Благословенный

Глава 14

— Господа, бейдевинд! Держим курс норд-норд ост! — весело скомандовал контр-адмирал Нельсон, оглядываясь на свою многочисленную эскадру. Водная гладь белела от парусов: стопушечные корабли, стандартные 74-х пушечники, лёгкие фрегаты… А впереди уже разворачивалась линия противника под до боли знакомым триколором!

Свисток арбитра прервал эту идиллию.

— Ваше высокопревосходительство, со всем уважением вынужден напомнить, что сигналы эскадре следует отдавать исключительно флагами!

Гораций Эдмундович снял шляпу и церемонно поклонился посреднику, сидевшему в кресле на специальной, высотой в 3 сажени, вышке.

— Великодушно прошу меня простить! В этот раз будем считать, что на флагмане есть сигнальщик с зычным голосом и очень-очень большим рупором!

— Ещё один такой случай, и игра начнётся заново! — милостиво ответили с вышки.

Нельсон церемонно поклонился, прижав треуголку к груди (по правилам переигровка должна была начаться сразу же после первого нарушения), и вновь обратился к своей эскадре покачивающейся на невысокой ряби пруда

Дивное зрелище открылось бы перед наблюдателем, попавшим в Петергоф в этот ветреный майский день. Обширный пруд перед дворцом Марли был заполнен морскими офицерами; их белые мундиры, ярко выделявшиеся на тёмной водяной глади, создавали издали впечатление, что на пруд опустилась огромная стая каких-то диковинных белых птиц.

Каждый офицер придерживал качающуюся на лёгкой ряби… модель линейного корабля, масштаба 1:48. Они представляли собой две эскадры: одною командовал вице-адмирал Гораций Нельсон, другою — капитан-командор Сенявин. Как положено, эскадры делились на авангард, кордебаталию и арьергард; командовали ими действующие капитаны Балтийского флота. Часть обычных кораблей вели мичманы или лейтенанты флота, часть — кадеты Морского корпуса. Юноши внимательно приглядывались к тому, как ведут себя офицеры, на полном серьёзе отдававшие приказания своим воображаемым командам:

— Два румба лево руля! Взять рифы! Убрать лисели!

Надо сказать, сегодня недостатка в зрителях не было. Кадеты-первокурсники занимали наспех сколоченную трибуну, устроенную специально для наблюдения за потешным боем; кое-где по берегам пруда слонялась любопытствующая публика, изумлённо наблюдая новую императорскую забаву. Но был еще одни, необычный зритель: руководитель новорождённой военной контрразведки полковник Скалон, остановившись у кромки пруда рядом с врытыми в землю мачтами в полном парусном вооружении (очевидно, это было учебное пособие), опершись о перила, с интересом наблюдал за происходящим.

— Господа! У меня сапоги протекают! — пожаловался один из кадетов, высокий и красивый юноша с аристократически тонкими чертами лица, стоявший, как и все, по колено в воде.

— Кадет Толсто́й, — немедленно отозвался с вышки посредник, он же по совместительству командир Морского корпуса, капитан-командор Карцев, — вас предупреждали, что надобно приобретать каучуковые сапоги, а не тюленьей кожи. Теперь терпите!

Следующий ход принёс неожиданность:

— Корабль «Ройал Оук» сел на мель! — донеслось с вышки.

Контр-адмирал Нельсон, весело рассмеявшись, хлопнул по плечу незадачливого капитана из своей эскадры.

— Ничего-ничего! Если толковый капитан посадил свой корабль на мель, надобно просто выдать ему новый, не так ли? В России не счесть корабельных лесов, а у императора Александра много топоров наготове!

Со стороны трибуны, битком заполненной кадетами Морского корпуса, послышались смешки.

— Господа, — прокричал в рупор посредник — прошло десять минут боя. Продвигаемся на: для фордевинд — на сто саженей, для бакштаг — сто двадцать, для галфвинд — на сто пятнадцать, для бейдевинд на восемьдесят, для крутой бейдевинд — на пятьдесят!

Все бросились отсчитывать своё перемещение, продвигая свои игрушечные кораблики на нужное расстояние из расчёта один дюйм за сажень.

