Библиотека литературы Древней Руси. Том 2 (XI-XII века)

Подготовка текста Н. Ф. Дробленковой, перевод и комментарии Н. Ф. Дробленковой и Л. С. Шепелевой

ОРИГИНАЛ

Бе некто человекъ благоверенъ в Риме граде именем Евфимианъ, славенъ бывъ у Ануриа и Аркадия,[584] у царю римскую. Богатъ сый зело, имеаше же рабъ-домочадець 300 в свилнах ризах и в златых поясех, не имеаше же чада, зане подружие его неплодно бе.

Благоверенъ же сый, заповеди Божиа творяаше, пощаше же ся по вся дьни до 9-го часа, поставляше три трапезы въ своем дому: едину — сиротам и вдовицам, другую — нищимъ и недужным, третюю — странным и мимоходящим. Сам же въ девятый час вкушааше хлеба своего с черноризсце и мимоходыи нищими. Егда же идя в полату, милостыню пред собою слаше, глаголя, яко несмь достоинъ по земли Божии ходити. Жена же его именем Агласиа, жена же верна и боящися Бога, заповеди творяше, молящися Богу и глаголющи: «Помени мя, Господи, недостойную рабу твою, и дай же ми плод чреву, да будеть ми вожь старосте и на утеху душа моея!»

И помяну ю´ Богъ по добродеанию еа, и зачят и роди сынъ. И възвеселися жена и мужь еа о Бозе. Егда же бысть время отрочате учитися, вдасти е на первое учение грамоте, и навыче всей граматикые, и церковную строю, и от риторикиа мало, и бысть отроча премудро зело. Егда же бысть женити год, рече Ефимиянъ жене своей: «Сътвориве брак сыну своему». И възвеселися жена о словесе мужа своего, паде на ногу его, глаголющи: «Да уставит Богъ слово твое, еже глагола, да сътвориве бракъ сыну наю възлюбленному, — и да възрадуется душа моя!»

И обручиша ему невесту царьскаго роду и сътвориша ему бракъ, увязьше чертогъ, венчаше а святыми священникы въ церкви Святаго Внифантиа.[585] И введше я в чертогъ, веселишася до нощи весь день тыи.

Влез же в чертогъ, седе на престоле злате, и взем перьстень злат, и лез[586] обитъ коприною, и дасть обручнице своей, и рече: «Възми и съхрани, и буди Богъ межи тобою и мною, дондеже Господь изволит». И иные тайныи извеща к ней. Излезъ ис чертога, иде в ризницю и взем от богатьства своего и изыде нощию отай из Рима. Шед же и из Капетулеи,[587] обрете карабль, в реце стоящь, и влез в онь, доплы града Лаодикия,[588] рекомаго Магнарея. Излезъ же ис корабля, помолися Богу, глаголя: «Боже, сотворивый небо и землю и спасе мя из чрева матере моея, спаси мя и ныне от суетнаго сего жития и сподоби мя деснаго стояния,[589] яко ты еси Богъ милостивъ и спасаай, тебе славу възсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу».

И въставъ, в той час срете оселники и иде с ними, дондеже доиде Едесы сирьскиа, идеже лежит образъ иконы Господа нашего[590] Исуса Христа, иже дасть Авгарю сый.[591] Влез же въ град, продасть все, еже име, и дасть нищим, и облечеся въ худыя ризы, и седяше яко проситель в паперте въ церкве владычица нашеа Пресвятыя Богородица, пощашеся от недили до недили, причащаяся святых таинъ и ядяше две уки хлеба и две уки пиаше воды, без сна пребываше вься нощи. А еже ему дааху милостыню, то все даяше нищимъ.

Искаху же его въ граде Римсте и не обретоша его. И посла отецъ его отрокы искати его, и не обретоша его. Пришедше въ Едесъ град Месопотамию и даша ему отроци свои милостыню и не познаша его. Видевъ же а, он позна а и прослави Бога и рече: «Благодарю тя, Господи, яко сподобил мя еси приати милостыню от своих домочадець имени твоего ради». И обратишася отроце его в Рим и възвестиша господину своему, яко не обретохом его.

