Блаженство по Августину

КАПИТУЛ XXXI

«В течение времен мы ищем настоящее и не находим его. Потому что безо всякого промежутка совершается переход от будущего к прошедшему».

В шестьдесят календарных лет епископ ни много ни мало не претерпевал жалких ощущений дряхлого немощного старца, изможденного годами и болезненными невзгодами душевного тела. Ведь время, вмиг уходящее в прошлое, безвозвратно уносит с собой отнюдь не все и далеко не сразу.

Человеческие минуты, часы, годы непочтительно, не прощаясь, скоропостижно уходят, а почтенный возраст задерживается, длится вовсе не для того, чтобы налагать на пожилого человека невыносимое изнурительное ярмо старческих болезней, хворей, недугов, скорбей и немощей. Образ смертного будущего, как ни крути. Пускай иному старику-долгожителю самоубийственно мнится, будто ему ничего не остается делать, кроме как самостоятельно завернуться в саван и медленно ползти на кладбище, чтобы не утруждать окружающих. Другой же пережиток прошлого окаянно вымаливает у Бога последние вздохи, судорожно цепляясь скрюченными подагрой пальцами за собственную душу, не позволяя ей покидать плоти, отжившей свое.

Обе подобные нелепости пусть далеки будут от ума человека мыслящего! Даже душа, тягостно умирающая в Адаме, легко оживает во Христе.

Кому хватает здравого смысла предпочесть разумную душу телу, у того плоть следует за духом, вживе отдаляющим тление и старение. Вот почему епископ Аврелий не оставлял воинских упражнений и верховой езды.

Как и прежде сопутствуют ему и соучаствуют в физической культуре, располагаясь поодаль от военной гавани на пустынном побережье Африканского моря, доктор Эллидий и центурион Ихтис.

Погибшего диакона Турдетана епископ час от часу поминаeт добрым словом и заупокойной молитвой. И ко всем его заместителям, местоблюстителям у своей, что называется, пресвятейшей особы не слишком благорасположен. За это он себя частенько укорял. Но что тут с собой поделаешь? Видимо, по-другому не мог, не хотел в невольной, въявь незаслуженной неприязни к ближним причетникам.

Сейчас вот он тоже не может припомнить имен двух новых дуботолков, опять из отпущенников, каких ему на днях благонамеренно приставил в охранение отец Поссидий. Присматривают за лошадьми, отгоняют дубинками нежеланных посторонних? Ну и Бог с ними, коли грех рукоприкладства предваряет заслугу бодрого долголетия у патрона…

Наяву явление благочестия. Потому как прежние причетники рукоположены во священство, нынче отправляют пастырскую службу в монастырях и церквях, поднатаскавшись с большего в священных писаниях и богослужении. Зато ближайший диакон Гераклий ни в какую не соглашается принять сан пресвитера, человек-упрямец. Говорит насмешливо, ему-де в причетниках хорошо, если мелкие умом новоявленные пастыри плодятся и множатся поскорее овец, отчего скот телом мельчает в подобии, слабеет и вырождается.

За то насмешник принимает муку мученическую от Ихтиса в упражнениях с кавалерийским мечом, усиливающих телесную крепость. Не хочешь держать в руках тяжкий пастырский посох, мил человек? Так носи длинный кинжал на поясе, так же востребующий неутомимой практики в закреплении навыков самообороны и защиты правого дела.

Блаженны миротворцы, нареченные сынами Божьими, приносящие меч Христов и праведное умиротворение. Коль скоро соглашаешься со словами учителя, то и потрудись в благорасположенном воинском искусстве, укрепляющем тело и дух, ученик и сын мой…

«Мир несправедливых по сравнению с миром праведных не может и называться миром, это ясно тому, кто умеет предпочитать правое неправому и упорядоченное превратному. Ведь и то, что превратно, в какой-нибудь части, какою-нибудь и с какою-нибудь частью чего-либо, в чем находится или из чего состоит, непременно умиротворено».

В прошлом году гиппонский пастырь тождественно умиротворился обустройством водопровода и воздушного обогрева в его жилище. На том настоял отец Поссидий, и епископ ему не возражал. Благо ту осеннюю перестройку он выдержал, пережил вдали от домашних пертурбаций в длительной поездке по провинции, вплотную занявшись разоблачением, опровержением и противоборством пелагианской ереси.

Тепло в доме — величайшая вещь, если охладевшая с возрастом кровь не очень-то обогревает все-таки старящееся тело на седьмом десятке урожденных лет. Как ни кутайся в теплые многослойные одежды, ни жмись к жаровне, стилус закоченевшими пальцами не удержать, мысли словно застывают. Спину и плечи противно знобит, едва закончишь писать и встанешь, чтобы размяться и разогреться. Господи Боже мой!

