Блаженство по Августину

КАПИТУЛ XIII

Неудержимой, возлюблено притягательной привязанности к Тагасте, к семейному очагу, к отцовским манам, ларам и пенатам, к материнскому христианству Аврелий Августин не чувствовал, не ощущал ни в первоначальные дни появления в Мадавре, ни после, когда все его соученики в радости и веселии распускаются, расходятся, разъезжаются на каникулы по домам. Не испытывает он тягостной тоски по родительскому дому, и дудки вам!

И бесчувственным поганским истуканом его не надо обзывать, даже если с полнейшим безразличием он воспринял известие о смерти младшего брата, ставшему к тому времени средним, и последнюю тагастийскую новость о пышных похоронах бабки. Первый и разумным человеком-то по существу не стал, вторая же, выжив из ума, перестала им быть. Безумие брата и старухи неприятно впечатлили и ужаснули Аврелия, когда он вернулся с дальнего юга.

Из рассказа друга Скевия ясно: мать Аврелия теперь замкнулась в исступленной набожности, позабыв о новорожденном сыне, полностью, со всеми пеленками переданном на попечение кормилиц. Не говоря уж о первенце, отданном в учение. Отец же, — о том он и сам знает, — вечно в делах. Специально приезжать, навещать, чтобы пообщаться с сыном, писать и посылать с оказией письма ему некогда и недосуг.

В общем и частном, школяра-грамматика Аврелия ничто и никто домой в маленький городишко Тагасту не тянули удавкой на шее. Гораздо привлекательнее свободно жить без скотской привязи в большом городе Мадавре.

Школярам-пролазам, пусть они и младшие из грамматиков, ничего не препятствует браво проникать в цирк к поворотным столбам. Хочешь — протискивайся, проскальзывай вперед туда, где сбоку стоячие места для зрителей в театральных трагедиях и комедиях. Или извернись, провернись, чтоб пробраться на верхние ярусы деревянного городского амфитеатра, а там уж вольготно сесть где-нибудь в проходе. Конечно, взрослые и большие юрких мальчишек гоняют, но не слишком. Наверное, помнят, каково им самим приходилось в малолетстве.

Скучать по дому или тосковать по детству Аврелию даже мало-мальски не приходится, если он живет и учится в Мадавре. Причем и в театр и на стихотворные состязания они с другом Скевием нынче гордо ходят с полным на то правом на втором году обучения грамматике в славной образцовой школе глубокоуважаемого профессора Клодия Скрибона Сикилиана.

Тут-то Аврелию вспомнилось, каким классическим образом в прошлом году летом, точнее, в июльские каникулярные дни их встречал этот надутый и важный Сицилиец. Его так кличут по отцу, тоже потомственному учителю грамматики. Клодий — урожденный мадаврский куриал в пятом колене, как он напыщенно им поведал в первые же минуты прибытия новичков, не без робости очутившихся в просторном, гулком и пустом атрии грамматической школы.

Перво-наперво прямо в дворовом открытом атрии он им со Скевием устроил головомойку-экзаменовку, угрожающе вооружился ферулой. А их отцов, — немало смущенных Вагу Романиана и Патрика Августина, — вежливо, но нетерпящим возражений тоном отослал прочь: долой пошли, прогуляйтесь, мои достопочтеннейшие, пару часиков по форуму. Отцы послушно и беспрекословно, словно малые дети, согласно закивали и ушли. Оно вам тотчас понятно, кто тут кого старше и главнее.

Аврелий совсем уж приуныл, обреченно приготовился получать ферулой по обоим ушам и по носу. Если злоехидный Клодий отцов без обиняков выгнал, едва ли не взашей вытолкал, то детей наверняка не помилует, не пощадит по горбу и по затылку. Потому как это у него, злодея, для порядка и дисциплинарности. Знаем-знаем, у мавра Папирия было то же самое. Да и грек Месодем в наставительном рукоприкладстве особо не стеснялся, судя по бледнолицему виду дрожащего от страха Скевия.

Да и сам-то Аврелий, по правде припомнить, не сразу сообразил: ферула в руках у злобного Скрибона служит вовсе не для битья и побоев, но для красноречивых взмахов и раздачи руководящих учением указаний. Последнее гораздо чувствительнее, хотя этот дидактический факт и тот еще учительский аргумент ему станут известны несколько позже.

Тогда же наблюдательный мальчик Аврелий еще с праздным таким интересом простодушно изучал профессорскую указку-ферулу, пока Клодий с пристрастием допрашивал Скевия, выясняя градусы начальной подготовки новичка-минориста. Треугольников и цифр на ней не имелось, и была она много короче, чем линейка Папирия, чуть больше локтя. Зато на феруле Клодия, — вот это да! Оказались, искусно вырезаны знаки планет и созвездия зодиака.

Кое-какие из них начинающий грамматик Аврелий распознал, потому что однажды вечером в степи у костра Патрик рассказывал ему о блуждающих звездах и неподвижном звездном небе, рисовал значки палочкой на выжженной земле и соединял в созвездия воображаемыми линиями ярчайшие разноцветные мерцающие светила у них над головой.

