ПАТЕРИКИ
Подготовка текста, перевод и комментарии С. А. Давыдовой и В. В. Колесова
ОРИГИНАЛ
ИЗ СКИТСКОГО ПАТЕРИКА
<...> Поведаше авва[659] Данил, яко егда бе въ Ските[660] авва Арсений,[661] и бе единъ мнихъ ту, крады ссуды старчемъ. И авва Арсений поятъ его в хыжю свою, хотяй научити и старча покоити, и глагола ему: «Емуже хощеши, дам ти азъ, токмо и не кради». И дасть ему чату[662] злату, и ризу, и всю потребу. Шед же, пакы крадяше. Отцы же, то видевши, яко не престаяше, изгнаша я, глаголаше, яко: «Аще обрящется братъ, имея нравъ золъ, подобаеть терпети его. Аще ли крадеть и, учимъ, не останеть того, ижжените и, яко свою душю погубить и вся сущая на месте томь възмущаеть».
<...> Взиде иногда тоиже авва Макарий[663] от Скита в Терьнуть[664] и вниде въ гробища спатъ. Бе же ту кости елиньски многы сухы. И вземь от нихъ едину, положи ю подъ главою си, яко дохторъ. Видив же демони дерьзновение его,[665] ревновавша и хотеша пострашити и, вопияху, яко женьско имя глаголаше: «О, она, поиди с нами в баню мытъся». Отъзважеся другыи демонъ от мертвыя кости, глаголя: «Страньна имамъ верху себе и не могу прити». Старечь же не убояся, но дерзая бьяше трупа, глаголя: «Въстани, иди, аще можеши». И се слышавше демони, възпиша велиимъ гласомъ, глаголюще: «Победилъ ны еси». И бежаша посрамлени.
<...> Глаголаше авва Сисой:[666] «Егда ядахомъ въ Ските со отцемь Макариемь, взидохомъ пожати, с нимь 7 мужь; и се едина вдовица, класы събирающи бе за нама, и не престаше плачющися. Возва же стареишину вси тоя и рече ему: “Что имать старица си, яко вьсегда плачеться?” И глагола ему, яко: “Мужь ея взять залогъ у единого и умре напрасно, и не поведе, кде положи. И хощеть же господинъ за залогъ пояти ю´ и дети ея въ рабъ место”. Глагола ему старець: “Рци еи, да придеть к намъ, идеже почиваемь полудень”. И пришедши еи, рече еи старець: “Что еда плачешися тако?” И рече: “Мужь ми умре, вземъ залогъ отъ единого, и не поведе, умирая, кде положи и́.˝. Рече старець: “Приди, покажи намъ, кде и еси положила”. И поимъ братью с собою и изиде с нею, и, пришедъшемъ на месте, рече старець: “Отъиди въ домъ свои”. И помолившемъся имъ, възва старець мертвеца, глаголя онъ именемъ рекъ: “Кде еси положилъ заимъ чюжь?” Онъ же отъвещавъ рече: “В дому моемь есть сокровено под ногу одру”. И рече ему старець: “Спи пакы до дне въскресенья”.
Видевъше же братья, от страха падоша на ногу его, и рече имъ старець: “Не мене деля бысть се, ничтоже бо есмь азъ, но вдовице деля и сиротъ ея створи Богъ створи вещь сию. Се же есть велико, яко безгрешне хощеть души Богъ, и егоже аще просить и прииметь”. Пришедъ же, възвести вдовице, кде положи залогъ. Она же вземъши, дасть господину его, и свободи чада ея. Слышавъше же, прославиша Бога».
<...> Глаголаше старечь от Тиваидскых старечь,[667] яко: «Азъ бехъ сынъ иерея идольскаго. Малъ же сы убо, седехъ въ церкви и видивъ отца своего множичею входяща жертву створити идолу. И единою отаи внидохъ въследъ его и видихъ Сотону седяша, и вся воя его престояща ему. И се единъ князь его пришедъ, кланяшеся ему. Отвещавъ же дьяволъ, рече ему: “Откуду ты приде?” Он же отвещавъ, рече: “На сей стране бехъ и въздвигохъ брань и многъ мятежь, и пролитье крови створихъ, и придохъ възвестить ти”. И рече ему: “Колицемъ летъ се створи?” Он же рече: ”30-ми денъ”. Он же повеле бити его толицемь денъ се творша. И се инъ, пришедъ, кланяшеся ему. И рече ему: “Откуду ты еси пришелъ?” Отвещавъ демонъ, рече: “Въ море бехъ и въздвигохъ трусы и потопихъ корабля, и многы мужа убивъ, придохъ възвеститъ тебе”. Он же рече ему: “В колико дний и се створи?” Демонъ же рече: “Есть дни 20”. Повеле же и того бити почто в толико дний се едино створилъ. И се третий, приступль, кланяшеся ему. И рече ему: “Откуду ты приде” Он же, отвещав, рече: “В семь граде браче быша, и въздвигохъ брань, и много пролитье крови створихъ, с женихомъ и с невестою, и придохъ възвестить тебе”. Он же рече: “В колико дний и се створи?” Он же рече: “В 10 дний”. Повеле яко медлившаго бити и сего. Приде же другый, поклонится ему. Рече тому: “И ты откуду приде?” Он же рече: “В пустыни бехъ 40 лет, боряся съ единемъ мнихомь, и в сию нощь низложихъ и в любодеяние”. Он же се слышавъ, въставъ, облобыза и́. и вземь венечь, еже ношаше, възложи ему на главу и посади и́. на престоле съ собою. Глагола, яко: “Велику вещь сию възьможе победити”».
Рече старче: «Се азъ видивъ, глаголахъ: “Тако есть великъ чинъ мнишьскыи”. Богу благоволившю спасение, изидохъ и быхъ мнихъ».
<...> Два брата присная придоста житъ въ манастырь. Единъ же бе от нею постникъ, а други имея послушанье велико. Глаголаше же ему старець: «Створи се», — и творяше, яже изъ утра и ядяше, и славу приимаше послушань емь въ манастыри.
Устреленъ же бысть о немь братъ его постьникъ. И рече въ себе: «Да искушю сего, аще имать послушанье». Приступль, рече отцю: «Посли со мною брата моего, да идеве некамо». И отпустити и́. отець. Поять же и постникъ, хотя и́. искусити. Приде на реку, имеяше же много множьство коркодилъ. И рече ему: «Влези в реку и преиди». Яко вълезе, придоша коркодилии и льзаху тело его, и не вредиша его. Видевъ же постьник, рече ему: «Излези из реки».
Идуща же, обретоста тело повержено на пути. И рече постникъ: «Аще быхове имела ветошь, възложила быхове на тело». И рече, имеяй послушанье: «Паче молитву створиве, не коли въстанеть». И стаста помолитъся. Помоливъшема тема же ся има, въста мертвець.
Яви же Богъ си отцю въ манастырю, и како искуси брата свъего в коркодилехъ, како въста мертвець. Приде въ манастырь, и глагола отець постнику: «Что тако створилъ еси брату своему? И се за послушанье въста мертвець».
Поведаша о единомь ошельнице, яко отъиде в пустыню имы левытона[668] токмо, и похожь три дни, възиде на камень и виде под нимо злакъ, и человека пасома, акы зверь. И сълезе тамо и удержа и́.. Старець же бе нагъ, пренемогъ, и не смогыи понести воля человечьскы и, възмогъ же от него и побеже. И погна братъ въследъ его, вопия: «Бога деля жену тя, пожди мене». И обращеся, рече ему: «И азъ Бога деля бежю тебе». Последь же яко отверже от себе ризу, пожда его. И яко приближися ему, рече: «Егда отвержеть именье от себе света сего, и азъ пождахъ тебе». И моляше и глаголя: «Отче, рци ми слово, како съпасуся?» Онъ же рече ему: «Бегай человекъ и молчи, и спасешися».
<...> Поведа, рече, ошелникъ братии, сущий въ Раиде,[669] идеже есть 70 стеблъ фюникъ, идеже ополчися Моисий съ людми, егда изиде от Земля егупетьскы.[670] И глаголаше сице: «Помыслихъ иногда в пустыню, еда како обрящу далече мене живуща и работающю Владыце Богу. И шедъ же 40 дний и 40 нощий и обретохъ пещь; и приближивъся къ ней, и зрехъ же въ ню. И видехъ человека седяща, и толкнухъ по обычаю мнишьскому, яко да излезеть целоватъ мене, онъ же не подвигнуся, бе бо умерлъ. Азъ бо небрегохъ ничтоже, вълезъ и яхъ и́ за руку его, и абье растаяся, и бысть персть. И видехъ еще ризу висющю, егда же и сию яхъ, растаяся и бысть ни въ чтоже. Якоже въ нечаянии быхъ, и изидохъ оттуду и пойдохъ в пустыню, и обретохъ ину пещь и стопы мужьскы. Радъ же бывъ, приближися къ пещи, и яко толкнухъ и не озвася никтоже. Вълезъ же, никогоже не обретохъ. Ставъ же вънеуду пещи, глаголахъ въ себе, яко подобаеть рабу Божию прити, идеже аще есть, якоже убо день мимоидяше. И видех вельблуды идуща и раба Божия нага, власы своими оболчена срамныя уды тела. Егдаже приближися ко мьне, мневъ мя духа суща, ста на молитве, бе бо, якоже последи глаголаше, многы напасти приялъ есть духы. Азъ же, разумевъ се, глаголахъ ему: “Человекъ есмь”. И егда рече: “Аминь”. Видевъ мя, утешися, и поимъ мя, и веде мя в пещь и въпрашаше, како семо приде. Азъ же рекохъ: “Взискатъ рабъ Божий придохъ в пустыню сию. И не лишилъ есть Богъ хотения нашего”. И азъ въпрашахъ и́., глаголя: “Семо убо како самъ прииде и како питаешися, и како, нагъ сыи, не требуеши ризы?” Онъ же рече: “Азъ въ монастыре бехъ во Вифаиде,[671] дело имый токалия. Вниде же в мя мысль, глаголющи: «Изиди и живи единъ, и можеши безъмлвьствовати и мьзду болшю стяжати от плода дела своего». Якоже обещахъся мысли и дело скончати, создавъ бо монастырь, имех повелевающая. Много же раздавая събираемая, подвизахъся нищиимъ и страннымъ раздаяти. Тоже врагъ нашь дьяволъ въздревновавъ яко присно, и тогда хотящю възданью быти, о нихже тщася труды мои Господеви въздаяти. Видевъ едину черноризицю, повелевшю ми единою, и сътворшю ми се, и давъшю нудитися и пакы нудитися, и пакы повелевати ино; и якоже обычай бысть и дерзновение болше, кончина — и осязанье руце, и смехъ, и сужитие; и страдавъша родихове безаконье. Яко пребыха с нею 6 месяць в падании, помыслихъ, яко Илии: «Днесь или утре или по мънозехъ летехъ съмерть подъиму, и прияти имамъ мучение вечное. Аще бо кто жену мужату посмрадить, мученью вечному повиненъ будеть».[672] Посмражи Христову невесту, и тако в пустыню сию таи избегохъ, оставивъ вся жене. И пришедъ, обретохъ пьщью, источникъ сь и фюникъ, приносящь ми 12 меча[673] фюникъ. На месяць же приносить мечь единъ, еже ми годе есть на 10 дний, и посемь съзреваеть другыи. По летехъ же мнозехъ въздрастоша ми власи, и ризамъ ми истьлевъшамъ, теми закрываю юже подобаеть, телесе срамоту. Якоже пакы въпрашахъ и́., “аще въ начатъцехъ сътужаше си ту?” “В начатцехъ оскърбляхъся зело, якоже на земли падати от ятръ, и не мощь ми стоящу службы тъворити, но лежащ ми на земли, вопияхъ къ Вышнему. Сущю же ми в пещи въ тузе мнозе и страсти, якоже дуже не можахъ исходити вонъ, видехъ мужа вълезша и глаголюща: «Чимъ болиши?» Азъ же малы възмогъ рещи: «Ятра мя болять». И рече ми: «Кде болиши?» И яко показахъ ему, персты рукы своея управле сочтавъ, прореза место, якы ножемъ, и истергь ятръ, показа ми струпы, и рукою истогравъ, въ плате струпы положи, рукою пожа за место, рече ми: «Се съдравъ бысть, служи Владыце Христу якоже подобаеть». И оттоле быхъ сдравъ, и тако бо сътрада сде живу. Мъного же и молихъ, да быхъ жилъ в первеи пещере, и рече: «Не мощи, начнеши терпети напастии демоньскъ».
Азъ же истое се расмотре, молихъся ему, да помолься, отпустить мя. Си же поведахъ вамъ ползы деля».
