Благословенный

Глава 8

Как и было указано, через неделю после заседания, посвященного состоянию государственного бюджета, Непременный Совет вновь собрался на рассмотрение предложений об увеличении доходов.

За это время от господ советников поступили следующие предложения:

— Повысить подушную подать (на 20 копеек, до 1 ₽ 20 коп. с ревизской души) и оброк (на 50 копеек, до 3 ₽ 50 коп. с души) для государственных крестьян, повысить аналогичные сборы с мещан;

— Ввести «поквадратный сбор» за площадь городских строений, по 10 копеек за квадратную сажень;

— Поднять цену на соль вдвое, с 30 до 60 копеек за пуд.

— Увеличить взимание «горных денег», за каждый пуд чугуна и меди, отлитой на частных заводах;

— Повысить налог на купцов с одного до двух процентов от объявленного капитала;

— Забрать в казённое управление винную торговлю там, где она ещё производится частным порядком;

— Перенести на содержание местных бюджетов расходы на жалование губернским чиновникам.

Граф Безбородко, как всегда оппонировал решительно всем этим предложениям. Когда ему предоставили слово, он просто соловьём разливался, доказывая недейственность всех предложенных мер:

— Ваше величество, господа советники! Мы видим, что предложения графом Воронцовым, состоят в основном в увеличении налогов и ликвидациинеких привилегий. Меры сии понятны; однако же, надобно принять во внимание, что возрастание налогов имеет свои естественные пределы. Возьмём удвоение сборов с купцов: не приведёт ли оно лишь к сокрытию купцами своих доходов? Предлагается повысить горный сбор: однако, прошу всех собравшихся принять во внимание, что владельцы заводов в большинстве своём держат их уже много лет, многие пользуются ими уже наследственно, привыкли к определённому ходу дел, и никогда не рассчитывали на те обременения, о коих мы теперь рассуждаем. Налог этот может в корне подорвать горный промысел и тем причинить казне огромные убытки! Подымать подушные сборы можно и нужно, но не теперь: ведь ещё двух лет не прошло от повышения подушной подати, когда державшуюся со времён Екатерины Iподатную сумму в 70 копеек повысили мы до рубля! Поквадратный сбор уменьшит рвение к строительству и украшению городов, что соразмерно сократит всеобщее благосостояние. Увеличение цен на соль сильно подорвёт сельское хозяйство, а повышение цены на хлебное вино лишь увеличит корчемничество….

— Постойте, постойте — прервал его я. — Давайте-ка с начала. Горный сбор: вы говорите, Александр Андреевич, что он может разорить целую отрасль горных промыслов. Я не вижу тут точного расчёта: может подорвать, а может — и нет! Вполне возможно, что эти сорок копеек с пуда чугуна никто из заводчиков и не заметит! Теперь мы начали возить на Урал дешёвый хлеб из Области Донского войска, подвозя его баржами, и цена его упала в полтора раза. Паровые воздуходувные машины позволили повысить производительность доменных печей. Пудлинговальные печи дают теперь много больше железа, чем ещё несколько лет назад. Наша горнозаводская промышленность теперь процветает более, чем когда-либо, и должна внести свой вклад в благополучие отечества. Поверьте, теперь налоги на промышленные заведения будут все увеличиваться, а налоги на земледелие — сокращаться. По правде говоря, территории в северных и центральных губерниях таковы, что за хозяйствование на них надо не налоги брать, а ещё и доплачивать.… В общем, я бы не стал так опасаться разорения промышленности, тем более что это лишь ничем не обоснованные предположения Александра Андреевича.

Судя по всему, господа советники в целом со мною были согласны.

— Далее, — приободрившись. продолжал я. — Поквадратный сбор, конечно, дело непростое. Нам из Петербурга очень трудно просчитать, сколько в каком-нибудь Ельце имеется квадратных десятин домов или амбаров. Этот налог надо позволить ввести губерниям, по своему усмотрению, и собирать на свои нужды.

