Библиотека литературы Древней Руси. Том 2 (XI-XII века) - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Коллектив авторов (ЖИТИЕ АНДРЕЯ ЮРОДИВОГО) #14

ЖИТИЕ АНДРЕЯ ЮРОДИВОГО

Подготовка текста, перевод и комментарии А. М. Молдована

ОРИГИНАЛ

СИА КНИГА ЖИТИЕ И ЖИЗНЬ СВЯТАГО И БЛАЖЕНЬНАГО ОТЦА НАШЕГО АНДРЕА УРОДИВАГО ХРИСТА РАДИ И ИЖЕ ВЪ СВЯТЫХЪ ОТЦА НАШЕГО ЕПИФАНИА ПАТРИАРХА КОСТЯНТИНА ГРАДА Слово прьвое. Како сътворися ему уродьство

Жизнь Богу угодну и житье непорочно мужа добронрава, о возлюбленьи, хотящю ми исповедати, приклоните себе, молюся вамъ, на послушание сихъ. Есть бо си повесть якоже медвену некаку воню каплющи, масть сладку и велми дивну. Темже уготовитеся всею душею на се насыщение, да болми и азъ самъ подвигнуся на начатье повести сея и положю пред вами духовныя доблести сего мужа. Есть же слово сего начатья сице.

При цьсарьстве христолюбца цьсаря Лва Великого[698] бе некто мужь в Костянтини граде именемь Феогностъ, иже бе протоспафаревымъ саномь[699] почтенъ от благовернаго цьсаря, егоже по семь воеводу створи на въсточныхъ странахъ.[700]

Се же мужь многу челядь бе имея, последи же купи и ины многы, в нихже беаше и сь, иже ныня поминаемъ бываеть нашимъ смиреньемь. Беаше же родомъ словенинъ.[701]

Егдаже господинъ его купи сего и съ прочими, се беаше младеи всехъ плотнымь взоромъ и красенъ велми, яко смилитися ему у господина своего велми и пред нимь ему служити орудья требльшая. Абие же вда его, да ся научить святымъ книгамъ, еще гречкы молвити не разумеющю.

Трезвъ же сыи отрокъ умомь своимь, въскоре изучися Псалтыри и числомь и всему, еликоже учитель его веляше ему, якоже дивитися учителю его скорому его ученью. Не мнящю никомуже, якоже словенинъ есть личнаго взора деля и душевнаго разума, и плотьныя деля силы, и доброты деля писания его.

Сего деля и господин его в нотарево место нача его водити на всяку потребну службу. Съ всимь прилежаниемь и тщаниемь кончава я, яко милу ему быти господину своему и госпожи своеи и от всихъ сущихъ в дому ихъ.

Многы же чти творяше ему Феогностъ и даяше ему от портъ своихъ, в нихже самъ хожаше, видя его всимь сердцемь прилежаста на имение его, яко видяще его молъвляху, яко: «Рабъ в лепшихъ портехъ господина своего ходить».

Часто же хожаше по церквамъ и любляаше прочитати богодуховнъныя книгы, боле же святыхъ мучения и жизни святыхъ отець, яко горети серцю его на техъ упованье, на подобие ихъ въставлятися. Особе бо вложи собе начало добраго житья. Тацемь образомъ Богу нача работати.

Въ едину бо нощь въставъ одра своего, да ся помолить, по подобью рекшому: «Полунощи въстаяхъ исповедатися Тебе».[702] Завидив же неприязнивыи демонъ добрууму начатью его, пришедъ, нача бити въ двери храмины тоя, в неиже уныи прибываше. Оужасъ же ся от страха, остася молитвы и скоро на одре възлегъ, покрыся козичиною своею.[703] Се же видивъ Сотона, рад бысть и рече, яко к некому подобну себе: «Видиши ли сего? Доселе тоштетину ялъ,[704] а уже строиться и сь на ны». И се рекъ, ищезе.

От страха же того усну твердо блаженыи. Види въ сне, яко беаше негде на позорищи.[705] Да беше на единои стране множьство ефиопъ много,[706] а на друзеи стране множьство в белахъ ризахъ и инехъ святыхъ мужь. Беаше же межю обою страну рець некака о уристанеи и о борении. Ефиопи бо, черна некого велми велика имеюще, прошаху у сбора белоризець,[707] не ли никогоже, иже ся бы уристалъ любо брался с цернымь симъ. Никтоже бо, глаголаху, нигдеже не може ся ему противити, боръшюся ему съ мнозими. Беаше бо тысящникъ несытаго легеона Сотонина.

Да якоже оне начале беаху хвалитися тако, и блаженому ту стоящю и послушающю, а белоризцемь не умеющемь что отвещати, единъ некто уноша велми красенъ слезе от горних, в руце держа 3 венца. Да единъ беаше украшенъ златомь чистомь и каменьемь чьстьным, а вторыи жемцюгомь великымъ драгымъ блискающимся, а 3-и велми болеи обою от всякого цвета чьрвьлена и бела и от ветвия Божия рая исплетена, неувядаемъ николиже. Таку же воню имеаху, якоже умъ человецьскъ не можеть нарещи.

Се же види Андреи, тужаше и торзашеся, кацемь образомь бы възмоглъ взяти поне единъ от венець техъ. И приступивъ к тому, иже то беаше видиниемь уноша, рече ему: «Тако ти Христа. Продаеши ли я? Аче бо любо не могу купити ихъ, но аче мало пождеши мене, шедъ, поведе господину своему, да вдасть ти злата, елико хощеши».

Рече ему уноша, улыскаяся лицемь: «Ими ми веру, възлюблене, яко аще ми принесеши любо и всего сего мира злато, не вдам ти от сего цвета ни единого, ни тебе, ни иному никомуже, ни мнимому твоему господину. Не бо суть суетнаго сего мира, якоже ты мниши, нъ си суть от скровищь пренебесьныхъ венци Христови, имиже ся венчавають иже черныя оны избивають. Аще ли хощеши не единого токмо взяти, нъ и вся три, да шедъ борися съ ефиопомъ онемь чернымь. Да аще ему удолееши, не едины си, нъ ины, елико хощеши, крашьшя сихъ възмеши у мене».

Се слышавъ Андреи, о словесе семь дерьзновение взя и рече ему: «Веру ими ми, яко створю, елико ми еси реклъ. Толико научи мя клюкамъ его».

И рече к нему уноша: «А ты не веси ли клюкъ его? Не ефиопе ли суть, грозне и страшиве, немощьни? Да не плашися страшнаго его величества и взора. Яко же бо зелье гнило, тако и тои есть изъгнилъ и немощенъ».

Сими же словесы укрепивъ унаго, приимъ его красныи онъ уноша, яко творяся братися с нимь хотя, учаше его, како ся бы ему противити ефиопу. И рече ему въ ухо: «Егда тя возмет и начнет вертети тобою, се бо веде азъ, нъ ты не мози ся ужаснути, нъ запни ему и узриши славу Божию».

И изииде же абье блаженыи, да ся бореть, и рече великымъ гласомь: «Иди семо, учернене,[708] да ся бореве оба». Пришед же ефиопъ, дыша и грозяся, въсхыти Андреа, и нача имъ вертети на многы часы. И начаша ефиопи плескати, а белоризци побледеша, мняху бо яко ударить имъ черныи о землю, да ему и оци искочита. Вертим же около Андреи, и стрясеся, запя ему ногою. И летящю таковому демону, улучися лбу его на камени и абие нача въпити.

Радость же велика и плесканье велико нача быти белоризцемь. И въсхытиша праведника на высоту руками своими, възнака начаша его лобызати, мажюще муромь духовнымъ. Тогда же чернеи оне разидошася вси с великомъ студомь. А красныи онъ уноша вда ему чьстныя венца и лобзавъ его рече: «Иди с добромъ. Отселе уже нашь еси другь и брат. Теци уже добрыи подвигъ, нагъ буди и похабъ мене деля и многа добра причастьникъ будеши въ день цьсарства моего».

Си слышавъ, блаженыи от великого того сна убудися и нача дивитися о бывшихъ ему, мнози сущи воне въ устехъ его; воняше и лице его яко Божия воня невидимо.

Заутра же приде ко мне недостоиному и, дерьзнувъ, исповеда ми бывшее видинье свое. Да подивихся, слышавъ, видинью его. Свещахове же ся оба и судихове, да ся претворить ныне вместо яко бешенъ есть, неистовъ ся дееть рекшаго деля к нему: «Буди похабъ мене деля и многа добра причастника тя сътворю въ день цьсарства моего».

Инако бо не можаше улести плотнаго своего господина, якоже неудобь есть никомуже пустити хлапа своего, да будеть свободенъ, паче же на Божие дело, дьяволу възъбраняющю завистью сему.[709]

Въ другую же нощь полунощи въставъ, помолися и кончавъ молитву, вземъ ножь, иде къ кладязю, иже беаше близъ ложница господина своего. И съвлекъ со себе ризу, в неиже самъ хожаше, нача ю дробити на платы. И якоже бешенъ ся дея, словеса некая мутна нача молвити съ гласомъ беставномъ, якоже неистовеи деють.

Убудив же ся господинъ его, дивитися нача бывшему, паче же полунощи. Розмысли же в себе, яко духъ кладяжьныи пришедъ, надохнулъ есть, егоже обретъ предъ собою, да обрелъ есть сего. Умолча же до заутрея.

И противу свету иде поваръ почретъ воды и видивъ бывшее Андриови, удивися. Остав же ся водоноса, шедъ, поведа господину своему, поющю заутренюю. Се же слышавъ господинъ его, дивляшеся, яко Андреи, рече, неистов ся дея, седить на устьи кладязя, порты своя роздравъ. Сниде же съ женою своею и со всимъ домомь своимь и видивше его несмысляща, плакашася немало и бишася, мняще, яко право демонъ се ему есть створилъ, да несмыслить. Господинъ же его велми печаленъ бывъ о напасти сеи и ничтоже не могъ ему помочи, повеле вести его въ церковь святыя мученица Анастасия,[710] юже есть създалъ благоверныи Левъ Мясникъ,[711] и ужи железны привязати его тамо, пославъ и сребреникъ големо слузе церковьному на сего потребу и угодие.

Чресъ день же весь праведникъ творяся несмысленъ, словеса глаголаше, якоже похабъ. В ту же нощь плакатися нача на сердци своемь, кланяяся, моляся мученици Христове, дабы ся ему явила, а аче есть достоинъ, дабы его утешила, аще угодно есть начатье, еже есть почалъ.

Вмале же тому плачю и молитве преставшю, види и се: 5 женъ очивесть придоша ту, и единъ некто старець славою многою славимъ предъ теми хожаше. Ходяще же хожаху по болемъ, лежащих ту единого по единому посечающе. Минувше же прочая, придоша и к тому, да преже старець ста, а от него святыя оны жены. Зряше на нь старець онъ беспрестани оцима, сладко нечто улыснуся к нему, нечто добро о немь промышляя. Рече же к жене пятеи къ светлеишии, играя: «Госпоже Анастасье, не лекуеши ли ничтоже сде?»