Только язычник Аристотель мог утверждать, будто мозг есть большая железа, служащая охлаждению тела. Чему, дескать, свидетельствует слизь из носа как будто мозговое выделение. Наверное, голова и мозги у него были устроены не так, как у обычных людей. Уж верно не по-христиански, насколько уверен наш ученейший Эллидий…

К словам медикуса Эллидия епископ прислушивался, доверял его обширным врачебным познаниям. И полностью с ним соглашался в том, что реальные натурфилософские и физиологические знания нисколько не могут противоречить правильно понимаемому христианскому вероучению.

«Все, чего только могли бы сказать физики о природе вещей на основании верных доводов, все это, как можем мы показать, не противно нашим писаниям».

Ибо подлинная физическая наука и праведная религия Бога истинного друг друга дополняют, взаимообогащая для вящего общественного блага.

Показательно: этим летом, когда в гражданской общине Гиппона, не разбирая сословия и достояния, вдруг грянула свирепая моровая зараза, по морю завезенная из Картага, куда она прибыла из парфянского Ктесифона, доктор Эллидий Милькар ей со всей решительностью воспротивился. Убедил в том епископа Аврелия Августина, а с его красноречивым авторитетным содействием добился того, чтобы коллеги магистраты наглухо на месяц закрыли порт для въезда-выезда и посуху категорически прекратили доступ в город подозрительным приезжим, пришлым бродягам из дальних краев.

— Никому и никуда не бежать, не то еще хуже будет, — пригрозил черным посохом епископ непослушной пастве, ни на «u», у-у не смыслящей в натурфилософии и в либеральном искусстве врачевания. — Покорно и смиренно принимайте неминуемое бедствие, коли прародители против повеления Бога согрешили и всю природу мира запятнали грехопадением…

Грозному пастырю городские нобили и плебс вообще-то вняли. И чрезвычайные средства, предписанные медикусом Эллидием, приняли к частному сведению и кое-как к исполнению.

Тоже мне, умники пустоголовые, роптать вздумали, неуки, против науки и милосердия Божьего… В жизни и в смерти неистребима глупость людская. Хотя болезнь и заразу можно одолеть совместными усилиями, а дурака излечить дисциплиной, если Бог его раньше не приберет…

Епископ не страшился посещать заболевших, утешать их, наставлять, отпускать им грехи у последней черты. Засучив рукава, по-братски ухаживал за умирающими и выздоравливающими из бедных семей. Мерам предупреждения заразы, профилактическим прескриптам медикуса Эллидия он следовал неукоснительно и видел, что делает смертельная болезнь с теми, кто в невежестве пренебрегает милостью Божьей, дарованной в научном виде медицины.

Некоторых эта внутриутробная хворь разделывает всухую за один день и менее. Бедняги несколько часов без памяти корчатся в диких судорогах, в бреду, пока смерть не разлучит душу с телом.

Другие же в мокром виде перемежающейся рвоты и периодического обильного поноса страдают 2–3 дня кряду или пару недель с облегчениями. Потом либо излечиваются совсем — телом и духом, либо окончательно умирают телесно.

У таких больных члены тела страшно холодеют, рассудок помрачается, сердце раз к разу замирает. Снова и снова приступами густой липкий пот, тошнотное расслабление, блевотное истечение темной желчи и бесцветных жидких испражнений. От ужасающей потери жизненных жидкостей все их тело иссыхает, синюшная кожа туго обтягивает ребра, западают живот и грудь, черты лица заостряются, костенеют, глаза проваливаются.

У того, кто до болезни был толстяком, кожа обвисает, собирается в мокнущие нехорошие складки. У толстых женщин смарщиваются, пустыми мешками обвисают ягодицы и груди.

Смертельно теряющих влагу страдальцев доктор Эллидий принудительно врачует теплым соленым питьем, усаживает в горячую воду. Понос и блевоту им облегчает; даже иногда вовсе прекращает посредством лекарственных настоев.

В общем свыше двух триенсов заболевших у Эллидия результативно выздоравливают. У других городских лекарей результаты похуже: у них выжил, не умерев, лишь каждый третий.

Эту моровую болезнь, убивающую внутренности человека, медикус Эллидий и его коллеги именуют мертвой желчью. По их ученому мнению, причина ее кроется в омертвении и разжижении внутренних соков, ответственных за усвоение телом влаги и соли. Поэтому насильственное соленое питье в данном случае должно излечивать. Жалко, не всех и не сразу.

Однако наш Эллидий предполагает то ли еще более глубокое объяснение, то ли в ересь впадает, утверждая, как если бы любые болезни вызываются мельчайшими отравными частицами, всюду рассеянными в сырой воде, в воздухе и на почве. А условным происхождением эти болезнетворные партикулы имеют останки тел, прах, персть в какой-то мере бессмертного ублюдочного потомства допотопных блудниц, совокуплявшихся с падшими демоническими ангелами.