От костра тоже сыпались, выстреливали красивые звездочки-искры, Аврелий чувствовал себя в тепле и уюте, ночного холода вокруг не замечал…

Но вот в сумрачном таблине на селле в учебном атрии у Скрибона он зябко подрагивал, нимало не ощущал горячий летний полдень на дворе, предчувствовал… Вот-вот и ему будет жарко не меньше, чем тупице и бестолочи Скевию, красному, как вареный рак, взмокшему от пота, запарившемуся отвечать на въедливые профессорские вопросы, едва не забывшему, как читать, как считать…

Простейшей арифметической задачки наш осел Скевий осилить не умеет. А хвастался-то как!..

Вконец загоняв одного приступающего к грамматическому обучению, профессор Клодий не менее пристрастно взялся за того, кто поменьше и помладше, но хорохорится, наглец, будто бы ему все нипочем. Стреляет по сторонам глазами, нахально рассматривает профессорскую ферулу и держится, словно первый ученик, превосходящий всех по уму и знаниям, и потому беспредельно презирающий отсталых соучеников.

Таким итогом, перца и горчицы Клодий задал Аврелию нисколько не меньше, чем Скевию. Может, и побольше…

Зато при вступительном собеседовании, предъявленные ему знания и умения некоего Скевия Романиана профессор Клодий Скрибон оценил в образе и подобии никуда не годных. С ними не то что в чистый христианский ад, но даже в обгаженный языческий Тартар ни за что не пустят.

— …Что есть очень хорошо! Поистине превосходно! — экспансивно взмахнул указкой-ферулой Клодий и объяснил, чего у него тут почем и зачем, в каком-таком режимном порядке-распорядке.

— Всему нужному и полезному я научу вас заново, мои юноши! Забудьте все то, чему вас якобы грамматически учили необразованные домашние рабы-учителя или то, чем вам нагадили в череп и помочились в уши скудоумные наставники-грамматисты в начальной школе.

Засим Клодий дал общую оценку школьным познаниям Аврелия Августина, определив их в качестве удовлетворительных, посредственных, срединных. Но этически прозорливо отнес его ученические знания и умения, а также присущее ему эвентуальное отношение к учебе не к золотой метриопатической середине, а к дерьмовой. И строго предостерег относительно необоснованной гордыни и безосновательного самомнения.

— …Посоли свое дерьмо и съешь, — далее без философских экивоков посоветовал ему профессор Скрибон.

— Не то худо будет и горько, мои недоделки и недоноски. Надолго или навсегда, — сурово и многозначительно добавил он для невместно хихикнувшего Скевия.

Невзадолге воротились «родители и производители недоумочного Романиана на пару с обормотом Августином». С некоторым трепетом душевным достопочтеннейшие отцы явились, чтобы выслушать вердикт профессора о счастливом зачислении или отчислении с порога недоделанных отпрысков. Вопреки их худшим опасениям, Скрибон, сладко улыбаясь, витиевато расхвалил и перехвалил обоих сыновей; поименовал, льстец, новых учеников юношами, подающими несомненные добрые надежды на грамматические триумфы под его мудрым и благодеятельным процессуальным руководительством.

Каким образом руководит учебным процессом мадаврский грамматик и ритор Скрибон, в тот же день вечером Скевию с Аврелием трепетно поведал их новый знакомец мальчик Паллант, сожительствующий с ними в одной комнате в доме почтеннейших христианских матрон Кальпы и Абинны. К тому часу отцы поспешили отбыть в Тагасту к фамильным делам и хозяйственным хлопотам, удостоверившись удовлетворенно, что их дети, прислуживающие мальчикам домашние рабы благоустроены и находятся под надежным, достаточно бдительным присмотром в школе и после учебных занятий.

— …Ибо за теми и другими надобен глаз да глаз. Бди и соблюдай тихонравие и добролюбие слабых и малых от мира сего, — при первом знакомстве объявила Аврелию со Скевием благочестивая вдова Абинна Диаконисса. И привела им в пример смиренного благонравного Палланта, уже с весны учившегося у Скрибона Сицилийца.

С одного взгляда тщедушный и немощный нумидиец Паллант Ситак супротивно не приглянулся Аврелию. Но ему немного понадобилось времени, чтобы душевно и вдумчиво полюбить этого тихого, кроткого, умного, мечтательного мальчика. Пожалуй, Паллант — единственный из соучеников, кого ему вроде чуть-чуть недоставало, когда тот как теперь уезжал на каникулы в имение к отцу, услужающему в должности вилика-виноградаря у мадаврских Романианов.

На сей раз этот вилик-отпущенник пригласил в попутчики Скевия. Тому непременно нужно почаще ездить на поклон к богатейшему дядюшке, к чьей фамилии принадлежат Паллант и его отец. Потому что от вероятного наследства никому отказываться не стоит. Всякое может статься. На то и соответствующие законы Великого Рима прописаны.