<...> Братъ скорбь имеаше на брата. Слышав же то, приде покаятъся ему. Онъ же не отъверзе ему дверий. И иде къ единому старцю и поведа ему вещь ту. И отвеща ему старець, рекыи: «Блюди еда оправьданье имаши въ сердци своемь, яко зазря брате своемь, яко то есть повиненъ, себе же не оправдаеши. И сего деля не известися ему отврести, обаче се есть, глаголю ти, аще же и тъ согрешилъ есть къ тебе, иди, положи въ сердци своемь, яко ты согрешилъ еси к тому, и брата своего оправдаи, и тогда Бог извести ему смиритися с тобою». — И проповеда ему притчю сицю, глаголя: «Два беста проста людина говеина, и свещавъша, изидоста и быста мниха. И ревнующа по еангъльску гласу, не ведяща же, скопистася, рекъше — Царствия ради Небеснаго. Слышавъ же архиепискъпъ, отлучи я´ от церкви. Она же, мнящеся, яко добро створиста, роптаста на нь, глаголюще: “Ве скопиховеся иза Царствие Божие, и се отлучи на есть, но идеве, да повеве на нъ, ко архиепископу Ерусалимьскому”. Шедъша же, поведаста ему. И рече има архиепископ: “И азъ отлучаю ва”. И от сего пакы печаль приимъша, идоста во Аньтиохию ко архиепискупу, и рекоста ему яже о себе. И тъ отлучи я. И глагола къ себе: “Пойдеве въ Римъ к патриарху, и тъ мьститъ наю отъ всехъ сихъ”. Шедъша же къ великому архиепископу Римъскому, възвестиста ему, яже створиша има архиепископи. “Придохове къ тобе, — реста, — яко ты еси глава вьсемъ”. Рече же има и тъ: “И азъ ва отлучаю, и отлучена еста”. Тогда стязающася къ себе, рекоста: “Си по себе суть единъ по единомъ, зане во сонмехъ суть сбирающеся, но идеве къ святому Епифанью, архиепископу Купрьску,[674] възвестисте ему, яко пророкъ есть и не обинуеть ся человеку”. Егдаже приближистася къ граду его, и явися ему от нею, и пустиста въ сретение ему, он же рече: “Ни въ градъ сь вълазита”. Тогда бывъша въ себе реста: “Воистину ве согрешихове. Что убо себе оправьдаюве? Буди яко они бес правды не отлучиша, еда убо и сь пророкъ, се бо Бог яви ему таиная”. И зазреста себе о гресе, яже створиста. Тогда видевъ сердцеведець Богъ, яко воистину зазреста себе, и сказа о нею отцю Епифанью. Пустивъ же, приведе я и утеши и приятъ я въ причастье, и написа архиепископу Александрьску, глаголя: “Приими чаде твои, покаяста бо ся воистину”».
И рече старець: «Се есть исцеленье человеку, и сему хощеть Богъ, да человекъ изложить соблазнъ свои предъ Бога». Слышавъ же братъ, створи по словеси старцю, и шедъ, толкънувъ въ двери братьня. Онъ же, яко токмо очюти утрь, преже его покаяся, и отъверзе ему, лобзастася отъ душа, и бы обема миръ великъ.
<...> Рече авва Данилъ, ученикъ отца Антонья,[675] яко: «Поведа намъ старць Антоний, акы о иномь единомь глаголя, обаче самъ себе, яко: “Седящю от старець в келии своеи, приде гласъ, глася: «Приди, да покажю ти дела человечьска». И въставъ, изиде, и веде и́. на едино место, и показа ему мюрина, секуща дрова и сътвориша бремя велико. Покушашеся же ся понести еи, не можаше, и, еже бы уяти от него, шедъ пакы сечаше дрова и прилагаше къ бремени, се же мъногажды творяше. И пришедъ мало, показа ему пакы человека стояща на кладязи и чреплюща въ сусекъ утелъ и ту же воду пущающа въ кладязь. Глагола же пакы: «Приди, да покажю ти иного». И се видехъ церковь и два мужа, седяща на коню и носяща въ прекы древо единъ единому. Хотеста же преити сквозе врата и не можаста, зане бе древо въ прекы. Не съмириста же себе, единому управити древо въ правость, и сего деля остасте вне вратъ˝.
Си же суть носящеи, — яко правде его с гордынею, и не семиришася исправити себе и ходити со смереньемь в путехъ Христосовехъ, темъже и стають вънеюду Царствия Божия. Секыи же дрова человекъ во мнозехъ гресехъ есть, и в покаянья место ина безаконье, прилагаеть верху безаконий своихъ, а чрепляй воду добра дела творя, но понеже имеяше въ нихъ зла смиренья, о семь губить добрая своя дела».
Достоить убо всякому человеку бодру быти въ делехъ своихъ, да не въ грехъ трудиться.
<...> Поведаше единъ от старець, глаголя, яко: «Ошелникъ в пустыни Нильскаго града, и служаше ему простъ людинъ веренъ. Бе же и въ граде человекъ богатъ и нечьстивъ. Прилучися ему умрети, и проважаху тьи вси гражане и епископъ съ свещами. Изиде же служай ошелнику по обычаю нести ему хлебы, и обрете и́. изъедена уеною, и паде ниць предъ Богомъ, глаголя: “Не въстану, доньдеже известиши ми, что се есть, — яко онъ нечьстивыи толико име провоженье, се же, работая ти день и нощь, како умре?” И приде ангелъ и рече ему: “Онъ же нечьстивыи имеяше мало добро дело и приятъ сде, да тамо ни единого покоя прииметь. Се же ошелникъ, понеже бе человекъ устроенъ всякою благодатью, имеяше и тъ яко человекъ мало соблазнъ, въсприятъ же сде, тамо обрящеться чистъ предъ Богомъ”. И въста си извещениемь, славя Бога, яко истови суть».
ИЗ ЕГИПЕТСКОГО ПАТЕРИКА
Есть, рече, в пустыни сеи братъ нашь Иоаннъ, юнъ же теломъ, всехъ же нынешнихъ черноризець добротами преходя. Его же никтоже въскоре обрести можеть, понеже преходить присно отъ места до места въ пустыняхъ. Тъи заперва стоялъ на камени по три лета, въину молитву творя пребываше, никакоже седъ, ни спавъ елико стоя, сна мало взимааше. В неделю точию комкание взимая, прозвутеру ему приносящу, иного же ничсо не ядяше.
Въ единъ же от дний преобразився сатона въ прозвутера, рано к нему прииде, хотя ему комкание дати. Познав же его, блаженый Иоанъ рече к нему: «О, всему лукавьству и всеи прелести отець, враже всей правде! Не останеши ли ся прелщая человеча христьяньския душа, но дръзаеши и к самому пречистому комканию!» Онъ же к нему отвеща: «Мало тебе не низложихъ, приобретъ тя, тако бо и другаго отъ твоея братия прельстихъ, и безъ ума и сътворихъ, и бесенъ бысть. За него же мнози святии молитву сътвориша и одва възмогоша его умна сътворити». И се рекъ, бесъ отъиде от него.
Расседшемася его ногамъ от многаго стояния, и гною текущу от нихъ, пришедъ ангелъ, присягну ко устомъ его, глаголя: «Христос будет ти истинная ядь, и Дух Святый — истиное питие, и доволно да ти будеть духовная пища, да не, насытився, изблюеши». И исцеливъ его, престави и́ от того места.
Живяше же, по пустыни ходя, яды былия, в неделю же на томъ месте ся обретааше, комкание възимаа. Фуничьное же листвие мало от прозвутера испросивъ, попругы плетяше. Хотящу же приити к нему хромцю некоему исцеления ради, и всяде тъчию на осля, тъгда же и ногама присягъ къ попругу, иже бяше плетенъ от святаго мужа, абие исцеле. Иногда же благословление къ болемъ пославъ, абие избыша недуга.
Яви же ся ему иногда о своихъ монастырехъ, яко неции от нихъ неправедно житие имуть. Пишеть ко всемъ послание прозвутеромъ, яко некотории ленятся, друзии же подвизаються на добродеяние, и обретеся истина, тако ищуще. Пишеть же и ко отцемъ, яко отци отъ нихъ ленятся о спасении братии, и друзии же доволно я молять. И обоимъ честь и мукы исповедаше. И пакы инехъ ко свершенному устроению призывая, воспоминаше отъ видимыя на невидимыя отътити. «Время бо уже жития того показати, не бо дети, — рече, — или младенцы всегда хощема пребывати, но пакы къ свершеныимъ разумомъ преити и къ великимъ деломъ наступити».
Се и ина намъ и множаишая отець о святемъ муже исповеда, яже множества ихъ ради чюдесъ всехъ не писахомъ, не яко не суть не истинна, но инехъ ради неверьства. Мы же известо вемъ, многи бо велиции мужи то же споведаша, та же яже и очима видеша.
Видехомъ и место Пафнотово, мужа велика и добра дела исполненъ, иже преже малымъ временемъ скончася въ странахъ Ираклиовах Фиваиды. О нем же мнози многа споведаху.
И по многых трудех моляше Бога: «кыих святыхъ подобенъ есмь». Аньгил же явився ему, рече: «Подобенъ еси того свирца, иже во граде живеть». Он же съ тъщаниемъ устремився к нему, вопрошаше от него жизни его и дела ему испыташе. Он же рече к нему, еже и беаше истинна, грешника и пияницу и блудника сам ся поведаше, но зело давно от разбойничества на се пришедше. Пытающу же от него, что доброе си когда управилъ, рече к нему: «Ничтоже добра себе сведе. Разве, яко иногда в разбойничестемъ деле сыи, деву Христову хотящемъ разбойникомъ оплазити, отъях и нощию до веси проводих. Иногда же пакы жену обретох зело лепу, блудящу по пустыни, гониму от княжь мужь долга ради мужа своего. И плачющуся обретъ, вопрошах от неа плачю тому вины. Она же рече: “Ничтоже мене ни въпрашаи, владыко, не пытаи мене, окаану, но аки рабу свою поим, аможе хощеши, веди. Мужу моему многажды биену бывшю по две лете времени долга ради златникъ 300 и в темници затворену, и любыя моя дети тремъ проданомъ бывшемъ, азъ воставши бежахъ, место отъ места преходяще. Ныне же по пустыни плаваю, многажды бо обретена бывши и часто биена бывши, и 3 днии имамъ в пустыни не ядущи пребываю˝. Азъ же миловавъ ю, веде в пещеру, давъ еи 300 златникъ, до града проводихъ, свободивъ с детми мужа еи».
К тому отвеща Пафънотъ: «Аз же себе не сведе ничьтоже от сих управиша, нъ о трудехъ черноризских, обаче слышалъ мя еси славна суща, не бо леностию свою жизнь проводихомъ. Мне убо о тебе Богъ откры, яко ничим же хуже еси мене о управлениих. И аще убо немало слово, брате, о тебе Божеству бываеть, не преобиди душа своея».
Он же повергъ абие свирели и, песни свирелныя на духовныя песни преложивъ, въ следъ его в пустыню поиде. Три же лета бывъ, трудився, и въ песнех и въ молитвах свою жизнь скончавъ. К небесному житию слашеся, святых лик и чинов праведных въчтенъ бывъ, почи.
Да яко убо оного трудившася добре къ Богу препроводи, преложе себе болша жития, паче первыих. И вопрошаше Бога паки явити ему, кыихъ святых есть подобенъ. И пакы глас Божий бысть к нему, глаголя: «Подобенъ еси ближняя веси стареишине». Он же вскоре к нему прииде и абие ударившу ему во врата, изиде онъ, по обычаю своему странныя приемля. Измыв же нозе ему и поставивъ трапезу, повеле ему вкусити. Въпрашающу же дела ему и глаголющу: «Человече, свою жизнь исповежь ми, много бо черноризець, якоже ми обличилъ Богъ, преходиши». Он же глаголаше грешьна себе суща, не достоина имене черноризъскоу. Да якоже пребываше онъ вопрошая, отвеща человекъ, глаголя: «Азъ же не имехъ нужею своя дело исповедати, елмаже от Бога глаголеши пришедшю ти, еже при мне исповедаю ти.
Мне же уже тридесяте си есть лето, отколе сам ся от подружия отлучих. Четыри точию лета с нею живъ и три от нея сыны сътворивъ иже на потребу мою служать ми. Не престах любя странникы до днешняаго. Не имать похвалитися кто, токмо самъ преже мене, странникы примъ тщама рукама из моего двора. Не презрехъ убога отпадша, не подавъ ему доволна утешения. Не лицемеръ бых чаду своему в суде. Не влезоша в домъ мои плоди туждии. Не бысть сваръ, егоже не умирихъ. Не похули ничтоже презре делъ детей моих. Не прикоснушася туждиихъ плодовъ моя стада. Не осеяхъ преже своих нивъ, но всемъ я обща положих останкы осеях. Не дахъ силному нища обидети. Ни опечалих никогоже въ жизни своеи, ни суть кривины на когождо когда изнесох. Сия Богу хотящу, се веде себе сътворена».
Слышавъ же Пафнотъ мужа сего добродеяние, главу лобызааше, глаголя ему: «Благовестить тя Господь от Сиона и удивиша благая Иерусалима.[677] Добре бо се управи, едина ти недостала есть добрыхъ делесъ главизна — премудры о Бозе разум. Егоже не имаши мощи без болезни стяжати, аще не себе с миромъ отмета вся, вземъ крестъ, въследъ Спасителя поидеши». Он же се яко услыша, абие ни къ своимъ ся съвеща, идяше въследъ мужа под гору.
ИЗ СИНАЙСКОГО ПАТЕРИКА
Единъ отьць поведа шьдъшемъ намъ въ Фиваиду,[678] яко старьць седяше въне града Антинъ Великый, сътворивъ въ клетъце своей летъ 60. И имяше же ученикъ 10 и единого же имяше зело ленящася. Старьць же многашьды учаше и, глаголя и моляше и: «Брате, съмотри своей души, умерети имаши и въ муку ити!» Братъ же въину преслушаше старьца, не приемля глаголемыихъ от него. Прилучи же ся не по комь лете умерети брату. Мъного же печалова о немь старьць, ведяше бо, яко въ мнозе унынии и лености изиде отъ мира сего. И нача старьць молити и глаголати: «Господи Исусе Христе истиньный Боже нашь! Яви ми яже о души братьни». И се узьре въ мьчьте и яко въ стързе бывъ, виде реку огньну и множьство въ томь огни, и посреде брата, погружена до выя. Тогда глагола ему старьць: «Не сея ли мукы деля моляхъ тя, да посмотриши своей души, чадо?» Отъвеща братъ и рече старьцю: «Благодарьствую Бога, отче, яко поне глава ми отъраду имать: тако ми молитвы твоея на врьсе епискупу стою!»