Разгневанный на нечестивцев Господь безусловно всемирно затопил потопом всю землю и все зло на ней. Но стихии воды за сорок или за сто дней всю заразу не смыть, не растворить и не очистить. Абсолютно очищает и элементарно излечивает исключительно божественный огонь с верхних небес. Не случайно пророки в конце времен предрекают глобальное очистительное всесожжение всех древних стихий-элементов, то есть старой земли у нас под ногами и старого ближнего неба над головой для предуготованных новых земель и небес.

Оттого в противостоянии чумным моровым поветриям действенны окуривания, близкие к стихии огня. Равным образом стихийно излечивает, прижигая раны, раскаленное железо. Это, ясно как Божий свет, не апокалиптический холокост, но его заповеданное людям малое подобие…

Библейскую версию происхождения болезней в толковании доктора Эллидия епископ не поддерживал, но и не опровергал. Быть может, оно и так, если для него, как богослова, событийные стихи Ветхого Завета, повествующие о плотских соитиях земных женщин и ангелов небесных по-прежнему предстают несколько темными и неясными.

Ясно одно — врачеватель Эллидий совершенно прав, настаивая на всевозможных очищениях для предупреждения и предотвращения болезней. Скорее здесь больше натурфилософии, нежели теологии.

Например, крепкий щелок из выгоревшей древесной золы, каким Эллидий настойчиво рекомендует обмывать руки и лицо после посещения заразных больных, близок к стихии огня. Им же надо прополаскивать одежду и мыть столовую посуду.

Тогда как хорошо прокипяченная вода объединяет сразу две очистительных стихии. Несомненно очищает и соль как часть земельного элемента. Не зря Спаситель иносказательно упоминал соль земли, в благовестии наделяя апостолов даром исцеления. А водой и солью в свою очередь придают духовное очищение от грехов в таинствах церковных.

Опять же тотальный запрет Эллидия на все сырое, почти необработанное от грешной земли: воду, фрукты, овощи, вяленую в тени рыбу и сырокопченое мясо — вынуждает прибегать к чистой стихии огня в виде вареной, жареной и печеной пищи.

Гарум, пряности и вино он, кстати, не запрещает. Первый долго и крепко настаивается как рыбный рассол, а второе и третье есть продукт долголетнего преобразования соли земли и солнечного жара, вбираемого растительной полужизнью.

Морская соль и солнце, между прочим, благотворно воздействуют на тело. Равно теплые купания животворят после упражнений в военном искусстве в здоровом поте лица, невзирая на лица и возраст.

Глядя на практикующихся в нападении и обороне соратников, епископ, утомленно присевший на песок передохнуть, вспомнил, как же яростно Эллидий ратовал за свежую воду и очищение городской клоаки.

Когда в июльские ноны разразилась эта проклятая холера, дождей не было примерно с месяца два. У окрестных поселян едва ли не половина урожая пшеницы на корню бедственно погорела. И в большой гиппонской клоаке дерьмо-какатум на беду застоялось, намертво закупоренное. Двое городских рабов золотарей задохнулись до смерти, попытавшись прочистить дерьмопровод.

Тогда и спустили все городские источники, водоемы, цистерны и фонтаны бурным потоком на промывание дурной плотины. Размыли, пробили какатум. А потом по предписанию магистратов горожане с проклятиями пользовались только свежей чистой проточной водой из акведука. Далеко таскать, зато живые здоровее стали во всех органонах, если верить доктору Эллидию.

После августовских календ никто в Гиппоне больше не умер от убийственного истечения органических нечистот спереди и сзади. Город со всех сторон сделали доступным не только для подвоза провианта от своих колонов.

Эллидия шепотком до сих пор проклинают за санитарные строгости, ограничения, чрезвычайные предосторожности. Напротив, некоего пресвятейшего прелатуса даже язычники чересчур превозносят, громогласно славословят за чудесное избавление города Гиппо Регий от повальной моровой напасти. Дескать, его чудодейственными молитвами праведника, волшебным именем Христовым еле-еле в душу живу уцелели, если в недалекой Сицилии в отдельных приморских городишках население почти поголовно вымерло, на понос изошло. Зато у нас, мол, воистину богоспасаемый град Божий, не то что у некоторых.

Помилуй, о Господи, невежд и суеверов!..