Аврелий недавно начал с интересом изучать гражданское законодательство, которое им под запись диктует Клодий в школе. Аврелий и прислужнику личному, Нуманту бестолковому, кое-что по пунктам разъяснил, когда тот начал его упрашивать продать себя рабом в гладиаторскую школу для овладения военным искусством.

Ему, Аврелию Августину из Тагасты, этого никак нельзя совершить, так как он еще не достиг гражданских лет и не является налицо юридическим владельцем некоего раба Нуманта. Даже Патрик, кому по закону вещественно принадлежит Нумант, может это сделать лишь с разрешения городских магистратов Мадавры, письменно попросив их о том. Притом у Нуманта строгий судья станет допытываться, с чего бы это ему, лишившемуся последнего рабьего ума, загорелось податься в презренные гладиаторы. Ведь он благодатно, ему подобающе живет-поживает в достоименной фамилии, по совести обращающейся со своими и чужими рабами?

Если умалишенец соврет или его объяснения покажутся путаными и неубедительными, то ждет нашего полоумного пытка с целью добиться всей правды. Тогда как матроны Кальпа и Абинна, дознавшись о том, бесперечь потребуют от Патрика продать презреннейшего соискателя гладиаторского звания на рудники. Это, конечно, не по закону, но так им велит христианское благочестие, а против него не попрешь, не то Бог накажет. Так написано в их Библии.

В христианского неведомого трехкратного бога Нумант не очень верит, но письменные книжные доводы признает неоспоримыми и неопровержимыми. Коли в святых книгах многократно написано, то быть ему, Нуманту, рабом у Аврелия, пока тот не достигнет совершеннолетия, чтобы поступить по закону и по справедливости.

Правоту Нуманта Аврелий отчасти допускает, если эта орясина надеется получить свободу, став непобедимым гладиатором, ее достойным. Но для этого сначала следует стать искусным умелым бойцом, а не мешком с отрубями, на котором отрабатывают кулачные удары.

— …Еще раз, остолоп, явишься с расквашенной до неприличия рожей, Геркулесом и Христом клянусь, зверский фактотум Пуэр Робустус тебя высечет на оба семиса, на полный афедрон в три дюжины, — вспомнил Аврелий свое зловещее предостережение орясине Нуманту. — Целых девятнадцать лет оболтусу, а соображения меньше, чем у петуха на заборе!

Иначе сказать, не выбранить осла никак нельзя, если ученику Аврелию профессор Клодий поставил на вид неприличный облик раба, сопровождающего его в школу. Неровен час и самому достанется розгами не за что и ни про что из-за не в меру драчливого петуха Нуманта, упорно и усердно упражняющегося в панкратии в гладиаторской школе на основании поддельной просьбы и настоящих денег, заплаченных за его обучение будто бы куриалом Патриком Августином из Тагасты.

По правде заметить, наличных, частных, живых, никому неподотчетных денег у Аврелия и в заводе никогда еще не было. Но у Скевия подвижные деньжата водятся, если раз в нундины у одного рыночного менялы тот получает серебро на мелкие обыденные расходы. Однако больше всего денежных средств в их совместный пекуний-копилку приносил в клювике прохвост Оксидрак — пронырливый, оборотистый и вороватый раб Палланта.

Двадцатилетний Оксидрак с виду такой же тощий и худосочный навроде своего мелкотравчатого хозяина, но очень жилистый и верткий. Может и ужалить коротким кинжалом, смертоносно и молниеносно, подобно змее в густой траве. Хорошо дерется руками и ногами.

Оксидрака, случается, славно дополняет его ровесник — здоровенный слонище Турдетан, личный раб Скевия. Хотя этакому, с виду полнейшему дуботесу и бурелому, как ни странно, намного больше по нраву тихонько сидеть, слушать в уголке на грамматических занятиях в атрии, чем кому ни попадя выдубить шкуру, отмолотить сорокафунтовыми кулачищами, истоптать слоновьими ножищами.

Нумант же, орясина, кое-как овладев примитивной грамотой, о просвещении и образовании позабыл, деревенщина аркадская, идиллией его по афедрону…

Вот и все их три раба-педагога, — само по себе пришло на ум недавно услышанное слово по-гречески. Педагог, то есть крепкий раб, отводящий ребенка в школу, и еще кое-что должен делать, кроме как защищать малолетнего и слабосильного от нехороших взрослых негодяев, развратников да насильников.

Вот сейчас педагог Нумант принесет умываться и чего-нибудь поесть проголодавшемуся дитяти. Поскольку негодный мальчишка Аврелий безбожно проспал утреннюю молитву по распорядку Абинны и Кальпы, какие непоколебимыми Геркулесовыми столпами стоят на своем, пожрать ему никто не подаст до самого полудня. Не то ой худо будет…

А вот к Нуманту, несмотря ни на что, отчаянные рабыни-стряпухи очень даже ласковы и признательны, как говорится, за неутомимую крепость чресел и силу мужества. Тем более в доме, где нет нормальной мужской прислуги. Дряхлый старик привратник не в счет, не в зачет.