Рече ему она: «Господи учителю, инъ есть лековалъ, да не ему надоби никтоже. Иже бо ему есть реклъ се, яко: “Да будеши похабъ мене деля и многа добра владыка будеши въ день цьсарства моего”. Да то есть лековалъ, да не ему требе ициленье. Уже бо реместву емуже ся есть научилъ и не остася его до последняго своего дыханья, и будеть Богу съсудъ избранъ, избранъ и святъ и възлюбленъ Духомь».

Рече старець: «И азъ, госпоже, веделъ есмь, нъ играя к тебе молвилъ есмь тако».

Се же глаголаше, зрящю Андрею, вдавше ему миръ, дну въ церковь внидоша кланяния деля. Оттоле же никогоже от техъ не види ни вышедша, ни вшедша, даже нача клепати в било слуга. Оудивив же ся преподобьникъ видинымъ от его, прослави Бога и святую мученицю похвали, яже ускори на моление его.

Седевъ же день тои весь въ ужи, не вкуси ничегоже, нъ блядивая словеса молъвляше седя. Нощи же наставши, уже оному бдящю до полунощи и по обычаю молитвы и моленья отаи в таинемь храме сердца своего Богу и святеи мученици приносящю, приде к нему очивесть дьяволъ съ многы бесы, держаи секиру, а они друзеи ножи, друзеи древо и колье и меца и копья, друзеи же ношаху ужа. Тысящьникъ бо беаше демоня полку, да сего деля мнози беси беаху пришли по немь, да побиють блаженаго.

Рикати же нача издалеча изъгнилыи старець, темь бо образомь ся бяше явилъ, якоже старыи синець, и потече на святаго, хотя убити его секырою, яже ношаше в руку. И вси демоне сущеи с нимь потекоша, зарезати его хотяще. Он же съ слезами руце въздевъ, къ Господу въпияше, глаголя: «Не предаи же зверемъ душа моея исповедающюся тебе!» И се рекъ: «Святыи Иоанне апостоле Богослове, помози ми!»

И абие громъ бысть, яко свыше, и голка людии многъ. И се старець некто великама очима, въсъклоненъ мало, лице имея солнца светлее, и множьство много с нимь. И рече к сущимъ со собою съ яростию: «Затворите врата, да не убежить никтоже». Си же боле онехъ суще, се твориша въскоре. Да якоже изъимани быша вси те, рече единъ от черьныхъ къ другу своему отаи: «Горе часу сему, в онже мы ся прельстихомъ. Иоаннъ бо лютъ есть, да зле ны хощеть мучити».

Повеле же честъныи онъ старець своимъ, да сняша железное уже съ шия Андреовы. И ста вне вратъ и рече къ своимъ: «Ведите ми я по единому». Приведошя же и ростягоша по земли. И вземъ апостолъ уже железное, прегну натрои, вда ему ранъ 100. И вопияше же яко человекъ: «Помилуи мя!»

По семь пакы протягоша другаго демона, и бьенъ бы и тъ тако же.

Слыша же блаженыи Андреи, еже въпияху «Помилуи насъ!», хотя любо не хотя нача ся смеяти. Мняше бо ся Андреови, яко же и человеци, ефиопи изьимани быша, да тепуть я яве. Протягоша же и третьяго, да и тъ толико же притерпе. Богъ бо бияше нелжею ранами, имиже родъ техъ оскорбьляется. По ряду же бивше всихъ, биюще, поведаху биенымъ и пущенымъ: «Шедше, покажите себе отцю своему Сотоне, любо ли ему се будеть».

Да якоже разидоша, вси белоризьци они ищезнуша. Красныи же онъ старець приде къ рабу Божию и, възложивъ уже на выю его, рече к нему играя: «Видиши ли, како ти ся есмь уранилъ на помощь твою. Велми бо ся пеку тобою, мене бо наряди Богъ, повелевъ ми, да промышляю, яже тя на спасение твое приводять удобная, пекыися всегда и подая тебе. Да притерпи, да будеши о всемь искушенъ. Недалече бо ти будеть, и пущенъ будеши и ходити начнеши по своеи воли, кде же будеть годе очима твоима».

Рече Андреи: «Господи мои, а ты кто еси? Не веде бо, кто ты еси».

Он же рече: «Азъ есмь иже възлеже на честныя и животворящяя пьрси Господа нашего Исуса Христа».[712] И се рекъ, якоже въ молнию себе претворивъ, из очию его отииде.

Блаженыи же Андреи дивляшеся и велми Божию милость славляше, яко тако по всему словеси и орудью помощникъ ему бысть и како его избави от темныхъ духъ, въстающихъ на него. И молъвляше в таине: «Господи Исусе Христе, велика и неизведома есть сила твоя и боле естьства суть милосердия твоя, яко мене смиренаго милуеши и печешися мною, да мне ся дивно творить и велми чюдно. Да и еще съхрани мя по истене твоеи и створи мя достоина обрести благодеть у тебе. Вышнеи, великая сила, страшныи, не оставляи насъ».

Се же ему молящюся, наста нощь, и мало поспавъ, види въ сне, яко беаше в полатахъ цьсаревахъ. Сущю же ему тамо, призва его цьсарь полатъ техъ к себе. Пришедшю же ему и ставшю пред нимь, и рече к нему цьсарь: «Хощеши ли ми работати всею душею и створю тя, да будеши ты единъ от славныхъ в полате моеи?» Рече Андреи: «Кто ся можеть отричати добраго? Азъ бо и велми хотелъ быхъ орудью сему».

Рече цьсарь: «Да аще хощеши, да приими моея работы снедь». Да словомь вда ему нечто, яко и снегъ. И се вземъ, снеде. Беаше же сладко, якояже сласти умъ человець приложити не можеть ни к чемуже. Нъ беаше его мало, и се снедь, нача ся молити в себе, да быша дале ему и еще от того же. Молъвляше бо, яко «егда се ядяхъ, мнехъ, яко въ муро Божие приложилася есть сласть си».

И пакы вда ему, якоже се есть кидонатъ[713] кусъ малъ. И рече к нему: «Възми и яжь». И вземъ, сне. Беаше люто и горко, велми боле пелына, да яко гнуситися нача ему и она сладкая добрая снедь.

Видив же цьсарь съгнусившася его тако, рече к нему: «Виде ли, како не може притищати горкаго вкушения того свершенаго моего служения разумети? Сънедь вдах ти, та бо есть узкыи и оскорбленыи путь, водяи хотящая внити въ врата цьсарства моего».

Рече блаженыи: «Горко есть орудье се, владыко. Да кто се можеть ясти, а тобе работая?»

Рече цьсарь: «Да горкое разумелъ еси, а сладкому неси ли разумелъ? Несмь ли ти вдалъ и пьрвое сладкое и потомъ горкое?»

Рече онъ: «Тако, владыко. Но о горцемь единемь реклъ еси рабу своему, яко се есть скорбьнаго пути образъ».

Рече цьсарь: «Ни, нъ посреде сладкаго и горкаго есть путь. Да в горцемь показано ти есть вкушенье страстемъ и болезнемъ, яже ти есть прияти мене деля, а въ сладцемь и добреишимь бываеть хладъ и покои и утешенье стражющимъ мене деля. Оть моя благодети да не горкое едино присно, ни сладкое по единому образу, нъ другоици се, а другоици оно, другъ друга прогоняща. Да аче хощеши, въвечаи ми ся, да быхъ веделъ».

Рече Андреи: «Даи ми пакы ясти того же, да видивъ, поведе ти». Он же пакы вда ему горкое, потомь сладкое. Степе же ся болми горкымъ темь вкушеньемь, рече: «Не могу азъ работати тебе сице ядыи. Орудье бо се горко есть и тяжко».

Цьсарь же улыснувся, выня ис пазухы своея нечто узрачье, еже беаше видиниемь, яко огнь, и вельми добре воняя и цветомъ одено образомъ. И рече ему: «Възьми и яжь, да забудеши все, елико еси видилъ и слышалъ». Онъ же вземъ, сне да на многы часы от сласти тоя и от великыя радости и от многыя воня и славы стояше забывся. На свои же умъ пакы нашедъ, паде на ногу великаго цьсаря того и моляшеся ему, глаголя: «Помилуи мя, владыко добрыи, и не отрини мене отселе от работы твоея. Яко разумехъ поистине, яко велми сладокъ есть путь службы твоея, да кроме тоя не поклоню шия своея никомуже».

Рече ему онъ: «Сему ли вкушению ся еси удивилъ? Веру ми ими, яко в добрыхъ, сущихъ у мене, се есть хуже всего. Нъ аще мене покоиши, все мое твое будеть и створю тя друга собе и причастишися святаго цьсарства моего и наследникъ мои будеши». Се рекъ к нему, яко се его послалъ беаше негде на орудье. И абие убудися.

Се же все блаженыи съблюдаше въ сердци своемь и дивляшеся, глаголя: «Что се хощеть быти?»

Пребывшю же ему въ церкви святыя Анастасия до 4-и месяць, видивши церковныя слугы, яко не можеть ицилети, нъ пуще ся ему дееть, и възвестиша о немь къ господину его. Слышав же се Феогностъ, остався его, яко безумна и бешена, и повеле отрешивше пустити его, да снидеть. Отрешивше же его церковьници, пустиша. Видивъ же блаженыи, яко все, еже на сердце имеаше, сбывается ему, прослави Бога, створившаго, да ся сбудеть воля его.

Начало жития его

Ристати же оттоле нача и играти по улицамъ по образу древле бывшю похабу Смеона[714] оного дивнаго <...> и прехожаше день весь ни едъ, ни поседевъ нигдеже. Вечеру же наставшю, егда ему беаше любо, не спавше, нъ хожаше по улицамъ градьнымъ, молитвы дея на сердце, всю нощь бдя пребываше, а заутра почиваше; егда же ли ся ему не хотяше ходити в нощи, да съглядаше по улицамъ места, кде же пси лежать, да тамо шедъ, единого от нихъ прогнавъ, лежаше, яко на одре почивая, нагъ, лишенъ, неимовитъ, ни рогозины имея, ни сукна, ни власянице или платъ поне малъ отруянъ. Се едино суконце, еже преже реченое, в немже хожаше, то имяше за все.

Заутра же пакы въстая, на сердце своемъ к себе тако глаголаше: «Се, лишена боголиши Андрею, всю нощь пьсъ съ псы наспалъся еси по простору. Да идемъ пакы делатъ, яко приближается смерть. И никтоже бо тебе да не прельстить, яко въ тъ час можеть ти помощи кто любо. Всякъ бо человекъ трудъ плода своего снесть въ время исхода жизни сея. Да уже потечемъ, лишене, съ трудомъ, укаряеме от человекъ в мире семь, да хвалу и славу приимемъ от небеснаго цьсаря и Бога».