Позднее епископ пожалеет: зря это он авторитетно не предложил воздвигнуть Эллидию статую на форуме. Побоялся он в ту пору, как бы этакому чудотворящему врачу-натурфилософу не стали поклоняться суесловно, суеверно в подобии нового африканского Эскулапа. Может статься, и не всуе, коль скоро кто-нибудь из умных потомков догадается его святость исторически подтвердить и правдиво обосновать…

Один лишь Господь располагает существовать в настоящем, неизменно и неограниченно ничем и никогда. Тогда как человеку свойственно обустраивать жизнь, познавательно применяясь к прошлому, организованно отвечая на произошедшее. Либо мыслительно жить в непознанном будущем, выстраивая предварительно намерения, расчеты, решения.

«Но как бы там ни было, у всемогущего Бога и высочайше блаженного Творца не оказалось недостатка в предусмотрительной мудрости, чтобы и из осужденного человеческого рода наполнить Град Свой известным предопределенным количеством граждан, выделяя их не по заслугам, ибо все люди без исключения подверглись осуждению в своем испорченном корне, а по благодати, и показывая освобожденным как на примере их самих, так и на примере неосвобожденных, сколь велики Его им дары.

Ибо всякому очевидно, что не по заслугам, а по незаслуженной и милосердной благодати он избавляется от зла».

В том и состоит всемерная свобода воли праведного человека, чтобы по доброй воле следовать Провидению Господнему. И злоименно его неправомерно отрицают еретики пелагиане, бездарно закрывая глаза на очевидность благодати святого крещения, вызволяющего не плоть, но разумную душу от первородного греха. Имеются у них и другие еретические измышления, столь же нуждающиеся в обоснованном искоренении.

В том, отчего основатель и промыслитель секты пелагиан британский монах Морган, обосновавшийся в Риме под именем Пелагий, безнадежно запутался между Кикероном и Оригеном, у епископа Августина Гиппонского не было ни малейших сомнений. Взять хотя бы суетное пелагианское «Послание Диметриаде», извращающее само понятие свободы выбора между добром и злом.

Изобличая пелагианство, нумидийский архипастырь написал несколько книг и в том числе достоименный труд «О природе и благодати». Противоборствовать этой ереси он и подавно решил в обязательном порядке, поскольку в ливийскую Киренаику, спасаясь от вестготов Аларика, переселились Пелагий и его видный красноречивый наперсник Келестий. Более того, у Августина объявился личный идейный недруг — заморский епископ Юлиан из Эклана в италийской Кампании, порядком сноровистый в писательстве и плодовитый в диктовке еретических писем.

Прошло не более восьми лет, как пелагианская ересь в Африке отправилась по дороге в никуда вслед за донатизмом с напутствием в образе запретительного эдикта кесаря Гонория и ему соответствующей православной всецерковной анафемой от католических епископов Запада и Востока. Попутного всем ересям ветра в общественное небытие и религиозную отверженность!

«Однако же в тяжком иге, лежащем на сынах Адама от дня исхода из чрева матери и до дня погребения в общую матерь, заключается и это удивительное зло затем, чтобы мы были благоразумны и понимали, что настоящая жизнь сделалась для нас мучительной вследствие того в высшей степени непотребного греха, созданного в раю. И что все, совершаемое в нас Новым Заветом, имеет отношение ни к чему иному, но к новому наследию нового века…

А пока же, понимая это, ходить нам в надежде, со дня на день совершенствуясь, и умерщвлять духом дела плотские».

Епископ так и поступал, нисколько не противореча собственным сочинениям. В один ненастный вечер за обедом он на весь присест оставил без вина отца Поссидия, дурно и неаппетитно отозвавшегося об отсутствовавшем докторе Эллидии. Брату Поссидию, явно перебравшему где-то перед трапезой крепкого каламского мерума, брат Аврелий молча указал двумя перстами на запрещающую злословие и клятвы надпись, выпукло выложенную на гладкой дубовой столешнице черепашьими пластинами.

Орденское правило непреложно, и Поссидий конфузливо приумолк. Пускай он всего-то навсего искусился остроумно, учеными словами пошутить, заметив, мол, Эллидий Анатом очень нынче занят гоэтикой, магически гадая на будущие патологические несчастья по человеческим потрохам.

Научно-медицинская шутка епископу определенно не полюбилась, хотя бы потому, что святой отец Поссидий не удосужился прочесть соответственных глав из «Града Божия». Да и воскресные проповеди архипастыря, нередко затрагивающие с осуждением демонские вредоносные пceвдoнауки вроде магии, гоэтики, теургии, герметики, апотелесматики, главный епархиальный хозяйственник словно позабыл безответственно.

Видать, в самый раз ему напомнить о надлежащем отношении православных католиков к многообразным проявлениям демонического вмешательства в человеческие дела. Или умопомешательства, коль речь заходит о душевных болезнях простонародья на почве колдовства, ворожбы, ведовства, волшбы, волхования, знахарства, называемых словами, далекими от греко-римской учености.