И се съказа нъ тъ же Паладий глаголя, яко: Слышахъ поведающю некому кораблю старейшине таково, яко «единою пловущю мне, имех въсядьникы мужя и жены. И пришьдъше на пучину, — и вьсемъ добре пловущеме: овемъ въ Костянтинъ градъ, овемъ въ Алексаньдрию,[679] другымъ же другоямо, ветру же не напокось сущю имъ плути. И пребыхомъ дьний пять, не поступяще от места идеже бехомъ. Бехомъ же въ мънозе сътужении и недомышлении: чьто се убо есть. Азъ же, яко въ сне, навъклиръ, имы печаль о корабли, и иже, суть въ немь вьси, начяхъ ся молити Богу о томь. И единою приде ми гласъ невидимо глаголя: “Съврьзии Марию долу, да и стройно ти ся попловеть!˝ Азъ же помышляхъ, рекы: ”Чьто се си убо будеть? Кто есть Мария?˝ Ти, якожесебе недомышляхъ о семь, пакы приде ми гласъ, рекы: “Глаголахъ ти, съврьзи Марию долу, и гонезнете!” Тогда азъ умыслихъ сице и възъвахъ напрасно, вельми рекы: “Мария!” Она же възлежаше на постели своей, да и озъва ся рекущи: “Чьто велиши, господи?” Тогда рехъ ей: “Сътвори любъвь, доиди сьде”. Она же въставъши приде, и яко приде, поимъ ю и отведохъ одину и рехъ ей: “Видиши ли, сестро Марие, какы грехы имамь азъ, и мене ради вьси имате погыбнути”. Она же, вельми въздъхнувъши, рече: “По истине, господи науклире, азъ есмь грешьница”. Пакы же азъ къ ней рехъ: “Жено, кыя грехы имаши?” Она же рече: “Люте мне, яко несть греха, егоже несмъ не сътворила; и моихъ ради грехъ вьси имате погыбнути”. Таче по томь рече, съповеда ми жена, сице рекущи: “По истине, господи науклире, азъ оканьна и зълогрешьна! Мужа имехъ и дъва детища, пьрвый девяти леть, а другы — пятию. Таче по томь умьре мужь мой. Живяше же въскрай мене воинъ, да хотехъ да бы мя поялъ жене, и посълахъ къ нему некого. Воинъ же рече: «Не поиму жены, имуща детий отъ иного мужа!» Тогда азъ яко то слышахъ, яко не хощеть меня пояти детий деля, къ тому же и любящи и, заклахъ детища своя оба, оканьная, и весть ему посълахъ рекущи: «Не имамь уже детища, ни единого». Яко то слыша воинъ тъ, о детищю тою, еже есмь сътворила, рече: «Живъ Господь, живый на небеси! — яко не поиму ея». Да темь убоявъшися, еда се уведять и уморять мя, да темь бежахъ”. Се слышавъ азъ отъ жены тоя, и тако не рачихъ ея въврещи въ пучину морьскую, нъ сице умыслихъ рече и рехъ ей: “Се азъ пребываю въ корабли, да веси убо жено: аще не пойдеть корабль, — то мои греси дрьжять корабль”, — таче възъвахъ корабльникы утрьнии корабль. Яко же сънидохъ въ кораблиць, то не бы ничьсоже не поступи, ни великый корабль не поступи. Тогда вълезъ въ великый корабль, глаголахъ жене: “Съниди ты въ кораблиць”, она же съниде.
И егда же тъчию съниде та, абие кораблиць не до пятишьды обрьтевъ ся, стрьмо дьну иде и погрязе; великый же корабль поплу стройно, и трьми дьньми по немь преидохомъ пловуще, еже быхомъ прешли и 15 дьний».
Азъ же и господь мой Софроний[680] идохове въ домъ философа Стефана да пребудемъ: бе же пладьнуя. Живяше же идуще къ Святей Богородици, юже съзьда блажены папа Еулогий[681] на въстокы великаго Тетрафола.[682] Якоже въсклепахове въ домъ философа, приниче девица, глаголющи нама: «Възлежить, нъ мало потьрпита». Тогда глаголахъ господи моему Софронию: «Поидиве къ Тетрафолу, да ту пребудеве». Есть же место Тетрафола зело чьстимо от александренъ, глаголють бо, яко мощи пророка Иеремия[683] от Егупта възьмъ, Александръ зиждитель[684] ту я положи. Якоже идохове къ Тетрафолу, не обретохове никогоже, тъкмо три слепьца; полудьне бо бе. Идохове же близь слепьць, и съ безмлъвиемь и съ млъчаниемь седохове, имуща кънигы наю. Глаголаху бо слепьци много, и глагола другъ къ другу: «Воле, ты како бы слепъ?» Отвеща, глаголя: «Корабльникъ бехъ, и якоже бехъ унъ, и от Африкия пловяхомъ на пучине призьрехь ся, и не имы како ся быхъ уцелилъ. Бельма начяхъ имети въ очию моею». Глаголяхъ же и другому слепьцю: «Ты како же осльпе?» Отвеща и онъ, глаголя: «Стькляничьную хытрость бехъ имы, и от огня истечение ми бысть обема очима моима, и осльпохъ». Глаголаста же ему и она: «Ты же како бысть слепъ?» Отвеща: «Сущу ми азъ вама глаголю. Егда же бехъ унъ, възненавидехъ делати зело, быхъ же и не спасенъ. И не имехъ, откуду ясти — абие же крадяхъ. Въ единъ же от дьнии по сътворении моемь мъного зъла, стоящю ми на месте, идеже мучать, и видехъ мьртвьць износимъ, добромь покръвена. Идохъ же въ следъ носимааго, да быхъ виделъ, къде и хотя погрести. Си же доидоша зади святого Иоана Великааго и положиша и въ гробе и отидоша. Азъ же, яко видехъ отшьдъшея, вълезохъ въ гробъ и съвлекохъ ии, въ неже бе оденъ, оставивъ на немь одину тъчию поняву. Хотящю же ми излести из гроба, възьмъ много зело, зълое мое зьдание глагола ми: “Възьми и поняву его, яко красьна есть”. Обратих ся, лишеникъ, яко же съвлекохъ поневу съ него, да и быхъ нага оставилъ, въздвигъ ся седе предъ мьною мьртвьць, и, простьръ обе руце свои на мя, пьрсты своими одьра лице мое и изятъ обе очи мои. Тогда азъ, лишеникъ, оставивъ вься, съ мъногою бедою и скрьбию изидохъ отъ гроба. Се поведахъ вамъ и азъ, как быхъ слепъ». Се слышавъшема нама, поману ми Софроний и отидохове отъ нихъ, и глагола ми: «Воле, господи и авва Иоаний, не съдеиве дьньсь зъла, вельми бо пользу обретохове», пользу же приимъша, напьсахове, да и вы пользу приимете, яко никътоже творя зъло утаить ся Бога.
Тъ же отьць нашь Георгий архимандритъ поведаше намъ о авве Иулияне, глаголя: бывъшиимь епискупе Востренемъ.[685] Яко егда ити ему отъ манастыря и быти епискупу въ Вьстренехъ, некыя богатины того же града, ненавистьници, въсхотеша отравами погубити и. И преглаголаша чьваньчию его, имение дающу, и даша ему съмьртьно, да чьванующю митрополиту, въложить отраву въ чашю его. Отрокъ же яко наученъ бысть, тако сътвори, и, придавъ чашю, отрокъ божьствьнуму Иулияну отраву възятъ. И отъ Бога разумевъ съвету, иже сътвориша, възьмъ чашю, постави ю предъ собою, ничьсоже рехъ бьхъма отрочищю и, пустивъ, призва богатины, въ ни же беша и иже на нь съветъ сътвориша. Божьствьный же Иулиянъ, не хотя обличити сътворьшихъ, кротъко глагола вьсемъ: «Аще мьните съмеренааго Иулияна отравлениемь уморити, се предъ вьсеми вами испиваю». И знаменавъ тришьды чашю прьсты своими и, рекъ: «Въ имя Отьца и Сына и Святого Духа испиваю сию чашю», и предъ вьсеми испивъ ю, — без вреждения пребысть. И, видевъше, поклониша ся ему до земля.
Яко отъ единого попьрища[686] святого Иердана рекы лавра естъ, авва Герасима нарицаема.[687] Въ ту лаврю преходящемъ намъ поведаша седящии ту старьци о авве Герасиме, яко ходя единою по блату святого Иердана, усърете и львъ, зело рыдая отъ ногы своея; имяше бо трьстяну треску, уньзъшю ему. Яко отъ сего отещи ему нозе и плъне гноя быти. Якоже узьре львъ старьца, показаше ему ногу, яже бе язвьна отъ уньзъшая порези, плачя ся яко и нечьсо и моля ся ему, исцеленъ от него быти. Якоже виде и старьць въ такой беде, седъ и имъ и за ногу и роздвигъ место, изя тръсть съ мъногомь гноимь. И, добре очистивъ струпъ и обязавъ платомь, пусти и. Львъ же ицеленъ по семь не оста старьца, нъ яко свой ученикъ, яможе идяаше ему, яко чюдитися старьцю, толику разуму звери, и прочее. Оттоле старьць питаше и, помеща ему хлебъ и мочена сочива. Имяше же та лавра одинъ осьлъ, на немьже приношааше воду въ потребу отьцемъ святого Иердана, отнюдуже пиють воду; отстоить же от лавры река попьрище одино. Обычай же имяху старьци даяти льву, да ходить и пасеть и по краю святого Иердана. Одиною же пасомъ осьлъ отъ льва, отиде отъ него не маломь отшьствиемь. И се мужь съ вельблуды отъ Аравия идыи обретъ и поятъ и въ своя си. Львъ же, погубивъ осьла, приде въ лавру зело унывъ и дряхлъ къ авва Герасиму. Мьняше же авва Герасимъ, яко изелъ есть осьла львъ, глаголя ему: «Къде есть осьлъ?» Сь же, яко человекъ, стояше млъчя и долу зьря. Глагола ему старьць: «Изелъ ли и еси? Благословенъ Господь, еже творяше осьлъ, отселе тебе есть творити». Отътоле же млъвльшю старьцю ношаше канпилий комърогы имущь четыри и приношаше воды. Приде же одиною воинъ молитвы деля къ старьцю и, видевъ льва, носяща воду и уведевъ вину, помилова и́., и, выньмъ три златьникы, дасть старьцемъ, да купять осьлъ въ потребу себе и свободять отъ таковыя работы льва. Вельблудьникъ же, иже бе осьла поялъ, идяше пакы пьшениця продаятъ въ святый градъ, имы осьлъ съ собою. И прешьдъ святого Иердана, усърете ся по сълучаю съ львомь, и видевъ и, оставивъ вельблуды, бежа. Львъ же, познавъ осьлъ, тече к нему и усты имъ и, якоже бе обыклъ, ведяше и съ трьми вельблуды, радуя ся въкупе и зовы, яко осьла, егоже погуби, обретъ, приведе и къ старьцю. Старьць бо мьняше, яко львъ изелъ осьла. Тогда старьць, уведевъ, яко облъганъ бысть львъ, положи же имя льву Иерданъ. Сътвори же въ лавре львъ вяще пяти летъ, не отлучая ся отъ него присно. Егда же къ Господу приде авва Герасимъ и отьци погребены бысть, по съмотрению Божию львъ не обрете ся въ лавре. По семь же мало приде львъ въ лавру и искаше старьца своего. Авва же Севатий киликъ,[688] ученикъ авва Герасима, видевъ и, глаголаше ему: «Иердане, старьць нашь остави насъ, сиры, и къ Господу изиде, — нъ възьми еждь». Львъ же ести не хотяше и начатъ стоя очима своима семо и онамо чясто възирати, ища старьца своего, рикая вельми и не трьпя отъчаяти ся. Авва же Севатий и прочии старьци, гладяще и по хрьбьту, глаголаху: «Отиде старьць къ Господу, оставивъ ны». Ни тако имъ глаголюще къ нему, не можяху его отъ въпля и от рыдания уставити. Нъ елико же мьняху его словомь утешити и пременяти, толико же онъ паче рыдаше и въпля больша двизаше, и рыданию притваряше, показая гласы и изменуя гласы, — и лицьмь, и очима печаль, юже имяше, не видя старьца. Тогда глагола ему авва Севатий: «Поиди съ мьною, понеже не имеши намъ веры, и покажю ти, къде лежить нашь старьць». И поимъ веде и, идеже беша погребли его. Отстояше же отъ церкве полъ попьрища. Ставъ же авва Севатий врьху гроба авва Герасима, глагола льву: «Се старьць нашь сьде погребенъ бысть». И преклони колене авва Саватий врьху гроба старьча. Якоже слыша львъ и виде, како поклони ся авва Саватий врьху гроба и плакаше ся, поклони ся и сь, и, ударяя главою о землю зело и ревы. И тако абие скоро умретъ врьху гроба. Се же вьсе бысть не яко душю словесьну имеюща, нъ яко Богу хотящю славящимъ его прославити не тъкмо въ житии семь, нъ и по съмрьти, и показати намъ, како повиновение имяаху зверие къ Адаму прежде ослушания его заповеди и еже въ породе пища.
Поведа намъ авва Данилъ старьць отъ Егупта, глаголя, яко възиде старьць одиною въ Терфинъ рукоделания своего продаятъ. Уноша же некъто моляше старьца, глаголя: «Бога деля, калогере, поиде въ домъ мой и сътвори надъ женою моею молитву, зане неплоды есть». Старьць же, понуженъ отъ уноша, иде въ домъ его, и сътворь молитву жене его. И Богу въсхотевъшю имяше жена въ чреве. Неции же мужи, не бояще ся Бога, начяша облъгати старьца, и глаголати, яко уноша бещадьнъ есть, нъ отъ авва Данила брежа есть жена. Приде же слухъ къ старьцю и възвести старьць мужю жены: «Яко егда родить жена твоя, възвести ми». Егда же роди жена, възвести ему уноша въ скутъ рекы: «Бога деля и молитвъ твоихъ, отьче, детищь ны ся роди». Тогда авва Данилъ глаголаше къ уноши: «Сътвори бракъ крыцению и призови родъ твой и другы твоя». И якоже обедоваху, възьмъ старьць детищь въ руце свои предъ всеми, глагола отрочяти: «Къто есть отьць твой, детищю?» Глагола детищь тако, показа прьстом ручьныимь уношю. Бе же детищь дьни 12.