Мати же его, от того часа брачнаго, егда искааху его и не обретоша, вшедши в ложницю свою и отврьзши оконце възглавии своем и пославши вретище, попелом посыпа, молящеся Богу, глаголющи: «Не имам въстати отсюду, дондеже увемъ о сыну своем единочадем, камо ся де». А отець его, отнележе родися сынъ его, не прилепися жене своей, глаголя к ней: «Моливе Бога, да пощадит отроча, еже нама дасть».

Сътворшу же отрочате 17 лет въ папрьте Святыа Богородица и угоди Господеви своему: явися во съне понамареве святая Богородица, глаголющи: «Въведи человека Божиа въ церковь мою, яко достоинъ есть царства небесьнаго, яко миро бо добровоня молитва его есть и якоже венець на главе цесареви, тако почиваетъ Духъ Святый на немь. И яко же солнце сияетъ въ всь миръ, тако просияетъ житие его предъ ангелы Божии». Пономарь же ища того человека, и не обрете, и обратися моляся Богородицы, да явить ему человека того. Глаголя же пакы къ нему Богородица въторое: «Убогый седя предъ двьрьми цьрьковными, тъ есть человекъ Божий». Изиде же пакы въ папьртъ и обрете и´, имы и´ за руку, въведе и´ въ цьрковь, и оттоле служаше ему вельми.

И прослу слово то человека Божия въ вьсемь граде томь. Видевъ же, яко познаша и´ вьси, отбежа от града того и пришьдъ въ Лаодикию, вълезе въ корабль и хотя преехати въ Таръсъ Киликию,[592] зане ту не знаяхуть его.

Волею же Божиею прегънанъ бысть корабль ветръмь бурьнъмь и приде въ Римъ. Излезъ же ис корабля, рече: «Живъ Господь Богъ мой! Не буду тяжькъ никомуже иному: въ домъ отца моего да иду, яко и ту незнаемъ есмь». Ида же, сърете отца своего, идуща от полаты въ время обеда, и поклонися ему, глаголя: «Рабе Божий, помилуй мя, убогаго страньна, и не деи мене въ дворе своемь, да ся насыщаю и азъ съ рабы твоими “от крупиць, падающи съ тряпезы”[593] твоея. Богъ же да благословить лета твоя и да ти подасть царьство небесное, и яже имаши на страньней земли да благословить и да тя насытить упъвания своего». Слышавъ же отецъ его, паче о страньныхъ тъщънеи бысть въвести въ домъ свой, и рече къ отрокомъ своимъ: «Къторый от васъ служити ему хощеть? Да аще угодить ему, живъ Господь, яко свободьнъ будеть и участке имать възяти въ дому моемь. Нъ въ папьрте въхода моего сътворите ему хыжицю, да вълазя и излазя, зьру его. Давайте же ему от моея яди и тряпезы». — И бе ему суровъ приснъ.

Мати же его имущи сетование и печаль и не исхожаше из ложьниця своея, а снъха, оставъши, рече ей: «Не отиду отсуду до съмьрти моея, нъ гърлици ся уподоблю, пустынелюбици и единомужици. И азъ сътьрплю и пожду, донъдеже уведе о женисе моемь, чьто ему бысть».

Отроци же по вься вечеры пакости ему деяху, ругающеся: они же пьхахуть его ногами, друзии же заушахуть, инии же пакы, опанице омывающе, възливаху на нь помыя. Видевъ же человекъ Божий, яко диявъльмь научениемь то ему бываеть, съ радостию, и веселиемь, и тьрпениемь вься приимаше, тьрпя.

Съконьчавъшю же въ дому отчи 17 лет незнаемъ, къто бе, егдаже изволися Господеви възати предание от него; рече къ отроку, служащему ему: «Брате, принеси ми харътию[594] и чьрнило». И принесе ему. И възьмъ, написа тайны, яже имяше съ отцьмь си, и съ материю, и еже глагола къ обрученици своей въ чьртозе, како ей дасть пьрстень и льзъ. И вьсе житие свое написа, да познають и´, яко тъ есть сынъ ею.