Уже добрых семь-восемь лет со времени расследования преступных деяний друидов на юге страны епископ обязательно привлекает просвещенных медикусов для судебного исследования зловредительных магических случаев, колдовского наведения порчи и тому подобных темных бесовских безобразий. Причем освидетельствованию на предмет душевного нездоровья, психических патологий, — определимся по-гречески, — подлежат как подозреваемые, так и потерпевшие со свидетелями.

В такой вот связи третьего года ученейший доктор Эллидий весьма сокрушался, что ему не удалось освидетельствовать ученую женщину математика Гипатию из Александрии. Обвиненная в нечестивых гаданиях по звездам, приносящим несчастья, она затем была бессудно растерзана грязной и подлой простонародной толпой. Христиане ли смертно согрешили в стадном озверении либо убили ее озверелые язычники — значения не имеет, если Эллидий вполне уверен в доказательствах сумасшествия у женщин от излишнего изучения и обдумывания непосильных для слабого женского интеллекта натурфилософских или религиозных проблем.

Епископ помолился за спасение души рабы Божьей Гипатии, язычница она там или нет. Ему тоже было ее очень жаль, вероятно, невинно убиенную. У себя в Нумидии он такого бы не допустил, как скоро его непременно звали, умоляли исследовать чудотворной духовной силой и апостолической властью всяческие сверхъестественные преступления.

Пускай себе среди замешанных или от них пострадавших порой не находилось ни одного христианина, тут и там не суть важны вероисповедания. Потому как неустрашимого и подчистую не имеющего суеверий, сведущего в демонологии святейшего прелатуса Августина из Гиппона, нередко слезно просят рассудить по справедливости, выявить повинных и оправдать невинных. Так-то вот он внял просьбе епископа Декима из Сетифиса и наметил прибыть туда, несмотря на то, что эта епархия уже в Мавретании, хотя и в близком соседстве с Нумидией.

Тяжкое обвинение туземная народовластная молва возложила на молодую побродяжку, неизвестно откуда взявшуюся в Сетифисе. Грозящую смертью вину на нее налагают за наведение порчи на людей и скот, выразившейся во множестве выкидышей, в неплодности женщин и опавшем обомлении детородства у мужчин. Ко всему прочему ведовству подтверждают обвинительное заключение многими зловещими, возмутительными пророчествами-проклятьями, услышанными в живую из ее уст.

У себя в епархии епископ, Бог знает когда, положил решительный конец всем старухам-ведуньям, языческим магам, народным колдунам, лживым метопоскопам, поганым апотелесматикам, составляющим гадательные гороскопы. К счастью, древнеримские законы XII таблиц позволяют разделываться с этой порочной богомерзостью гораздо решительнее, нежели эдикты против ересей, провозглашаемые христианскими кесарями современности. Не в укор будь им сказано: кесарям — кесарево…

И возмущают общественное спокойствие магические злодеяния иногда поболе, нежели иные республиканские ереси. Наверное, то же самое политическое возмущение и случилось, непростительно сказалось в Сетифисе…

Чтобы спокойно разузнать различные обстоятельства, очевидно, непростого мавретанского дела, епископ заблаговременно за неделю отправил туда трех прознатчиков.

Первым выехал юркий старикан монах Филодокс. Этот бывший рыночный меняла уж не раз и не два в порученных ему целях дознания достоверно разведывал обстановку, собирая много ценных сведений и малую лепту на прокормление никому не ведомого монашеского братства, где-то за южными горами обращающего в христианство диких эфиопов. Помнится, в Ферродике он когда-то хорошо и негласно поработал.

Независимо от Филодокса и друг от друга обо всем происходящем в Сетифисе в свой черед дознавались двое почтенных торговцев из Гиппона. Марий Гефестул солидно, согласно общается с христианами, а разбитной Секст Киртак вращается и угощается с язычниками.

На второй день в июньские календы епископ Аврелий и его многочисленные сопутники погрузились на большую торговую трирему юного кормчего Аспара, направляющуюся из нумидийского Гиппо Регия в мавретанский порт, ближний к Сетифису.

Опытные воины-триарии, тройной меди сорокалетние ветераны под началом центуриона Горса завели на корабль лошадей, меж тем людям не надо указывать их места на корме и у ростра.

Привилегия въезда в чужой или свой город верхом зачастую производит соответствующее триумфальное впечатление, показывая, насколько архипастырь уверен в победе над любым злом, явись оно из самой преисподней греховного естества. В седлах они с Ихтисом держатся покамест крепко, а молодым сам Бог велит быть всадниками-пастырями. Иначе какие же они доблестные и благородные нумидийцы?

Диакон Гераклий порядочно управляется с конем — царственные род, племя себя показывают. Не очень ему уступает и тот прыткий лекарский помощник. И сам медикус Эллидий не забывает о своем достославном нумидийско-пуническом происхождении.

