздымавшегося над городом на семьдесят локтей, был пропитан Энки люминисцентным фосфором.

Он становился маяком для МU и SHEMS, когда полеты кораблей над КI ЕN GIR (страны властителей ракет) упруго набирали силу.

Ночь осушала пот на коже и расширяла поры, сквозь них дышало тело.

Тьма становилась праздником LU LU, что рыли котлованы под фундаменты, орудовали десятками А РIN СUR и А РIN SU, отваливая глыбы от скалы для стен домов, для облицовки шахт под неусыпным надзором полубогов: АN UNA КI – тех, кто с небес на землю сошел.

Ночь-властелин накрывала бархатным пологом половину КI. Но не было подвластно темноте на затененном полушарии земли лишь ВAD ТIВIRА – городище шахт и кораблей.

Сияли светом штольни. Слепящие столбы огня кромсали ночь, на них взмывали в бездну иглы кораблей, нацеленные на медленно плывущий светляк планеты Мардук.

Мардук-Тибиру, прародитель, отчий дом двуногой расы притягивал, заглатывал в свою утробу подземелий бесценную руду с земли, контейнеры с водородом и кислородом, мороженые туши крокодилов и бегемотов с Нила.

Лишь тридцать лет был доступен Мардук для кораблей с земли – священное число для всех, кто уплывал в орбитальную бездну и кто оставался на КI. Земля делилась с гостем солнечной системы всем, что поддерживало и облегчало жизнь мардукианцев в столетьях лютой стужи на орбите.

Энки и Нинхурсаг встречали утро с саркофагом, где скорбно успокоился Иргиль, убитый вороном.

Над Нилом прожигала полутьму звезда, бледнея на глазах в голубовато-розовой полоске, что накалялась вдоль реки.

Хоры сверчков устало истончали звук. Пронзительный недавно, стелился он теперь над сумрачною чередой барханов все глуше, все слабее, бессильно увязая в сыпуче-рыхлых толщах.

Все чаще слух богов и кожу ласкало невесомо дуновенье ветра. А абсолютность тишины тревожило лишь возвращенье тварей в норы.

Виляя грузным телом, шуршаще протащил варан отвислость брюха по песку. Бесплотной тенью прошмыгнул шакал.

Струясь мертвящей тусклостью металла, неподалеку проскользнул зигзаг матерой кобры.

Звезда над Нилом почти утратила победный блеск.

Но нестираемо, в высях над песками нес фосфорическую белизну гигантский крест, как вековая память сотворенья ТIАМАТ. Нацеленный Создателем Мардук перекрестил ее орбиту и расколол ударом то, что нежило сейчас богам подошвы.

А над песками, над землей сверлил полетом воздух где-то и хищно сторожил добычу гибрид из ворона и кошки – свирепый, изворотливый охотник, нагнавший ужас на туземцев.

Уж сколько раз совместно собирались племена, чтоб выследить, поймать или убить химеру, повадивщуюся умерщвлять младенцев и выковыривать глаза. Но ворон предугадывал охоту.

В последний раз с туземцами отправились LU LU, настроив на охоту А РIN КUR. Прочесывали все долины, поймы, рощи и озера. Но желтоглазое исчадье ада исчезло без следа, покинув дельту Нила.

В песке под саркофагом покоились останки друга. Иргиль-учитель почтил земные недра первым прахом, увековечив землю обществом Лулу: великолепные двенадцать экземпляров, клонированные вскоре до сорока.

Их сотворяли Нинхурсаг с Энки. Но сконструировал под микроскопом изначально, готовя ДНК и хромосомы, дозируя слияние с геномами богов – Иргиль.

Он стал легендой и укором, не гаснувшим со временем для двух, встречавших утро с саркофагом.

Минуло тридцать лет.

Мардук уж покидал пределы притяженъя RА. Все глуше, все слабее на землю прилетал сигнал с Отчизны, исторгнутый АNТU для сына. Его ловил Энки: мать тосковала, предвидя свою кончину в этом цикле. И третий глаз Энки, распахнутый навстречу зову, пульсировал мучительным позывом к родимой плоти, уносимой в бездну.