Бысть же въ единъ дьнь неделя сущии, по коньчании святыя литургия, и еще сущу Маркиану архиепископу въ церькви и благоверьныма цесарема и всемъ людьмъ, гласъ услышыша невидимъ за олтарьмь глаголя: «Придете вьси тружающиися и обременении грехы, и азъ вы покою!»[595] Дивиша же ся и ужасошася вьси и падоша ници въпнюще: «Господи, помилуй!» Тъгда же пакы вторый гласъ услышаша: «Поищете человека Божия, да помолитъся за миръ. Свитающю же пятъку, исходить от телесе своего».

Въ четвьртъкъ же вечеръ събьрашася вьси въ церькъвь Святаго апостола Петра молящеся Богу, да явить имъ человека Божия. И бысть гласъ, глаголя: «Въ дому Еуфимияни, ту есть тело его». Обращьша же ся оба цесаря, реста къ Еуфимияну: «Въ дому своемь таку благодать имея, почто нама неси поведалъ?» Еуфимиянъ же рече: «Живъ Господь Богъ мой! Не съведе». И призва же стрейшаго рабъ своихъ и рече: «Свеси ли кого в клевретех моих такого суща?» Он же рече ему: «Живъ Господь Богъ мой, яко не свемъ: вьси бо пустошьници суть». Тъгда повелеста цесаря ити въ домъ Еуфимиянь, да поищють человека Божия. Тъгда повеле Еуфимиянъ рабомъ своимъ столы и престолы поставити съ свещами и съ тьмьянъмь срести я. И придоста цесаря и архиепископъ, и вьси цесареви мужи, и бысть гълчание въ дому.

Мати же его завесила была окъньце завесъмь, да не видить ея никътоже, и рече: «Чьто се есть мълва и мятежь, и почьто суть пришьли?» А сънха вьсехъ зьряше съ полаты. Слуга же человека Божия рече къ господину своему: «Господи, еда сь есть человекъ Божий, нищий сь, егоже ми бе поручилъ, велика бо знамения и дивьна видехъ у него. От неделя до неделе причащающася святыхъ таинъ и 2 укъни хлеба и 2 укъни воды пияше, вься неделя не ядыи, а въ нощи бе съна пребываше. Нъ етери от клевретъ моихъ пакости ему творяху: ови пьхающе, а друзии ругающеся, инии же помыями обливаху, онъ же съ радостию все приимаше».

Еуфимиянъ же слышавъ се, тече къ человеку Божию и, пришьдъ, глагола къ нему, и не бе гласа от него уже, и открывъ лице его, виде свьтящеся, яко ангелу, и дьржаща харътию въ руце. Еуфимиянъ же хоте възьмъ харътию видети, чьто есть написано въ неи, онъ же не пусти ея. Еуфимиянъ же обращься и шьдъ, рече къ цесарема, яко егоже ищемъ, обретохомъ, и исповеда има, яко преже 17 летъ приде къ мъне, и — все по ряду, како житие его, еще же и харътию дьржить въ руце и не дасть ми ея.

Тъгда повелеста цесаря одръ настълати и положити на немь святаго. Въставша же цесаря, и архиепископъ, и вьси цесареви мужи, сташа предъ одръмь глаголюще: «Рабе Божии, и ве, аще грешна есве, то — цесаря есве, а сь — отець вьсея вьселеныя.[596] Въдажь намъ харътию, да видимъ, чьто ты еси и чьто есть писано въ неи». Тъгда въдасть имъ харътию, и възьмъша въдаста ю дияку церьковьному. Седъшема же цесарема, и архиепископу, и Еуфимияну, начать харътию чисти халтоларь.[597]

Егда слыша отець чьтения харътия, въскочи съ престола скоро, и растьрза ризы своя, и седины тьрзаше, текыи надъ тело его, вьргъ же себе на пьрси его. Любьзна целоваше его глаголя: «Увы мъне, чадо мое! Почто ми сице сътворилъ еси, почто ми нанесе сице въздыхание? Колико летъ пустъ бехъ, чая слышати гласъ твои, ли беседу твою, и не явилъ ми ся еси. Увы мъне, вожение старости моея! Камо имамъ дети сетование сьрьдца моего? Отселе уже достоить ми плакатися острупленыя си душа».