Сразу видно: соображающие и понимающие бесспорно превосходнее тех, кто, иже скоты, живут и чувствуют без смысла и разума.

Гинемах тут исключение. Старый умный кот по-прежнему впечатляет малоразумных и внушительного вида сопровождения доминуса Аврелия нимало не портит. Как бы он ни отяжелел, утратив былое неимоверное проворство, но чуткие усы, настороженные уши, тигриные клыки и орлиные когти на месте…

По прибытии в Сетифис, когда все и вся утряслось с торжественной встречей и размещением на постой, поздним вечером епископ Аврелий с понимающим котом Гинемахом принимали с докладами разведчиков. Прежде всех вполголоса докладывал пронырливый лысый монах Филодокс. Прохвост вполне оправдывает имя собственное любителя выслушивать, выспрашивать людские мнения.

— …Осмелюсь тебе поведать, твое святейшество, здешний епископ Деким по правде держит волка за уши, вернее, волчицу. Потому что разный местный люд, кто креститься, кто пальцы скрещивает, но упорно твердит: дурная пророчица Волюксия умеет превращаться в зверский облик, исчезая в темноте и пряча горящие глаза.

Христиане и язычники епископом гораздо недовольны, готовы взбунтоваться. Магистраты и нобили на его стороне, а простолюдины против. Уж больно он корыстолюбив и похотлив. Будучи в доле с шурином от покойной жены, деньги в рост дает. Христианской десятины ему мало — берет, где возьмет, не сеяв, не рассыпав. С поваренными рабынями промежного беса похоти тешит, о прошлом годе портовую блудницу взаперти держал в эргастуле на вилле, покуда не сбежала.

В епископы, ты знаешь, он прямо скакнул из военачальства над береговой стражей. С агонистиками рьяно воевал, сан священнослужителя принял и готово — он в предстоятелях.

Но не ведомо тебе, как выбирали отставного центуриона Декима через кровавое ночное побоище в базилике. Его контуберналы расстарались. Соперника Декима, пресвитера Бокха вынесли под утро замертво, с ним две дюжины мeртвякoв. Раненых никто не считал, самодеятельно или с родственной подмогой до дому побрели, добираясь. Ночной горшок побили, но за собой чисто вымыли, прибрали и молчок.

Подозреваемую в порче Волюксию те же верные Декимовы причетники-чистильщики выхватили из толпы уши развесивших язычников. Христиане тоже уверяют: сперва хотел он ее, лжепророчицу, ему в наложницы потихоньку, ан не вышло, люди громко возмутились.

Ее от греха подале упекли в узилище, а устрашенные ею суеверы из наших с тобой маловерных собратьев по вере, твое святейшество, духом как-то собрались, возроптали, под угрозой бунта потребовали изуверской публичной казни злопророчащей ведьме. Сначала-де ее бичевать на форуме, после в цирке оскопить ей женственность, распять на кресте, перебив голени, потом разорвать на пять частей, растянув между необъезженными гетульскими жеребцами…

Епископ невозмутимо, не переспрашивая, выслушивал монаха. Вольно прознатчику выговориться. Монолог он все тебе проясняет.

Аврелий многое сам до того вызнал из доверительной беседы с грешным Декимом, назойливо предлагающим, прежде чем позорно казнить, публично изгнать легион демонов из ведьмы Волюксии. Нумидийский предстоятель также обстоятельно побеседовал с одним растерянным судебным квестором из декурионов, раньше не знавшим, как ему поступать, кому и чему верить. По нему же видать! Теперь себя не помнит от радости, сонмы языческих богов благодарит тот добрый римлянин Меммий, если буйные злые мавры в массе поуспокоились, дождавшись приезда того, кто призван решить дело миром и разрешать от грехов по христианским заповедям.

— Жаждущим непотребных зрелищ христианам, забывающим о любви к врагам нашим, эта пресловутая Волюксия, твое пресвятейшество, видится исчадием ада, — монотонно докладывал между тем Филодокс. Он никого, впрочем, не осуждал, если на земле сильнодействующе судит епископ, а на небесах — всесильный Господь.

— Она действительно прикидывается не волчицей-друидессой, а жрицей поганской богини Исиды. Носит между грудей ее деревянное изображение с младенцем Гором на руках. Оно бесстыдно нагое, им она мужчин запугивает, говоря: и у них промеж ног станет так же гладко, когда мужество с корнем отсохнет.