Глаголаше Саватий рекы, яко: «Седохъ въ лавре отьца Фирьмина,[689] приде разбойникъ къ отьцю Зосиме и моляше старьца, рекы: “Сътвори любъвь Бога ради, имь же мънога убийства сътворилъ, да мя бы чрьноризьца сътворилъ и умлъкъ быхъ, и осталъ ся своего зъла”. Старьць же, наказавъ и, сътвори чрьноризьца, давъ ему и образъ. Потомь же скоро рече старьць: “Ими ми веру, чядо, яко сьде пребывати не можеши, аще бо тя услышить кый кънязь, то иметь тя и глаголющеи на тя побьють тя. Нъ послушай мене и веду тя въ манастырь подаль отсуду”. И веде и въ Дорофеовъ манастырь въскрай Газы.[690] И сътвори ту 9 летъ, и навыче Пьсалтырь и вьсь строй чрьньчьскыи, и пакы възиде къ старьцю въ Фирмине место и рече ему: “Господи, отьче, сътвори въ милость и дажь ми ризы моя мирьскыя, и възьми си чрьноризьчьскыя”. Старьць же съжали си, рече къ нему: “Чьсо ради, чядо?” Отвеща ему братъ, рекы: “Се, яже веси, отьче, 9 летъ имамь въ манастыри, и, елико же могы, алъкахъ и въздрьжахъ ся, и съ вьсемъ млъчаниемь и страхом Божиемь жихъ, повинуя ся. И веде же, яко благыни Его приятъ мя мъногымь моимь зъломь. Обаче вижю присно въ съне, въ црькви и яко поиду комъкати, и въ обедьници — детищь глаголющь ми: «Почьто мя еси убилъ?» И ни въ единъ часъ не попустить ми. Сего ради убо хощю ити, отьче, да детища ради умьру, без ума бо и убихъ”. И, възьмъ ризы, облекохъ ся въ ня, изиде из лавры, и, яко приде къ Диополу граду,[691] другый дьнь яша и убиша и.
Глаголаше намъ и се о томь же тъ же Дионисий прозвутеръ, яко одиною хожаше старьць въ пределехъ Сохуста села,[692] еже ему бе и пещера. И ходя велика льва узьре противу идуща. И идяше путьмь теснъмь зело межю дъвема ограждениема, якоже е обычай делателемъ огражавати нивы своя, тьръновьная древа садяще. И толику тесноту путь име, яко единому комужьдо пешему ничьсо же носящю одъва проити; понеже отсуде трьние бе ся сърасло, и неудобь яко хотяще путьмь минути мимо ходящю ему. Якоже другъ друзе приближиста ся старьць же и львъ, старьць ся увративъ въ распутие уступити льву: ни за тесноту пути львъ можаше съвратити ся, ни минути ся има бе льзе. Видевъ же львъ, божия угодьника проити хотяща и никакоже обратити ся хотяща, на задьнею ногу ставъ простъ ошююю старьца и граждения, и тяжьствомь и силою телесьною мало пространьство сътворивъ, бес пакости правьдьнуму путь сътвори. И тако мину старьць, задьнихъ прикасая ся льву, и по миновении его въставъ львъ отъ гражения своимъ путьмь отиде.
Въ самомь острове[693] поведа намъ боголюбивая и нищелюбивая Мария, мати Павля канъдита,[694] глаголющи, яко: «Егда бехъ въ граде Ниесиви,[695] бе ту жена крьстияна, имущи мужа елина. Беста же убога, имяста же серьбрьниць великыхъ 50. Одиною же рече мужь жене своей, яко: “Дадиве сребрьникы сия въ заимъ, да поне малу утеху имаве отъ нихъ. Аще ли по единой иземъ я, и не будеть ихъ”. Отвещавъши же жена та добрая, глагола ему: “Аще велиши дати я въ заимъ, предажь я въ заимъ Богу крьстьяньску”. Глагола ей мужь: “То къде е Богъ крьстьяньскъ, да ему даве въ заимъ?” Глагола ему жена: “Азъ тобе и покажю, аще бо сему даси въ заимъ, не тъчию не погубиши ихъ, нъ и лихвы тебе подасть, и главьства усугубить”. Онъ же рече ей: “Пойди покажи ми, и дамь ему въ заимъ˝. Она же, поимъши мужа своего, веде и въ црькъвь святую. Имать же цьркы Нисийская пятера врата великая: якоже въведе и въ врата црькъвьная, иде же суть великыя двьри, показа ему нищая рекъши ему: “Симъ аще подаси, Богъ крьстьянь се въземлеть, вьси бо си того суть”. Онъ же абие съ радостию подасть три десяти сребрьникъ убогымъ, и идоста въ домъ свой. По трьхъ же месяцихъ оскудевъшема пищами, глагола мужь жене: “Сестро, не хоще ли Богъ крьстьяньскъ подати нама ничьсоже отъ длъга оного?˝ Отвещавъши же; жена рече ему: “Ей, иди идеже еси положилъ и подасть ти съ вьсею волею”. Онъ же, текы, иде въ святую црькъвь и бывъ на месте, идеже сребрьниця дасть убогымъ; и, походивъ црькъвь вьсу, сумьняся видети, не виде никого же, хотяща ему чьто подати, нъ тъчию едины убогыя седяща. Пакы мыслящю ему въ себе: “Кому рещи? кого истяжеть?” — виде предъ ногама своима на мороморе одину сребрьницю велику лежащю, отъ нихъже бе раздаялъ братии. Преклонивъ ся, възьмъ ю, иде въ домъ свой и глагола жене своей: “Ходихъ въ црькъвь вашю, веру же ми ими, жено, не видехъ, якоже ты ми рече, Бог крестьяньска, и никтоже ми дасть ничьтоже, тъчию сию сребрьницю обретохъ, лежящю ту, идеже азъ дахъ 50 сребрьникъ”. Тогда рече ему чюдьная та жена: “Тъ есть, иже невидимо тебе подасть, невидимъ бо есть и невидимою силою и рукою миръ строить. Нъ иди, господи мой, купи намъ нечьто, да емы дьньсь, и тъ пакы дасть тебе”. Онъ же шьдъ купи имъ хлебы и вина и рыбы и принесъ дасть жене своей. Она же възьмъши рыбу, начятъ ю омывати и, роспоръши ю, обрете утрь въ ней камыкъ зело чюдьнъ. Яко жене почюдити ся ему, тъчию не ведяще, чьто есть, обаче съхрани и. Пришьдъшю же мужю ея, ядущемъ имъ, показа камыкъ, егоже обрете, глаголющи: “Се сь камень обретохъ въ рыбе”. Онъ же, видевъ, чюди ся доброте его, не ведя же, чьто есть. Глагола ей ядъшемъ имъ: “Даждь ми, да продамь и шьдъ, аще бо обрящю на немь чьто възяти”. Не ведяше бо, якоже рехъ, чьто е невежа сы. Възьмъ же камыкъ, иде къ трапезьнику, еже есть сребропродавьчи: “Хощеши ли купити камыкъ сь?” Видевъ же и сребропродавьчи, глагола ему: “Чьто хощеши на немь възяти?” Глагола ему продаяй: “Дажь, еже хощеши”. Глагола ему онъ: “Вьзьми пять сребрьникъ”. Продаяй же, мьневъ, яко играеть ему, глагола ему то: “Даси ли селико на немь?” Сребропродавьчий же сребро, мьневъ яко ругаеться, тако отвещавъ, глагола ему: “То възьми 10 сребрьниць”. Продаяй же мьневъ, пакы имь луковати, умлъча. Глагола сребродавьчи: “Възьми 20 сребрьникъ на немь”; онъ же млъчаше, ничьсоже отвещавая, яко и до 30 и до четыръ десятъ и до 50 сребрьникъ възиде сребропродавьчий. Сии хотя дати, кльняше ся въ истину. Тогда продаяй, пришьдъ въ ся, помысливъ, яко аще бы сему не бы велика цена была, пятидесятъ сребрьникъ не бы далъ на немь. Начя же паче тяжьчити е, помалу же сребропродавьчий възнося дасть ему до три сътъ сребрьникъ великъ. И се възьмъ и камень давъ, приде къ жене, радуя ся. Она же, видевъши, рече ему: “На колице прода?” — мьневъши, яко или на пяти, или на 10 медьниць продасть и. Онъ же изнесъ три съта сребрьникъ великъ, дасть ей, рекы: “На толице продано бысть”. Она же человеколюбивуму Богу чюдивъши ся благости, глагола къ нему: “Вижь, мужю, Богъ крьстьяньскъ коль есть благъ, и благоразумьливъ, и богать. Видиши ли, яко не тъчию 50 сребрьникъ, нъ и лихву тебе далъ есть, въ заимъ ему давъшю, нъ въ мало дьнъ шестерицю тебе дасть. Вежь же, яко несть Бога иного на земли и небеси, нъ тъ единъ”. Веру же имъ, симъ чюдесемъ и искушениемъ навыкъ истине бысть крьстиянинъ абие и прослави Христа Бога нашего съ Отьцьмь и Святымь Духомь, много хваля съмысльство своея жены, ею же бысть ему дано въ истину Бога познати».
Идохомъ въ Аскалонъ,[696] въ гостиницю отьць, и поведа намъ авва Евьсевий прозвутеръ, яко купьць града сего, плувъ и погубивъ своя и чюжая, самъ тъчию спасенъ бысть. Пришьдъ же семо, ятъ бысть отъ давъшихъ въ заимъ ему, въсаженъ бысть въ тьмьницю и разграбиша домъ ему. И въ нихъ же хожаше жена ему, она же отъ мънога сътужения теснотою заповедь възимааше, да поне хлебомь питаеть мужа. Седящи же ей единою и едущи съ мужьмь въ тьмьници, въниде великъ чьстьнъ мужь — дати хотя благотворьство въсаженымъ, и, узьревъ свободьну жену, съ своимь мужьмь седящю, упаде ся на ню, бе бо красьна зело. И възвести ей тьмьничьникомь. Она же съ радостию приде, мьнящи любъвь възяти, и поимъ ю одину, рече ей: «Чьто ти е и почьто еси сьде?» И поведа ему вьсе. Глагола ей: «Аще искуплю вы длъгу, ляжеши ли съ мною въ сию нощь?» Въ истину красьна и съмысльная глагола ему: «Слышахъ, владыко, апостола, глаголюща, яко жена не владеть своимь телъмь, нъ мужь. Пожиди же, владыко, да въпрошю мужа моего, и, яко же рече, сътворю». И пришьдъши, поведа мужю вься. Онъ же, плънъ сы разума и съмотрения своей жене не въстъща ся, да бы избылъ тьмьниця, нъ въздъхнувъ, съ сльзами рече жене своей: «Иди, сестро, отрьци ся человекови, и надееве ся Господи нашемь Исусе Христе, яко не оставить насъ до коньчины». И въставъши отпусти человека рекъши: «Рехъ мужю моему, то не рачи». Въ то же время бе земьникъ въ ту же тьмьницю и преже даия купьчя. И вься съблюдаше и слышаше жены и мужа, и въздъхну, въ себе глаголя: «Вижь, в какой напасти сия еста, и свободы своея не продаста имения деля възяти и пущенома быти, нъ съмысльство паче богатьства избьраста и о сей жизни не родиста. То чьто сътворю азъ, страстьны, иже николи же въ разуме своемь помянувъ, яко аще Богъ, сего деля и разбою быхъ достоинъ». И призъвавъ къ себе двьрцами клетьца, идеже бе въсаженъ, глагола имъ: «Азъ разбойникъ есмь и разбою виньнъ, и въ нь же часъ придеть игемон, умерети имамь, яко убийца. Видевъ же съмысльство ваю, съмерихъ ся. Нъ идета на се место стены градьскыя и, копавъша, възьмета имение, еже обрящета. Имата и по искуплении, и ино мъного благословение, и молита за мя, да обрящю и азъ милость». И по дьньхъ пришьдъ игемонъ, повеле разбойника извести и заповеда юсекнюти его. И по единомь дьни глагола жена мужю: «Велиши ли, господи мой, да иду, яможе рече разбойникъ? Аще буде истиньствовалъ?» Онъ же рече: «Яко ти годе». Она же, възьмъши малу мотычицю вечеръ и, ставъши на месте и копавъши, обрете гръньць откръвенъ, и, вьзьмъши, иде. И мудростию начьнъши помалу, малы дающи, яко отъ сего и отъ иного приемлущи, искупи ся и изведе мужа своего. И глаголаша поведавъй: «Вижь, якоже съхраниста си заповедь Господа нашего Исуса Христа, — тако и сь увеличи милость свою на нею».
Поведаше намъ Афанасий, иже въ Зимархе антиохенинъ, глаголя о авве Врохате егуптенине, яко пришьдъшю ему от Егупта вь Селеукия, близь Антиохия,[697] обрете въне града место пусто, искаше себе сътворити малу клетьцю. И съзьдавъ, не имяше чимь покрыти ея. И вълезъ одиною въ градъ, обрете Анатолия, ему же имя гръбаваго делателя суща, селеуки и антиохи, въне дому своего седяща. И пришьдъ къ нему, глагола ему: «Сътвори любъвь, владыко, дажь ми мало древьце, да покрыю клетьцю мою». Онъ же вельми съгнева ся, глагола ему: «Се древо, възьми — и иди», — показавъ ему велико древо, еже име предъ домомь своимь лежаще, еже творяше кораблю на потребу пяти тьмъ. Глагола ему авва: «Благослови и възьму же». Глагола ему Анатолий пакы, кручиньствуя: «Благословенъ Бог». Онъ же, възьмь дръво и възложивъ на плещи свои, иде въ клетьцю свою. И чюдивъ ся о преславьнемь чюдеси Анатолий, дарова ему толико древо въ потребу, емуже и хотяше. Отъ него же не тъчию реченую клетьцю покры, но ина мъногая же въ манастыри сътвори отъ него дела.