Теперь насчёт купцов. Сейчас они платят один процент с капитала. Вы думаете, они охотно это делают? Конечно, они и сейчас скрывают капиталы! Ведь зачем платить даже один процент, если можно не платить ничего? Так что, самое главное — не увеличивать процент сбора, а найти надёжный способ выявлять действительный размер и их капитала. Надо указать, что право наследования у купцов ограничено размером их объявленного капитала. Всё, что будет выявлено свыше того, будет конфисковано в казну! Да, а собственно, почему только у купцов… У всех! И распространить налог на все сословия, чьё состояние превышает 10 000 рублей!

По поводу расходов на заготовку соли и спирта: у нас, как я понял из представленных расчётов, почти половина соли добывается на озере Эльтон. Сама добыча проста: берём и копаем, но в копеечку выходит доставка. Раз так, необходимо устроить туда конно-железную дорогу, такую же точно, как мы построили от излучины Дона до Волги. После этого расходы на перевозку соли существенно сократятся.

С винным сбором ситуация следующая: я поручил нашим химикам, Лепёхину и Севергину, разработать наилучшее оборудование для выкурки спирта. К тому же надо наладить выгонку спирта не из зерна, а из картофеля. Мы устроим большие казённые заводы, и начнём производство спирта с розливом в запечатанную тару. Это, конечно, потребует времени, но внушает надежду на удешевление производства спирта!

Тут господа советники особенно заинтересовались: почти у каждого был винокуренный заводик, и не один.

— Перевести часть административных расходов на губернии можно и нужно. Но надо тогда обеспечить их приличными доходами, чтобы губернии могли нести это бремя. Мы разрешим им вводить это самый «поквадратный сбор», акцизы на табак, вино, и получать иные доходы, которые они сами предложат. Для устройства губерний и их финансов надлежащим образом надобно устроить Земский собор…

Испуганный шёпот пронёсся среди советников. Воронцов, и так уже слушавший во все уши, смотрел на меня, будто я у него на глазах превратился в рептилоида или арахнида.

— Что, простите? «Собор»? «Земский»?

— Именно так. От каждой губернии должно быть избрано известное количество депутатов…

— Как при созыве Уложенной Комиссии?

— Примерно так.

У господ советников явно отлегло от сердца. С Уложенной комиссией они были знакомы, как с некоей декорацией времён начала века Екатерины, и потому нисколько не беспокоились и не боялись её.

— В общем, часть расходов на управление Империей действительно надо перенести на губернии и даже уезды, обеспечив их источниками финансов. Прошу господ советников к следующему заседанию представить надлежащие на сей счёт предложения. Засим всё!

Заседание завершилось. Советники покинули мой кабинет; остался лишь Воронцов, по выражению лица которого было видно, что он недоволен совещанием.

— Увы, Александр Павлович, но все предложенные средства будут малодейственны. Когда ещё вы построите эту дорогу на Эльтон! Так или иначе, а придётся нам вновь поднимать подушную подать…

— Вы правы, Александр Романович, получить дополнительные средства, совершенствуя нашу податную систему, будет много сложнее, чем просто повысить налоги. Но повышать мы пока ничего не будем, — нехорошо начинать новое царствование с таких непопулярных мер! Но есть и третий вариант!

— Какой же? — насторожился Воронцов, ожидая, что я вновь предложу какую-то полумошенническую схему с ассигнациями или государственным долгом.

— Нам надо изыскать средства на добычу на Урале золота. Там уже разведаны довольно-таки существенные месторождения легкоизвлекаемого золота. Я думаю, что самые крупные залежи надо разрабатывать собственной компанией с частным участием. Менее интересные участки надо будет раздавать в аренду с торгов. Требуется написать регламент — как и в каком порядке распределять участки. Я предполагаю, что мы сможем получить таким образом существенные доходы, которые позволят нам серьёзно поправить наши дела.

— Это тоже не самый быстрый способ наполнить казну. Добычу ещё надо организовать!

— У меня давно уже всё было готово. Участки для добычи разведаны и частично даже размежёваны. На Балтийском заводе доделывают три паровые драги, способные заменить сотни рабочих; две буровые установки на паровой тяге уже доставлены в Миасс, ещё четыре привезут в этом году. Запасены большие объемы ртути, динамит, имущество для устройства лагерей старателей… в общем, мы сумеем устроить дело много быстрее обычного!

— Ну, дай бог… но подушную я бы всё-таки поднял. На всякий случай! — отвечал Воронцов, и мы разошлись каждый при своём мнении.