Хотя в основном Волюксия предрекает общественные бедствия, злосчастья, жуткие потрясения городской и сельской жизни. Выкликает о землетрясениях, о потопе, вопиет о вулканическом разрушении христианских храмов, убийстве епископов и священников. Зловеще пророчит вторжение неисчислимых полчищ северных варваров с железными зубами…

С этим и епископ мог бы отчасти согласиться. Волей-неволей в нечто подобное поверишь, если они с Ихтисом не один раз обсуждали угрозы с юга и севера. Скажем, не приведи Господь, организованной воинской силе вестготов какого-нибудь рекса Атаульфа вздумается нанять корабли и переправиться в Африку, тогда вся проконсульская провинция ляжет к их ногам. Долго они здесь не удержатся, но пока их отсюда выбьют легионеры западного кесаря, может, и восточного, разруху от такого вторжения трудно вообразить.

— Представь, пресвятейший прелатус, эту безродную Волюксию язычники почтительно именуют Мавретанской сивиллой.

С месяц тому назад она навела великий страх, кощунственно бросив на алтарь Петропавловской базилики табличку со словами: Мене, Текел, Упарсин. Диакон сдуру их вслух зачитал. Прихожане было подумали: колдовское заклинание, демонов вызывающее. Оцепенели, заголосили в ужасе, затряслись, кое-кто из женщин в падучей принялся биться оземь. Когда пресвитер растолковал, что это из христианского Святого Писания, перепугались еще сильнее…

Отпустив монаха Филодокса с благословением, епископ занялся выяснением языческих мнений в толковании торговца Секста Киртака.

— …Послушай меня, преподобнейший. Среди язычников есть немало горячих голов, найдутся такие и в городской охранной когорте. Наверняка попытаются отбить эту свою сивиллу по дороге на форум для судебного слушания. Или на то отважатся перед казнью.

От лысого до лысого народец здесь отчаянный, задорный, редкие ристания в цирке обходятся без драки, помнят, как не так давно агонистиков беспощадно изничтожали.

Если нашу прорицающую войну непорочную весталку Волюксию укокошат в свалке, оно тебе полбеды. Если же освободят, жди вселенской свары промежду христианами и язычниками. Их здесь приблизительно половина на половину, стенка на стенку… И получай маленький Армагеддон внутри немалого города…

Соображения вексилария Секста епископ присоединил к делу и к размышлению. Велел хорошо выспаться, а с рассветом ходкой рысью вскачь в Мадавру с письмом. Полдня туда, день обратно и не позднее третьего дня вживе предоставить ему в конной лектике мать Элевтерию. Трех контуберналов от центуриона Горса он получит в охрану.

Третий доклад епископ выслушал от купца-оружейника Мария Гефестула, тождественно прибегнувшего к библейскому образу.

— Я вот что тебе скажу, твое святейшество… Этот вот Сетифис истинно Содом и Гоморра в случке с пандемониумом…

Епископ ничуть не удивился, когда на другой день пополудни анамнез в принципе простого кузнеца подтвердил ученейший доктор Эллидий, сразу по приезду ретиво принявшийся за расследование, исследование и освидетельствование пациентов.

— Ты не поверишь, Аврелий! В любом портовом лупанаре африканского побережья побольше порядка и благолепия, чем в этом вот Сетифисе Мавретанском. В кварталах операриев чуть ли не все подряд вповалку и в лежку заражены срамной греческой болезнью.

Глядеть не надо каждому и каждой промеж ног на истечение гноя, когда локти и колени симптоматично опухают, а глаза примечательно гноятся даже у малых детей, не вошедших в мужской и женский возраст. Кругом грязища, вонища, закисшее дерьмо aж по нундинам не вычерпывается. Грязный народец эти мавры…

Как их желчемертвенная зараза обошла стороной ума не приложу!

Выкидыши у них однозначно от похоти в ранние месяцы беременной тягости. Сунул, вложил подальше, покрепче — и выблядок выталкивается. То же самое у них с овцами и козами выходит, если кому-то женщин и мальчиков мало.

Вместе с тем популярные в городе женское бесплодие и множественная утрата мужской производительной силы так же объясняются запущенной формой генитального греческого заболевания. У многих оно протекает незаметно, без неудобств и боли.

Какая-нибудь ведьма имярек, как ее там Волюксия? Здесь совершенно ни при чем. Корень безобразий в невежестве. Как ты говоришь, незнание равносильно глупости.

Сущеглупую Волюксию, подозреваемую в ведовстве, я посильно исследовал и осмотрел со всей внешней тщательностью. Говорить со мной она не захотела, но, похоже, какая-то душевная неустроенность у нее все-таки есть, сколь скоро верить тому, чего о ней сказывают. И причина ее психического расстройства мне известна, если у нашей худосочной девственницы вмертвую зажато детородное устье.

Спасибо контуберналам Горса, легонько взяли, на весу растянули эту помойную кошку за руки, за ноги, обездвижили. Ученик мой шустрый обнажил тело к досмотру.