Поведаше некъто отъ отьць, яко некогда каменьникъ, егоже наричють кавидарионъ, имы камень мъногоценьнъ и бисьръ, възиде въ корабль съ отрокы своими, хотя ити на куплю. Прилучи же ся по съмотрению възлюбити отрока некого корабльника, иже творяше ему служьбу и почиваше. И сь отъ него яды, отъ нихъже едяше. Въ единъ же дьнь слышить отрокы шьпъчюща, утвьрдивъшемъ се, да врьгуть кавидара въ море камения деля многоценьнаго. Абие же отроку съ мъногомь уныниемь по обычаю сътворити ему служьбу, глагола ему: «Чьто унылъ еси дьньсь, детищю?» Онъ же потай рекы: «Ничьтоже». Пакы же въпрашаше его, глаголя: «Въ истину рьци ми, чьто ти есть?» Тъгда ражьже ся плачьмь и глагола ему, яко: «Тако съветъ сътворишя корабльници на тя». Глагола ему, опасьно отъвеща ему тако: «Утвьрьдиша ся о тебе». Тогда призъва отрокы своя и рече имъ: «Еже вы реку сътворите без лености и безъ размышления некого». Тогда простьреть поняву и начатъ глаголати имъ: «Принесете музикия», — и принесоша. И отврьзъ, начя распростирати камения, и егда положиша вься, начя тако глаголати: «Се ли е животъ? сихъ ли деля беду приемлю въ мори и стражю, и по семь умираю, ничьсоже възьмъ съ собою отъ мира сего?» И глагола отрокомъ своимъ: «Исыплете вься въ море». И чюдиша ся корабльници, и разиде ся съветъ ихъ.
ПЕРЕВОД
ИЗ СКИТСКОГО ПАТЕРИКА
Слово о премудрости
<...> Рассказал авва Данил, что когда был в Ските авва Арсений, был там один монах, похищавший сосуды у старцев. И авва Арсений привел его в келью свою, желая наставить и успокоить старца, и сказал ему: «Если ты <что-то> хочешь, я тебе дам, только не кради». И дал ему цату золотую, и одежду, и все необходимое. Тот ушел, но снова стал красть. Увидев, что он не перестает, отцы прогнали его, говоря: «Если окажется брат злого нрава, необходимо терпеть его. А если крадет и, наставляемый, не перестает <делать это>, изгоните его, потому что и свою душу погубит и всех находящихся на месте том возмутит».
О творящих чудеса святых старцах
<...> Отправился однажды тот же авва Макарий из Скита в Тернуф и заночевал в гробнице. Было там много высохших костей умерших эллинов. И, взяв одну из них, он положил ее под голову как подушку. Демоны, видя такую его дерзость, решили его испугать и закричали, называя как будто женское имя: «Эй, такая-то, пойдем с нами в баню мыться». Отозвался другой демон из сухой кости, говоря: «Странник сверху меня <лежит>, поэтому не могу прийти». Старец же не испугался, а смело стал избивать останки, говоря: «Встань, иди, если можешь». Услышав это, демоны страшно вскричали, говоря: «Ты нас победил». И бежали, посрамленные.
<...> Рассказывал авва Сысой: «Когда после трапезы в Ските мы с отцом Макарием отправились на жатву, с нами были еще 7 человек; и вот одна вдова собирала за нами колосья и не переставая плакала. Он позвал старейшину того села и спросил его: “Что случилось у этой старой женщины, что она всегда плачет?” Тот ответил ему: “Ее муж, взяв залог у одного человека, внезапно умер и не сказал, куда положил. И хозяин хочет вместо залога взять ее и ее детей в рабство”. Сказал ему старец: “Передай ей, чтобы пришла к нам туда, где отдыхаем в полдень”. Когда она пришла, спросил ее старец: “Почему ты так плачешь?” Она ответила: “Мой муж умер, взяв залог у одного человека, и не сказал, умирая, куда положил его”. Сказал старец: “Пойдем, покажешь нам, где ты его похоронила”. Взяв братию с собой, он пошел с ней и, когда они пришли на место, старец сказал: “Иди в свой дом”. После того как они помолились, старец позвал мертвеца и, называя его по имени, спросил: “Куда ты положил чужой заем?” И тот сказал в ответ: “Спрятано в моем доме в подножии моего ложа”. Сказал тогда ему старец: “Спи опять до дня воскрешения”.
Братья, увидев <это>, от страха упали к его ногам, а старец сказал им: “Не ради меня это было, ибо я ничто, но ради вдовы и сирот ее Бог совершил это дело. Великое в том, что Бог покровительствует безгрешной душе и, о чем бы она ни попросила, то получит”. Пришел он и сообщил вдове, где положил <муж ее> залог. Взявши его, она отдала его хозяину, и тот освободил ее детей. Слышавшие это прославили Бога».
О двух покаяниях
<...> Рассказал один из Фиваидских старцев: «Я был сыном жреца языческого. Когда был ребенком, сидел <часто> в церкви и видел своего отца, часто приходившего принести жертву идолу. И однажды тайно я пошел за ним и увидел Сатану, сидящего, и все воинство его, стоящее перед ним. И вот подошел один из его князей и поклонился ему. Отвечая, дьявол спросил его: “Откуда ты прибыл?” Тот же, отвечая, сказал: “В этой стране был, и устроил раздор и великую смуту, и кровопролитие сотворил, и пришел известить тебя”. И спросил его <Сатана>: “За какое время ты это сделал?” И тот ответил: “За тридцать дней”. Тогда <Сатана> приказал избить его за то, что столь <много> дней это делал. И вот другой пришел, кланяясь ему. Спросил его <Сатана>: “Откуда ты пришел?” Отвечая, демон сказал: “В море был, и устроил бури, и потопил корабли, и много людей убил, пришел доложить тебе”. Тот же спросил его: “За сколько дней сделал это?” Демон ответил: “За двадцать дней”. Приказал <Сатана> и того бить: почему за столько дней лишь это сделал? И вот третий подошел, кланяясь ему. И он спросил его: “А ты откуда пришел?” Тот, отвечая, сказал: “В этом городе была свадьба, устроил я ссору жениха и невесты и великое кровопролитие устроил, явился тебя известить”. Тот же спросил: “За сколько дней сделал это?” Он ответил: “За десять дней”. Приказал <Сатана> бить и этого непроворного. Пришел и другой, поклонился ему. Спросил <Сатана> у него: “А ты откуда пришел?” Тот ответил: “Сорок лет был я в пустыне, борясь с одним монахом, а в эту ночь поверг его в любодеяние”. Услышав это, <Сатана> встал, поцеловал его и, взяв венец, который сам носил, возложил его ему на голову и посадил на трон рядом с собою. Произнес: “Ты смог одержать великую победу!”»
Сказал старец: «Увидев это, я проговорил: “Так велик чин монашеский”. С Божьего соизволения к спасению, ушел я и стал монахом».
О смиренном послушании
<...> Двое родных братьев пришли жить в монастырь. Один из них был постником, а другой имел послушание великое. Скажет ему старец: «Сделай это», — и делает с утра, а <потом> ел, и прославился послушанием в монастыре.
Поражен был этим брат его постник. И подумал он: «Испытаю его, имеет ли он послушание». Подошел, сказал отцу: «Пошли со мной брата моего, чтобы пойти нам в одно место». И отпустил его отец. Взял его постник, собираясь его искусить. Пришли на реку, в которой водилось многое множество крокодилов. И сказал ему <постник>: «Войди в реку и перейди <ее>». Как только тот вошел, приплыли крокодилы и стали лизать тело его, и не повредили его. Увидел <это> постник, сказал ему: «Выйди из реки».
Идя <обратно>, нашли они тело, брошенное на дороге. И сказал постник: «Если бы у нас была тряпица, покрыли бы ею тело». И сказал послушник: «Помолимся, может, встанет». И встали они на молитву. Когда же они помолились, встал мертвец.
Показал Бог все это отцу в монастыре: и как испытывал <брат> брата своего с крокодилами, как встал мертвец. Когда <постник> пришел в монастырь, сказал отец постнику: «Почему ты так поступил с братом своим? Это <в награду> за послушание <его> встал мертвец».
О различном достойном житии старцев
Рассказывали об одном отшельнике, который отправился в пустыню, одетый только в левитон, и, пройдя три дня, поднялся на скалу и увидел под ней траву и человека, пасущегося, словно зверь. И сошел он вниз и задержал его. Старец же был нагой, изможденный и, испугавшись человека, вырвался от него и побежал. И погнался брат вслед за ним, выкрикивая: «Бога ради бегу за тобой, подожди меня». И тот, обернувшись, ответил ему: «И я Бога ради бегу от тебя». Потом же, когда он снял с себя одежду, подождал его. И когда он приблизился, сказал <ему>: «Когда ты отказался от мирского имущества, я подождал тебя». Тот, взмолившись, проговорил: «Отец, скажи, как мне спастись?» А он ответил ему: «Избегай людей, безмолвствуй, и спасешься».
<...> Говорили о том, что один отшельник рассказал братьям из Раифы, где растут 70 финиковых пальм и где Моисей вооружился вместе с народом, когда они вышли из Земли египетской. А говорил вот о чем: «Задумал я как-то <отправиться> в пустыню, чтобы найти вдали от меня живущих и трудящихся для Владыки Бога. И шел 40 дней и 40 ночей, и нашел пещеру, и подошел к ней, и заглянул в нее. И увидел <там> человека сидящего, и постучал по монашескому обычаю, чтобы он вышел приветствовать меня, но тот не пошевелился, потому что был мертв. Я же, ничуть не обратив на это внимания, вошел и взял его за его руку, и он тотчас же растаял и сделался прахом. И увидел я еще висящую <в воздухе> одежду, но когда дотронулся и до нее, она <тоже> растаяла и исчезла. В смятении я вышел оттуда, и пошел по пустыни, и нашел другую пещеру и следы мужских ног. С радостью приблизился я к пещере, постучал, и никто не отозвал-ся. Когда же я вошел <туда>, то никого <в ней> не нашел. Стоя у пещеры, я подумал, что раб Божий должен вернуться, если он здесь живет, поскольку день близился к концу. И увидел я движущихся верблюдов и обнаженного раба Божьего, волосами своими прикрывающего срамные части тела. Когда он приблизился ко мне, то, приняв меня за духа, стал на молитву, ибо, как он потом говорил, много бед принял он от духов. И я, поняв это, сказал ему: “Я — человек”. И тогда сказал он: “Аминь”. Видя меня, он успокоился, взял меня <за руку> и повел в пещеру и спрашивал, зачем я сюда пришел. Я же ответил: “В поисках рабов Божиих пришел я в эту пустыню. И не отказал нам Бог в этом желании”. И я, спрашивая его, сказал: “Сюда как сам ты пришел и чем питаешься, и почему тебе, нагому, не требуется одежда?” И он ответил: “Я в монастыре был в Фиваиде, занимался ткачеством. И возник во мне помысл, говорящий: «Уйди и живи один, имеешь силы безмолвствовать и получишь большую награду от плодов своего труда». Как только я пообещал <это> помыслу, то <решил> работу <свою> закончить, поскольку имел приказание оставить монастырь. Многие раздавая доходы, старался нищим и странникам <их> раздавать. Тогда враг наш дьявол, позавидовав, как всегда, захотел воздать <мне> за ревностные труды мои к Господу. Встретил я одну монахиню, приказавшую мне однажды и, когда я это сделал, ставшую принуждать, и еще принуждать, и еще приказывать <делать> другое; и так стало это обычаем, и смелости стало болъше, а кончилось прикосновением рук, и смехом и сожитием; и делая это, породили мы беззаконие. Пребывал я с нею шесть месяцев в падении и вспомнил <слова> Илии: «Сегодня или завтра или через много лет смерть получу и приму вечные муки. Ибо, если кто мужнюю жену опорочит, вечным мукам предан будет». Я осквернил Христову невесту, и поэтому в эту пустыню тайно бежал, оставив все женщине. И, придя, я нашел пещеру, источник этот и финиковую пальму, приносящую мне 12 мечей фиников. В месяц она дает один меч, которого хватает мне на 10 дней, а потом созревает и другой. Через много лет отросли мои волосы; когда одежды истлели, ими прикрываю, как положено, постыдные места на теле”. Поскольку я еще расспрашивал его, — “не было ли тебе сначала здесь трудно?” <Он продолжил>: “Сначала я страдал очень, так что и на землю падал от болей в почках, и не мог совершать службу стоя, а лишь лежащим на земле, я призывал Всевышнего. Когда я лежал в пещере в сильной тоске и страдании из-за того, что совершенно не мог выходить наружу, увидел я человека, который вошел и спросил: «Чем ты болеешь?» Я же едва смог вымолвить: «Почки у меня болят». Он спросил меня: «Где болит?» И когда я показал ему, пальцами руки своей, соединив как должно, прорезал место, как ножом, вынул почки, показал мне струпья и, рукою выдернув, в лоскут струпья положил, рукою сдавил <больное> место, сказал мне: «Теперь ты здоров, служи Владыке Христу как следует». С тех пор я здоров и так, работая, живу здесь. Много <раз> я просил <его о том>, чтобы <позволено было> мне жить в прежней пещере, но он отвечал: «Не смей, иначе пострадаешь от козней демонских»”.
Я же о сути этого <рассказа> рассудил, попросил его, чтобы, помолившись, он отпустил меня. А рассказал вам это пользы ради вашей».