Се глаголя, тщашеся честныи человекъ, по велицемь апостоле Павле, на предняя спевати, а задняя забывати.[715] Зряще на нь человеци глаголаху: «Се нова бешенина». Друзеи же глаголаху, яко: «Земля си николиже бесъ салоса несть». Да друзеи пхаху его и по шии бьяхуть его и слинами лице его кропляху, гнушающеся.

Терпя же все се, алченъ, жадая пити, зимою умирая, зноемъ угараемъ и все зло терпя, пребываше непобедимъ. Молитву же толку приялъ беаше в таинемь храме сердца своего, якоже шепту устенъ его далече и-звенети. Яко же бо котелъ безмернымъ кипеньемь възмутився, пару густу износить, тако и тому исхожаше из устъ пара Святого Духа, якоже зряще на него друзеи глаголаху, яко: «Демонъ, иже в немь живеть, от того пара си износится». А друзеи глаголаху: «Ни, нъ сердце его нетища неприязниваго духа, тако дышеть». Нъ се не тако беаше, нъ молитва беаше бес престанка богоугодна, яже си являше. Темже невегласии, якоже древле пременение языкъ пьяньствомь мнеху, тако и сде о славнемь семь помышляху.

О блудницах

Въ едину же близъ блудныхъ храмъ[716] мимоидяше играя. Едина от блудниць, яко се боголишь видивши, я его за скутъ лихого сукна, в немже хожаше, и въвлече его дну. Истиньныи же посмихатель сотонинъ, ослабивъ, вниде с нею. И якоже вниде въ храмину, събрашася о немь и прочая блудница и смеющася ему, въпрашаху его: «Како ся створило есть тебе се?» Праведникъ же толико усмихашеся, не отвещая ничегоже. Пихающе его, веляху ему нудма скверненое дело блудное створити, таиныя его уды гнетуще. Другыя же лобызающе целомудраго, искушаху, на срамъ зовуще. Другыя глаголаху: «Бляди с нами, похабе, и насыти духовьную си похоть».

Чюдо бо дивно беаше видити, еже о немь. В толици скоктаньи, елико ему створиша, никакоже подвигънути или въсхотети смердящему недугу тому не могоша его навести.

Приложивъше же ся, тако глаголаху: «Любо мертвъ есть, любо ли древо есть, да не чюется, любо ли камень неподвижимъ. Колико бо его нудихомъ на похоть и не могохомъ ничтоже сътворити ему».

Рече едина от нихъ: «Дивлюся безумью вашему, яко клюдите тако. Боголишь бо и бешенъ, алченъ и зименъ, не имея главы подъклонити, чимь хощеть имети таку похоть? Да останитеся его, да шедъ, творить безумье».

Видяше же праведникъ блуднаго демона ту стояща посреде блудниць. Беаше видиниемь, яко синець, уснатъ, власа не имея на главе, нъ гнои конескъ, смешенъ с пепеломъ. А оци его бесте, якоже и лисици, и лиха прота платъ лежаше на плещю его. Смрадъ же исхожаше из него изъгнила гноя, якоже от горка смрада его нетища блаженыи нача плевати часто и портомъ своимъ зая носъ свои.

Видя же его скареды онъ демонъ отгребающаяся блуда, неистовъ ся деяше и глас испусти тако: «Мене, рече, человеци имеють, якоже сладокъ медъ на сердци своемь, а сеи, иже ся ругаеть ходя всему миру, брезгая мною, плюеть на мя. Да ты добра деля не створился еси похабомъ, но любо ли отлести хотя симь образомь плотныя работы».

Блаженыи же видяше его яве, блудница же глас его слышаху, а не видяху никогоже. Седя же среде ихъ, смияшеся смраду его и нелепоте его. Видяще же оны смехъ его, глаголаху: «Видите ли, како ся смееть с демономъ своимъ?» Едина же от нихъ рече: «Добра есть одежа его. Да вземше у него, продадимъ, да ны будеть пити днесь». Абие же въставша, съвлекоша его и поставиша его нага, а одежю продаша на сребреници и розделше по двеима чатамъ.

Рече стареишия другымъ: «Не пустимъ его нага, нъ вдадимъ ему поне рогозину ветху». Принесоша же рогозину и прорезавше среду ея, възложиша на шью его въ место одежа и тако его изъгнаша изъ храма.

И шедъ же на улицю вне и нача ристати играя. Зрящеи же глаголаху, смеющеся ему: «Добръ подъкладъ лежить на твоемь осле, похабе». Он же глаголаше: «Право, похабе, в добре рюи хожю. Патрика[717] бо мя есть створилъ Владыка».

Нецеи же христолюбци даяху чаты по воле, а не по прошенью. Христосъ бо печашеся имъ. И елико же ему кто вдаяше, примаше. Другоици бо и двадесятъ чатъ днемь взимаше, любо 3-десять и боле. Нъ углядаше место таино, кде же будяше сборъ нищихъ, да идяше к нимъ, носяи чаты в руцехъ, творяся играяи, да быша не разумеле дела его, седъ, начняше играти чатами. Да егда кто от нищихъ, дерьзнувъ, въсхыщаше у него, пьхняше его пястью. Се же видивше прочеи нищии мьстити хотяще друга своего, поидяху на нь с батогы. Вину же обретъ беганье, повергъ же чате, побегняше от нихъ. Они же к тому начняху грабити цаты его.

Видиние богатаго умерша

Пакы же ходящю ему на духовное свое дело и мало неколико преиде, да узри издалеча мертвеца несома противу себе. Беаше же мужь добръ, велми богатъ.

Множество же много идяше по немь. Глас же беаше слышати велми великъ поющихъ съ многами свещами и кадиломь. Голка же и въпль великъ исхожаше от своихъ ему.

Видив же святець, что ся деяше надъ мертвымъ, да ста и нечюти себе нача на многы часы. Узри и се, предъ свещами множество ефиопъ демонъ[718] идяше, болми певець въпиюще: «Горе ему, горе ему». Все же, еже тамо кажаху, яко мотыла смердяху, и якоже мехы держаще в руку, известъ и попелъ сыпаху по единому. Идущю множеству тому пляшющемъ и смеющимся бе-студа, якоже бестудныя блудница, да другоици лаяху, якоже пси, а другоици въпияху, якоже свинья. Да беаше имъ мерьтвець онъ веселье и радость. Да друзеи около одра его идяху, гноимь и скалушьною водою лице мертваго кропяще, а друзии по ветри летающе, около одра летаху.

Великъ же смрадъ исхожаше изо одра того и ис тела того грешнаго, якоже се кыдающе и скалушу и мотыла истлевша и смердяща кроме кыдають. Да друзеи песья мотыла и масло морьскаго пса и съ инеми смрады кладяху на лице его, друзеи же въследъ идуще плясаху, плещюще рукама, а ногама тъпътъ великъ творяще, смеющеся и ругающеся невидимо поющимъ и глаголюще: «Не даи вы Богъ видити ни единому васъ света, лишенеи хрестьяни, поюще надъ псомъ ”съ святыми си покои душю его”, нъ и раба Божия наричающе его, сущаго повиньна всему делу злому».

И есть страшное видинье святаго. Възре, и се: князь нечистыхъ демонъ, имея оци, яко диковы, и страхъ творяща зрящему на него, держаше же и огнь в руце своеи и серу, и смолу и идяше къ гробу лишенаго оного, охриту створити тело его и огнемь съжещи, еже и по погребенью створися.

Пакы же минувшю мерьтвецю, смотри, видивъ и се: въследъ идяше некыи уноша красенъ плачася, печалью одержимь. Плакашеся плачемь великомъ, мимо же идыи близъ бысть святого.

Он же мневъ, яко по праву уноша есть некыи и близокъ есть умершаго, да сего деля плачется, да яко забывъ по Бозе таинаго дела, простеръ руку свою, имъ плачющагося уношю, моляся, рече ему: «Тако ти Бога небеси и земле, кая ти вина есть, еяже деля слезы такы тоциши, плачася? Несмь бо видилъ николиже никогоже тако ся плачюща о мертвеце, да повежь ми, молю ти ся, почто се тако твориши?»

Рече к нему ангелъ: «Моего плача вина си есть, яко оного, егоже оно несуть, егоже еси видилъ, взялъ его есть дьяволъ себе. То есть вина моего плача и печали, да погубивъ его, плачюся».

Рече к нему святыи: «Повежь ми, друже мои милыи, разумехъ бо, кто ты еси, что суть быле греси его?»

Рече к нему ангелъ: «Понеже еси, Анъдреа, и ты самъ изъбраныи Божии, разумехъ, да понеже достоить ти уведити, внимаи и да услышиши. Ныня бо твоя доброта красныя твоея душа чиста и льщиться, да якоже злато чисто узревъ, поне мало утешихся от печали моея. Се же великъ мужь беаше у цьсаря, беаше же грешенъ человекъ и лютъ велми въ своемь житьи. По всему беаше же блудникъ и прелюбодеи и съ отрокы легаше, лестивъ и немилосердъ, буи и гордъ и сребролюбець, и лживъ и человеконенавистникъ, памятивъ злу и мьздоимець, и ротникъ, убогую свою челядь моря гладомъ и ранами, и наготою, бес портъ и безъ обуви оставляя ихъ въ дни зимныя, многы жь обоимь убивъ и подъ коньскыи помостъ покопалъ. Такъ же беаше на скаредое и огнемь пожьжено мужелеганье отроцие и скопьче и Богомъ ненавидиму похоть, яко осквернилъ есть до триста душь мерьзкымь симь и скаредымь грехъмь. Да уже, друже мои о Господи, приде на него жатва, да пришедши смерть, обрете его не покаявшася, неизъглаголаны и многы грехы имеюща, а скверненое его тело самъ еси видилъ, кацемь бесчестиемь несомъ есть къ гробу. Да сего деля, о святая душе, и азъ самъ тужю и печалью великою одержимъ, плачюся, понеже, возлюблене мои, демономъ есмь смехъ, смраду скареду храмина».

О повести ангелове

Се Божию ангелу глаголющю, рече к нему святыи: «Молю ти ся, друже, да приимеши добру утеху. Понеже неприязнену кончину приялъ есть, да якоже ся есть потщалъ на лихая, такоже да ся ихъ насытить. Ты же, пламянообразне, вели похоти исполнене, и о имени Господа Саваофа вседержителя будеши одержимъ в добрая отселе и въ векы».

В такои же беседе отиде от него ангелъ невидимо. Идущю же по улици, на неиже съ аньгеломъ повести деяше святыи, и видяше единого стояще и повести деюща, ангела бо не видяху, недостоини суще, да глаголаху къ себе сами: «Зрите на боголишь ону, како ся глумить, къ стене повести дея, несмысля». Ринувше же его и отгоняще, глаголаху: «Что то есть, похабе, надшене, еже стоя беседы деяше къ стене?»