Должно быть, когда-то ее смертельно напугали грубым насильственным лишением девственности. Вряд ли то были поклоняющиеся египетской Исиде. Те веками умеют это делать аккуратно и безболезненно. Принявшей жреческое посвящение она никак не может быть.

В заключение однозначно выделяю: каких-либо сатанинских, бесчувственных демонических меток, принадлежащих досмотренному телу на грудях, ягодицах и в паху, я не обнаружил.

Снизу и сверху записывать нашу тощую красотку Волюксию в ведьмы тоже ни к чему по возрасту. Без долгой выучки ведовства не бывает.

Насчет ее возмутительных прорицаний это уж тебе выносить духовный приговор, прелатус Аврелий.

С вынесением пастырского вердикта епископ не торопился и формальное судебное присутствие открывать не спешил. Пешком в окружении свиты он степенно прогуливался по городу, приглядываясь к домам и к лицам людей. Пополудни исповедовал того пожелавших мужчин и женщин в атрии епископального домуса. При всем том от совместных богослужений с местными клириками, нахмурившись, устранился без объяснений.

Два раза епископ посетил в тюрьме девицу Волюксию; собеседовал он с ней наедине, без посторонних свидетелей и очевидцев.

С каждой прогулкой по Сетифису раньше невозмутимое лицо Августина Гиппонского очевидно мрачнело, хмурилось все больше и больше. А его прирученный сервал помногу начал походить на некое апокалиптическое чудище, готовое покарать, пожрать нечестивцев.

Трехдневное упорное хмурое, сумрачное молчание знаменитого христианского проповедника, чудотворца и аскета поначалу вызывало у горожан недоумение, после же стало вселять тревогу и беспокойство. Неизъяснимый всесторонний страх постепенно закрался в грешные души. Что же он, праведный человек Божий, теперь им скажет, укажет?

Встретив мать Элевтерию у городских ворот, Августин всего лишь безмолвно поклонился ей в благодарность за своевременный приезд.

Назавтра в главной городской базилике негодование, печаль, гнев, горестные сожаления пастыря о заблудших, об утонувших в пучине первородного греха христианских душах вначале пролились горькими, горючими слезами во время воскресной мессы. За ними настала пора гневной и яростной обличительной проповеди против грехов современных. Второе обличение пастырь произнес там же в повечерии. На следующий день в другой базилике он столь же ярко, с апостольской убедительностью проповедовал, изобличал все те же смертные плотские грехи и грешников им подверженных. Четвертая проповедь при огромном скоплении верующих прозвучала в городском театре, не вместившем всех желающих.

Кто сподобится благодати? Кому можно надеяться в тот день, в день гнева? Горе Сетифису, ибо его ждет участь пострашнее, чем Господня кара Содому и Гоморре. Господь не станет искать здесь праведников. Но покарает всех тут и сейчас, спустя тысячелетия или неисчислимые тысячи тысяч лет. Ибо никому не миновать того дня бедствий и несчастий. Завтра и сегодня, в любой момент он здесь рядом с нами, день тьмы и мрака, мглы и бури, день трубы и яростного клича над всеми земными градами…

Когда епископ взял обеими руками вперехват черный посох, воздел его над собой, в театре и в городе не оказалось ни одного человека, кто бы осмелился ему не повиноваться.

Предпосылки и обстоятельства для повиновения у всех сограждан Сетифиса были многоразличны. Но равнодействующая сила единомыслия и единодушия порой стоит превыше разнонаправленных желаний, чаяний, устремлений и похотей людских.

Объединяй и властвуй в единоверии. Ибо всякая власть предпослана от Бога. Все через Него и от Его произволения.

В Сетифисе с удовлетворением, особо не рассуждая, подчинились духовному и душевному решению Августина Гиппонского о полной невиновности девицы Волюксии в колдовских злодействах. И ее добровольное намерение удалиться от мира в женский монастырь матери Элевтерии воспринято не менее одобрительно и умиротворенно. Как христиане, так и язычники.

Но до того предпослано, обстоятельно случилось небывалое и неслыханное. По приказу Августина в одной из базилик собрались только женщины и жены выборочно по именам из разных частей города для собеседования с добродетельной целительницей Элевтерией о печальных физиологических последствиях плотских утех.

В это же время доктор Эллидий Милькар избранным мужам и мужьям в другой церкви прочитал впечатляющую, внушительную санитарную проповедь о вреде человеческой нечистоты и срамной греческой болезни. А епископ Аврелий Августин предложил всем, кто в такой нечистой хворобе грешен, добровольно, без принуждения наложить на себя самих епитимью-наказание в виде годичного воздержания. Так как велико милосердие Божие, всем возможно надеяться, уповать на душевное облегчение и утешение телесных страданий еще при этой жизни. В том числе не только христианам, но даже язычникам от Адамова корня.