Добродетельные матроны Кальпа с Абинной полагают не слишком высокого и крупного Нуманта сущеглупым мальчишкой-драчуном, не стерегут каждый его шаг, в отличие от пролазы Оксидрака, — наверняка не напрасно, — и мощного Турдетана, женщин сторонящегося. Насчет этого флегматика они обе определенно заблуждаются…

Отругав блудника Нуманта за нерасторопность — ждать себя и других заставляет, и похвалив — это за добычливость: провизии хватит и останется, чтоб потом и в полдень перекусить, — хозяин распорядился бегом отправляться за город. Солнце уж высоко, а им еще бежать да бежать от крепостной стены до Болотных холмов, кабы вовремя отпраздновать первый день виноградных каникул истинно мужской потехой — боевой олимпийской игрой в гарпастон.

Опоздать, подвести соратников никоим образом не годится. В противном случае к решающим играм между грамматическими школами больше не подпустят ни на стадий. Смотри-де, увалень-копуша, издалека, как люди боевито сражаются, отстаивая честное имя доблестных мужей нумидийских.

А уж о том, какая это превеликая бойцовская честь, когда старшие приглашают в игру младшего, только-только начавшего второй год учебы, и уточнять-то не стоит.

Время точность любит. Иначе стыд и позор, как быстроногому Ахиллесу, не догнавшему черепаху…

— …Уразумел, Нумант черепаший, что будет, коль не поспеем? По шеям накидают, в афедрон сошлют, руки в школе не подадут… В проскрипции внесут опозоренного… Ну-ка, давай-ка ходу, колченогий!..

Требовательному доминусу Аврелию вовсе без нужды подгонять и понукать раба Нуманта. Тот все отлично понимал, если страстно желал, жаждал предстать таким же свободным доблестным мужем нумидийским. А потом в палестре, на равных! Вальяжно перебрасываться мячиком в гарпастон с другими полноправными куриалами. И даже с декемвирами!

И правила игры в гарпастон Нуманту превосходно известны, вернее, их отсутствие и условность, исходящие из договоренности по обстоятельствам на местности. В частности, кoмaркa Аврелия сегодня по уговору ожесточенно осаждает лысый холм, который обороняет противная сторона, стремящаяся не допустить, чтобы жесткий набивной мяч оказался внутри малого круга на вершине. Тем временем осаждающие высоту ни за что не должны позволить кому-либо из соперников выбросить мяч за пределы большого круга у подножия холма. Это равнозначно поражению, поношению и позору, потому что игру нападающие начинают с мячом в руках.

Между двумя кругами — территория сражения, где дозволены любые воздействия руками и ногами. Пропустил раззява сильнейший удар, скажем, пяткой в челюсть — значит, сам виноват: сногсшибательно, умопомрачительно и зубодробительно…

Гарпастон — игра для сильных духом и телом мужчин. Вот сегодня неприсутственный день-фестивус. В цирке аж четырнадцать заездов квадриг от зари до зари! Весь город там. Но ради гарпастона ревностные грамматики отказывают себе в удовольствии побывать на ристалище, если они сами состязаются, соревнуются.

Кое-кто из старших грамматиков от домашних каникул отказался. Хотя с младшими и средними по той же каникулярной причине недобор, — справедливости ради отметил Аврелий, чтобы не очень возгордиться и возноситься, понимая, почему его взяли в сегодняшнюю игру. По дороге на Болотные холмы он даже начал суеверно, мнительно опасаться: как бы ему не ошибиться наспех, не сыграть оплошно или плохо распорядиться мячом, прохлопать неожиданную передачу от партнеров…

В пути Аврелий и Нумант не задержались, ничуть не припозднились, прибежали раньше, нежели к полю будущего сражения неспешно подтянулся вслед за ними кое-кто из старших игроков, предпочитающих не вскакивать заполошенно чуть-чуть свет во время благодатных виноградных каникул.

Майoристы, они везде такие, с ленцой, поспешают медленно, оттого что старше и умнее, — рассудил Аврелий, пока Нумант тщательно натирал его тело скользким маслом. А перед схваткой можно и слегка расслабиться в охотку, если заранее размялся быстрым бегом.

Тут Аврелий немножко пожалел, что нет с ними соседской девчонки, легконогой Кабиро, той самой, с кем бегал наперегонки, кто прошлой осенью приохотила его к игре в гарпастон. Девчонкам здесь не место, потому что атлеты по старой олимпийской традиции состязаются совсем голыми. Пускай это ей совершенно безразлично. Всякого-якого, такого-сякого жрица Кабиро насмотрелась в личной жизни. Большим и малым обнаженным мужеством ее не удивить, не поразить…

Поразительно, как много попутных мыслей, частичек воспоминаний, переходящих прошлых впечатлений мелькают в голове, если расслабляешь мышцы! Или же, напротив, в те краткие мгновения, когда ты напряжен и к бою готов, еще быстрее движется ускоренное мысленное время!..