— Эээх, чёрт! — выругался один из капитанов. — Зачерпнул сапогом воды! Господин директор Морского корпуса, соблаговолите приказать лучше выровнять у пруда дно — я угодил в какую-то яму!

— Увы, господа! Это возможно только уже ближе к зиме, когда мы закончим здесь наши шалости и сможем спустить воду из пруда! — откликнулся с вышки Карцев.

— Гораций Эдмундович, вы не разворачиваетесь в линию? — спросил капитан-командор Сенявин, командовавший противостоящей Нельсону эскадрой.

— Как видите по сигналам на флагмане, командовать которым я имею честь, мы продолжаем идти двумя походными колоннами!

— В таком случае, господа, мы ведём продольный огонь по вашим флагманам!

— Желаю удачи, господа! Судя по крепости ветра и курсу, вы не попадёте ниже брамселей!

— Не могу согласиться! — парировал Дмитрий Николаевич. — Корабли новой конструкции позволяют вести огонь с углами склонения до 18 градусов, что в данном случае позволяет поражать корпуса кораблей, идущих с наветренной стороны.

— Ни в коем случае! — возразил капитан Павел Чичагов, командовавший авангардом Нельсона. — Условиями настоящих учений предусмотрено, что ваша эскадра состоит из французских кораблей, и сами вы, господа — суть безбожные французишки!

— Попрошу свериться по таблицам! — выкрикнул Дмитрий Николаевич, уже, однако, понимая, что неправ.

Увы, таблицы подтвердили правоту «англичан».

— Господа, я не вижу сигналов флагмана! Извольте разойтись в стороны! — попросил вновь кадет Толстой, со скучающим видом поднимая муть с неглубокого дна пруда своими неправильными сапогами.

— Фёдор Иванович, вы решительно неисправимы. Рядом с вами «репетичный» фрегат — извольте посмотреть на него!

— Я просто хотел сверить, не врёт ли он, — с выражением брезгливого презрения на породистом лице ответил юноша, покосившись на стоявший вне колонны сигнальный фрегат.

— Разговорчики! — прервал его посредник. — Господа, ещё раз напоминаю правила: все переговоры вести в строгом соответствии с легендой игры. Команды по судну проговаривать голосом, согласно установленных правил. Адмиралам не давать команды другим судам иначе как сигнальными флагами. Через несколько дней вам предстоит совершать те же эволюции в боевом ордере на море — спешите отработать всё на берегу!

— Продолжаем игру. Дмитрий Николаевич, ваша очередь!

Сенявин оглянулся на свою «эскадру» и поднял на крохотной мачте своего флагмана.

— Поворот на полтора румба лево! Увалиться под ветер!

— Корабль «Эгалите» не видит сигнала! — прокричал капитан-командор Карцев, выполнявший обязанности посредника.

— Пётр Кондратьевич, да с чего же вдруг он его не видит? — возмутился Дмитрий Иванович.

— Прекратить пререкания!

— Есть корабль «Эгалите» не видит сигнала! Капитан после боя пойдёт под трибунал и будет гильотинирован!

— А вам понравилось в шкуре якобинца, да, капитан-командор?

— Разговорчики! Следующий тур, господа. Продвигаемся!

— Итак, господин Сенявин, вы решили сбежать? — спросил Нельсон, наблюдая маневр «французской» эскадры.

— Как вы все понимаете, господа, мы сражаемся за французов, а значит, имитируем французскую тактику. Ведь они действуют именно таким образом, не так ли?

— Да. Пятнадцать — двадцать лет назад они поступали именно так. «Тактика испуганных» — вот как мы прозвали их манеру боя. А английский флот действует иначе! Главное, добраться до врага, выйти на пистолетную дистанцию, а там наши кэптены вцепятся в противника, как тот бульдог в шкуру быка! Скорострельные карронады, заряженные двумя, а то и тремя ядрами разом, разнесут орудийные палубы; картечь смётёт противника с квартердека. Нашим канонирам нет равных: мы делаем три выстрела, пока французы едва могут сделать два залпа. Так что, будь мы в действительности в открытом море, обмениваясь чугунными шарами — у вас не было бы шансов!