Предутренним покоем, негой дышала КI под ними – бездонная сокровищница благ. Здесь было вдосталь пищи и тепла, и света. Здесь вырос первенец богов Думузи. Здесь проросло и налилось плодами Дело, что разделило братьев, на время приглушив наследную вражду.

Оно светилось, дыбилось на Ки их городами, стенами домов, стволами шахт, плавильными печами, палатами для хирургии, фонтанами, садами в пряном аромате, водохранилищем – подземным морем.

Уже набрало силу, обучилось творение Энки – LU LU (черноголовые), носившие в телах инстинкт, повадки, кровь аборигенов, но долголетие и знания богов.

Бесплодные рабы-друзья взвалили на себя нее тяготы строительных работ в Е RI DU и числились в помощниках и слугах.

Но в племенах, куда LU LU ходили на побывку, неся на лицах отсвет АN UNА КI, богами становились сами.

Незаменимым средь Лулу был жрец. Его прозвали Ной, иль АТRАХАSIS (очень умный).

Энки летал с ним к отдаленным, диким племенам – к тем, о которых так неохотно и примитивно, с нарастающим высокомерием сообщали на глиняных табличках LU LU, и обучал туземцев навыкам богов.

Они уже познали колесо и линзу для добывания огня, умели глину обжигать для варки пищи в ней, вываривать железо в примитивной печи из руд для топоров и копий. Туземцы приручили дикого коня и заменяли шалаши на хижины из кирпичей, налепленных из глины с тростником.

Но предстояло всем стократно больше. На очереди были бронза и письмо на глиняных табличках, основы медицины, деньги – шекель и первые сообщества племен, скрепленные Законом сосуществованья; литье металлов в закрытой рудной печи с пониженной подачей кислорода, строительство судов для Нила и морей, основы астрономии и математики с шестидесятиричною системой.

Туземцам надлежало освоить деление небесной сферы на три сегмента, определять окружность сферы в 360°, познать зенит и горизонт, эклиптику и ось небесной сферы, законы равноденствия и полюса, прецессионный цикл земли.

Все это предстояло подарить Хомо Эрэктусу (человеку примитивному) усилиями Ноя и Энки.

Нинхурсаг зябко пожала плечами: кожа, уже привыкшая к зною за прожитые годы, восприняла речной, предутренний сквозняк, как холод. Энки застыл в усилиях поймать далекий материнский зов с Мардука.

– Она… тоскует?

– А ты, если бы Думузи улетал с Мардуком? Во мне сейчас два слоя. Один – вбирает верхний материнский зов. Второй – изныл в сиротстве без Иргиля.

Он посмотрел на сумрачную глыбу саркофага.

– Я не послушался его, слил воедино чужеродность генов. И породил Химеру. Она его убила и продолжает убивать невинных низших.

– Мы потому не скрестили Хам-мельо с шакалом, как ты планировал?

– Для двух Химер мир слишком тесен.

Он замер, затаив дыханье: прорвав пространство, его пронзила мать АNTU тоскующим лучом из хладной бездны.

– Зовет? – жена прижалась, оттепляя состраданьем.

– Она готова возвратиться. Распята и привязана за две руки к планетам, как раб, приговоренный к смерти, к двум жеребцам. Я слышу, как трещит в разрыве ее разум.

– Мы же просили их остаться! Здесь хватит места царствовать для всех.

Он отстранился с терпеливою досадой.

– В тебе разжижилась на КI кровь мардукян и клана.

– В тебе она сгустилась. Так пусть твоя густая кровь ответит: зачем менять тепло и сытость КI на голод, тьму и льды Мардука? В чем мудрость этой мены?

– Меняют топоры на шкуры. Но не меняют царскую Отчизну. Мы были и останемся на КI гостями, а наша миссия – учить хозяев обживать планету.

Она капризно фыркнула. И, опрокинувшись на спину, стала ерзать спиной, втискиваясь лопатками в податливую рыхлость песка. Устроившись и замерев в блаженстве, поймала меж приспущенных ресниц пушисто-перистый мазок облачка на разгоравшейся заре. Ответила:

– Я, дрянь такая, все же поменяла. Хам-мельонша, самка Сим-парзита.

Добавила невинно, ссыпая с пальцев текучую песчанную прохладу:

– Родившая тебе наследника Думузи.