Настал март. Постепенно к городу подступала неустойчивая, ветреная петербургская весна. Я много работал над ворохом проблем, свалившихся на меня вместе с императорской властью. А ведь одновременно надо было в тайне ото всех готовить документы об освобождении крестьян от крепостной зависимости! Когда в 1861 году правительство Александра II освобождало крестьян, то, в процессе подготовки, кроме манифеста, было тщательно составлено и обсуждено больше двух десятков конкретизирующих его «положений». У меня не было возможности подготовить всё столь же детально, и многое пришлось оставить в декларативной форме, с обещанием разработать нужный закон позднее; однако самое необходимое надо было заготовить заранее.

В тот день, засидевшись до вечера, я вышел из-за бюро лишь в начале одиннадцатого.

— Посмотрите, Ваше величество, какое зарево за окном — произнёс Михаил Михайлович, помогавший мне весь день формулировать казённые фразы рескрипта о статусе Средиземноморской эскадры.

Это соединение должно было сразу после схода льда в Финском заливе отправиться на службу на Мальту, где контр-адмирал Пустошкин уже устроил порт, крепость и подготовил необходимую инфраструктуру. С этого года к четырём нашим фрегатам добавится сильное ядро — шесть линейных кораблей старого и четыре — нового типа.

— Однако же, это выглядит странно! — произнёс Дмитрий Прокофьевич Трощинский, опытный, в летах, статс-секретарь, служивший когда-то Екатерине. — Это ведь не закат. Там что-то горит!

Сперанский, услышав это, быстро перекрестился. Пожары здесь — форменное бедствие. Сколько раз приходилось видеть, как небо над Петербургом озаряется отсветами пламени, а вверх вздымаются клубы сизого дыма…

Вдруг за дверями послышался шум.

— Ваше Величество! — воскликнул полковник Волховский, начальник моей личной охраны, контролировавшей теперь все внутренние помещения Зимнего дворца. — Только что прибыл курьер из Кронштадта. Пожар на Балтийском флоте!

Через двадцать минут мы по санному следу неслись в Кронштадт, навстречу ледяному ветру и всё явственнее доносившемуся запаху промёрзлой гари.

Открывшаяся перед нами картина оказалась достойна пера Данте. Шесть линейных кораблей будущей Средиземноморской эскадры, стоявших в Средней гавани, пылали, с треском разбрасывая вокруг себя горящие головни. Огонь на добрых двадцать сажен вздымался над корпусами, сиявшими мириадами раскалённых углей; искры тучами вздымались в чёрное небо, отчего ночной мрак вокруг становился ещё гуще.

Портовое начальство суетилось на льду, организуя действия пожарных команд. Конечно, никто не собирался тушить уже горящие суда, все усилия были сосредоточены на спасении тех, что ещё не горели. Самое скверное, что из-за льда отвести их было невозможно, и сбежавшиеся с зимних квартир экипажи делали что могли, непрерывно поливая борта кораблей водою из спешно проломанных прорубей.

Узнав, что император прибыл из Петербурга, ко мне поспешил командир Кронштадтского порта — престарелый, но энергичный адмирал Пётр Иванович Пущин.

— Люди целы? — отрывисто пролаял я, лихорадочно осматривая пожарища, пытаясь хотя бы на глазок оценить размер ущерба.

— На кораблях имелись лишь сторожа, Ваше Величество. Команды на зиму поселены в Кронштадте!

— Корабли разоружены?

— Так точно, Ваше Величество!

Ну, хотя бы взрыва крюйт-камер можно не опасаться!

Корабли горели всю ночь, день, и всю следующую ночь. К утру следующего дня от них остались лишь чёрные, дымящиеся днища, слегка колыхавшиеся на воде — из-за сильного жара толстенный, в полтора фута, лёд возле сгоревших судов растаял на несколько саженей вокруг. К сожалению, против нас сработал мой приказ убирать снег с палуб. Ещё несколько лет назад я приказал очищать корабли от снега, чтобы уменьшить гниение верхней части и трюмов корабля. Если бы не это, должно быть, пожар ограничился бы одним-единственным кораблём, поскольку падавшие на палубы горящие щепки и головни попросту потухли бы в толще снега.