О смирении
<...> Брат обиделся на брата. Тот, узнав об этом, пришел покаяться перед ним. Он же не открыл ему дверь. И пошел тот к некоему старцу и рассказал ему об этом. И ответил ему старец, говоря: «Остерегайся оправдать себя в сердце своем, ибо осуждая брата своего, что тот виновен, ты не оправдаешь себя. Из-за этого он не был извещен <свыше>, чтобы открыть <тебе дверь>, но, говорю тебе, если он и виновен перед тобой, иди, положи на сердце своем, что ты виновен перед ним, а брата своего оправдай, и тогда Бог известит его помириться с тобой». — И рассказал ему такую притчу, говоря: «<Жили> двое простых людей-постников, и, посоветовавшись, ушли <из мира> и стали монахами. И, следуя евангельской заповеди, но не понимая ее, оскопили себя, говоря — ради Царства Небесного. Архиепископ, узнав об этом, отлучил их от церкви. Они же, думая, что добро сделали, роптали на него, говоря: “Мы оскопили себя ради Царства Божьего, а он отлучил нас, но пойдем да пожалуемся на него архиепископу Иерусалимскому”. Пошли и рассказали ему. И сказал им архиепископ: “И я отлучаю вас”. И опечалившись от этого еще больше, они отправились в Антиохию к архиепископу и рассказали ему о себе. И тот <тоже> отлучил их. И сказали они друг другу: “Пойдем в Рим к патриарху, и он отомстит за нас всем им”. Придя к великому архиепископу Римскому, известили они его о том, что сделали им архиепископы. “Мы пришли к тебе, — сказали они, — потому что ты — самый главный”. Но сказал им и тот: “И я вас отлучаю, вы отлучены”. Тогда, обращаясь друг к другу, они сказали: “Все они друг за друга, потому что на соборах встречаются, но пойдем к святому Епифанию, архиепископу Кипрскому, и известим его, ведь он пророк и не станет лицемерить перед человеком”. Когда они приблизились к городу, где он жил, объявили ему о себе и пошли к нему навстречу, он сказал <им>: “Не входите в этот город”. Тогда они подумали: “Мы действительно согрешили. Чем себя оправдаем? Если бы те несправедливо нас отлучили, тогда этот пророк <был бы извещен>, ибо это Бог показал ему сокровенное”. И осудили себя за грех, который сделали. Тогда увидел всезнающий Бог, что они действительно осудили себя, и сказал о них отцу Епифанию. Тот, впустив их, привел их <к себе>, и утешил, и принял их в общение, и написал архиепископу: “Прими детей своих, потому что они действительно покаялись”».
И сказал старец: «Исцеление человека, которого хочет Бог, в том, чтобы человек рассказал об искушении своем перед Богом». Выслушав, брат сделал так, как сказал старец: пошел, постучал в дверь брата. Тот же, как только услышал <это> внутри <келии>, раньше его покаялся и открыл ему, поцеловались они от души и помирились.
О провидцах
<...>Сказал авва Даниил, ученик отца Антония: «Рассказывал нам старец Антоний, говоря о каком-то другом брате, в действительности же сам о себе: “Когда старец сидел в своей келье, явился голос, произнесший: «Выйди, и я покажу тебе человеческие дела». И, встав, он вышел, а тот привел его на одно место и показал ему мурина, который рубил дрова и сделал большую охапку. Попробовал он поднять ее, но не смог и, вместо того, чтобы убавить, пошел и еще нарубил дров и прибавил их к охапке, и делал так много раз. И пройдя немного, показал <он> ему еще человека, стоящего у колодца и вычерпывающего <воду> в дырявую емкость и ту же воду выливающего в колодец. Сказал еще <голос>: «Пойдем, и <я> покажу тебе другое». И вот увидел я церковь и двух людей, сидящих <верхом> на конях и держащих с двух концов поперек бревно. Хотели они пройти в ворота, да не могли, потому что <держали> поперек бревно. Не договорились между собой, чтобы один повернул дерево правильно, и поэтому они остались за воротами”.
Те, что несли дерево, — это правда с гордостью; не пожелали они смириться друг с другом и ходить со смирением по пути Христа, поэтому и останутся за пределами Царства Божьего. Тот, кто рубит дрова, — это человек, который имеет много грехов и, вместо покаяния, другое беззаконие прибавляет сверху беззаконий своих. А черпающий воду — это тот, кто творит добрые дела, но, поскольку не противится злу, тем самым губит свои добрые дела».
Следует любому человеку быть осмотрительным в своих поступках, чтобы не во грех трудиться.
<...> Рассказывал один старец, говоря: «<Жил> в пустыни отшельник около города вблизи реки Нил, и прислуживал ему один преданный мирянин. А в городе жил один богатый и бесчестный человек. Случилось так, что он умер, и провожали его все горожане и епископ со свечами. Отправился, как обычно, тот, кто служил отшельнику, отнести ему хлеб, и нашел его изъеденным гиеной, и упал он ниц, взывая к Богу: “Я не поднимусь до тех пор, пока Ты не объяснишь мне, почему это так, — что тот нечестивец имел такие проводы, а этот, который служил тебе день и ночь, так умер?” И пришел ангел и сказал ему: “Тот нечестивец сделал мало добрых дел, но принял здесь <покой>, чтобы не иметь там никакого покоя. Этот же отшельник, поскольку был человеком, исполненным всяческой благодати и имел <в этом мире> мало соблазнов, получив <это> здесь, там будет чист перед Богом”. И встал <слуга>, просвещенный, прославляя Бога, потому что истина есть».
ИЗ ЕГИПЕТСКОГО ПАТЕРИКА
О черноризце Иоанне
Есть, говорят, в этой пустыни брат наш Иоанн, юный телом, всех нынешних черноризцев добродетелями превосходящий. Его никто быстро найти не может, поскольку он всегда ходит с места на место в пустынях. Сначала он стоял на скале три года, постоянно пребывая в молитве, никогда не садился и спал даже стоя, да и то немного. В воскресенье только принимал Святые Дары, которые приносил ему пресвитер, а другого ничего не ел.
Однажды преобразился сатана в пресвитера, придя к нему утром, хотел причастить его. Распознав его, блаженный Иоанн обратился к нему: «О отец всякого лукавства и всяческой лжи, враг всяческой истины! <Ты> не прекращаешь совращать христианские души людей, но ты дерзаешь <покушаться> на самое пречистое причастие». Тот же ему отвечал: «Чуть было я тебя не уловил, ну так я обманул другого из твоей братии и лишил его рассудка, и он стал бесноватым. И многие святые за него молились, но едва смогли возвратить ему рассудок». И, сказав это, бес отошел от него.
Когда ноги его потрескались от долгого стояния, и из них потек гной, явился ангел, прикоснулся к его устам, говоря: «Христос будет тебе истинной пищей, а Дух Святой — истинным питьем, и да будет тебе достаточно духовной пищи, чтобы ты не изверг ее <никогда>, насытившись». И, исцелив его, он перенес его с того места.
Так он жил, по пустыни ходя, ел траву, но в воскресенье на то же место возвращался и принимал причастие. Попросив у пресвитера немного пальмовых листьев, плел он подпруги. Когда один хромой захотел придти к нему, чтобы исцелиться, то как только сел он на осла и ногами коснулся подпруги, которая была сплетена святым человеком, сразу выздоровел.
Ему открылось некогда, что в его монастырях некоторые живут неправедно. Пишет он ко всем пресвитерам послание о том, что одни ленятся, другие же стремятся <совершать> добрые дела и так обретают истину, которую ищут. Пишет он и к отцам, что некоторые из них ленятся <заботиться> о спасении братии, а другие же много о нем молятся. И тем и другим честь и муки предсказывал. И еще, иных к совершенству духовному призывая, убеждал, чтобы возвысились они от видимых предметов к невидимым. «Пора показать при жизни, что мы — не детьми, — говорил, — или младенцами хотим оставаться, но к более высокой степени разумения перейти и к великим делам приступить».
Так и другое нам и многое отец о святом муже рассказывал, но мы из-за большого числа чудес обо всех их не писали, не потому, что они не правдивы, а потому, что некоторые не поверили бы. Мы же твердо знаем <об этом>, ибо многие великие подвижники то же рассказывали, все то, что своими глазами они видели.
О черноризце Пафнутии
Видели мы и <монастырь> Пафнутия, человека великого и добродетельного, который недавно скончался в окрестности Гераклеополя в Фиваиде. О нем многие много рассказывали.
После многих трудов он попросил Бога <указать>: «кому из святых я подобен». Ангел явился ему и сказал: «Подобен ты тому свирельнику, который в городе живет». Поспешно он отправился к нему, расспрашивал его о его жизни и какие он сделал дела. Тот же сказал ему, что и было правдой, что он грешник, пьяница и блудник, — так о себе рассказывал, — не так давно пришел на это из разбойничества. На расспросы о том, сделал ли он когда что-нибудь доброе, он ответил ему: «Никакого добра за собой не знаю. Кроме как, когда я был разбойником, тогда монахиню хотели разбойники оскорбить, я отнял <ее> и ночью до села проводил. Однажды еще женщину встретил очень красивую, бродившую по пустыни, преследуемую людьми сановника из-за долга мужа своего. Найдя ее в слезах, спросил я у нее о причине тех слез. И она ответила: “Не расспрашивай ни о чем меня, господин, не спрашивай, окаянную, но, как рабу свою возьми и куда хочешь уведи. После того как мужа моего много били в течение двух лет из-за долга в триста златников и посадили в тюрьму, а любимых моих троих детей продали в рабство, я встала и убежала, скитаясь с места на место. Теперь по пустыни брожу, много раз я была схвачена, часто меня били, а <последние> три дня хожу по пустыни голодная”. Я пожалел ее, привел в пещеру, дав ей триста златников, до города проводил, освободив мужа с детьми ее»>.
Ему отвечал Пафнутий: «Я за собой не знаю ничего, что было бы подобно <этим делам>, но в трудах черноризческих, — полагаю, ты слышал как славно мое имя, — ибо не в лености жизнь свою проводим. Однако Бог открыл мне о тебе, что ты ничем не хуже меня по <своим> заслугам. И, если великое слово за тебя, брат, сказано Богом, не забывай о душе своей».
Тот же бросил тотчас свирель и, песни свирельные на духовные заменив, вслед за ним в пустыню отправился. В течение трех лет трудился и в песнопениях и молитвах закончил свою жизнь. К небесному житию отправленный, он почил и был причтен к сонму святых и чинам праведных.
После того как <Пафнутий> этого достойно трудившегося к Богу препроводил, он предался еще большим подвигам, чем прежде. И снова спросил он Бога явить ему, кому из святых он подобен. И опять голос Божий был к нему, произнесший: «Подобен ты старейшине ближайшего селения». Он же сразу пришел к нему и, как только постучал в ворота, вышел тот, чтобы по своему обыкновению принять странников. Омыв ноги ему и поставив <перед ним> трапезу, предложил он ему попробовать. Когда <Пафнутий> стал расспрашивать о его делах, говоря: «Человек, расскажи о своей мне жизни, ибо ты многих черноризцев, как мне открыл Бог, превосходишь». Он же назвал себя грешником, недостойным имени черноризца. Но, поскольку тот продолжал расспрашивать, человек ответил: «Я бы не хотел о себе рассказывать, но, если, как ты говоришь, пришел <по велению> Бога, я тебе расскажу о себе.
Вот уже тридцать лет, как я сам отказался от жены, четыре только года с нею прожив и поимев от нее троих сыновей, которые по необходимости помогают мне. Не переставал любить странников и до сегодняшнего дня. Никто не похвалится, что только он <и> раньше меня странников принимал заботливыми руками из моего двора. Я не отверг падшего убогого, не подав ему необходимого утешения. Не взирая на лицо, не нарушал правосудия <даже> ради сына своего. Не проникали в мой дом плоды чужих трудов. Не было ссоры, которую бы я ни усмирил. Никто не бранил <или> презирал труды детей моих. Не прикоснулись к чужим посевам мои стада. Не засевал я свои поля прежде, чем другие, но засевал оставшиеся земли. Не давал обидеть сильному бедного. Никого не огорчил в жизни своей, никогда не возводил неправду на кого-либо. Коли Бог этого хочет, рассказал я <тебе>, что я это делал».
Услышав о добрых делах этого человека, Пафнутий поцеловал его в голову, говоря ему: «Благовестит о тебе Господь с Сиона и узришь благое Иерусалима. Ибо ты хорошо все это делал, но тебе недостает одной от хороших дел части — глубокого познания Бога. Этого не сможешь безболезненно достигнуть, если не отметешь от себя все мирское и, взяв крест, не пойдешь вслед за Спасителем». Тот, как это услышал, сразу, не посоветовавшись с близкими, ушел за <Пафнутием> под гору.
ИЗ СИНАЙСКОГО ПАТЕРИКА
Слово 55
Когда мы шли в Фиваиду, один святой отец рассказал нам о старце Антине Великом, который, сделав маленькую келью, жил в ней за городом шестьдесят лет. Было у него десять учеников, а один из них — очень ленивый. Много раз старец выговаривал ему, и поучал его, и умолял: «Брат, позаботься о своей душе, ведь умрешь — и на мучение идти!» Брат же всегда ослушивался старца, не принимая сказанного им. Случилось же в каком-то году умереть брату. Много печалился о нем старец, зная, что в великой беспечности и лености ушел тот из мира сего. И начал старец молиться и проситъ: «Господи, Иисус Христос, истинный Бог наш! Дай мне увидеть душу брата». И вот взглянул в воображении, как будто в забытьи будучи, и увидел реку огненную, и много в ней пламени, а посредине брата, погруженного по шею. Тогда сказал ему старец: «Не этой ли муки ради молил я тебя позаботиться о душе своей, чадо?» Отвечал брат, сказав старцу: «Слава Богу, отче, что, по крайней мере, голова моя в покое находится: так по молитвам твоим на голове епископа стою!»