Слышавъши же мати его, яко сынъ ея есть, раздьра окъньце свое и ризы своя, и растьрза главу свою, жалостьно глядяше на сына своего и молящи народы, сущии на полате, молящи я´, глаголаше: «Увы мъне, мужи, дадите ми место, да възьрю си жалостьно възлюбленаго своего чада. Увы мъне, братия моя, да узьрю си единочадаго сына моего, агньца душа моея, пътеньца гнезда моего и въздоение сьсьцю моею, надежа мышьцю моею». Любьзно же лобызающи, въпияше глаголющи: «Увы мъне, чадо моея утробы! Почто ми сице сътворилъ еси? Толико летъ пустъ еси былъ въ дому отца своего и не явилъся еси мъне».

Снъха же текъши, въ сквьрнахъ ризахъ сущи, плакашеся, глаголющи: «Увы мьне, пустынелюбьная гърлице моя! Колико летъ пуста быхъ слышати гласъ твой, ли слухъ твой. Камо ся делъ еси и не явил ся мъне, иже дьньсь есмь въдовицею. И несть ми уже на кого възирати, нъ отселе въсплачю ся острупленаго сьрдца». Людие же дивящеся вьси сльзамъ ихъ, плакахуся.

Тъгда повелеста цесаря и архиепископъ нести одръ и поставити посреде града. Слышавъше же, гражане вси ся сътекоша надь нь. Елико бо недужьникъ приступи къ нему, вьси исцелеша: немии проглаголаша, слепии прозьреша, бесьнии исцелеша. Цесаря же видевъша си чюдеса, сама възьмъша одръ, понесоста съ архиепископъмь, да освятяться прикосновениемь тела человека Божия. А отьць его дьржася за руку его, колебляся, и стеня, и бия пьрси своя. Мати же его тако же власы своя простьръши на нь, въпияше. Снаха же, пакы сетующи и рыдающи, въ следъ одра идяше, плачющи. Людие же гнетяхуться о одре и не можахуть ити, дьржаще и´.

Тъгда повелеста цесаря злато съ сребръмь сыпати людьмъ, обращьшемъ ся на не, възмогуть понести человека Божия. Нъ не обратися никтоже на не, паче любяще тело святаго. Многу же труду бывъшю позде, неколи донесоша въ церьковь Святаго Вонифанта.

Благоверьная же цесаря повелеста сътворити ковьчегъ златъ и украсити и´ камениемъ драгымь и бисъръмь, и сътворьше, и въложиша въ нь тело чловека Божия Алексия месяца июля въ 17. И праздьньствоваша 7 дьний, отцю и матери и снъсе ту пребывающемъ.

Божиею благодетию искыпе ис ковьчега ему миро благыя воня. И сему чюдеси бывъшу, вьси недужьнии събьрашася, и, възимающе, мазахуся, и исцелеваху, славяще и хваляше Отца, и Сына, и Святаго Духа, единого Бога истиньнаго, емуже слава ныня, и присно, и въ векы. Аминь.

ПЕРЕВОД

В граде Риме жил один благоверный человек по имени Евфимиан, бывший в почете у римских цесарей Гонория и Аркадия. Богат он был очень, имел триста рабов-домочадцев в шелковых одеждах с золотыми поясами, но не имел наследника, ибо супруга его была бесплодна.

Как человек благоверный, он следовал заповедям Божьим, постился каждый день до девятого часа, устраивал в своем доме три трапезы: одну — для сирот и вдовиц, другую — нищим и недужным, третью — для странников и паломников. Сам же в девятом часу вкушал свой хлеб с чернецами и нищими. А когда шел в палаты, посылал впереди себя милостыню, говоря, что недостоин ходить по Божьей земле. И жена его именем Агласия, благоверная и богобоязненная, тоже соблюдала заповеди, молясь Богу и говоря: «Помяни меня, Господи, недостойную рабу твою, и дай плод чреву моему, да будет мне поводырем в старости и утешением души моей!»