Конечно же, к сложнейшим рассуждениям о частном человеческом и общечеловеческом историческом времени в неполных тринадцать лет Аврелий Августин еще не подходил, не подступался проницательно и проникновенно. В ту пору мальчик Аврелий вскользь, словно камешек, пущенный по гребням морских волн, мог припомнить: с Кабиро его свел общительный прохиндей Оксидрак.

Надо же! Паллантов раб очень тебе баснословно утверждает, будто он сын немыслимо знатных родителей-индусов, и его младенцем будто бы в Индии похитили каппадокийские купцы — разбойники и работорговцы.

Вот этот педагог-пролаза, демагог-охмуряла Оксидрак хитро надоумил Аврелия, как хозяйского милого дружка, держаться со сверстницей-девицей Кабиро на короткой ноге. Мол, очень пригодится в скором будущем. Потому что эта красивая девочка не только родная дочь богатой матроны-домины, владеющей самым почитаемым и дорогим лупанаром в городе, но и пифагорейское воплощение одноименной нимфы.

— …А также она… — с драматической паузой понизил голос до благоговейного шепота Оксидрак, — есть и пребудет высокой степени посвящения маленькой жрицей Великой матери богов фригийской Кибелы и приобщена к высшим мистериям владычицы всей природы египетской Исиды…

До разноименных языческих богинь, богов Аврелию тогда было мало религиозного дела, если не учитывать того, что изучается в книгах и на учебных табличках в школе на грамматических уроках у Клодия. Но гибкая, стройная, стремительная как ласка, золотоволосая Кабиро ему понравилась не чем-нибудь, но плавными, способными неимоверно ускоряться движениями.

В ней ни на зету не наблюдалось девчачьей отроческой угловатости и вихляющей разболтанности в мосластых локтях и коленях, какие свойственны недозрелому женскому естеству. От природы Кабиро прекрасно владеет собственным телом, ловким и увертливым. Будь то при игре в пятнашки с подоткнутым подолом туго подпоясанной по-мальчишечьи туники или в беге взапуски, одолеть ее не так-то просто.

Как-то под вечер после уроков она вызвала Аврелия соревноваться за городской стеной среди колючих зарослей. Отправились они туда вдвоем — Нумант с дубинкой не считается, ему не бегать, если он их оберегает и защищает.

Там Кабиро быстро избавилась от обеих туник, сдернула повязку с узких бедер… Оставшись совсем нагишом, насмешливо глянула на Аврелия. Подразумевалось: так и побежишь, цепляясь подолом за колючки? Пришлось самому догола показаться девчонке-ровеснице. Хотя здорово было стыдно и позорно, какой бы она тебе ни была жрицей, до последнего волоска в мужском паху посвященной в детородные любовные таинства всех великих богинь.

К тому же следовало поберечь тунику, не изорвать ее, не измарать… Одежда стоит дорого, о том тебе без устали долдонят Кальпа с Абинной. За стирку операрии-фулоны, владеющие секретами мытья шерсти, требуют безумные деньги серебром. А тут и суммы медных ассов, какие у тебя когда-то имелись, на одной левой хватит пальцев пересчитать.

При всем при том Клодий может поставить тебе на вид неподобающий, неправомерный облик ученика славной школы. Грязь и рвань у него далеко не приветствуются снисходительно.

Право жe, о том, какими истязаниями чреваты велеречивые замечания профессора Скрибона, подкрепленные легкими касаниями ферулой к предплечью, волей-неволей упомнишь, когда истерзанная розгами спина еще немало побаливает и пробирает… Приап ему в афедрон, зверскому Робустусу!..

Кабиро без малейшего стеснения оглядела нагое тело соперника с ног до головы, спереди и сзади… Неспешно, задумчиво прикоснулась к синякам на плечах и рубцам на спине. Но решила, что ее состязатель все-таки к бегу способен. Да-да… ему по силам составить ей необходимую жесткую соревновательность без скидок на раны и увечья.

Удивительное дело! От неторопливых целительных прикосновений Кабиро Аврелий вдруг ощутил во всем теле какую-то легкость, бодрость…

Раб Нумант на них не смотрел, отвернулся в сторону не из почтения и деликатности, но из страха, суевер боязливый. С посвященной в высшие таинства жрицей Великой матери шутки плохи. Как глянет нехорошо на мужчину, враз все его мужество безвозвратно скукожится, начнет хиреть, потом и вовсе отомрет, отсохнет, отвалится… Говорят, фригийской богине скопцы-кастраты требуются в большом таком количестве для тайных священных обрядов…

Оставив суеверному Нуманту на сбережение свои одежды, к намеченной цели Кабиро и Аврелий рванули, ринулись разными путями по узким тропкам, извилистым лабиринтом выбитом, проделанном в колючем шипастом кустарнике, козами или людскими парочками между полянками со съедобной мягкой травой… Кабиро решительно победила, первой достигнув потрескавшейся, побитой ветром и дождем, кем-то оскопленной гермы, некогда установленной на заброшенной нынче дороге в какие-то доисторические времена в почитание Гермеса Путеводителя.