Слово 98
И вот рассказал нам тот же Палладий, говоря: Слышал я, как поведал начальник одного корабля следующее: «Когда плыл я однажды, были со мною спутники, мужчины и женщины. Как вышли в открытое море — все благополучно плыли: те в Константинополь, те в Александрию, другие же в иное место, хотя ветер и не был им благоприятен. Мы же простояли дней пять, не сходя с места, где были. Впали мы в большую скорбь и в недоумение: что же это такое? Я же, начальник, как в сновидении, озабоченный кораблем и теми, кто на нем, начал молиться Богу об этом. И однажды раздался голос, невидимо говорящий: “Сбрось Марию в море, и свободно тебе поплывется!” Я же поразмыслил, сказав: “Так что же это будет? Кто такая Мария?” И, так как я не понял этого, снова раздался голос, говоривший: “Сказал я тебе: сбрось Марию в море, и спасетесь!” Тогда понял я наконец и воскликнул внезапно, громко сказав: “Мария!” Она же лежала на постели своей, да и откликнулась, говоря: “Что хочешь, господин?” Тогда сказал я ей: “Сделай милость, подойди сюда”. Она же, встав, подошла, а как подошла, взял ее, и отвел одну в сторону, и сказал ей: “Видишь ли, сестра Мария, какие на мне грехи, из-за меня и все можете погибнуть”. Она же, сильно вздохнув, сказала: “Действительно, господин кормчий, я грешница”. И снова я ей сказал: “Женщина, какие на тебе грехи?” Она же ответила: “Горе мне, ибо нет греха, которого я бы не сотворила; и моих ради грехов все вы погибнете”. И после этого раскрыла и поведала мне женщина, так говоря: “Действительно, господин кормчий, я несчастная и злогрешная! Был у меня муж и двое детей, первый девяти лет, а второй — около пяти. А потом умер муж мой. Жил же по соседству со мною воин, и захотела я, чтобы взял он меня в жены, и послала к нему кое-кого. Воин же сказал: «Не возьму женщину, у которой дети от другого мужа!» Тогда я как услышала, что не хочет меня брать из-за детей, да к тому же и любя его, убила детей своих обоих, несчастная, и сообщила ему, говоря: «Нет у меня больше ребенка, ни единого». Как услышал то солдат, о детях-то, что я наделала, воскликнул: «Жив Господь, живущий в небесах! — ибо не возьму ее». Потому испугалась я, что узнают и умертвят меня, да так и убежала”. Такое услышав от женщины той, не решился я ввергнуть ее в пучину морскую, но так надумал и сказал ей: “Вот я спускаюсь в лодку, так знай же, женщина: если не тронется корабль, значит — не мои грехи держат его”, то же сказал и корабельщикам на корабле. Когда же сошел я в лодку, ничего не случилось, корабль не тронулся с места. Поднялся я тогда на корабль, сказал женщине: “Спустись и ты в лодку”, и она спустилась.
И как только она спустилась, тотчас лодка, раз пять перевернувшись, стремительно пошла ко дну и затонула, корабль же поплыл быстро, и за три дня пришли мы, плывя на нем, куда нужно было бы плыть пятнадцать дней!»
Слово 99
Я же и господин мой Софроний пошли в дом мудреца Стефана, чтобы побыть там: был уже полдень. Жил же он по дороге к церкви Святой Богородицы, которую создал блаженный папа Евлогий на восток от большого Тетрафола. Когда же постучались мы в дом мудреца, выглянула служанка, говоря нам: «Он еще лежит, немного подождите». Тогда сказал я господину моему Софронию: «Пойдем к Тетрафолу да там и побудем». Тетрафол — место, очень чтимое александрийцами, говорят даже, что мощи пророка Иеремии, в Египте взяв, Александр, основатель города, тут положил. Пока шли мы к Тетрафолу, не встретили никого, только трех слепцов, ибо был полдень. Прошли мы вблизи слепцов и в безмолвии и в молчании сели, раскрыв наши книги. Слепцы же много говорили и расспрашивали друг друга: «Ну-ка, как ты ослеп?» Отвечал один, говоря: «Я был моряком, и, когда был молод, плыли мы от Африки морем, занедужил глазами и не знал, как исцелиться. Бельма появились в глазах моих». И спросил другого слепца: «А ты как ослеп?» Отвечал и тот, говоря: «Был я стеклодувом, и вытекли от огня оба моих глаза, и ослеп я». Спросили они и третьего: «Ты же как ослеп?» Отвечал он: «Раз уж я здесь, то расскажу вам. Будучи юным, очень презирал я работу, потому и не спасся от беды. Не знал я, где достать еды — тотчас же крал. В один из дней, уже наделав много зла, когда стоял я на месте, где казнят, увидел, как выносят мертвеца, богато накрытого. Пошел я вслед покойному, чтоб посмотреть, где его погребут. Итак, зашли они за церковь святого Иоанна Великого, и положили его в склепе, и отошли. Я же, как увидел ушедших, влез в гробницу и снял одежду, в которую был тот одет, оставив на нем одно лишь покрывало. Когда же хотел я покинуть склеп, взяв уже очень много, злое мое естество подсказало мне: “Возьми и покрывало его, уж очень красиво”. Повернулся я, несчастный, и лишь только снял с него погребальное покрывало, оставляя его нагим, как, поднявшись, сел предо мною мертвец и простер обе руки свои ко мне, пальцами оцарапал мне лицо и выдрал оба глаза мои. Тогда я, несчастный, оставив все, в великой беде и печали вышел из склепа. Вот рассказал я вам, как и я ослеп». Когда мы услышали это, поманил меня Софроний, и отошли мы от них, и сказал мне: «Ну-ка, господин и отец Иоанн, не совершим же сегодня недоброго, ибо большое благо сыскали»; пользу же получив, записали, чтобы и вы это восприняли: никто из творящих зло не утаится от Бога.
Слово 119
Тот же отец наш, Георгий-архимандрит, поведал нам об отце Юлиане, рассказав, как был он епископом в Востренах. Когда пришлось идти ему из монастыря, чтобы стать епископом в Востренах, некие вельможи этого города, недоброжелатели, захотели отравой погубить его. И подговорили виночерпия его, посулив мзду, и дали тому яд, чтобы, прислуживая митрополиту, всыпал отраву в чашу его. Слуга, как научен был, так и сделал, и, положив в чашу, слуга божественному Юлиану отраву поднес. Но от Бога постигнув заговор, который содеяли, взяв чашу, поставил Юлиан ее пред собою, совершенно ничего не сказал слуге и, послав, призвал он вельмож, среди них и тех, которые на него устроили заговор. Божественный Юлиан, не желая обличать заговорщиков, кротко сказал всем: «Коли надеетесь смиренного Юлиана уничтожить отравой, вот перед всеми вами и пью». И перекрестив трижды чашу перстами своими, и сказав: «Во имя Отца и Сына и Духа Святого пью эту чашу», и выпив ее перед всеми, — остался он невредим. И видевшие это поклонились ему до земли.
Слово 134
В одном поприще от святого Иордана-реки есть лавра, называемая лаврой отца Герасима. Когда перешли мы в ту лавру, рассказали нам живущие тут старцы об отце Герасиме, как ходил он однажды по болоту у Иордана, и встретил его лев, громко ревевшнй из-за лапы своей: вонзилась в нее тростниковая щепка. От этого распухла лапа и наполнилась гноем. Как увидел лев старца, показал ему лапу, пораненную вонзившейся занозой, плача и как бы умоляя его исцелить. Как увидел старец его в такой беде, сел и, взяв его за лапу, раздвинул рану и вынул тростинку с обильным гноем. Хорошо очистив язву и завязав ее платком, отпустил его. Исцеленный же лев потом не оставил старца, но, как ученик, куда бы ни шел тот, следовал за ним, так что дивился старец и впоследствии такому разуму зверя. С тех пор старец кормил его, бросал ему хлеб, давал чечевичную похлебку. Был же в той лавре один осел, на котором приносили воду для нужд святых отцов из святого Иордана, откуда пьют воду; отстоит же от лавры река в одном поприще. Вошло у старцев в обычай льва посылать, чтобы ходил он и пас осла по краю святого Иордана. Однажды, пасясь, отошел осел ото льва довольно далеко, и вот человек с верблюдами, из Аравии идущий, нашел его и взял с собою. Лев же, утратив осла, вернулся в лавру, очень печальный и угрюмый, к отцу Герасиму. Решил же отец Герасим, что съел осла лев, и спросил: «А где осел?» Тот же, подобно человеку, молча стоял, глядя в землю. Сказал ему старец: «Съел ли его ты? Благословен Господь: все, что делал осел, отныне делать тебе». С тех пор, как и сказал старец, таскал он короб с четырьмя кувшинами и приносил воду. Пришел же однажды воин к старцу молитъся и увидел льва, носящего воду, а узнав причину, сжалился над ним и, вынув три золотых, дал старцам, чтобы купили осла для своих надобностей и освободили бы от такой работы льва. Владелец же верблюдов, который похитил осла, вновь возвращался, чтобы продать пшеницу в святом граде, и осел был при нем. Перейдя святой Иордан, случайно тот встретился с львом: увидел его и, оставив верблюдов, бежал. Лев, признавши осла, помчался к нему и, взяв его пастью за холку, как делал обычно, привел — с тремя верблюдами, одновременно и радуясь, и возглашая, что осла, которого потерял, отыскав, привел к старцу. Старец же думал, что лев съел осла. Тогда старец, узнав, что оболган был лев, дал имя льву Иордан. Находился же в лавре лев свыше пяти лет, не отлучаясь из нее никогда. Когда же к Богу отправился отец Герасим и погребен был отцами, по Божьему усмотрению не было в лавре льва. Немного спустя вернулся он в лавру и искал старца своего. Отец Севатий, ученик отца Герасима, киликиец, увидя его, сказал: «Иордане! Старец наш оставил нас, сирот, и отправился к Господу, — но возьми и поешь!» Лев же есть не хотел и начал, стоя, глазами своими туда и сюда часто поводить, ища старца своего, громко рыча, но не теряя надежды. Отец же Севатий и прочие старцы, гладя его по спине, говорили: «Отошел старец к Господу, оставив нас». Но хотя ему так они говорили, не могли его от воплей и рыдания отвратить. Только думали его словом утешить и успокоить, как он лишь пуще рыдал, и вопли сильней испускал, и стоны издавал, перемежая их криками, — и мордой, и глазами выражая печаль, какую испытывал, не видя старца. Тогда сказал ему отец Севатий: «Пойди со мною, потому что не веришь нам, и покажу тебе, где лежит наш старец». И взяв, повел его туда, где того погребли. Находилось это от церкви за полпоприща. Став над могилой отца Герасима, отец Севатий сказал льву: «Вот, старец наш здесь погребен был». И преклонил колени отец Севатий над гробом старца. Лишь услышал лев и увидел, как склонился отец Севатий над гробом, оплакивая, наклонился и он, сильно ударяя головою о землю и ревя. И так очень скоро умер над гробом. Все это было с бессловесной душой, как если бы Бог желал прославить его почитающих не только в сей жизни, но и после смерти, и показать нам, как повиновались звери Адаму до ослушания им божеской заповеди и до лишения блаженства в раю.
Слово 148
Поведал нам отец Данил, старец из Египта, рассказав, как вышел однажды старец в Терфин, чтобы продать плоды своих трудов. А некий юноша умолял старца, говоря: «Ради Бога, отец, пойди ко мне в дом, помолись над моею женою, так как бесплодна она». Понуждаемый юношей, старец пошел в его дом, сотворив жене его молитву. И когда Бог пожелал, женщина зачала. Некие же люди, не боясь Бога, начали клеветать на старца и говорить, что юноша бездетен, и от отца Данила беременна его жена. Дошел слух до старца, и попросил старец мужа женщины: «Когда родит твоя жена, сообщи мне». Когда же родила женщина, дал знать ему юноша тайно, говоря: «Благодаря Богу и молитвам твоим, отче, младенец родился у нас». Тогда отец Данил попросил юношу: «Устрой пир в честь крещения, созови твоих родственников и друзей». И во время обеда перед всеми взял старец младенца на руки, спросив его: «Кто здесь отец твой, младенец?» И ответил младенец этот, пальцем руки указав на юношу. Было же ему всего двенадцать дней.
Слово 234
Рассказывал Савватий, говоря: «Был я в лавре отца Фирмина, пришел разбойник к отцу Зосиме и умолял старца, говоря: “Сделай милость Бога ради! Совершил я множество убийств, позволь мне быть монахом, и прекратил бы я, и отстал бы я от своего зла”. Старец же, прочтя ему наставление, поставил его черноризцем, подавая ему пример во всем. Но вскоре же сказал старец: “Верь мне, чадо, что здесь ты оставаться не можешь, ибо если услышит о тебе какой-нибудь правитель, то схватит тебя, и обвиняющие тебя убьют. Но послушай меня: отведу тебя в монастырь, подальше отсюда”. И отвел его в Дорофеев монастырь возле Газы. И провел он тут девять лет, изучил Псалтырь и всю монашескую службу, и снова вернулся к старцу в фирминскую лавру, и сказал ему: “Господи, отче, сделай милость и верни мне одежды мои мирские, возьми себе монашеские”. Старец же опечалился и молвил ему: “Зачем, чадо?” Отвечал ему брат, говоря: “Вот, как ты знаешь, отче, девять лет я в монастыре, и, насколько мог, я постился и воздерживался, и в полном молчании и в страхе Божьем жил, повинуясь. И познал я, что благость Его меня приняла со всем моим злом. Однако вижу всегда — и во сне, и в церкви, и как пойду причащаться, и за едой — младенца, спрашивающего меня: «За что ты меня убил?» И ни на один час не отпускает меня. Вот почему и хочу я, отче, идти, чтоб умереть за младенца, ведь я и убил-то его бессмысленно”. И, взяв одежды, облекся в них и покинул лавру, а как пришел в город Диапол, на другой день схватили и убили его».