Святыи же си словеса слышавъ, еже ти блядяху, помродавъ и молча. И посмиявъся неведенью ихъ, отиде от нихъ и шедъ на покровно место, умолча.

Молитва святого за умершаго

И помянувъ лишена оного, егоже бе видилъ несома къ гробу, и плакася горко, донележе немощи нача, якоже от многа плача опухле ему беаста и оце. Глаголаше же сию молитву къ Господу, плачася: «Неизведомыи и покровныи и страшенъ Богъ Отець, творець и Господь, свершитель бесконечныхъ векъ и изъобретель всякои премудрости и художеству. Нерасудимое рожение, вьлелепие святыя славы, подобныи и единочестьныи Отцю и възлюбленому твоему и вседержителю Духу, родивыися исперва от великаго ума, всегда бывая на лоне родившюму тя, единыи неприкосновенеи Троице и по вочеловечении твоемь. Молю ти ся, избави оного лишенаго тело от поругания смолнаго и серы, приклони утробу свою святую къ молитве худаго твоего раба. Понеже скверненая его душа избавленья не имееть, смерть бо уже заградила есть еже о немь, да молю ти ся прося поне тело его дабы ся избавило от студа того, дабы не отинудь веселитися наченъ о немь, глубныи змеи[719] проклятыи пожерлъ душю его и с теломъ и оскорбится святое твое имя».

Се святому молившюся, Божие просвещенье бысть о немь. Въ ужасти бывъ, себе види пришедша на гробъ лишена того. И се, сниде ангелъ Господень, яко скора молния, держа палицю пламяну в руце своеи и прогоняше нечистыя духы, сущая тамо. И ищезоша, и преста от трыжнения тело, да не згорить смолою и серою.

Се видивъ святыи, благодеть възда Богу, ускорившему на молитву его.

О тати гробномъ

По неколико же днии преставися дщи некого болярина. Беаше же девою, живши житье свое чисто. Закля же отца своего, предъ градомъ сущю селу ихъ, да въ церкви сущеи въ винограде, ту да погребуть.

Да яко же успе, вземше, понесоша ю на то место, где же бе закляла отца своего.

В то же время бе некто гробныи тать, иже отгребая мертвеца, совлачаше с нихъ порты. Да стоя на пути, зряше, кде ю хотя нести и погрести. И уведевъ, где есть погребена девица, умысли и на тои то же створити.

Пригоди же ся мимоити туде святому, Господа деля творящю ему обычаи свои. Да якоже прозря сердецьныма оцима, разуме духомь тщивую мысль лукаваго того. И хотя възбранити его от сего деяния, видяше бо, кака пагуба хощеть ему быти, да изувиро възревъ ему на лице, рече к нему, яко се гневаяся: «Тако глаголеть Духъ, судныи ядущему[720] порты лежащиихъ въ гробехъ: “Уже ти есть не видити солнца, уже ти есть не видити дни, уже ти есть не видити образа человецьска. Затворять бо ся врата дому твоего и боле того не отворятся. И померкнеть день и не просветится въ векы”».

Он же се слышавъ, не разуме, что се глаголеть святыи, и небрегъ ни о комже, поиде.

Святыи же, възревъ рече к нему: «Иди, иди, лишене, укради. Тако ми Исуса, аще створиши, несть ти видити солнца».

Он же разумевъ гораздно, что ему есть реклъ, хвалити его нача, праведника его наричая:[721] «Право боголиши бешена, и ты глаголеши безвестьная и таина от смущения демоньска. Язъ тамо хощю ити, да вижду, что успеють твоя словеса». Святыи же играя, мимоиде.

Вечеру же наставшю, обрете годину лишеникъ и шедъ, отвали камень от гроба и вниде во нь. Да и пьрвое взя саванъ и амафоръ,[722] добра суща и честна велми. Да егда се взя, въсхоте отити.

Ненавистник же человецьскому роду демонъ научи его сняти и срацицю и оставити тело наго, еже и створи. Да егда взя и срацицю, повеленьемь Божиимь, яко дивна есть повесть си, десную свою руку въздвигши мертвая девица, удари его за скрань. И абие ослепосте оци его. И ужасъся, нача трепетати, яко от страха того начаша скрушатися челюсти его и съ зубы и колене его такоже.

Отверъзши же уста своя мертвая девица, тако ему отвеща: «Оканьне и лишене буди, яко Бога ся еси не боялъ, ни ангелъ его. Да поне, яко и ты человекъ еси, да стыдитися бы было тобе видити женьское тело обнажено, то ти бы было досити, еже еси преже взялъ, а срацьку вдалъ бы лишеному моему телу. Нъ немилостивъ человекъ и лютъ на мне ся еси явилъ, да умыслилъ еси створити мя смеху въ второе пришествие всимъ святымъ девамъ. Да се ныня азъ тя устрою, да будеши к тому не кралъ николиже и да увеси, яко есть Богъ живыи Христосъ и яко судъ есть и възданье и по смерти животъ, и весели будуть любящеи Господа».

Се рекши девица въста и въземши срацицю, облачеся и саваномъ огнуся, и мафориемь, и пакы леже с миромь вкупе усну, се рекши, яко: «Ты, Господи, единого на упованье вселил мя еси».

Лишеныи же онъ одва възможе налести стену виноградную и тако изиде. И близъ сущю людьскому пути, пытая рукама стену до стены, и приде въ вратомъ граднымь. И вопрашающимъ вину ослепленья его и како ся ему се есть створило, да тогда инако поведаше, а не яко ся есть створило. Последи же утешився, исповеда все по праву к некому приязни своему. И оттоле нача просити и тако ся нача кормити.

Да другоици седя и ко жрелу своему глаголаше, сваряся: «Проклятъ да будеши, несытыи гортане, яко тебе деля и чрева моего слепоту сию приялъ есмь». И пакы глаголаше: «Иже есть кормитель чреву своему, а не делая, да тои крадеть и добываеться сего».

Поминая же святого, дивляшеся, яко прорече ему все, ели ся ему хотяаше створити.

Мнозе же в ту годину се чюдо слышавше, отвергошася сотонина дела и быша добрии нравомь и деломь.

О князи, емуже мерзяше святець

Иногда пакы играющю блаженому по обычаю своему на иподромии и нечто лихо деющю ему, да людие зряще его, друзии тужаху, а друзии брезгующе проклинаху его, якоже люта беса имеюща, един же некто великых боляръ мимоидыи и видивъ его, съгнусися ему и плюну на нь.

Угодьникъ же Христовъ долго зревъ на нь и разумевъ житье его, рече к нему: «Лукавыи блудниче, церковныи поругателю, не ты ли, творяся, яко “Въ церковь иду на заутренюю”, а идеши Сотоне на заутренюю, безакониче, полунощи въстая. Нъ се уже приспела есть руга твоя, да приимеши, якоже еси и деялъ, утаитися мня страшному оку, пытающему все».

Се же онъ слышавъ, ударивъ конь, отиде, да ся бы не срамилъ. Хартулаи бо беаше плоимомь.[723]

По дни же неколико недугъмъ зломъ разболевся и нача помалу сушитися. И начаша его носити от божъници къ божьници и от лечьца къ лечьцю, и не беаше ему пользя. По малу бо лишенъи поиде въ вечную муку.

Неколи бо нощи сущи, види святець близъ двора его аггела Господня пришедша от запада, иже беаше пламенъ, люте очи имея и держаше палицю велику пламяньну. И приде в домъ лишенаго того, грозяся и гневаяся, раскопати хотяи домъ его. Да егдаже к болному приде, услыша глас свыше глаголюще тако: «Биете поругателя того и содомлянина и блудника и нечестиваго. Бия же его, глаголи ему тако: “Или еще блясти начнеши или с мужьскомъ поломь или с цюжими женами, или на заутренюю поидеши къ Дьяволу?”»

Нача же его бити и глаголати к нему. Да глас беаше слышати клюдящаго и палицныи бои, а биющаго не видити.

Мучим же лишеныи, нача поведати хотя и не хотя, не стыдяся, яко: «Уже не бляду николиже. Да помилуите мене».

Тако же мучимъ три дни и 3 нощи и глаголя, яко «не бляду еще», душа своея не испустилъ беаше.

Се же, дружино моя, написахъ, слышалъ у блаженаго Андреа, на ползу и боязнь душамъ нашимъ, да быхомъ ся блюли, како ходяще на семъ свете. Ничтоже бо не может ся Бога утаити, ни святымъ его.

Въспросих же святаго: «Како или кымь образомь творяше грехъ?»

Да отвеща ми, рече, яко: «Имелъ есть скопца два, с нима же и блядяше. Ти бо ходяще, купляху ему обедъ, ходяще и семо и онамо, искаху ему ово девица, ово мужатица и нечестивыя жены. Да к тому вся печаль ему беаше о техъ, преже бо куръ въстая, хожаше к нимъ.

Множицею въпрашаше его своя жена, кде ходить в таку годину. Он же глаголаше, яко: “Въ церковъ хожю”.

Ходя же, и первое творяше дьяволе дело, потом же осквернився, смрадомъ воняя, хожаше въ церковъ.

Мнози же видяще его въстающа рано, глаголаху, яко: “Святъ человекъ сеи есть”. А онъ беаше потаенъ дьяволъ. Темъже и Богови велми мерзять творящеи тако же. Не гонатъ бо ему, еже есть грешникъ, нъ и славу собе святьца творить».

О видиньи святыя Богородици Вълахернахъ

Неусыпающи службе бывающи въ святеи церкви сущии Влахернах,[724] иде блаженыи Андреи тамо же, обычая дея своя. Беаше же Епифанъ и отрокъ его единъ с нимъ. Да стояху другоици до полунощи, а другоици до света.

Часу же нощному сущю 4-му,[725] узри блаженыи Андреи святую Богородицю очивесть, вельми сущю высоку, пришедшю цьсарьскыми враты, страшнами слугами, в нихже беаше честныи Предтеча[726] и Громныи Сынъ,[727] обаполу держащю ю. И инеи святци мнозе в белахъ ризахъ идяху предъ нею, а друзеи по неи с песними духовными.

Да егдаже приде близъ амбона, приде святець къ Епифанови и рече: «Видиши ли Госпожю всего мира и цьсарицю?»

Он же рече: «Вижю, отче мои».

И сима зрящима, приклоньши колени, на многы часы молитися нача, слезами кропящи боговидное свое лице. По молитве приде къ олтарю, молящися о стоящихъ людеи тамо.