— Ваши карронады не достанут до нас, если мы выдержим дистанцию — резонно заметил Сенявин.

— Вряд ли вы сможете это сделать, не сломав при этом линию. Французы теперь не те, что при Бурбонах — с революцией их обученность сильнейшим образом упала.

— Господин Нельсон! Вы очень многословны, ваше высокопревосходительство! — вновь сделал замечание посредник Карцев.

— Это часть процесса обучения, не так ли? Ведь император Александр для этого и присылает в Морской корпус действующих адмиралов — чтобы кадеты прикоснулись к настоящей морской тактике, с подробнейшим её объяснением!

Следующим ходом корабли сцепились в ближней схватке.

— Принести курительницы! — воскликнул посредник.

Служители поместили на воде плавающие жестянки с фитилями, извергавшими едкий пороховой дым.

— Да тут ни черта не видно! — возмутился один из курсантов, юный Николай Штейнгель.

— Привыкайте, кадет, — отозвался с вышки Пётр Кондратьевич. — В настоящем бою вы окажетесь в ещё более жалком положении!

Следующим ходом колонны Нельсона вошли в разрывы в линии Сенявина. Между моделями кораблей разгорелся умозрительный «жаркий бой», а между командующими ими адмиралами — жаркий спор о результатах такого маневра.

— Ваш флагман потоплен, а корабль, возглавляющий вторую колонну, потерял весь такелаж — горячился Сенявин. — Признайте очевидное — атака на нашу линию не удалась!

— Мы разрезали вашу линию в двух местах. Ваш авангард оторван от кордебаталии и потерял своё значение — в сражении он более не участвует. Следующим шагом мы возьмём ваш флагман в два огня, и вашим лягушатникам уже ничто не поможет!

К месту боя уже спешили служители корпуса со складными столиками для вычисления результатов взаимных залпов. Они учитывали скорострельность, калибры, обученность экипажа каждого корабля; иногда для достоверности, чтобы определить ущерб от залпа, бросали кости, внося в ход игры обычный в бою элемент случайности. Для ближнего боя английский флот обладал заметным преимуществом — его вооружение и высокая обученность канониров позволяли наносить французам заметно больший урон, чем могли бы ответить им республиканские мореходы.

После долгого боя «французская» эскадра Сенявина, по всем расчётам, понеся тяжёлый урон, практически утратила боеспособность. «Капитаны» обменялись рукопожатиями и пошли буксировать свои модели в отведённый им шлюпочный сарай

Антон Антонович, дождавшись, когда Пётр Кондратьевич, наконец, освободится от своих «посреднических» обязанностей, подошёл к нему. Церемонно поклонившись начальнику Морского корпуса, он с самой дружелюбной улыбкою произнёс:

— Ваше Высокородие, я вижу, у вас образовательный процесс идёт на всех парусах!

­– Какими судьбами в наших краях, господин Скалон? Как вы можете видеть, император Александр придумал забавную штуку — он периодически командирует строевых командиров в кадетские корпуса для обучения молодых офицеров теми, кто «нюхнул пороху» и знает, как всё происходит на войне на самом деле. И эти наши упражнения в Марлинском пруду, — одно их таких упражнений.

— И оно действенно? — с интересом спросил Антон Антонович.

— Безусловно! Здесь с участием настоящих боевых офицеров, мы одновременно прививаем курсантам понятие о морской тактике, и в то же время разрабатываем новые тактические построения и приёмы. В любом случае это много полезнее, чем три года заучивать наизусть латинские стихи, как это было при моём предшественнике!

— Это чудесно, капитан, но не следовало ли удалить с территории Корпуса праздношатающуюся публику? Тут могут оказаться совершенно нежелательные личности!