И Бог воздал ей за ее добродетель: она зачала и родила сына. И возблагодарили Бога жена и муж. Когда же отроку пришло время учиться, отдали его сначала обучению грамоте, и он познал всю грамматику, церковные правила и немного риторику, и был отрок очень умным. А когда настало время его женить, Евфимиан сказал своей жене: «Свершим брак сыну своему». И возрадовалась жена словам мужа своего, пала ему в ноги, говоря: «Да утвердит Бог слова, сказанные тобой, свершим брак сына нашего возлюбленного — и да возрадуется душа моя!»

И обручили его с невестой царского рода, свершили его брак, женили его, и венчали их праведные священники в церкви Святого Вонифатия, а, отведя его в брачную спальню, все веселились весь тот день до ночи.

А он, войдя в спальню, сел на золотой свадебный трон, и снял золотое кольцо, и, завернув в персидский шелк, отдал своей обрученной, сказав: «Возьми и сохрани, и да будет Бог меж тобою и мною до той поры, пока Господь изволит». И иное тайное поведал ей. Выйдя из спальни, пошел он в сокровищницу и, взяв часть своего богатства, покинул Рим тайно ночью. Спустившись с Капитолия, увидел он корабль, стоящий на реке, и, взойдя на него, доплыл до града Лаодикии, называемого Магнарея. Сойдя с корабля, помолился он Богу так: «Боже, сотворивший небо и землю, вызволивший меня из чрева матери моей, спаси меня и ныне от этой суетной жизни и сподобь меня десного предстояния возле тебя, ибо ты Бог милостивый и Спаситель. Славу возносим тебе, Отцу, и Сыну, и Святому Духу».

Помолившись, тотчас же встретил он погонщиков ослов и отправился с ними, пока не дошли до Эдессы сирийской, где лежит образ Господа нашего Иисуса Христа, который некогда сам дал Авгарю. Войдя в город, продал он все, что имел, и роздал нищим, облекся в бедные одежды и как нищий проситель сидел на паперти церкви владычицы нашей Пресвятой Богородицы, постясь от воскресения до воскресения, причащаясь святых тайн, съедая лишь два куска хлеба и выпивая два глотка воды, пребывая без сна все ночи. А если ему подавали милостыню, он все отдавал нищим.

Искали его в городе Риме, но не нашли. И отец послал слуг разыскивать его, но и они не нашли его. Когда слуги пришли в Месопотамию, в город Эдессу, то, не узнав его, подали ему милостыню. Он же, увидев, узнал их и возблагодарил Бога, сказав: «Благодарю тебя, Господи, что сподобил меня принять милостыню от своих домочадцев имени твоего ради». И вернулись его слуги в Рим, сказав своему господину, что не нашли его.

Мать же с того свадебного часа, когда искали его и не нашли, вошла в свою спальню, открыла оконце возле своего изголовья и, постлав мешковину, посыпала пеплом и стала молиться Богу, приговаривая: «Не выйду отсюда, пока не узнаю о сыне своем единственном, куда делся». И отец, с тех пор как родился сын его, не прикасался к жене своей, сказал ей: «Помолим Бога, да пощадит дитя, которого нам дал».

Семнадцать лет провел юноша на паперти церкви Святой Богородицы и угодил Господу своему: явилась во сне пономарю святая Богородица со словами: «Введи в церковь мою человека Божия: достоин он царства небесного, ибо молитва его, как миро благоуханное, и, как цесарев венец на голове, почивает на нем Дух Святой. И как солнце сияет для всего мира, так просияет житие его пред ангелами Божьими». Пономарь же, поискав того человека и не найдя, обратился с молитвой к Богородице, чтоб явила ему человека того. И Богородица вновь сказала ему, вторично: «Убогий, сидящий у дверей церковных, это и есть человек Божий». И снова вышел он на паперть, нашел его и, взяв его за руку, ввел в церковь и с той поры служил ему исправно.