Запыхавшемуся голому Аврелию, ничего не замечавшему, кроме колющих и режущих ветвей, всю дорогу пытавшихся его уязвить побольнее в мужскую гордость, Кабиро тотчас предложила бежать обратно, но теперь вокруг зарослей. На сей раз он ее догнал и обогнал, когда мужчине не надо оберегать руками ой уязвимое причинное место. А обходной беспрепятственный путь намного короче и значительно быстрее вертлявых кривых дорожек, проложенных как будто напрямки, но на самом деле вкривь и вкось…

Немного спустя Кабиро познакомила его со сверстниками — сыновьями ремесленников-операриев, всякий свободный от работы день и час отдающих гарпастону. Кто-то из мальчишек старше него на год, кто-то будет помладше. Девчонок в их атлетический обиход они не допускают, но Кабиро — исключение, которого она добилась сама, став такой же, как они. Ничем не выделяясь, не отличаясь, разве лишь признаками и зачатками женственности, она равная среди равных голых тел.

Она так же раздевается догола перед игрой, аккуратно складывает одежду. Ведь свое платье дети малоимущих фаберов пуще глаза и промежного мужества берегут ничуть не меньше безденежных учеников грамматической школы.

Обнаженное тело Кабиро их нисколько не волнует, если снизу ее девственность мистически запечатана заклятием Великой матери. Как они говорят, кто девственную жрицу насильно тронет, тому не жить подобру-поздорову. Обязательно вскорости помрет нехорошей смертью от боли и гнойной гнили в раздавленных богиней тестикулах.

Сверху же у Кабиро чего-либо женственного еще не выросло. Так себе, пара темных кружочков и два еле заметных пенечка, торчащих столбиками, только когда она злится.

Вон у жирного Сундука в Тагасте и груди и мужские безмолочные сосцы намного больше и толще.

Посмотреть на нее спереди — так она не мальчишка и не девчонка. Длинные прямые сглаженные бедра, втянутый плоский живот, малость рыжей шерстки… А вся ее округлая, выпуклая женственность выразительно выделяется лишь сзади…

Тактичное, только искоса, мельком, как бы случайное отроческое любопытство Аврелия маленькая жрица Кабиро мудро подметила. Без какого-либо женского жеманства она не замедлила выразить недвусмысленное предложение сию же минуту уединиться в кустах, чтобы по-дружески, по-быстрому помочь ему облегчить бремя подростковых тягот, лишений и неудовлетворенных потаенных желаний полового созревания:

— Пошли, Аврелий, сыграю тебе, так и быть, на твоей же флейте сладкую и нежную мелодию!..

Эту вот дружескую музыкальную участливость Кабиро проявила третьего дня тут неподалеку от Болотных холмов. Тогда Аврелий постарался горячо ее убедить, будто ему такая мальчишеская авлетика вовсе и не нужна. Сейчас же, по окончании замечательной игры в гарпастон и успешного взятия лысой горы, он не то чтобы пожалел о том, что не позволил ей соприкоснуться с этим вот мужским естеством. Подумалось: не обидел ли он ее тем отказом, сам того не желая, если очень этого желает, о том самом мечтает наяву, во сне это видит каждую ночь…

Друг Паллант вдруг невыразимо расстроился, когда однажды застенчиво предположил, что мог бы сделать другу Аврелию ту же самую авлетику руками и губами. А тот наотрез грубо отказался от дружеского участия и самоотверженного проявления истинной мужской любви и дружбы. И это, невзирая на ужаснейшую угрозу жесточайшего наказания…

Так вот, пойми-разбери их тут принципиально: изначально обидчивых, обиженных, обижающихся…

Грамматически и риторически несколько запутавшись в своих и чужих желаниях, пожеланиях, побуждениях, Аврелий стал восстанавливать в памяти третьеводнишний волнующе-томительный разговор с Кабиро, непонятно почему пустившейся уговаривать его довериться ее рукам, губам, языку…

— …Пойми ты, глупец, — сердито, пускай и вполголоса, выговаривала ему Кабиро, — мне это ничего не стоит, а тебе такое просто необходимо. Пессинунтской Матерью богов клянусь!

Ты же мужчина, а с мужской чувственной плотью я обращаться и общаться умею с тех пор, как себя в новой жизни помню. Земная мать моя от чрева женского когда-то давно была бродячей безместной жрицей Сирийской богини, меня с собой всюду возила по всей Африке, сызмала всему телесному выучила.

Послушай меня… До того как обратиться с чистой доброй молитвой к статуе богини, возбужденные мужчины должны облегчиться, избавиться от злой похоти и грубого вожделения, двукратно или трехкратно спустив в один сосуд семя, а в другой досуха помочиться. В подготовительных священнодействиях Сирийской богини их любовно возбуждали, затем принося очищающее облегчение, скопцы и девочки с пятилетнего возраста.