Да егда ся отмоли, мафоръ[728] ея, яко молниино видиние имея, еже на пречистемь ея версе лежаще, отвивши от себе и пречистыма своима рукама вземьши, страшьно же и велико суще, верху всех людеи простре стоящихъ ту. Еже на многы часы видисте святца верху люди прострето суще и сияя, яко же иликтръ,[729] славу Божию. Да донележе беаше тамо святая Богородица, видисте и та, а понележе отиде, боле того не видисте, взяла бо будеть со собою, а благодеть оставила есть сущимъ тамо.[730]

ПЕРЕВОД

ЭТА КНИГА — О ЖИТИИ И ЖИЗНИ СВЯТОГО И БЛАЖЕННОГО ОТЦА НАШЕГО АНДРЕЯ, ХРИСТА РАДИ ЮРОДИВОГО, И СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО ЕПИФАНИЯ, ПАТРИАРХА КОНСТАНТИНОПОЛЬСКОГО

Слово первое. Как он стал юродивым

О жизни богоугодной и непорочном житии добронравного мужа, дорогие мои, хочу я вам поведать, и потому прошу вас выслушать мой рассказ со вниманием. Ибо повесть эта как бы источает медвяное благоухание, сладкий и дивный елей. Поэтому приготовьтесь всей душой насладиться ею, и это еще более подвигнет меня приступить к началу этой повести и открыть перед вами духовное величие этого мужа. Вот начало рассказа о нем.

В царствование христолюбивого императора Льва Великого жил в Константинополе некий муж по имени Феогност, которому благоверный император пожаловал титул протоспафария и назначил предводителем восточных областей.

Муж сей, имевший многочисленную челядь, купил после этого еще много новых рабов, среди которых был и тот, о ком мы теперь смиренно ведем рассказ. Был он родом славянин.

Когда господин купил его вместе с остальными, он был по виду моложе всех и весьма красив, поэтому господин пожалел его и решил взять его в личное услужение. Тотчас отдал он его, не умевшего еще говорить по-гречески, учиться Святому писанию.

Благодаря ясному уму отрок вскоре обучился Псалтири и счету и всему, чему учил его учитель, так что учитель дивился быстроте его успехов. Никто не предполагал в нем славянина, ибо был он пригож лицом, наделен духовным разумом, физической силой и умел красиво писать.

Поэтому господин стал поручать ему выполнение секретарских обязанностей. Он выполнял эту работу со всем прилежанием и тщательностью, за что был любим господином и госпожой и всеми домочадцами.

Феогност оказывал ему большую честь и одаривал своими одеждами, ибо видел, как усердно тот заботится о его имении, так что видевшие его говаривали: «Раб одет лучше своего господина».

Он часто ходил по церквам и любил читать священные книги, особенно мучения святых и жития святых отцов, и сердце его горело желанием уподо-биться им. И в душе он решил начать праведную жизнь. Таким образом стал служить Богу.

Однажды ночью он встал с постели помолиться, следуя сказавшему: «В полночь встал я исповедаться Тебе». Ненавидя его доброе побуждение, злобный Дьявол, придя, начал громко стучать в двери дома, где находился юноша. Сильно испугавшись, юноша прервал молитву и поспешно лег в постель и укрылся своей козичиной. Увидев это, Сатана возрадовался и сказал как бы своему собрату: «Посмотри на этого. Недавно еще тощую похлебку ел, а туда же готовится бороться с нами». И сказав это, исчез.

После такого испуга блаженный крепко уснул. Во сне он увидел, будто находится словно в каком-то театре. И на одной стороне было огромное множество эфиопов, а на другой стороне — множество белоризцев и других святых мужей. И между обеими сторонами идет спор о состязании в беге и борьбе. Эфиопы, имея на своей стороне некоего черного великана, вопрошают у собравшихся белоризцев, нет ли среди них такого, который состязался бы в беге или вступил в единоборство с этим черным. Ибо, говорили они, он со многими боролся и никто и нигде не может ему противостоять. Ибо это был тысяцкий несытого сатанинского легиона.

И пока они так похвалялись, и блаженный там стоял и слушал, а белоризцы не знали, что отвечать, спустился с высоты прекрасный юноша, держа в руке три венца. Один из них был украшен чистым золотом и драгоценными камнями, а второй сиял крупным дорогим жемчугом, а третий, самый большой, был сплетен из всевозможных красных и белых цветов и неувядающих ветвей Божьего рая. Они испускали такое благоухание, что ум человеческий не в состоянии выразить.

Видя это, Андрей стал тужить и терзаться, как бы ему заполучить хотя бы один из этих венцов. И, подойдя к тому, который был в обличье юноши, сказал ему: «Христа ради, продаешь ли их? Если я не смогу их купить, подожди немного, я схожу к моему господину, и он даст тебе столько золота, сколько пожелаешь».

Юноша ответил ему с улыбкой: «Поверь мне, дорогой мой, что если даже ты принесешь мне золото всего мира, я не отдам тебе ни единого из этих цветков — ни тебе, ни кому другому, ни твоему мнимому господину. Ибо эти венцы не принадлежат этому суетному миру, как тебе кажется, это венцы Христовы из небесных сокровищниц, которыми венчаются те, кто побеждает этих черных. И если ты хочешь получить не один только, но все три, то иди и борись с этим черным эфиопом. И если победишь его, то не только эти, но и другие, лучше этих, какие только пожелаешь, получишь от меня».

Услышав это, Андрей воодушевился и сказал ему: «Поверь мне, что я сделаю, как ты сказал. Только научи меня его уловкам».

И говорит ему юноша: «А ты разве не знаком с его уловками? Ведь грозные и страшные эфиопы немощны. Не бойся же его огромного роста и страшного вида. Он, как гнилое растение, гнил и немощен».

Укрепив такими словами молодца, прекрасный юноша обхватил его, как бы намереваясь бороться с ним, и стал учить, как ему противостоять эфиопу. И сказал ему на ухо: «Когда он схватит тебя и начнет тебя кружить — ибо я знаю это — ты не бойся, а зацепи его ногу — и узришь славу Божью».

И тотчас вышел блаженный на борьбу и крикнул громким голосом: «Иди сюда, черномазый, поборемся с тобой!» Эфиоп подошел, грозно сопя и хрипя, схватил Андрея и начал его кружить и кружил долго. И стали эфиопы хлопать в ладоши, а белоризцы побледнели, думая, что сейчас ударит его черный о землю, так что у него глаза выскочат. Андрей же, кружась вокруг эфиопа, изловчившись, зацепил его ногу. И демон, падая, ударился лбом о камень и стал вопить.

Обрадовались и захлопали в ладоши белоризцы. И, подняв праведника на руки, стали целовать его лицо, умащая его духовным елеем. Тогда все черные разошлись посрамленные. А прекрасный юноша отдал ему честные венцы и, поцеловав его, сказал: «Иди с добром. Отныне ты наш друг и брат. Устремись на добрый подвиг, наг будь и юродив меня ради и великого блага удостоишься в день царствия моего».

Услышав это, блаженный пробудился от глубокого этого сна и подивился случившемуся с ним, потому что на губах своих он ощущал благовония; и лицо его благоухало как бы божественным благоуханием, <источник которого был>невидим.

Наутро он пришел ко мне недостойному и, решившись, рассказал мне о бывшем ему видении. И, выслушав его, я подивился его видению. Посовещавшись, мы решили, что ему нужно отныне преобразиться и представиться умалишенным и бесноватым ради того, который сказал ему: «Будь юродивым меня ради и великого блага удостоишься в день царствия моего».

Иначе он не мог бы уйти от своего земного господина, ибо никому не хочется отпускать своего холопа на волю, тем более на Божье дело, ибо дьявол ревностно старается помешать этому.

На другую ночь, поднявшись в полночь, Андрей помолился и, окончив молитву, взял нож и пошел к колодцу, который был возле спальни его хозяина. И сняв с себя одежду, которая была на нем, начал ее резать на куски. И притворяясь бесноватым, стал произносить бессвязные речи и бессмысленно бормотать, как делают умалишенные.

Хозяин его, проснувшись, подивился всему этому, тем более, что была полночь. Но поразмыслив, решил что это колодезный дух вылез из колодца и дохнул на первого встречного, и им оказался Андрей. И он промолчал до утра.

На рассвете повар пошел набрать воды и, увидев случившееся с Андреем, удивился. Оставив ведро, он пошел и рассказал хозяину, певшему на заутрени. Услышав это, хозяин удивился, что Андрей, как сказал <повар>, впал в безумие и, разодрав одежды, сидит на колодезном устье. Он вышел с женой и всеми домочадцами, и, увидев его в безумии, они горько плакали и сокрушались, думая, что он вправду стал жертвой нечистого духа. Господин его был весьма опечален этой напастью и, не зная, чем ему помочь, велел отвести его в церковь святой мученицы Анастасии, которую построил благоверный Лев Мясник, и там посадить его в оковы, и послал много сребреников церковному служителю на его содержание и кормление.

Весь день напролет праведник представлялся безумным и разговаривал, как юродивый, А ночью он заплакал от всего сердца, кланяясь и молясь мученице Христовой, чтобы она явилась ему и, если он достоин, чтобы сказала ему, угоден ли начатый им подвиг.

Когда он перестал плакать и молиться, он вскоре увидел, как в видимом образе пришли пять жен и с ними впереди почтенный старец. Они стали обходить лежавших там больных, посещая одного за другим. Пройдя всех, подошли и к Андрею, сначала остановился старец, а рядом с ним святые жены. Пристально глядя на него, старец ласково улыбнулся ему, что-то доброе замышляя. И сказал, как бы в шутку, обращаясь к пятой жене, которая сияла ярче всех: «Госпожа Анастасия, что же ты здесь не врачуешь?»

Она отвечала ему: «Господин учитель, здесь другой врачевал, и никто больше ему не нужен. Ибо тот сказал ему: “Будь юродивым меня ради и много добра стяжаешь в день царствия моего”. И после такого врача он не нуждается в исцелении. Он уже научился этому ремеслу и не оставит его до последнего своего дыхания, и будет сосуд богоизбранный, святой и возлюбленный Духом».

Старец произнес: «Я знал это, госпожа, и лишь шутя спросил тебя».

Так они говорили в присутствии Андрея, потом, оставив его с миром, они вошли внутрь церкви поклониться. И после этого он не видел никого из них ни выходящими, ни входящими, пока не застучал в било служитель. Пораженный увиденным, преподобный восславил Бога и поблагодарил святую мученицу за то, что она поспешила на его молитву.

Целый день он просидел в оковах, не принимая пищи и произнося непотребные слова. Когда же настала ночь и он, дождавшись полуночи, по обыкновению, стал молиться в тайном храме своего сердца, вознося молитвы и мольбы Богу и святой мученице, пришел к нему во плоти дьявол со множеством бесов, держа секиру, а бесы несли ножи, дубины, колья, мечи, копья и цепи. Это был тысяцкий демонского войска, и потому многие бесы пришли с ним, чтобы погубить блаженного.