— Вы полагаете? У нас же нет ничего серьёзного — увиденное вами, Антон Антонович, это просто военная игра в рамках учебного процесса

— Если хотите знать моё мнение, — вмешался в разговор Гораций Эдмундович, подходя к Карцеву и Скалону в окружении стайки жадно внимающих ему кадетов — так всё это пустое, как впрочем и весь этот «Морской корпус»! Желаете иметь боеспособный флот, пригодный к тому, чтобы плавать в океанах — делайте так, как поступает истинная морская нация: отправляйте юных джентльменов на действующие корабли, под команду бывалых, опытных кэптенов. Сражайтесь в настоящих морских битвах, а не в этих потешных сражениях на мелководном пруду. Пересекаете океаны, хоть иногда выбираясь из лужи балтийского моря, — лишь тогда вас ждёт успех. Хотя, признаться, ваша сугубо сухопутная держава вряд ли когда-либо достигнет тех же высот, как и прирождённо морские народы.

— Времена меняются, — сухо ответил Карцев. — Лет двести назад португальцы и испанцы первенствовали на морях; затем их сменили голландцы. Теперь же Англия держит несомненное первенство, но кто знает, что будет далее?

— Ну, может быть, лет через двести Россия займёт её место, — со смехом отвечал Нельсон, отходя и продолжая хвастливо рассказывать окружавшим его кадетам какие-то случаи из своей морской практики.

— Какой неприятный тип! — заметил Скалон, глядя ему вслед.

— Да, надо признать, без меры самолюбив и любит пустить пыли в глаза! Однако дело своё знает, в отличие от многих других иностранцев, второпях набранных в последнюю нашу войну с Турцией! От иных из них нашему флоту чиниться откровенный вред…

— Император надеется, что вашими усилиями мы сможем обеспечить все наши флоты собственным кадром, без иностранных волонтёров. Как вы разместились в Петрегофе?

— Много лучше, чем в Кронштадте! Преподавание ведётся в настоящем дворце! Правда, расширение набора требует постройки новых корпусов, что делается ныне с большим поспешанием. Но главная беда — учителя. Придя на место начальника морского Корпуса два года назад, я обнаружил в учебной части полное неустройство. В образовании, даваемом кадетам, был просто какой-то хаос: отсутствие всякой системы, бессмысленное препровождение времени в классах. Учебников никаких не было; каждый преподавал что и как ему вздумалось по безтолковым запискам, диктование коих занимало большую часть классного времени.

Поставив себе за цель искоренить это зло, я принялся за составление руководств по всем предметам наук, проходимых в корпусе. Теперь составлены учебники по астрономии, навигации и высшей математики, готовятся пособия по алгебре, теории и практике кораблевождения — последние уже написаны Горацием Эдмундовичем, правда, на английском языке. Лишь теперь, после перевода в Петергоф началось у нас преподавание высшей математики и теории кораблевождения. И, если в Кронштадте мы сидели сиднем, не видя ни попечителей, ни шефов, то теперь всё разительно изменилось. К нам теперь командируют преподавать строевых офицеров, а лето мы проведём в практических плаваниях. Теперь вот, готовим некоторых наших кадетов для плавания на Мальту с новой эскадрой, на днях готовящейся к отплытию…

— О последнем, Пётр Кондратьевич, вы бы лучше не распространялись — сухо заметил Скалон. — Я, собственно, к вам заехал по одной надобности. У вас тут есть кадеты, не отличающиеся примерным поведением. Один из них, граф Фёдор Толстой — это ведь он пререкался во время игры? — так вот, о его проказах стало известно даже в Петербурге. Извольте позвать его, и оставьте нас наедине — я переговорю с ним о его поведении.

— Разрешите заверить вас, полковник, что последний год дисциплина во вверенном мне учебном заведении существенно укрепилась — с беспокойством заговорил Карцев. — Что же касательно названного вами кадета, от его дурные склонности есть исключительно результат семейного воспитания. Он пришёл к нам таким, и наши воспитатели, несмотря на все усилия, не смогли…

— Оставьте эти оправдания, сударь! — прервал капитан-командора полковник Скалон. — К вам нет по этому поводу решительно никаких претензий. Просто препроводите ко мне этого субъекта!