И разнеслась слава о человеке Божием по всему городу. А когда он понял, что все его узнали, то бежал из этого города, и, прийдя в Лаодикию, сел на корабль, и хотел уехать в Киликию, в Тарс, потому что там не знали его.

Но, волею Божьей, корабль был подхвачен сильным ветром и пришел в Рим. Сойдя с корабля, он сказал: «Благословен Господь Бог мой! Не буду в тягость никому: войду в дом отца моего, как будто я там неизвестен». Подходя, встретил он отца своего, идущего из дома в обеденное время, и поклонился ему, сказав: «Раб Божий, помилуй меня, убогого странника, и пусти меня во двор свой, дабы и я насыщался с рабами твоими “крохами, падающими со стола” твоего. Бог же да благословит лета жизни твоей и даст тебе царствие небесное, и странник, которого примешь, благословит и утешит тебя верованием своим». Когда отец его услышал о странниках, которых весьма привечал в своем доме, то сказал своим слугам: «Кто из вас хочет служить ему? Если же угодит ему, да видит Господь, тот будет свободным и получит часть моего имущества. А при входе в мой дом постройте ему хижину, чтобы, входя и выходя, я видел его. Давайте же ему еду с моего стола». Но был он с ним всегда суров.

А мать его, сетуя и печалясь, не выходила из своей спальни, а сноха, оставшаяся с ней, говорила: «Не уйду отсюда до смерти моей, а уподоблюсь горлице, пустынножительнице и единомужнице. И я буду терпеть и ждать до тех пор, пока не узнаю о женихе моем, что с ним».

Слуги же каждый вечер мучили его, глумясь над ним: одни пинали его ногами, другие давали оплеухи, а иные же, моя посуду, выливали на него помои. А человек Божий, видя, что это свершается с ним по дьявольскому наущению, принимал все терпеливо, с радостью и стойкостью.

Когда же прошло семнадцать лет его пребывания в отчем доме неузнанным, тогда Господь изволил взять у него исповедание о себе; человек Божий сказал отроку, который ему служил: «Брат, принеси мне пергамен и чернила». И тот принес ему. Он взял и написал о тайном, что было у него с отцом и матерью, и о том, что говорил повенчанной с ним в своем брачном чертоге, когда дал ей кольцо и шелк. И всю жизнь свою описал, чтобы узнали его, что это — их сын.

В один из воскресных дней по окончании святой литургии, когда архиепископ Маркиан был еще в церкви, благоверные цесари и все люди услышали неведомый глас из алтаря, изрекший: «Придите все отягощенные и обремененные грехами, и я вас упокою!» Удивились и ужаснулись все и пали ниц, возопив: «Господи, помилуй!» И тогда вновь, вторично, услышали глас: «Поищите человека Божия, да помолится за мир. На рассвете в пятницу покинет он тело свое».

А в четверг вечером все собрались в церкви Святого апостола Петра, моля Бога, чтобы явил им человека Божия. И раздался глас, изрекший: «В доме Евфимиана тело его». И обратились оба цесаря к Евфимиану, сказав: «Имея в доме своем такую благодать, почему ты нам не сказал?» А Евфимиан ответил: «Видит Господь Бог мой! Не знал». И призвал он старейшину рабов своих и сказал: «Не знаешь ли среди моих рабов такого?» И тот ответил: «Видит Господь Бог мой, не знаю: все они — ничтожные люди». Тогда цесари велели идти в дом Евфимиана поискать там человека Божия. Для их встречи Евфимиан велел рабам своим поставить столы со свечами и фимиамом и сидения. И пришли цесари, архиепископ и все именитые цесаревы мужи, и в доме стало шумно.