Он повернулся. Вобрал взглядом гибкую распластанность точеного тела, упругость высокой груди, серебристо-алый профиль смуглого лица в пепельно-сером обрамлении волос: богиня! Мать! Самое желанное существо на двух планетах.

Вдохнул пьянящую сладость воздуха, всем телом ощущая эфирную полетность бытия. Сказал, итожа пролетевшую ночь:

– Отправлен сто сорок восьмой корабль с рудою, водородом, кислородом. Семидесятый – с мясом. Через два дня конец полетам на Мардук: начало праздности. А значит – праздной злобе и подлых замыслов.

Продолжил с жесткой и угрюмой болью:

– Он отобрал три четверти из первых мастеров вначале, все лучшее из кибермеханизмов. Я вытерпел.

Он предпочел добыче руд бездельную охоту на мясные туши, которые торчат из каждой лужи Нила. Я согласился и на это. Теперь он требует отдать LU LU.

Она рывком поднялась:

– Когда?

– Два дня назад, перед закатом. Нам было тесно там. Но здесь еще теснее.

– Ты властелин земли, ЕN КI!

– А он ЕN LIL – вершитель власти здесь и на Мардуке.

– Мардука нет. АNU не говорил с тобой ни разу! Теперь здесь ты хозяин, как капитан на корабле, плывущем в море, и не обязан слушать бред владельца.

– Хозяином везде, всегда был тот, с кем сила. С Энлилем сотня мастеров с оружием.

– У нас немало преданных LU LU и подмастерьев!

– Преданных? Тебе не кажется, их требования – облегчить, разукрасить быт, снабдить оружием и роскошью – все более походят на шантаж, вслед за которыми наступает бунт? Но даже если бы они были верны, безропотно покорны, что из того? Ты предлагаешь кромсать лучами А РIN CURов со братьев по планете, как бегемотов в Ниле?

Она смотрела, раздувая ноздри.

– Я предлагаю проползти на брюхе триста миль, что отделяют нас от города Энлиля, ведя с собой Лулу, повязанных веревкой. И там вручить ему конец веревки. При этом облизать всю пыль с его сандалий.

Он слабо улыбнулся, лаская взглядом династическую фурию.

– Я так и сделаю когда-нибудь. Но прежде…

– Ты что-нибудь придумал?

– Пока лишь замысел вчерне. Скелет.

– Позволь и мне, как акушерке, наращивать на том скелете мясо.

– Ты акушеркой числилась, пока я не засеял твои мозги и чресла. Теперь песок пустыни рядом с богом согревает божественная попка хирургини. Клянусь, нет равных этим полушариям на Нильских берегах – ни нижним, ни царящим в голове твоей.

Она нагнулась, просунув голову под его руку, мостясь затылком на мускулистом царственном бедре. Чуть приоткрыв кораллы губ, сдула со лба щекочущий белесый локон. И, распахнувши во всю ширь глаза, вбирая в них сияющий рассвет над Нилом, спросила размягченно:

– Ты видел в племенах, какими нас врезают в скалы?

– Я – Нил, великий, мудрый Змей NA HASH, зигзагами текущий по пескам, дающий жизнь. Тот самый Змей, чья голова роняет исцеляющую каплю яда в чашу.

– А я все та же акушерка, в руках которой тот же акушерский нож. Я приняла у них в пещерах почти две сотни черномазых карапузов и сотворила кесарев надрез на сотне круглых животов. Я акушерка, повелитель, при тебе от акушерской попки, до родственных ей маленьких мозгов. И с этим уж давно смирилась.

– Смотри, к нам гости!

В хрустальной розоватости небосвода возникла, укрупняясь, блесткая капля. Она выросла в овальную, холодно отсвечивающую серым титаном полусферу, окантованную светящимися иллюминаторами.

Полусфера зависла над городом, стала снижаться. Исчезла меж известняковых куполов и башен.

– SHEMS из NIPPURа, от братца, – сказал Энки.

Мягкая округлость его бедра, обтянутая пурпурным шелком, твердела нестороженной жесткостью под затылком жены.

– Энлиль? – спросила Нинхурсаг.

– Он слишком ценит часы утреннего сна, чтобы транжирить их на визит ко мне. В SHEMS его язык.