В начальных таинствах Кибелы и Исиды очистительные обряды не совсем такие… Но по сути, в преображенной плоти, тоже очень похоже совершаются посвященными девственными жрицами и оскопленными беспорочными жрецами.

То, что ты из христиан, никакого тебе значения не имеет. Плоть есть плоть, семя есть семя, поднимающее божественный фаллос плодотворящий… Вспомни, как у тебя по утрам напрягается и встает пенис…

Языческие телесные доводы Кабиро никак не убедили Аврелия, ее стоячие сосцы опять поникли, она пожала голыми плечами и списала его неуступчивость и непробиваемое целомудрие на христианскую твердолобость. Очень нехорошо греческими и пунийскими словами в душу-мать помянула по-соседски матрон Кальпу и Абинну, у кого живет и столуется упрямый глупец, упорно не желающий следовать человеческой природе и мужскому началу.

— …Вокруг оглядись, человек-упрямец!..

Гляди не гляди, но то, как городские мальчишки после игры в гарпастон частенько стремятся к уединению в укромных местах вдвоем, втроем, Аврелий не раз замечал. И Кабиро иногда к кому-нибудь из них благосклонно присоединялась третьей или четвертой. Раз так, то рукоблудие они полагают освященным Великой матерью богов, как скоро их плоти дарует блаженное прикосновение ее богоравная жрица, благотворят ее руки, губы, язык…

Насколько хорошо Кабиро способна понять его чувства и невысказанные мысли, подросток Аврелий не знал. Она ведь не друг Паллант, кому можно доверительно рассказать все на свете. И объяснять ей, рассказывать все обо всем и о себе стеснительно и неудобно.

В такой вот связи Аврелий нисколько не позабыл, в память ему каменными древнееврейскими скрижалями врезались слова отца, некогда наставлявшего его против мальчишечьего рукоблудия с поднимающимся пенисом. А какая разница, сам ли это ты забавляешься с этой самой игрушкой в промежности или же тебе это делает кто-то другой? В любом случае результат может оказаться очень плачевным, а возмездие неразумному постыдным и непереносимым.

Патрику стоит верить, если молодые женщины к нему так и льнут… Наподобие Руфины, бесстыжей сестры Скевия, на юге тайком бегавшей к отцу в степь… И ночью и днем они готовы подобающе ублажать его, когда б условия и условности позволяли.

Коль скоро отец на полном серьезе говорит, что у тех мальчишек, кто почасту и помногу предается рукоблудию, вырастает женская промежная шерсть между пальцами, то это вполне может случиться. А как, скажи на милость, тогда считать, растопыривая пальцы? Все сразу увидят, какой ты есть рукоблудник и баловник.

И потом, чего никак тебе не позабыть, истинно многознающий Скрибон в школе на особом уроке для минористов приравнял рукоблудие к содомскому греху. Подробно, последовательно и логично растолковал с комментариями, примерами и цитатами из натурфилософских и христианских писаний, не стесняясь в выражениях.

Сначала мальчишка ублажает себя в одиночку, затем на пару с товарищем, потом они это делают друг дружке, после же суют себе во все дыры, спереди и сзади. Куда ни попадя в темном безрассудстве похоти! Блудят, стервецы, подобно мужчинам из библейского Содома, какие порочно и греховно совокуплялись с женщинами, рабынями и животными в задний проход.

— …Способом заднего тыка орудовали, греховодники! Оттого и мужскому роду сладострастно влагали в седалище, — Скрибон совершил округлое движение ферулой и ткнул куда-то в стену за своей спиной.

— Поэтому, — просвещал учеников профессор Скрибон, — по причинам порочных совокуплений огнем небесным покарал Господь заднеприводных жителей и жительниц Содома. Всех истребил за исключением праведного Лота, его жены и дочерей, входивших в соитие подобающим правильным образом только лицом к лицу…

Сверху переднее соитие с Лотом Бог его чадам дозволил для детородства и продолжения в потомстве Авраамовом, по словам Скрибона. Но, когда Лотова жена едва попыталась встать передом к погибельному содомскому городу, а к законному мужу задом, как Бог тотчас обратил ее в соляной столп.

Тут тебе риторическая аллегория, — учит профессор грамматики Скрибон, — смешанная с подлинной исторической правдой. Блаженны жена и муж, боящиеся воли Господней…

Кабиро о таком не расскажешь… Христиан и христианства она и без того страшится, если думает, будто еврейские патриархи, христианские апостолы и святые сплошняком зловредные колдуны и злые волшебники. Дескать, через 20 лет исполнится пророчество, христианская вера сгинет, когда пройдут 365 лет ее существования, заговоренных колдовством могущественного чародея Петра Галилеянина. Тогда и наваждение и чары исчезнут… Вот увидишь…

Тем временем Клодий Скрибон языческие басни и мифы непреклонно осуждает, порицает. Однако изучать их заставляет, если вокруг обитают неисчислимые сонмища неверных язычников, а в поэтах Божьей милостью живет сам Бог. Вот, чтобы это разглядеть, надо научиться их правильно, со смыслом праведно читать и в святости веры комментировать. В числе прочих и языческих философов.