Мать же, у которой завешано было оконце занавесью, чтобы ее никто не мог видеть, сказала: «Что это за разговор и шум, и зачем все пришли?» А сноха всех видела из комнаты. И слуга человека Божия сказал своему господину: «Господин, не человек ли Божий тот нищий, которого ты мне поручил, ибо великие и дивные чудеса замечал я за ним. С воскресения до воскресения причащался он святых тайн и, кроме двух кусков хлеба и двух глотков воды, не пил и не ел все воскресения, а ночами не спал. И некоторые из рабов моих мучали его: одни пинали, а другие глумились над ним, иные же обливали помоями, а он принимал все с радостью».

Евфимиан, услышав это, устремился к человеку Божию и, войдя, заговорил с ним, но тот уже был безгласен, а открыв лицо его, увидел, что оно сияет, как у ангела, и держит он в руке пергамен. Евфимиан хотел взять пергамен, чтобы увидеть, что написано на нем, но тот не выпустил его из руки. И Евфимиан возвратился, чтобы сказать цесарям, что он нашел того, кого они ищут, и поведал им, как семнадцать лет назад пришел он к нему, и далее — все по порядку о его житии, а еще о том, что он держит в руке пергамен, но не отдал ему.

Тогда цесари велели соорудить ложе и положить на него святого. И поднялись цесари, архиепископ и все цесаревы мужи, и встали у одра со словами: «Раб Божий, ведомо тебе, что мы, грешные, — цесари, а вот — отец вселенский. Отдай нам послание, дабы мы увидели, что написано в нем, и узнали, кто ты». Тогда он отдал им свое письмо, а они, взяв его, передали церковному дьяку. И когда цесари, архиепископ и Евфимиан сели, архиварий начал читать грамоту.

Как только отец услышал чтение письма, тут же вскочил с места, растерзал одежды свои, стал рвать седины, устремился к телу его и бросился ему на грудь. Любовно целовал он его, говоря: «Горе мне, чадо мое! Почто так поступил со мной, за что нанес мне такое огорчение? Сколько лет понапрасну надеялся я услышать либо голос твой, либо речи твои, но ты не открылся мне. Горе мне, поводырь старости моей! Куда мне деться от сердечной скорби моей? Отныне суждено мне лишь оплакивать свою израненную душу».

Когда же его мать услышала, что он сын ее, разодрала она завесу на окне и одежды свои, растерзала свои волосы, горестно глядя на сына своего и прося людей, находящихся в палатах, с мольбой им говорила: «Горе мне, почтенные люди, дайте мне место, да взгляну горестно на чадо свое возлюбленное. Горе мне, братия мои, да узнаю сына моего единственного, агнца души моей, птенца гнезда моего, вскормленного грудью моей, опору жизни моей». И с любовью целуя его, рыдала со словами: «Горе мне, чадо утробы моей! Зачем так поступил со мной? Столько лет попусту провел ты в доме отца твоего, и не открылся мне».

Сноха же, вбежавшая в бедных одеждах, оплакивала его, причитая: «Горе мне, горлице, возлюбившей уединение свое! Сколько лет лишена я была возможности слышать голос твой, либо вести о тебе. Куда делся ты и зачем не открылся мне, ставшей с этого дня вдовицей. И не на кого уже мне взирать, и отныне восплачу израненным сердцем». Люди же дивились их плачу и со слезами молились.

Тогда цесари и архиепископ велели нести одр и поставить посреди града. Горожане же, услышав об этом, все собрались над ним. Сколько бы недужных ни приходило к нему, — все исцелялись: немые заговорили, слепые прозрели, бесноватые выздоровели. А цесари с архиепископом, видевшие эти чудеса, сами взяли носилки с телом и понесли их, дабы освятиться прикосновением к телу человека Божия. Отец же его держался за его руку, шатаясь и стеная и бия себя в грудь. И мать его тоже рыдала, покрыв его своими волосами. И сноха, также скорбя и рыдая, шла за одром с плачем. Люди же теснились возле одра и, задерживая его, не могли двигаться дальше.

Тогда цесари велели бросать людям золото и серебро, чтобы, когда они устремятся к деньгам, можно было понести тело человека Божия. Но никто на это не позарился, ибо тело святого было им дороже. Много затруднений было и потом, прежде чем донесли они тело в церковь Святого Вонифатия.