– А если зубы или когти? Идем.

– Мы, может быть, не торопясь пошли бы к голове. Но зубы, когти иль язык найдут меня и сами.

Энки откинулся на спину, раскинув руки. Семья молча ждала. В тишину вплелся далекий дробный топот.

Из каменно-резных ворот Е RI DU вырвались две колесницы. За ними лениво вспухал взбитый колесами желтый шлейф пыли.

Спустя несколько минут с храпящих морд осаженных коней упали на песок пред царскою четой ошметки пены.

С первой колесницы соскочил Думузи: взметнулся над головой русый сноп волос.

– Отец! Там прибыли…

– Кто бы ни прибыл, сын, – размеренно врезался в звенящий голос царь, – они не стоят пены на мордах твоих коней. Ты спугнул такое утро и не приветствовал царицу-мать, меня.

Думузи опустился на колено перед Нинхурсаг. Она поцеловала сына в лоб, любуясь царственною статью первенца:

– И кто заставил наследника царя так гнать коней?

– Стражники Энлиля!

– Так все же не язык, а когти, – в быстром развороте сказала мужу Нинхурсаг, – и что они?

– Связав попарно, гонят из барака и погружают в SHEMS наших LU LU. Мы с мастерами встали на пути у них. Но стражники ввели в готовность А РIN KURы.

Отец, я не отдал приказа взяться за оружие, пока ты здесь. Это не трусость…

Зависла над песками тишина. Ее нарушал лишь сап распаленных коней, да хруп удил в их зубах.

– Я ждал набега раньше, еще вчера. Терпения у братца оказалось вдвое больше, – сказал наконец Энки.

Он поднимался, опираясь о песок руками позади спины. Осмотрел семейство, слуг на задней колеснице, застывших в злой готовности повиноваться.

– Мой сын Думузи поступил разумно. Туземцы и LU LU тотчас попали бы в рабство к своему инстинкту защищать двуногое добро. И пролили бы изначально ручей из крови, который разольется через поколенье кровавым бешенством речного половодья. Ждите. Я сейчас верн-н-н-у-у-у…

В нем истощился и исчез на половине слова голос. Глаза бессмысленно остекленели. Деревенели мышцы. Биенье сердца замедлялось, пока не наступил анабиозный ритм: один удар в минуту.

Супруга с болезненным испугом отстранилась. Она боялась в нем и не любила способности чистопородных кланов: отрывать Дух от тела и шастать им в пространстве, оставив ближнему для обозренья окостеневшую мясную тушу.

Энки ожил спустя несколько минут. Сказал:

– Они забрали почти всех. Нам на развод оставили троих. Нормальный вор, закончив воровское дело, норовит удрать. А эти ждут, окольцевав свой SHEMS, с тупою злобой и со страхом. Значит, им велели ждать отпора и, в довершенье к воровству, затеять бойню.

– Отец! Мы оправдаем это ожиданье?

– Думузи, наш клан по матери АNTU всегда оправдывал чужие ожиданья. Но ожидания не зла, а подаянья. Однако к делу, оставишь колесницу в городе. Возьми с собой Ной-Атрахасиса, летите с ним к дальним племенам в низовье дельты Нила. Через два дня вы мне доставите по экземпляру Хам-мельо и Сим-парзита. Отборных и живых. Ты понял?

– Да, отец.

За колесницами взвихрилась пыль. Энки прикрыл глаза, дав волю гневу. Кровь отливала от лица. Сказал клокочуще, не разжимая губ:

– Мир тесен для двоих. Ну что ж, Энлиль, не я растил, не я спускал с цепи пса раздора. АNU, наш SAR, уже недосягаем на Мардуке. Меж братьями теперь уж нет судьи и некому сдержать твою собаку. Навстречу ей я выпущу пещерного, мардукского помета волкодава по кличке «разум».

Царица Нинхурсаг! Соберись вниманием, запоминай. Через два дня ты полетишь к Энлилю. Он ждет от нас ответной злобы. Ты же расстелишь перед ним сеть благодарного и нежного признанья – за воровство LU LU. Они становятся все больше агрессивны, обременяют, и воры потому не дождались отпора… всем остальным я поделюсь с тобою ночью.