— Незамедлительно! — подтвердил Карцев и поспешил исполнить просьбу Антона Антоновича. Начальник Морского корпуса был на чин выше полковника Скалона, но с некоторых пор в управленческой практике Российской империи чины и звания стали значить удивительно мало. А вот тот факт, что Скалон — очень доверенное Государю лицо, был заметно важнее его скромного полковничьего горжета.

Через несколько минут Фёдор Иванович Толстой, всё ещё в своих промокших насквозь тюленьих сапогах, предстал перед полковником.

Прежде чем что-то сказать, Скалон внимательно осмотрел юношу. Высок, красив, дерзок. На немного тяжеловесном лице опустившегося херувима застыло выражение презрения и скуки. Странное отношение к жизни в столь юном возрасте!

— Как вы поживаете, сударь? — осторожно начал разговор Скалон.

— Благодарю, вполне прилично — равнодушно ответил юнец, глядя при этом вниз, на свои хлюпающие сапоги.

— Понравилась ли вам игра, в коей вы имели честь участвовать?

— Да, не знаю. Дурь какая-то. То же самое можно было бы сделать на плацу, безо всяких ботфорт на гуттаперчевой коже!

— Понятно. Вы не одобряете ваше обучение?

— Не, ну стало лучше в Петергофе, — сквозь презрительную ухмылку молодого графа прорезалось выражение «начальство иногда всё-таки чего-то делает». — Кормить стали весьма преизрядно… преподаватели стали меньше молоть чепуху! Но в целом — прав этот англичанин. Если императору нужны справные моряки — сажаёте нас на корабль и вперёд!

— А вы желаете на корабль? — будто невзначай спросил Скалон, записывая что-то в свою книжечку для заметок.

— Я-то? Можно! Ну, правда, я уж передумал идти в моряки…

— Вот как?

Скалон перестал писать и поднял глаза на своего собеседника, внимательно вглядываясь в равнодушно-затуманенные глаза графа.

— В гусары. Я пойду в гусары! — сообщил юный граф, и в глазах его впервые появился проблеск интереса к происходящему.

— Вы полагаете, ваши склонности бретёра получат в гусарском полку должное своё развитие? — с иронией спросил его Скалон.

— Да! — дерзко отвечал Толстой, с вызовом глядя на полковника. — Я самолюбив и горд, и не спускаю никому оскорблений. И что же с того? Разве офицер должен вести себя по-иному?

— Не спускаете в свой адрес оскорблений? Это замечательно… Однако же, обратите внимание, граф: среди нас есть лицо, постоянно оскорбляющее всех русских подданных, а следовательно, и вас тоже. Некто, известный вам, нагло заявляет, что наш флот ничего не стоит; что Морской корпус бесполезен и должен быть распущен; что русские безтолковы и тупы. Конечно же, я говорю про господина Нельсона.

— Серьёзно? Ни разу не слышал!

— Поверьте, граф, — всё так и есть. В довершение всему, господин Нельсон решил покинуть русскую службу, где был обласкан государем и щедро награждён, и вернуться в Англию, всё более к нам недружелюбную!

— Негодяй! — насмешливо откликнулся граф. — Он смеет пользоваться привилегиями Указа о вольности Дворянской и Жалованной грамоты Екатерины Великой! Каков наглец!

— Государь крайне огорчён этими сведениями — не обращая внимание на насмешку, продолжал Скалон, — и считает оскорбленным всё российское дворянство с собою во главе. И он был бы признателен… чрезвычайно признателен тому смелому юноше, что кровью наглеца смыл бы этот позор! Настолько признателен, что непременно взял бы его сестру в состав камер-фрейлин императрицы, что ныне составляет несбыточную мечту всей нашей аристократии…

— Ну, не знаю, сударь, что вам на это сказать… — скептически скривившись, ответил юный граф. — Я не мерчант,* а столбовой дворянин!

— Ничего. Не спешите, подумайте! — холодно произнёс полковник. — А пока предлагаю в честь окончания учений отобедать с обер-офицерами!

— Но я кадет. Меня никто не пустит за стол с командованием Корпуса и морскими офицерами!

— Я вас приглашаю. Обед, как я слышал, через полчаса.