Благоверные цесари повелели создать золотую раку и украсить ее драгоценными камнями и бисером, а сделав, положили в нее тело человека Божия Алексия месяца июля в 17 день. И совершали поминовение семь дней, а отец, мать и сноха там пребывали.

Божьей благодатью, излилось из раки его миро благовонное. И когда это чудо свершилось, собрались все болящие и, набирая его, мазались им и исцелялись, славя и восхваляя Отца, и Сына, и Святого Духа, единого Бога истинного, ему же слава ныне, и присно, и во веки. Аминь.

КОММЕНТАРИЙ

Житие Алексия человека Божия было известно на Руси с XI в. Самый ранний текст древнерусского перевода Жития сохранился в списке XII в. в составе пергаменного сборника «Златоструй» (точнее — в составе «Торжественника», включенного в «Златоструй»). Остальные списки древнейшей редакции, текст и перевод которой публикуются, представлены более поздними рукописями, датирующимися XIV—XIX вв.

Житие посвящено христианскому подвижнику Алексию (в переводе с греч. — заступник, защищающий от несчастья, спаситель), который в юности отрекся от богатства и мирской суеты и, следуя своим убеждениям до последних дней жизни, стоически свершил подвиг добровольного нищенствования. События происходят на рубеже IV—V вв. в Риме при императорах-соправителях Гонории и Аркадии и папе Иннокентии I, а также — во владениях Римской Восточной (Византийской) империи, Каппадокии, Киликии, Осроене и в Сирии. Легенды о Божием человеке известны всем христианским литературам: древнейшая из них — сирийская (еще безымянная), сложенная в районе Эдессы «сирьской», где начинал подвижничество святой (сохранилась в списках V—VI вв.); греческая версия возникла в середине VIII в. (известна в списках X—XII вв.); в IX в. появилась латинская версия, основанная на греческой; далее появляются переводы с греческого и латинского на другие языки, в том числе и на славянские.

Как полагает в своем монографическом исследовании памятника В. П. Адрианова-Перетц (Адрианова В. П. Житие Алексия человека Божия в древней русской литературе и народной словесности. Пг., 1917), текст Жития пришел на Русь не прямо из Византии, а через южнославянскую письменность, тем не менее древнерусский перевод близок греческому оригиналу. (К византийской традиции восходит также и русская иконография, изображение лика святого Алексия в миниатюрах лицевых рукописей Жития).

Особую популярность Житие приобрело в царствование Алексея Михайловича, небесным патроном которого был святой; тогда была составлена Служба святому Алексию человеку Божию (издана в 1671—1674 гг.). Вторая половина XVII в. — время возникновения лучших литературных обработок Жития, появления драматических произведений на житийную тему, украинской драмы «Алексий, Божий человек» (1672—1673), «Слов» Симеона Полоцкого, Лазаря Барановича, «Поучений» Стефана Яворского, вирш. К XVII в. В. П. Адрианова-Перетц относит также и сложение духовного стиха о св. Алексии человеке Божием, органически соединившего черты книжного Жития с фольклорными, былинными традициями и до начала XX в. распространявшегося в России, Белоруссии и на Украине народными певцами-профессионалами, «каликами перехожими», сказителями-былинщиками, слепыми певцами, лирниками.

Мотивы Жития отразились не только в ряде древнерусских агиографических сочинений, но и в произведениях писателей XIX—XX вв., в частности в романе Φ. Μ. Достоевского «Братья Карамазовы».

Текст Жития Алексия человека Божия опубликован и выверен по рукописи XII в. — РНБ, F.п.I.46, л. 98—100, а отсутствующее в ней начало (до слов: «...яко достоин есть царства небесьнаго...») воспроизведено по списку XVI в. — БАН, 21.7.15, л. 31—99. Внесение в издание текста необходимых исправлений опирается на их подробное обоснование в исследовании В. П. Адриановой-Перетц (с. 457—475).