На следующий день в Кронштадт приехали Макаров и Скалон. Пока я отсыпался в доме адмирала Пущина, они осмотрели «место происшествия», придя к тем же выводам, что и я.

Военная гавань Кронштадта недостаточно велика. Это было известно давно, и поэтому Балтийский флот всегда делили на две эскадры: Ревельскую и Кронштадтскую. Совсем рядом — Купеческая гавань, где стоят самые разные, в том числе и иностранные суда, которым не посчастливилось быть застигнутыми в Кронштадте зимним ледоставом. Территория Средней гавани, как оказалось, охранялась недостаточно тщательно; бывало, матросы военных судов водили «в гости» собутыльников из города и Купеческой гавани.

Постепенно картина произошедшего становилась ясна. Корабли Средиземноморской эскадры стояли чересчур близко друг к другу. Когда загорелся крайний, 74-пушечный «Ростислав», порывами ветра на соседние корабли стало перебрасывать искры и целые горящие головни. Вскоре загорелся стоявший поблизости 74-х пушечный «Принц Густов», за ним –100-пушечный «Двунадесять Апостолов», 66-ти пушечные «Ретвизан» и «Эмгейтен»*.

Всеобщее удивление привлекло одно обстоятельство: удивительно, но стоявший рядом с «Эмгейтеном» 66-ти пушечный «Граф Орлов» не пострадал, как и 66-ти пушечная «Европа». А вот стоявший немногим далее новейший «Всеволод» также сгорел. Как это получилось, совершенно непонятно, ведь не могли же горящие головни перелететь через два корабля и упасть на третий! Что-то здесь не так!

— Ищите! — приказал я Скалону.

Начали искать, и вскоре нашли: на нижней палубе «Европы» была обнаружена «адская машина» — неопрятная кипа промасленной пакли, в глубине которой притаилось устройство с часовым механизмом и кремневым замком. Эту штуку отдали Кулибину, который, разобрав часовой механизм, выяснил его устройство. Адская машина представляла собою обычные карманные часы, по истечению установленного времени запускавшие колесцово-кремневый замок. На «Европе» он не сработал, вероятно, из-за инея, покрывшего металлические части и заблокировавшего механизм. Позже удалось найти ещё одну адскую машину прямо в крюйт-камере корабля «Три Иерарха».

Я немедленно устроил совещание: Макаров, Скалон, и я.

— Допросите всех! Надо выяснить, кто имел доступ на сгоревшие корабли, кто вёл себя необычно; может быть, у кого-то из экипажа вдруг появились шальные деньги или даже необычные любовные похождения. Всё, выходящее за рамки обычного пребывания на зимних квартирах должно быть изучено. Не может быть, чтобы никто ничего не видел; наверняка кто-нибудь что-то слышал или знает!

— Я примусь за допросы немедленно и лично! — пообещал Антон Антонович.

— Кроме того, обеспечьте наблюдение за командами и мастеровыми. Диверсия увенчалась успехом, а значит, кто-то получит свои тридцать сребреников, и начнёт их тратить! И вот его-то надо будет брать, и допросить с пристрастием. Завербуйте осведомителей во всех кабаках и трактирах Кронштадта и Петербурга, во всех публичных домах и лавках, торгующих дорогими тканями, галунами и прочей дорогостоящей галантереей. Однажды он проявит себя!

Итак. Общие потери составили 5 старых кораблей (их них два — нашей постройки, и три трофейные шведские), и один новый 54-пушечный двухдечник. К счастью, крюйт-камеры кораблей действительно были опустошены, поэтому ни одного из них не взорвалось. Пушки тоже были сняты; однако погибло много иного имущества — якорей, канатов, навигационного оборудования, парусов.

И кого, интересно знать, следует за всё это благодарить? Кто у нас так сильно не желал, чтобы Средиземноморская эскадра отбыла на Мальту?

Похоже, кое-кто бросил мне вызов. Похоже, кое-кто оборзел. Судя по всему, мне предстоит долгий танец со смертью, когда слова лишь скрывают действительные намерения, а схватка происходит в кромешной темноте, где моральные устои цивилизованного общества забыты окончательно и надёжно.

Ну, что же, так тому и быть.

* — в то время трофейные корабли обычно не переименовывали. Они продолжали служить под прежними названиями.