Особенно Скрибон подверг гневному осуждению блудословного Платона Афинского, кто бесстыдно превознес и восхвалил мужеложство вкупе с юношеским рукоблудием. Худо бывает, когда разумные в иных отношениях знаменитые мужи непотребство прославляют и освящают собственным именем. Потому-то похоть мужчины к мужчине называют платоническим эросом-любовью…

— …Кого из учеников нашей славнейшей грамматической школы уличат в так называемой якобы возвышенной платонической любви, тех греховных нечестивцев-мужеложцев неминуемо, неизбежно ожидают строжайшее наказание и позорнейшее отчисление, мои юноши, подающие глобальные надежды, — грозно возвестил профессор Клодий.

При этом он размашисто очертил ферулой воображаемый солнечный круг и рьяно вонзил в его центр непререкаемую точку:

— Этим знаком грех побеждаем!..

Что это у него могло означать, о том и помыслить невозможно, если малые учебные и дисциплинарные прегрешения караются более чем сурово и неумолимо, — содрогнулся от ужаса Аврелий, припомнив, как испуганно Паллант когда-то сказывал новичкам об условных жестах Клодия и последующем безусловном наказании в клауструме — во внутреннем дворике между портиком атрия и садом.

Стоит Клодию чуть коснуться ферулой запястья нерадивого ученика, того ждут шесть ударов розги, дотронулся до предплечья — получи целую дюжину. Дважды похлопал по плечу нарушителя учебных порядков — две дюжины ударов.

Возможны и другие вариации, всякие двойные и тройные розги. Весь порядок и набор наказаний никто доподлинно не знает, кроме Пуэра Робустуса, который тенью ходит за Клодием и запоминает, карнифекс, сколько и кому.

Пятой ему в пятак, крокодилу злобному!

Самое страшное — отхватить намного больше, чем рассчитываешь. В таком изуверском случае пытка растягивается до бесконечности, а Клодий, как назло, никуда не торопится по окончании уроков.

Среди школяров со времен Скрибона Старшего экзекуция в клауструме получила невеселое название «икарийских воздушных игр», потому что подвергаемые порке должны были донага снимать платье; секли их не только по спине, но и по ягодицам.

У Клодия же все только в набедренных повязках. Он говорит: неприкосновенное седалище суть орудие труда и рабочий инструмент для тех, кто прилежно, чутко, усидчиво изучает свободные науки и искусства..

В остальном процесс и процедура наказания у Скрибона Младшего ничуть не изменились. Их он, злодей, по-прежнему именует катомидиями.

Все так же один ученик садится на колени, второй — напротив него. Первый кладет себе на плечи руки подвергаемого сечению розгами, другой взваливает на плечи его ноги. Растянули провинившегося… И полетел мальчик Икар вверх и вниз, когда Пуэр Робустус по взмаху ферулы Клодия начинает наголо отделывать спину висячего.

После тот, кто выгибался между двух живых опор, поднимается с земли и сам становится икарийской подставкой для нового, подвешенного в воздухе мученика. Он-то уж прочувствовал на своих плечах, каково приходится тому, кого истязает Робустус…

Меньше одной тройки у Скрибона редко бывает в ежедневной раздаче руководящих обучающих указаний профессорской ферулой. Ну, а если случайно не хватает повинной поддерживающей спины, то ставят скамью. Хватайся покрепче за нее руками, как однажды вытерпели Аврелий и Скевий за озорство с лягушками в последний день перед пасхальными каникулами…

Ту детскую дурость Аврелию припоминать тотчас расхотелось. И досталось им поделом. Так что самим на себя надо обижаться, а это глупо и по-детски…

Эх знать бы, не таит ли на него обиду Кабиро? Или Паллант? Ему о ее женской заботливости не очень-то расскажешь. Разве что со Скевием поделиться? Посоветоваться: может, не надо соглашаться на приглашение Кабиро, предложившей незаметно отвести его в запретный для школяров лупанар. Мол, ей это запросто, если ему по-христиански нельзя принять помощь от маленькой жрицы древних богинь.

Жаль, оба обормота уехали…

— …Должно быть, тебе от естества нравятся зрелые женщины с плодотворными чреслами и пышными грудями? — уже перестав сердиться, озабоченно свела брови Кабиро. — Пошли, близко познакомлю кое с кем, хоть через три дня, после праздничного ристания в цирке.

Вот увидишь, у нас тебя к совершеннолетним мужчинам девушки приобщат в лоне своем, нежно и умело. И о деньгах, мальчик мой, забудь, если я прикажу, и Великая матерь Кибела того желает.

Скажу тебе, мне самой становиться взрослой девушкой, богиня до срока не дозволяет. Вот увижу ее в прорицающем сне, тогда моя первая месячная кровь отворится. К познанию дальнейших божественных таинств меня начнут готовить. Груди и бедра станут подрастать, созревать до плодоносных женских размеров…