И еще издалека зарычал гнилой старец <ибо он явился в образе старого черта> и бросился на святого, намереваясь убить его секирой, которую держал в руках. И все демоны, которые были с ним, бросились на него, желая его зарезать. Он же воздел руки и со слезами возопил к Господу: «Не предай зверям душу мою, верующую в тебя!» И еще сказал: «Святой апостол Иоанн Богослов, помоги мне!»

И тотчас раздался гром, словно в небесах, и крики многих людей. И явился старец с большими глазами, слегка возлысый, с лицом, сияющим светлее солнца, и с ним многочисленная свита. И грозно сказал он пришедшим с ним: «Затворите врата, чтобы никто не убежал». И те, которых было больше, чем бесов, немедленно исполнили это. И когда все бесы были пойманы, один из них тайком сказал другому: «Будь проклят тот час, когда мы соблазнились на это дело. Ибо Иоанн суров и намерен тяжко покарать нас».

Честной старец приказал своим спутникам снять железную цепь с шеи Андрея. И, выйдя за церковные врата, произнес: «Ведите мне их по одному». И привели первого и распростерли на земле. И апостол, взяв железную цепь, сложил ее втрое и ударил его раз сто. И вопил бес, словно человек: «Помилуй меня!»

Потом распростерли на земле другого демона, и тот был так же бит.

Слыша, как они вопят «Помилуй нас!», Андрей невольно начал смеяться. Ему казалось, что эфиопы, как люди, пойманы и их по-настоящему избивают. Распростерли и третьего, и тот столько же претерпел. Ибо Бог наносил им нешуточные удары, чувствительные для их естества. Избивая их всех по очереди, бьющие говорили избитым и отпущенным: «Идите и покажитесь отцу своему Сатане, любо ли ему это будет?»

И когда те разошлись, исчезли и все белоризцы. Благообразный же старец пришел к рабу Божию и, возложив оковы на его шею, сказал, шутя: «Видишь, как я поспешил к тебе на помощь. Ибо я весьма пекусь о тебе, потому что Бог повелел мне опекать тебя и заботиться о том, что более всего служит твоему спасению. Претерпи это, и будешь во всем искушен. Ибо вскоре наступит час, когда ты будешь отпущен и сможешь ходить свободно, где тебе заблагорассудится».

Андрей спросил: «Кто ты, мой господин? Я тебе не знаю».

Старец ответил: «Я тот, кто возлежал на честной и животворящей перси Господа нашего Исуса Христа». И сказав это, исчез из виду, словно превратившись в молнию.

Дивился блаженный Андрей и горячо прославлял милость Бога, помогающего ему в словах и делах, избавившего его от нечистой силы, ополчившейся против него. И молвил про себя: «Господи Исусе Христе, велика и непостижима сила твоя и безгранично милосердие твое, коль ты ко мне смиренному благоволишь и заботишься обо мне, являя мне дивное чудо. Сохрани и далее меня на пути истины твоей и сделай меня достойным обрести твою благодать. Вышний, великая сила, грозный, не оставляй нас».

Пока он молился, настала ночь, и задремав, увидел он себя во сне в царских палатах. Когда он там находился, позвал его царь к себе. И когда он пришел и стал перед ним, спросил его царь: «Хочешь ли ты всей душой работать для меня, и я сделаю тебя одним из почитаемых в моих палатах?» Андрей ответил: «Кто же отказывается от блага? Я бы очень хотел этого».

Сказал царь: «Если хочешь, прими пищу моего служения». И с этими словами он подал ему нечто похожее на снег. Взяв, Андрей съел ее. Было так сладко, что подобной сласти ум человеческий не в состоянии сравнить ни с чем. Но ее было мало, и съев, Андрей стал про себя молить, чтобы ему дали еще того же. «Ибо, — говорил он, — когда я ел, мне казалось, что с миром Божьим сравнима эта сласть».

И опять дал ему небольшой кусок чего-то, похожего на кидонат. И сказал ему: «Возьми и съешь». Андрей, взяв, съел. Это было жгучее и горькое, горьче полыни, так что ему стала противна и предыдущая сладкая добрая снедь.

Царь, видя его отвращение, сказал ему: «Видишь, как не смог ты воспринять этого горького вкушения, означающего служение мне? Пища, которую я тебе дал, — это узкий и скорбный путь, ведущий тех, кто хочет войти во врата царства моего».

Блаженный сказал: «Горька эта пища, владыка. Кто же способен вкушать ее и служить тебе?»

Отвечал царь: «Смысл горького ты понял, а сладкого понял ли? Не дал ли я тебе сначала сладкое, и потом горькое?»

Сказал он: «Да, владыка. Но только о горьком сказал ты рабу твоему, что это образ скорбного пути».

Сказал царь: «Нет, путь лежит посередине между сладким и горьким. И в горьком воплощено вкушение мучений и страданий, которые тебе предстоит принять ради меня, а в сладком и лучшем обретается прохлада, покой и утешение страждущим меня ради. От моей благодати не исходит одно только горькое или одно только сладкое, но порой одно, порой другое, перемежаясь и чередуясь. И если ты желаешь трудиться для меня, скажи мне, чтобы я знал».

Сказал Андрей: «Дай мне еще раз отведать того же, я попробую и скажу». И он опять дал ему горькое, а потом сладкое. Страдая от горечи, Андрей сказал: «Не могу я служить тебе, питаясь этим. Пища эта горька и тяжела».

Царь улыбнулся и вынул из пазухи своей нечто другое, с виду словно огонь, источающее благоухание и украшенное цветами. И сказал ему: «Возьми, съешь и забудешь все, что видел и слышал». Он же, взяв, вкусил и простоял долго в забытьи от этой сладости и от огромной радости и от великого благоухания и славы. А придя в себя, упал в ноги великому царю тому и взмолился со словами: «Помилуй меня, владыка добрый, и не отвергни отныне меня от служения тебе. Ибо уразумел я воистину, что весьма сладок путь твоего служения, и вне его не поклоню своей головы ни перед кем».

И тот ответил ему: «Это ли вкушение тебя удивило? Поверь мне, что среди моего добра это наименьшее. Но если ты меня успокоишь, все мое твое будет и ты будешь мне другом и причастишься святого царства моего и наследник мой будешь». И сказав это, словно на подвиг его послал. И тотчас Андрей пробудился.

Все это блаженный сохранил в своем сердце и дивился, говоря: «Что бы это могло быть?»

По истечении четырех месяцев его пребывания в церкви святой Анастасии, церковные слуги, видя, что он не выздоравливает, но, напротив, ему становится хуже, сообщили о нем его господину. Услышав это, Феогност отказался от него, как от безумного и бесноватого, и велел, сняв с него оковы, отпустить на свободу. И сняв с него оковы, церковные служители отпустили его. Видя, что задуманное им сбывается, Андрей прославил Бога, устроившего так, чтобы сбылась воля его.

Начало жития его

С того времени он начал бегать и резвиться на улицах, следуя примеру своего предшественника Симеона Юродивого <...> и бродил целый день без еды и без отдыха. Когда же наступал вечер, он либо не спал, если ему было не угодно спать, а ходил по городским улицам и в душе молился и так всю ночь бодрствовал, а наутро почивал; либо, когда ему не было угодно ходить в ночи, искал на улице место, где лежат собаки, и прогнав пса, ложился на его место и почивал, словно на постели, — наг, убог, нищ, не имея ни рогожи, ни платья, ни власяницы или хотя бы куска материи. Вместо всего этого имел он на себе, как прежде было сказано, единственное суконце, в нем и ходил.

Вставая утром, он говорил себе: «Ну вот, презренный юродивый Андрей, наспался пес с псами всю ночь на приволье. Пойдем дальше работать, ибо приближается смерть. И пусть никто не соблазнит тебя, ибо в час смерти никто тебе не поможет. Ибо каждый человек плод своего труда принимает в час исхода этой жизни. Пойдем же поскорее, несчастный, поругаемый людьми в этом мире, и удостоимся похвалы и славы у небесного Царя и Бога».

Говоря это, стремился честный человек, по слову великого апостола Павла, простираться вперед, забывая заднее. Смотря на него, люди говорили: «Вот новый бесноватый». Другие говорили: «Не стоит земля без юродивого». А иные толкали его и в шею били, и с презрением плевали в лицо.

Терпеливо снося все это, голодный, жаждущий, умирая от холода, опаляемый зноем и терпя обиды, он оставался неуязвимым. И такую молитву носил он в тайном храме сердца своего, что, когда он шептал ее, она была далеко слышна. И как из бурлящего котла при бурном кипении исходит густой пар, так и из его уст исходил пар Святого Духа, так что некоторые видевшие его говорили: «Это сидящий в нем демон, это он извергает этот пар». А другие говорили: «Нет, это сердце его, гневаясь от присутствия бесовского духа, так дышит». Но это было не так, это являла себя непрестанная богоугодная молитва. Так что, как раньше несведующие считали пьяным всякого говорящего на другом языке, так и здесь об этом славном думали.

О блудницах

Однажды он проходил, играя, мимо блудилища. Одна из блудниц, видя юродивого, схватила его за край ветхой одежды, которая была на нем, и втащила его внутрь. Истинный насмешник над Сатаной уступил и вошел вместе с ней. И когда вошел в блудилище, вокруг него собрались и другие блудницы и, потешаясь над ним, спрашивали: «Как это тебя угораздило?» Праведник же только усмехался, ничего не отвечая. Толкая его, они пытались заставить его сотворить скверный блуд, лаская тайные его уды. Иные, лобзая, искушали целомудренного, стремясь склонить к сраму. Другие говорили: «Соблуди с нами, юродивый, и насыти свою духовную похоть».

Но дивное чудо явил он. Ввергая его в столь сильный соблазн, они нисколько не смогли подвигнуть его к желанию смердящего этого недуга.

Тогда они оставили свои намерения со словами: «Либо он мертвец, либо бревно бесчувственное, либо камень лежачий: сколько ни распаляем мы его на похоть, ничего у нас не выходит».

Одна из них сказала: «Удивляюсь я вашему неразумию и возмущению. Он ведь юродив и бесноват, голоден и холоден, и негде ему голову приклонить — откуда взяться у него похоти? Оставьте его, пусть себе безумствует».

Праведник же увидел блудного беса, стоящего среди блудниц, внешне он был похож на эфиопа, губаст, на голове вместо волос конский навоз, смешанный с золой. А глаза его были словно лисьи; ветхое тряпье покрывало его плечи. И исходил от него такой зловонный запах нечистот, что, не выдержав этого тяжкого смрада, блаженный начал часто плеваться и закрыл одеждой свой нос.

Видя, что Андрей гнушается блуда, разъярился блудный бес и завопил: «Люди меня лелеют, словно мед сладкий, на сердце своем, а этот глумится над всем миром, брезгуя мною, плюет на меня. Да сам ты благой ли цели ради стал юродивым, а не для того ли, чтобы таким образом уклониться от земных трудов?»

Блаженный видел его наяву, блудницы же только голос беса слышали, но никого не видели. Сидя среди них, блаженный смеялся над зловонным и безобразным бесом. Увидев, что он смеется, они сказали: «Поглядите, как он со своим демоном смеется». А одна из них сказала: «У него хорошая одежда. Давайте возьмем ее и продадим, и у нас будет сегодня питье». Быстро поднявшись, они раздели его, оставив нагим, а одежду продали за сребреники и разделили, каждой досталось по два медяка.

Старшая сказала остальным: «Давайте не отпустим его нагим, а дадим ему хотя бы ветхую рогожу». Принесли рогожу и, сделав прорезь в середине ее, возложили на шею его вместо одежды и прогнали его из дома.

И выйдя на улицу, он начал бегать, юродствуя. Видевшие его, смеясь над ним, говорили: «Хорошая попона лежит на твоем осле, юродивый». Он же отвечал: «Воистину это вы юродивые, я ношу добрую одежду. Ибо Господин мой сделал меня патрикием».

Некоторые христолюбцы сами давали ему медяки, хотя он не просил. Ибо Христос заботился о нем. И сколько бы ему ни давали, он принимал. Иногда приходилось до двадцати, иной раз тридцать и более медяков в день. И высматривал укромное место, где собирались нищие, и шел к ним с медяками в руках, притворяясь блаженным, чтобы они не разгадали его замысла, и, присев, начинал играть медяками. И когда кто-нибудь из нищих пытался отнять их у него, он давал ему затрещину. Видя это, остальные нищие шли на него с палками, желая отомстить за товарища. Используя это как повод для бегства, бросив медяки, он убегал от них. Тогда они присваивали себе его медяки.

Видение богатого покойника

Однажды, когда Андрей шел на духовное свое дело, отойдя немного, он увидел вдалеке, как навстречу ему несут покойника. Это был знатный, очень богатый человек.

Великое множество народа шло за гробом. Слышалось громкое пение идущнх со многими свечами и кадильницами. Стенания и громкие вопли испускали его близкие.

Видя, что происходит над покойником, святой остановился и на долгое время впал в забытье. И увидел: перед свечами идет множество черных демонов, кричащих, заглушая певцов: «Горе ему! Горе ему!» И все, что они кадили, смердело нечистотами, и они несли какие-то мешки и рассыпали попеременно пепел и золу. И все это множество, приплясывая на ходу и нагло смеясь, подобно бесстыжим блудницам, то лаяло по-собачьи, то по-свински визжало. И был для них мертвец предметом веселья и радости. И одни из них шли рядом с телом, кропя лицо покойника нечистотами и навозной жижей, а другие, летая по воздуху, вились около одра.

Нестерпимый смрад исходил из одра и от тела того грешника, как бывает, когда выгребают отхожие места и расплескивают вокруг навозную жижу и раскидывают смрадные нечистоты. И иные клали на его лицо собачий кал и жир морского пса и прочие зловония, другие же, идя следом, плясали, хлопая в ладоши и ужасно топая ногами, смеясь и издеваясь невидимо над поющими, и приговаривая: «Не дай Бог и никому из вас видеть свет, жалкие христиане, поющие над псом “со святыми упокой душу его” и называющие рабом Божьим того, который чинил всякое зло».

И вот страшное видение святого. Взглянул он и видит: князь нечистых бесов с разъяренным взором, наводящим ужас на смотрящих, держа в руках своих огонь, серу и смолу, идет к гробу того несчастного, чтобы опозорить его тело и сжечь огнем, что и произошло по погребении.

И когда покойника проносили мимо, взглянул Андрей и увидел: вослед идет красивый юноша и плачет, одержимый печалью. И рыдая, проходит мимо святого.

Полагая, что он и вправду юноша и <один> из родственников умершего, потому и плачет так, и словно забыв про тайные дела Господа, он протянул свою руку и, коснувшись плачущего юноши, обратился к нему со словами: «Заклинаю тебя Богом неба и земли, в чем причина твоего плача и почему ты такие слезы льешь? Никогда мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так плакал по мертвецу; скажи мне, пожалуйста, почему ты это делаешь?»

Отвечал ему ангел: «Причина моего плача в том, что того, кого сейчас хоронят, кого ты видел, дьявол взял себе. Он и есть причина моего плача и печали, и потеряв его, плачу».

Сказал ему святой: «Скажи мне, друг мой милый — ибо я понял, кто ты — каковы были его грехи?»

И ответил ему ангел: «Поскольку ты, Андрей, и сам Божий избранник и поскольку тебе позволено это знать, внемли и услышь. Ибо ныне твоя прекрасная душа чиста и светла, и я, словно чистое золото увидев, немного утешился в своей печали. Это был знатный муж у императора, но был он при жизни грешник и очень злой человек. Во всем он был блудник и прелюбодей и мужеложец, коварен и немилосерден, кичлив и гордец, и сребролюбец, и лжив, и человеконенавистлив, злопамятен и мздоимец, и клятвопреступник, бедных своих слуг морил голодом, и побоями, и наготой, оставляя их без одежды и без обуви в холодные дни; многих же, палкой забив, закопал в конюшне. И так распалялся он гнусной и богопротивной похотью к отрокам и скопцам, что осквернил до трехсот душ этим мерзким и отвратительным грехом. Но вот, друг мой в Господе, пришла на него жатва, и смерть, придя, застала его без покаяния, погрязшего во многих неописуемых грехах, а скверное его тело, ты сам видел, с каким бесчестием несут к могиле. И потому, о святая душа, и я тужу и в великой печали плачу, ибо, возлюбленный мой, я стал посмешищем демонам и вместилищем гнусного смрада».

О рассказе ангела

Когда ангел закончил, святой сказал ему. «Прошу тебя, друг мой, успокойся. Он заслужил скверную кончину: он стремился ко злу и теперь насытился им. Ты же, огнеподобный, исполненный услады, во имя Господа Саваофа вседержителя будешь пребывать во благе отныне и во веки».

После этих слов ангел невидимо улетел. Прохожие, шедшие по улице, на которой святой разговаривал с ангелом, и видя, что он стоит и разговаривает сам с собой — ибо ангела они не видели, будучи недостойны — говорили друг другу: «Взгляните на этого юродивого, как он дурачится, бессмысленно разговаривая со стеной». И толкая его и отгоняя, говорили: «Что это ты вздумал, дурак, бесноватый, стоишь и со стеной разговариваешь?»

Святой же, слыша, что они болтают, улыбнулся и ничего не сказал. И посмеявшись их неведению, отошел от них и, придя в укромное место, предался молчанию.

Молитва святого за умершего

И вспомнив о том несчастном, которого несли к могиле, стал горько плакать, пока не изнемог и глаза у него не опухли от долгого плача. И в слезах он произносил такую молитву к Господу: «Неисповедимый и невидимый и страшный Бог Отец, творец и владыка, создатель бесконечных веков и начало всякой мудрости и знания! Непостижимое рождение, великолепие святой славы, подобный и равночтимый с Отцом и возлюбленным твоим и вседержителем Духом, родившийся искони от великого ума, всегда оставаясь в лоне родившего тебя, один из нераздельной Троицы и по твоем вочеловечении! Прошу тебя, избави тело того несчастного от поругания смолой и серой, приклони утробу свою святую к молитве ничтожного твоего раба. Поскольку оскверненной его душе нет избавления, ибо смерть закрыла для него все, прошу тебя и молю, чтобы хотя бы тело его избавилось от такого позора, чтобы не до конца порадовался добыче проклятый глубинный змей и не поглотил душу его вместе с телом, оскорбляя святое твое имя».

И пока святой молился, на него снизошло озарение. И впав в экстаз, увидел себя пришедшим на могилу того несчастного. И вот спустился с небес ангел Господний, словно быстрая молния, держа в руке огненный жезл и прогоняя находившихся там нечистых духов. И они исчезли, и было прекращено поругание тела сожжением в смоле и сере.

Видя это, святой вознес благодарность Богу, исполнившему его молитву.

О могильном воре

Спустя несколько дней преставилась дочь одного вельможи. А была она девицей, жившей жизнь свою в чистоте. Умирая, она просила своего отца, чтобы ее похоронили в их загородном имении в часовне посреди сада.

И когда она скончалась, ее понесли хоронить на то место, которое она при жизни указала своему отцу.

В то время был один могильный вор, который, разрывая могилы, снимал с мертвецов одежды. И стоя на пути, он наблюдал, куда ее собираются нести и хоронить. И узнав, где она похоронена, задумал и с ней сотворить то же.

Случилось же проходить мимо святому, совершавшему Христа ради свои дела. И словно провидев сердечным взором, он постиг духом подлый умысел этого нечестивца. И желая отвратить его от этого деяния, ибо он знал, какое наказание тому уготовано, и грозно посмотрев ему в лицо, сказал ему с гневом: «Так говорит Дух, судящий похитителей одежд лежащих в гробах: “Не видеть тебе больше солнца, не видеть больше дня, не видеть больше человеческого лица. Ибо затворятся врата дома твоего и более никогда не отворятся. И померкнет день и вовеки не рассветет”».

Тот же, услышав это, не понял, о чем говорит святой и, ни о чем не беспокоясь, отошел прочь.

Святой же, посмотрев на него, сказал: «Иди, иди, кради, безумец. Клянусь Исусом, если сотворишь это, не видеть тебе солнца».

Тот же, вполне уразумев, что сказал ему <Андрей>, стал хвалить его, называя праведником <и говоря>: «Право, несчастный бесноватый, и ты по дьявольскому наущению говоришь о неизвестном и тайном. Я <нарочно> пойду туда, чтобы увидеть, исполнятся ли твои слова». Святой же, юродствуя, продолжил свой путь.

Когда настал вечер, безумец выбрал час и, придя к могиле, отвалил камень и вошел внутрь. И сначала взял саван и накидку, которые были красивы и драгоценны. И взяв это, хотел уйти.

Но ненавистник человеческого рода демон подсказал ему снять и сорочку и оставить тело нагим, что он и сотворил. И когда он взял сорочку, по воле Божьей — ибо удивительна повесть эта — мертвая девица, подняв свою правую руку, ударила его по щеке. И тотчас его глаза ослепли. И ужаснувшись, он затрепетал так, что от страха стали стучать его челюсти и колени.

И отверзнув свои уста, мертвая девица так сказала ему: «Будь несчастен и убог за то, что не побоялся ни Бога, ни ангелов его. И хотя бы ты, как человек, постыдился видеть женское тело обнаженным и удовольствовался бы тем, что ты взял сначала, а сорочку оставил бы моему несчастному телу. Но ты поступил бесчеловечно и жестоко и задумал сделать меня посмешищем перед всеми святыми девами в день второго пришествия. Но нынче я тебя проучу, чтобы ты никогда больше не крал и чтобы ты понял, что Христос — живой Бог, и что будет суд и воздаяние и жизнь после смерти, и веселы будут любящие Господа».

Сказав это, девица встала и, взяв сорочку, облачилась и завернулась в саван и накидку, и вновь легла и уснула с миром, сказав: «На тебя единственного, Господи, мое упование».

Несчастный же тот едва сумел найти садовую стену и так вышел. И поскольку поблизости была дорога, он, идя наощупь от стены до стены, пришел так к городским вратам. И спрашивавшим о причине его слепоты и о том, как это с ним произошло, он поначалу сказал нечто другое, а не то, как было на самом деле. Но потом, успокоившись, рассказал всю правду своему другу. И с тех пор начал просить милостыню и тем стал кормиться.

И порой, сидя и обращаясь к своей глотке, ругался: «Будь ты проклята, несытая гортань за то, что из-за тебя и чрева моего я принял слепоту». И еще говорил: «Тот, кто чревоугодничает и не работает, тот крадет и получает по заслугам».

Вспоминая же святого, дивился, как тот ему предсказал все, что с ним должно было произойти.

Многие же в то время, слыша об этом чуде, отвергались сатанинских дел и были добры нравом и делом.

О вельможе, которому был противен святой

Когда блаженный время от времени глумился по своему обыкновению на ипподроме и творил нечто непотребное, и люди, видевшие его, одни скорбели, другие же, брезгая, проклинали его, как одержимого злым бесом, один из вельмож, проезжая мимо, увидев его, в отвращении на него плюнул.

Угодник же Христов, посмотрев на него долгим взглядом и прозрев его жизнь, сказал ему: «Лукавый блудник, насмешник над церковью, не ты ли, вставая ночью и прикидываясь, что направляешься в церковь к заутрени, ходишь, нечестивец, к Сатане на заутреню. Но вот уже пришло возмездие тебе, и получишь по делам твоим, которые ты совершал, надеясь укрыться от страшного всевидящего ока».

Услышав это, вельможа ударил коня и ускакал, чтобы не срамиться. Ибо он был морской хартуларий.

Спустя несколько дней он разболелся тяжелым недугом и постепенно начал чахнуть. И стали его носить из церкви к церкви, от врача к врачу, и не было ему облегчения. И вскоре он отправился на вечную муку.

Однажды ночью святой увидел у двора этого вельможи огнеподобного ангела Господня, прилетевшего с запада, который смотрел грозным взглядом и держал в руках большой огненный жезл. И он вошел в дом того несчастного, грозясь и гневаясь и намереваясь разрушить дом его до основания. И когда вошел к больному, свыше раздался голос, говорящий: «Бей этого хулителя, содомлянина, блудника и нечестивца. И, бия, наказывай ему: “Будешь еще блудить с мужским полом и с чужими женами? Будешь ходить на заутреню к Дьяволу?”»

И стал <ангел> бить его и наказывать ему. И был слышен голос ангела и звуки ударов, а бьющего не видно.

В мучениях несчастный волей-неволей, не стыдясь, взмолился: «Больше никогда не буду блудить! Помилуйте меня!»

Так мучимый три дня и три ночи и повторяя: «Больше не буду блудить!», — он испустил дух.

Это, друзья мои, я слышал от блаженного Андрея и записал для пользы и в назидание душам нашим, чтобы соблюдали себя в чистоте, ходя по этому свету. Ибо ничто не может утаиться от Бога и его святых.

И спросил я святого: «Как и каким образом несчастный грешил?»

И, отвечая мне, он сказал: «У него было два скопца, с которыми он и блудил. И они покупали ему обед и, расхаживая по городу, подыскивали ему то девиц, то замужних женщин, то блудниц. И все мысли его были заняты этим, и вставая до петухов, ходил к ним.

Жена его часто спрашивала, куда он ходит в такой час. Он же отвечал: “В церковь хожу”.

И уходя, он сначала занимался дьявольскими делами, а потом, осквернившись, смрадно воняя, шел в церковь.

Многие же, видя, как рано он встает, говорили: “Это святой человек”. А он был тайный дьявол. Поэтому Богу противны поступающие так. Не довольно ему, что он грешник, но еще создает себе славу святого».

О видении святой Богородицы во Влахернах

Когда бывало всенощное бдение в святой церкви во Влахернах, блаженный Андрей шел туда, совершая свои обычные дела. Епифаний с одним из своих слуг тоже бывал с ним. И стояли иной раз до полуночи, а иногда до рассвета.

В четвертом часу ночи блаженный Андрей увидел наяву святую Богородицу, вошедшую через Императорские врата — очень высокую, в сопровождении грозных слуг, среди которых были честной Предтеча и Сын Грома, поддерживавшие ее с обеих сторон. И множество других святых в белых ризах шли перед нею и за ней с духовными песнями.

И когда она приблизилась к амвону, святой подошел к Епифанию и спросил: «Видишь Владычицу и Царицу мира?»

Тот ответил: «Вижу, отец мой».

И на их глазах она преклонила колени и долго молилась, орошая слезами богоподобное свое лицо. Окончив молитву, она подошла к алтарю и молилась за стоящих там людей.

И помолившись, она сняла с себя сияющий, словно молния, мафорий, который покрывал ее пречистую голову и плечи, и, взяв в свои пречистые руки, — был он велик и страшен — распростерла над стоящими там людьми. Долгое время видели его святые распростертым над людьми и излучающим, словно электр, славу Божью. И пока святая Богородица находилась там, они видели и покров, а когда она удалилась, они его больше не видели, ибо она взяла его, очевидно, с собой, а благодать оставила тем, кто был там.

КОММЕНТАРИЙ

Книга об Андрее Цареградском была весьма популярна на Руси, о чем говорит большое количество (более 200) дошедших до нас древнерусских списков. Ее успех у читателя объясняется, во-первых, необыкновенной занимательностью содержания и превосходными достоинствами перевода; во-вторых, — тем обстоятельством, что в наиболее распространенном у славян древнерусском переводе Андрей представлен как славянин (так переведено греческое σκύθης), а в более поздних списках как «русин» и даже новгородец. Особым вниманием это произведение пользовалось также ввиду содержащегося в нем свидетельства о явлении Богоматери святому Андрею и Епифанию в константинопольском Влахернском храме, на основании которого был установлен на Руси праздник Покрова Пресвятой Богородицы.

Греческий оригинал Жития, если верить заключающей его записи, был написан в Константинополе священником храма Софии Никифором. Ряд упоминаемых в Житии лиц и городских реалий указывает на то, что главный персонаж повествования Андрей жил в V в., и хотя автор изображает события так, словно он был современником и другом Андрея, на самом деле это не более чем литературный прием, ибо, судя по другим особенностям содержания Жития, оно не могло быть написано ранее конца IX или начала X в., при этом Никифор, по-видимому, просто воспользовался более ранними преданиями.

Юродство во Христе, столь же древнее, как и само христианство, во все времена сопутствовало ему, являя себя наиболее ревностной и самоотверженной преданностью высшей небесной правде, преподанной Исусом Христом. «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, — разъяснял апостол Павел, — тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 18—19).

Юродивые по-своему воспроизводили земной подвиг Христа. Живя среди людей в отличие от монахов-пустынников и отшельников они подвергали себя наиболее трудным и жестоким соблазнам и испытаниям, ежедневно и ежечасно обличая безумие мира сего и самим своим видом и парадоксальными речами и деяниями напоминая о присутствии высшего Судии.

Подобно своим предшественникам, особенно знаменитому юродивому Симеону, подвизавшемуся в VI в. в Палестине, Андрей ходил по улицам Константинополя полунагой, едва прикрытый тряпьем, терпеливо сносил насмешки, добровольно подвергался избиению, спал на солнцепеке или на гноище и в других неподходящих местах. Как-то, когда Андрей спал посреди дороги, его переехала телега, запряженная волами, но он остался невредим. А однажды наступила такая суровая зима, что все нищие погибли от холода и ветра или задохнувшись в сугробах, и Андрей, у которого не было ни одежды, ни крова, лег на улице и приготовился к смерти. Но внезапно он ощутил прилив тепла и увидел себя гуляющим по раю, и когда он очнулся, морозы кончились.

Произведение построено как цикл, включающий около 100 различных по объему рассказов, в которых повествуется о приключениях и чудесах Андрея, а также о различных персонажах и событиях из жизни Константинополя, имеющих часто лишь косвенное отношение к собственно житийному сюжету, а иногда и вовсе с ним не связанных. В частности, много говорится о боголюбивом и разумном юноше знатного происхождения Епифании, который был другом Андрея и, хотя не занимался юродством, всех удивлял своим воздержанием, целомудренной жизнью и глубоким умом. Впоследствии, как сообщается в Житии, он был Константинопольским патриархом.

Таким образом, это Житие представляет собой не столько агиографическое или тем более историческое повествование о реальных событиях и лицах, сколько сочинение в духе средневекового романа.

Книга содержит в конце большой раздел, получивший в русской книжности особое название «Епифаниевы вопросы и ответы блаженного Андрея», в котором Андрей дает разъяснения по вопросам мирового устройства, разнообразных явлений природы, толкования Священного писания, эсхатологических предсказаний (так называемый «Апокалипсис Андрея Юродивого») и др.

Своим разнообразным и ярким содержанием «Житие Андрея Юродивого» оказывало значительное влияние на распространение идей юродства на Руси и одновременно служило источником для составления житий русских юродивых.

Древнерусский перевод Жития был выполнен, видимо, в XI, во всяком случае не позднее начала ХП в., так как фрагменты этого перевода вошли в переработанном виде уже в первую (краткую) редакцию Пролога, созданного на Руси около середины ХП в.

Кроме этого, древнейшего славянского перевода Жития, представляющего, кстати, наиболее пространную версию греческого текста, существует второй полный южнославянский перевод, осуществленный независимо от первого не позднее XIV в. и не имевший значительного распространения.

Мозаичность композиции Жития, легко разделяющегося на отдельные рассказы и эпизоды (в греческом издании, например, выделено 245 отдельных эпизодов), привлекала к нему внимание греческих и славянских книжников как к источнику для составления различных сборников. Помимо многочисленных рукописей Пролога, существуют еще десятки других сборных по составу рукописей, в которых содержатся рассказы или фрагменты Жития, в том числе несколько самостоятельных переводов греческих сокращенных редакций и выборок из этого памятника.

Текст печатается по древнейшему списку древнерусского перевода, относящемуся к концу XIV в. (рукопись РГАДА, Син. тип. 182), а в местах утраты листов — по копии с этой рукописи, сделанной в конце XV в. (рукопись РНБ, Сол. 216). Явные описки или ошибки исправлены по родственному списку РГБ, Егор. 162. Искаженные по текстологическим причинам чтения восстанавливаются в соответствии с греческим оригиналом по древнейшим спискам других редакций и текстологических групп: РГБ, Тр.-Серг. 780; РГБ, Тихонр. 29; ГИМ, Син. 924; РНБ, Сол. 214.

Греческие соответствия указываются по рукописи Баварской национальной библиотеки Monac. 552