Как это часто бывает в подобных случаях, обед сильно затянулся. Тост следовал за тостом, шампанское лилось рекой, и речи собравшихся становились всё несдержаннее. Особенно старался Гораций Эдмундович: глядя на него, нельзя было не прийти к мысли, что человек этот довёл искусство самопрезентации до высочайшего уровня. Он просто не умолкал, щедро рассыпая перед слушателями смесь из морских историй и похвальбы.

— Ваша служба на Королевском флоте и в Вест-Индии, конечно же, всем интересна, — заметил Антон Антонович, когда контр-адмирал начал в третий раз рассказывать, как он гонял американских контрабандистов в Карибском море, — однако же, расскажите нам про достославную Выборгскую битву! Вы видели всё своими глазами, не так ли?

— Глазами? Что вы, сэр! Я был в самом горячем месте, сражался у мыса Крюссерорт! В тот день мои фрегаты стёрли шведов в мелкую пыль!

— Разве не действия кораблей Повалишина и Круза обеспечили нам успех? — не без удивления произнёс капитан-командор Карцев.

— Собственно русский флот оставался в стороне от битвы. Эскадра Чичагова находилась в шести милях на зюйд-ост от места битвы и не приняла в нёй никакого участия!

— А я слышал, что главную роль сыграла подводная баррикада, устроенная приказом цесаревича Александра, ставшая непреодолимой преградой для основной части шведского флота! — заметил Антон Антонович, со значением глядя на сидевшего напротив Фёдора Толстого. Последний не отрывал взгляда от тарелки, но по напряжённому лицу его было видно, что он внимательно слушает всё, о чем говорится за столом.

— Ерунда! В море нельзя сделать забора, это же не деревенский огород! — со смехом отвечал Нельсон. — Все эти потуги совершенно излишни, если у вас есть нормальный боеспособный флот, и бессмысленны, если его нет.

Уголок рта юного графа дёрнулся вниз; серебряная вилка задрожала, дребезжа о фаянс тарелки.

— А наш Балтийский флот может ли почитаться за действительный против первоклассных морских держав? — не отставал от него Скалон.

— Честно, не представляю, что должно произойти, чтобы вы когда-нибудь смогли сравняться с Голландией или с Францией; про Англию же нечего и говорить! На Балтике невозможно научиться мореходству — это не море, а мелководная замкнутая лужа! Так что господин Чичагов совершенно справедливо держался под Выборгом в стороне — выучка его людей не давала ему никаких шансов на успех!

Толстой в гневе резко распрямился, отодвигаясь от стола; от был бледен и зол. Неизвестно, что бы он выкинул в следующий момент… если бы его не опередили. Наблюдавший за графом Скалон лишь краем глаза заметил, что над столом произошло какое-то резкое движение; и когда он обернулся, всё уже случилось. Лицо Нельсона всё было залито кроваво-красным лафитом, выплеснутым из бокала Павла Васильевича Чичагова. Последний, привстав над столом, буквально задыхался от гнева.

— Сударь, вы забываетесь! — буквально прорычал он Нельсону. — За этим столом есть немало людей, которые участвовали в той битве, и прекрасно знают, как было дело, и сколь чудовищна ваша грязная ложь! Вы лжец и подлец, и я вызываю вас на дуэль. Немедленно!

Все были несказанно потрясены. Поднялся шум, кто-то бросился уговаривать господ офицеров помириться, в благородном порыве замять неприятное дело. Чичагов стоял на своём, особенно требуя немедленной сатисфакции, поскольку должен был через два дня уже отправиться на Мальту во главе небольшой эскадры, собранной из сохранившихся после пожара кораблей. В общем, помирить их не удалось, и всё шло к дуэли завтра утром.

Все были потрясены случившимся, не исключая и Скалона. И лишь Фёдор Толстой, наблюдая всё это, медленно приходил в себя. Его лицо постепенно порозовело, возвращая своё обычное полупрезрительное выражение. Подняв глаза на Антона Антоновича, он с лёгкой усмешкой развёл руками, и одними губами произнёс «не успел!».

* «мерчант» — наёмник.