Слово 258
Рассказывал нам о том же и тот же Дионисий-пресвитер, как однажды ходил старец по полю Сохусты, где и была его пещера. И, двигаясь, увидел огромного льва, навстречу идущего. А шел он очень узкой дорогой между двумя изгородями, ибо принято было у земледельцев огораживать свои поля, терновые кусты насаживая. Дорожка была настолько узкой, что лишь одному пешему, ничего не несущему, едва пройти, поскольку терновник сильно разросся и нельзя было разминуться при встрече, если кто-то проходил мимо. Когда же сблизились друг с другом старец и лев, старец отклонился на перекрестке, чтобы уступить льву: из-за узости дороги ни лев не мог пройти, ни разминуться им нельзя было. Увидев, что божий угодник хочет пройти и никак не желает возвращаться, лев, доверчиво на задние лапы став слева от старца и изгороди, тяжестью тела и силой образовал небольшой проход, безвредно праведному проделал дорогу. И так прошел старец, к задним ногам прикасаясь льва, а потом и лев, отойдя от изгороди, своим путем пошел.
Слово 266
На острове Самосе поведала нам боголюбивая и нищелюбивая Мария, мать кандидата Павла, говоря: «Когда была я в городе Ниесевии, жила там женщина-христианка, имевшая мужа язычника. Жили же они бедно, но было у них пятьдесят больших сребреников. Однажды сказал муж жене своей: “Отдадим сребреники эти взаймы, по крайней мере какую-то пользу получим от них. А если по одному их истратим, то не станет их вовсе”. Отвечая, та добрая женщина сказала ему: “Если велишь отдать их взаймы, передай их взаймы Богу христианскому”. Сказал ей муж: “Где же тот Бог христианский, чтобы дать ему взаймы?” Ответила ему жена: “Я тебе покажу его; если же этому дашь ты взаймы, не только не потеряешь деньги, но с процентами тебе их вернет и капитал приумножит”. Он же попросил ее: “Пойди, покажи мне, и дам ему взаймы”. И она, взяв мужа своего, повела его в святую церковь. Есть же в церкви Ниесевийской пять огромных притворов; и как ввела его в притворы церковные, где огромные двери, показала ему нищих, промолвив: “Если этим отдашь, Бог христианский возьмет сие, ибо все они — божьи слуги”. И он тотчас с радостью подал пятьдесят сребреников убогим, и вернулись оба домой. Но через три месяца, как кончилась у них еда, сказал муж жене: “Сестра! Не желает ли Бог христианский вернуть нам что-нибудь из того долга?” Отвечая, жена сказала ему: “Да! иди туда, где положил, и подаст он тебе с полным желанием”. Он же, торопясь, пришел в святую церковь и стал на месте, где отдал нищим сребреники; и, обойдя всю церковь, усомнился, не видя никого, кто хотел бы подать что-нибудь, одних лишь сидящих нищих. Но лишь снова подумал он про себя: “Кому сказать? с кого стребовать?”, как увидел под ногами своими на мраморе один большой сребреник, из тех, что он роздал нищим. Наклонившись и взяв его, вернулся домой и сказал жене своей: “Ходил я в вашу церковь, поверь мне, жена, не видел я Бога христианского, как ты обещала, и никто мне не дал ничего, только этот сребреник нашел я лежащим там, где сам я роздал пятьдесят сребреников”. Тогда сказала ему та удивительная женщина: “Он есть тот, кто невидимо подал тебе, ибо невидим он и незримою силою и рукою мир созидает. А теперь иди, господин мой, купи нам что-нибудь, чтобы поесть сегодня; он же снова подаст тебе”. Тот же, пойдя, купил хлеба, и вина, и рыбы и, вернувшись, дал жене своей. А она, взяв рыбу, начала ее мыть и, вспоровши ее, нашла внутри рыбы камень, весьма удивительный. Жена лишь подивилась ему, не зная, что это, но сохранила его. Когда же вернулся ее муж, за едой показала она камень, который нашла, говоря: “Вот этот камень нашла я в рыбе”. И он, посмотрев, дивился его красоте, также не зная, что это. После того. как они поели, сказал он: “Дай мне, пойду продам его, может быть, и дадут за него что-нибудь”. Ибо не ведал, как я сказал, этот невежда, что это такое. Взяв камень, пошел он к меняле, который торговал и серебром: “Хочешь ли купить камень этот?” Увидев камень, торговец серебром сказал ему: “Что хочешь за него взять?” Ответил ему продающий: “Дай сколько хочешь”, и ответил ему меняла: “Возьми пять сребреников”. Продающий же, думая, что шутит он над ним, спросил: “Да дашь ли столько за камень?” Торговец же серебром, полагая, что тот так негодует, отвечая, сказал: “Ну, возьми десять сребреников”. Продающий же, решив, что снова над ним смеются, промолчал. Сказал торговец: “Возьми двадцать сребреников за него”; тот снова молчал, ничего не отвечая, пока и до тридцати, и до сорока, и до пятидесяти сребреников не поднял цену торговец серебром. Клялся он, что взаправду хочет так дать. Тогда продающий, придя в себя, подумал, что, если бы камню не была велика цена, пятидесяти сребреников за него бы не дали. Начал он снова наценивать камень и, постепенно цену все увеличивая, дал ему торговец триста больших сребреников. Взяв их и камень отдав, пришел тот к жене своей, радуясь. Она же, увидев это, спросила: “За сколько продал?” — думая, что или за пять, или за десять медных монет продал его. Он же вынул триста больших сребреников, отдал ей, сказав: “За столько продано было”. Та же, человеколюбивого Бога дивясь благости, сказала мужу: “Видишь, муж, Бог христианский сколь благ, и благоразумен, и богат. Видишь ли, что не только пятьдесят сребреников, но с процентами дал тебе, взаймы ему давшему, в малый срок в шесть раз тебе воздал. Знай же, что нет Бога иного на небесах и на земле, но только этот один”. И принял он веру, этим чудом и опытом наученный истине, стал христианином тотчас же и прославил Христа Бога нашего с Отцом и Святым Духом, много похваляя мудрость своей жены, ибо благодаря ей дано было ему воистину Бога познать».
Слово 270
Пришли мы в Аскалон, в гостиницу при лавре, и поведал нам отец Евсевий, священник, как купец из этого города, плывя, потерял и свое, и чужое, сам лишь спасен был. Вернувшись сюда, схвачен был заимодавцами, посажен в темницу, а дом его был разграблен. И в темнице посещала его жена, которая, придя в большую печаль от нужды, испросила разрешения хотя бы хлебом кормить мужа. Сидела она однажды и ела с мужем в темнице, как вошел знатный вельможа, желавший оказать милости узникам, и, увидев свободную женщину, рядом с мужем сидящую, ею увлекся, ибо была она очень красива. И позвал ее через тюремщика. Она же с радостью пришла, думая получить милость, но, оставив ее одну, сказал ей вельможа: «Кто ты и почему здесь?» И поведала ему все. Он предложил: «Если выкуплю ваш долг, ляжешь ли со мною в эту ночь?» Воистину красивая и мудрая ответила ему: «Слышала я, господин, апостол говорил, что жена не владеет своим телом, но муж. Подожди здесь, господин, спрошу я мужа своего и, как он скажет, сделаю». И, вернувшись, рассказала все мужу. Он же, полный рассудительности и заботы о своей жене, не заторопился, чтобы покинуть темницу, но, вздохнув, сказал жене своей: «Иди, сестра, откажи человеку, будем надеяться на Господа нашего Иисуса Христа, не оставит нас до конца». И, вернувшись, отпустила она человека, сказав: «Говорила я это мужу моему, но не согласился он». Тогда же посажен был в ту же темницу разбойник, еще до ареста купца. И все наблюдал он, и слышал жену и мужа, и вздохнул про себя, говоря: «Смотри, в какой беде эти двое, но и свободы своей не отдают за богатство, чтобы, взяв его, откупиться, предпочитая благоразумие, и за жизнь свою не тревожатся. Что же сделаю я, несчастный, никогда и не вспомнивший, что существует Бог — почему и разбойником стал?!» И подозвал их к себе, позванивая дверцами решетки, за которую посажен был, и сказал им обоим: «Я разбойник и виновен в разбое; сейчас придет начальник, и умру я как убийца. Увидев же благоразумие ваше, смирился я. Так идите на эту сторону городской стены и, выкопав, возьмите сокровище, какое найдете. Хватит и на выкуп, и на другое доброе дело, молитесь и за меня, пусть и я получу прощение». Через несколько дней пришел начальник, велел разбойника вывести и приказал отрубить ему голову. Еще через день сказала жена мужу: «Прикажешь ли, господин мой, идти, куда указал разбойник? Может быть, он и правду сказал». Тот же ответил: «Если тебе угодно». Она же, вечером взяв небольшую мотыгу и став на указанном месте, копая, отыскала спрятанный горшок и, взявши, ушла. Хитроумно начав с малого, давая понемногу, как будто получала от того и иного, выкупила и освободила мужа своего. И добавил рассказчик: «Видишь: сохранили те двое заповедь Господа нашего Иисуса Христа — и преумножил он милость свою на них».
Слово 271
Поведал нам Афанасий, по рождению антиохиянин, говоря об отце Врохате, египтянине, что, когда пришел тот из Египта в Селевкию близ Антиохии, нашел вне города место пустынное и хотел себе построить маленькую келью. Построив же, не знал, чем покрыть ее. Однажды вошел он в город и встретил Анатолия, так звали селевкийца и антиохийца, гробовщика, который сидел возле дома своего. И, подойдя к нему, сказал: «Сделай милость, господин, дай мне маленькое деревце, чтобы покрыть мою келью». Тот же очень разгневался и крикнул: «Вот дерево, бери — и иди», указав на огромное дерево, перед домом его лежащее, достаточное, чтобы построить корабль для пятидесяти тысяч. Ответил ему святой отец: «Благослови, и возьму». Снова крикнул ему Анатолий язвительно: «Благословен Бог!» Тот же, взяв дерево и возложив на плечи свои, пошел к себе в келью. И дивился преславному чуду Анатолий, подарил ему то дерево на нужды, какие были. Он тем деревом не только помянутую келью покрыл, но и многое другое для монастыря устроил таким поступком.
Слово 284
Поведал некий святой отец, как некогда каменщик, называемый гранильщиком, с драгоценным каменьем и бисером взошел на корабль с помощниками своими, собираясь торговать. Случилось же, по предначертанию, что сдружился он с неким слугой корабельщика, который прислуживал ему и отдыхал с ним. И от гранильщика тот кормился, от того, что он ел <сам>. Однажды слышит слуга, как шепчутся помощники корабельщика, решившие сбросить гранильщика в море из-за драгоценных камней. И так как в тот день, как обычно исполняя свои обязанности, слуга выглядел очень унылым, то спросил его гранильщик: «Что ты печален сегодня, сын мой?» Тот же тихонько ответил: «Ничего». Снова спросил гранильщик, говоря: «Правду скажи мне, что с тобой?» Тогда разразился он плачем и сказал ему: «Такой заговор устроили корабельщики на тебя». Когда переспросил гранильщик, осторожно ответил ему: «Так решились поступить с тобою». Тогда призвал гранильщик слуг своих и сказал им: «Что скажу вам, исполните быстро и без рассуждения всякого». Расстелил он полотно и приказал им: «Принесите ларцы», — и принесли. И, раскрыв их, начал раскладывать каменья, а разложив все, произнес: «Это ли — жизнь? их ли ради несчастье приму я в море и пострадаю, а потом и умру, ничего не взяв с собою из этого мира?» И сказал своим слугам: «Высыпьте все в море!» И дивились корабельщики, и разрушился заговор их.
КОММЕНТАРИЙ
Патерик (греч. πατερικόν от πάτερ — отец) — сборник рассказов о жизни первых поколений, главным образом египетского монашества. Они были составлены для назидания иночества на основе предания и монастырских записей о подвижниках в период с IV по VI в. в различных областях Византийской империи.
Из огромного количества патериков на церковнославянский язык были переведены в Болгарии и на Руси в IX—XI вв. лишь отдельные их разновидности, получившие названия Скитского, Азбучно-Иерусалимского, Египетского и Синайского. Из них первым был переведен, как полагают, Скитский поглавный, в котором рассказы и изречения некоторых подвижников распределены по главам, название каждой соответствует определенной монашеской добродетели. Сходен со Скитским и Азбучно-Иерусалимский патерик, однако рассказы и изречения в нем распределены по алфавиту имен подвижников. Не менее древними являются собрания рассказов о монашестве различных областей христианского Востока — Синайский и Египетский патерики. В Египетском патерике собраны повести о суровой жизни отшельников и их подвигах во имя веры в пустынях Египта, в Синайском — Египта, Палестины и Сирии.
Тексты из Скитского патерика публикуются по списку РНБ, собр. Погодина, № 267 (XIV в.), л. 44—103 с дополнениями по списку из Соловецкого собрания, № 647/705 (XV в.), л. 49—243 об.
Тексты печатаются по списку РНБ, Соловецкое собр., № 635/693 (XV в.), л. 56 об.—63 об.
Синайский патерик в греческом оригинале назывался «Лугом духовным». Он составлен Иоанном Мосхом (ум. в 622 г.), палестинским монахом, который вместе со своим учеником Софронием много путешествовал; воспоминания о встречах, рассказах и беседах с различными людьми в годы долгих странствий (579—619) послужили материалом для книги; здесь упоминаются реальные города, села, пустыни древней Палестины, Сирии и Египта. В славянском переводе содержится 335 главок («слов»), которые тематически распадаются на несколько групп: чудесные явления, бытовые повести, рассказы о животных и т. д. Всем им присуща незамысловатость повествования, но очень тонкие, иногда трогательные характеристики героев и психологически оправданные их действия и поведение. Патерики неоднократно переписывались и оставались любимейшим чтением в течение многих веков. Ряд сюжетов Синайского патерика впоследствии разрабатывался в новой литературе, в том числе и в русской.
Двенадцать новелл этой книги публикуются по самому древнему славянскому списку, составленному в Древней Руси в конце XI в. (ГИМ, Синодальное собр., 551) — в издании: Синайский патерик. М., 1967. С. 95—96, 133—139, 165—166, 182—187, 197—199, 264—266, 288—289, 296—301, 307—311, 340—342.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги