ФЛАНДРИЯ И ЛЕВ!

Фламандская пехота против французских рыцарей
К истории «битвы шпор» при Кортрейке в 1302 г.

«Фландрия и лев!» („Vlanderen den Leeuw!“) – таков был старинный боевой клич фламандцев, северогерманской народности, ставшей, наряду с франкоязычными валлонами, предками современных бельгийцев. В эпоху Средневековья, как и в эпоху античности, боевой клич служил чем-то вроде знамени, объединявшего вокруг себя людей одной крови, одного рода-племени. Так, те же валлоны пользовались боевым кличем: «Ипр и Аррас!» („Yper et Arras!“), представлявшим собой не что иное, как названия двух крупнейших фландрских городов; французы – кличем: «Монжуа Сен-Дени!», переводимым двояко – либо «Святой Дионисий (считающийся, наряду со святым Мартином и святым Реми, или Ремигием, покровителем франков и Франции – В.А.) – радость наша!», либо: «Гора радости (так именовали участники I Крестового похода Елеонскую гору близ Иерусалима, где им явилась сама Пресвятая Богородица – В.А.) и Святой Дионисий!»; испанцы - кличем «Сантьяго!» (в честь наиболее почитаемого в иберийских королевствах апостола св. Иакова Зеведеева); англичане - кличем: «Святой Георгий и веселая Англия!»; баварцы – труднопереводимым, но однозначно прославляющим Баварскую землю кличем: «Хуста-Хайа-Байерланд!»; «бедные рыцари Христа и Храма Соломонова (тамплиеры») – кличем «Босеан!» (Beauseant – название черно-белого главного тамплиерского знамени, букв.: «Пегая кобыла»!), «Христос и Храм!» (Christus et Templum) или: «Бог – Святая Любовь!» (Dieu Saint Amour); тевтонские рыцари Пресвятой Девы Марии (во всяком случае, в решившей судьбу их Ордена битве при «Еловой горе», или Танненберге в 1410 г.) – кличем: «Христос воскресе!» (Christ ist erstanden!); поляки – «Богородице Дево радуйся!» и т.п. Но именно с боевым кличем: «Фландрия и лев (геральдический символ Фландрии; черный лев на золотом поле украшал знамя Фландрии, серебряный лев на черном поле – знамя г. Гента – В.А.)!» вступили фламандцы в полдень 11 июля 1302 г. от Рождества Христова в историческую битву при Кортрейке (флам. Kortrijk), более известную у нас как «битва при Куртрэ» (фр. Courtrai), разыгравшуюся между ополчением фландрских городов (состоявшим почти исключительно из пеших воинов) и армией французских рыцарей под предводительством графа д’Артуа. Два войска сошлись при Кортрейке через 126 лет после битвы при Леньяно в Ломбардии (1176 г.), в которой пехота (ополчение североитальянских городов), в сомкнутом строю, впервые в истории средневекового Запада устояла в полевом сражении перед натиском привычного к победам конного рыцарского воинства римско-германского Императора Фридриха I Барбароссы, продемонстрировав свою исключительную стойкость – правда, только в обороне. У тому же при Леньяно у итальянцев имелась и собственная, достаточно многочисленная и сильная, кавалерия – в частности, миланские рыцари и знаменитая конная «Дружина Смерти» брешианских рыцарей, во многом решившая исход сражения (так что даже самому Барбароссе, тяжело раненому и потерявшему в схватке свое знамя, с трудом удалось спастись бегством с поля сражения). Теперь же, под Кортрейком, глубоко эшалонированному строю пешего народного ополчения удалось не только отразить атаку тяжеловооруженной рыцарской конницы, но и самому, не имея собственной конницы, перейти в контрнаступление и добиться полной победы над врагом.

Чего добивались французы

Графство Фландрия, располагавшееся на территории современной западной Бельгии, переживало в XII-XIII вв. период бурного экономического роста. Повсеместным спросом пользовались изделия фландрских суконных мануфактур; торговля шерстью и другой текстильной продукцией способствовали всемерному процветанию графства, особым богатством и могуществом в пределах которого пользовались прежде всего торговые города Брюгге, Ипр, Аррас и Гент. Однако именно там к началу XIV в. особенно обострилась социальная напряженность. С одной стороны, городские общины (коммуны) в целом стали проявлять все большее недовольство налоговой и репрессивной политикой графа Фландрского. С другой – все более укреплявшие свои экономические позиции фламандские ремесленники и купцы вступили в затяжной конфликт с безраздельно господствовавшими прежде во всех сферах городской жизни знатнейшими («патрицианскими») родами, требуя от патрициев уступить им часть постов в сфере городской администрации и дать им возможность участвовать в политической жизни. Воспользовавшись конфликтной ситуацией, сложившейся во фландрских городах, французский король Филипп IV Красивый в 1300 г. оккупировал всю Фландрию. Формально Фландрия на протяжении всего периода развитого Средневековья считалась частью Французского королевства, но, тем не менее, графству удавалось фактически пользоваться почти что полной независимостью. Теперь же ему предстояло, в связи со своим завидным экономическим потенциалом, превращавшим его во все более вожделенный источник доходов французской короны, быть полностью интегрированным в состав Французского королевства. Таким образом, возглавлявшаяся ремесленниками-сукноделами и купцами борьба фламандцев против «своего собственного» городского патрициата слилась воедино с борьбой против интересов французской короны. В мае 1300 г. под лозунгом: «За равенство, братство и свободу» (почти шестью столетиями позднее, в несколько иной последовательности, взятым на вооружение Французской революцией!) восстали граждане города Брюгге. Они перебили всех находившихся в городе французов и многих патрициев, ориентировавшихся на французского короля. Примеру мятежного Брюгге последовали и другие фламандские города. Восставшие бюргеры осадили захваченные французами замки Касселя и Кортрейка (Куртрэ). В этой ситуации французский король направил в мятежную Фландрию сильное рыцарское войско во главе с графом д’Артуа для безжалостного разгрома оппозиции.

Силы сторон в битве при Кортрейке

При приближении французского войска фламандцы отказались от дальнейшей осады Касселя и стянули все свои наличные силы к Кортрейку. Данные современных хронистов относительно численности фламандского воинства значительно расходятся. Приводимые ими данные колеблются от 7 000 до 60 000 (!) человек - впрочем, подобные расхождения в цифрах далеко не редкость для средневековых летописцев.

Современные исследователи исходят из общей численности фламандской армии, равной 11 000 бойцов, из которых 2400-3000 человек составляли ополченцы из зачинщика мятежа - г. Брюгге; 2300-3000 – ополченцы из ряда более мелких фландрских городов-союзников Брюгге; 500 вооруженных горожан из Ипра и еще 500 бойцов и из г. Гента. Крестьянские общины восточной Фландрии прислали в помощь мятежным горожанам дополнительный воинский контингент численностью 2400-3000 бойцов. Особенно выделялся среди повстанческого воинства отряд, вооруженный железными дубинками. Верховными главнокомандующими повстанцев, на помощь которым пришли и некоторые фландрские феодальные сеньоры, не желавшие становиться вассалами французского короля – Ян (Жан) Намюрский, Ян (Жан) Ренессе, Виллем (Вильгельм или Гийом) Жюльер и Генрих Лоншен и др. - стали фламандские графы Виллем (Вильгельм) Ван Гулик и Гюи (Ги) Ван Намен. Городским ополчением командовали Питер де Конинк (организатор и предводитель восстания в Брюгге) и гентский гражданин Ян Борлуп. Фламандское народное войско обладало огромным военным опытом, накопленным в ходе многочисленных боевых действий, в которых приходилось участвовать бюргерам фландрских городов, владевших оружием, обязанных нести военную службу, стоять – в буквальном смысле слова! - на страже городской свободы, нести караульную службу, а в случае военных конфликтов с внешним врагом – вместе с наемными воинами выступать в поход по приказу городских властей. У фламандских крестьян, которым также не раз приходилось отстаивать свою свободу в борьбе с пытавшимися поработить их феодалами, также выработались четкие и устойчивые формы военной организации. Убежденность в справедливости своей борьбы, осознание общности своих интересов перед лицом угрозы вражеского порабощения и чувство общефламандской солидарности спаяли ополчения отдельных городов в единое, хорошо организованное и боеспособное войско, отличавшееся большой внутренней сплоченностью.

Фламандские ополченцы имели единообразное вооружение – прежде всего, длинные копья (пики) и мечи. Специфическим для фламандцев видом оружия являлись, наряду с упомянутыми выше железными дубинками, и так называемые «годендаги» - от фламандского приветствия «Годен даг!» (Goeden dag!), что значит: «Добрый день!». Годендагом именовалось не поддающееся по сей день однозначной классификации «длиннодревковое оружие, которым можно было одинаково хорошо колоть и рубить». Уже из этого определения явствует, что годендаг не мог быть «коротким древком с шипом на конце», как утверждается, например, в книге В.О. Шпаковского (именующего вдобавок годендаг «годендажем») «Рыцари Средневековья» (М., «Просвещение», 1997, с. 36). Впрочем, книга Шпаковского вообще почти полностью копирует средневековый раздел «Энцикопедии вооружения и военного костюма» Л. и Ф. Функенов, также придерживающихся неосновательного мнения, будто «годендаг» - это прозвище пики с кольцом на древке, колющего оружия, столь же простого в изготовлении, сколь и эффективного». На это мы заметим, что древковое оружие с шипом на конце действительно существовало в описываемый период и, вероятнее всего, применялось и фламандцами, но только именовалось оно не годендагом, а «шилообразным копьем» или «альшписом» (нем. Aalspiess, от слов Aale –«шило», и Spiess – «пика, длинное копье»). Что же касается фламандского годендага, то этим термином, скорей всего, обозначался запечатленный на ряде современных описываемым событиям миниатюр железный обух с острым боковым выступом, насаженный на длинное топорище или древко. Такая, во многом родственная швейцарской алебарде, конструкция позволяла вооруженному годендагом пешему воину ранить как конного противника, так и его коня. Причем стоил годендаг сравнительно недорого. Так, в г. Генте в 1304 г. (т.е. спустя всего 2 года после описываемых событий) цена 1 годендага равнялась всего одной десятой цены пехотного щита (а щит был одним из наиболее дешевых видов защитного вооружения). Кроме того, во фламандское войско входил небольшой отряд лучников и арбалетчиков, а также 300-350 кавалеристов (патрициев и осевших в городах дворян, а также мелких рыцарей, нанятых городскими властями за деньги), которые, впрочем, выступали в качестве «ездящей пехоты», а в бою сходили с коней наземь и усиливали собой пехотный строй.

В отличие от тесно сплоченного фламандского войска, французская армия была весьма неоднородной по составу. Здесь были рыцари-вассалы французского короля, обязанные ему военной службой; жаждавшие поживиться богатой фламандской военной добычей немецкие, ломбардские и даже испанские рыцари. Вооруженные мечами и длинными копьями, рыцари были разделены перед сражением на 10 отрядов, по 300 рыцарей в каждом. Разумеется, многих рыцарей сопровождало то или иное количество оруженосцев («компаньонов» или «кутилье»), пеших или конных слуг и пр., составлявших в совокупности их «копье» (в котором, в зависимости от богатства и знатности рыцаря, могло быть от 1-2 до десятка и более человек). Кроме того, граф д’Артуа навербовал в свое войско примерно 1000 обладавших большим боевым опытом итальянских арбалетчиков и 1000 испанских метателей дротиков. Входившие в состав французской армии вторжения 2000 пехотинцев, навербованных в нескольких французских городах, были плохо организованы, недостаточно хорошо вооружены и большой боевой ценности собой не представляли. Французы, возлагавшие все свои надежды на сокрушительный удар тяжелой рыцарской конницы, планировали использовать свою пехоту исключительно для охраны обоза и лагеря, а также при осаде вражеских городов и замков.

Таким образом, 11 000 фламандским пехотинцам и спешенным конникам в битве при Кортрейке противостояли 3 000 кавалеристов и 4 000 пеших воинов французской королевской армии. Правда, современники оценивают численность французского войска в 10 000 конников и 40 000 пехотинцев. Но эти цифры следует считать, несомненно, завышенными, ибо французская армия подобной численности не соответствовала бы тогдашним экономическим условиям, да к тому же в ней не было бы и чисто военной необходимости.

«Битва шпор»

Фламандцы построились в боевой порядок под стенами все еще оборонявшегося французским гарнизоном кортрейкского замка, в излучине р. Лис, на равнине между монастырем и Грёнингенским ручьем. Общая длина фронта фламандского ополчения составляла около 1 км. При этом бойцы построились в 7 рядов, примерно по 1400 бойцов в каждом ряду. Фландрские арбалетчики и лучники рассыпались в кустах перед фронтом фламандского войска. Контингент ипрских горожан занял позицию фронтом к замку, чтобы воспрепятствовать возможной вылазке французского гарнизона. 500 бойцов были выделены в качестве резерва, заняв позицию на левом фланге в некотором удалении от фламандского фронта. Со стратегической точки зрения фламандцы оказались в сложной ситуации. С одной стороны, обходу фламандского фронта французскими войсками с правого фланга мешал город Кортрейк, а с левого – монастырь. К тому же заболоченная и поросшая кустарником местность и ручей перед фламандским фронтом являлась фактором, значительно ослаблявшим силу удара атакующей рыцарской конницы. Но, с другой стороны, в случае неудачи фламандцам было бы некуда отступать. Им оставалось только победить или умереть. Перед началом сражения многие фламандцы, по старинному обычаю, съели по щепотке родной фландрской земли, чтобы укрепить свой дух в соблюдении данной ими клятвы перед лицом жестокого неприятеля, не знающего никакого милосердия к побежденным (в отличие от рыцарей, которые могли ожидать от рыцарей противной стороны пощады с целью получить за них выкуп, горожанам и крестьянам, являвшимся в глазах французской знати «презренными вилланами» рассчитывать на снисхождение было нечего; зато и они не собирались давать врагам никакой пощады).

Французской войско, расположившееся станом перед городом, выжидало в течение нескольких дней. Предводитель французов, граф д’Артуа, был опытным военачальником, сумевшим по достоинству оценить все преимущества фламандской позиции и все трудности, которые предстояло преодолеть его коннице при попытке овладеть этой позицией. Поэтому он долго не решался трубить наступление, но, в конце концов, отдал соответствующий приказ в надежде одним ударом уничтожить превосходящие силы противника и добиться победы. В конце концов, в рядах его блестящей конницы собрался цвет рыцарства Европы (в том числе даже рыцари-монахи Ордена Храма, до разнрома которого «благодарным» королем Филиппом IV оставалось еще 5 лет!). Итак, граф д’Артуа решился наступать. Первыми вступили в сражение итальянские арбалетчики и испанские дротометатели, загнавшие фламандских стрелков за строй их собственной пехоты, а затем начавшие медленное продвижение в направлении Гронингенского ручья. Под градом арбалетных стрел и дротиков фламандская тяжелая пехота понесла некоторыеые потери и отступила на несколько метров от ручья, чтобы сделать обстрел французских наемников неэффективным. Однако свой отход фламандцы совершили организованно, не ломая строя и сохраняя боевой порядок.

Убедившись в том, что метательное оружие итальянских и испанских легких пехотинцев на французской службе в связи с отходом фламандцев утратило эффективность, граф д’Артуа счел слишком рискованным приказать своим арбалетчикам и метателям дротиков форсировать ручей и тем самым оказаться лицом к лицу с тяжеловооруженной фламандской пехотой, имея за собой ручей. Поэтому он предпочел отозвать своих стрелков и бросить в атаку французскую конницу. Главнокомандующий королевской армией надеялся, что его кавалерии удастся быстро форсировать ручей и успешно атаковать фламандскую пехоту. Но французская конница, с трудом продвигаясь по болотистой, местами трудно проходимой местности, неожиданно столкнулась с фламандской военной хитростью – «волчьими ямами», в дно которых были забиты заостренные колья, на которые напоролось немало французов. Одновременно произошло нечто до той поры неслыханное - строй фламандских бойцов, которому полагалось, ощетинившись копьями, ждать, пока на него налетит вал рыцарской конницы – «совершенно противу правил»! – пришел в движение и сам, не дожидаясь, пока французы доберутся до него, атаковал вражескую кавалерию! Лишь в центре боевого порядка королевским рыцарям удалось достаточно быстро форсировать Грёнингенский ручей и врезаться в стену фламандских копий (согласно «Истории военного искусства Г. Дельбрюка», фламандские копейщики стояли в строю попеременно с «дубинщиками»). Но удар подоспевшего фламандского резерва, стоявшего за левым флангом бюргерского войска, отбросил французскую конницу и загнал ее обратно в ручей. Продолжая наступать сомкнутым строем, по примеру античных фаланг, сохраняя дисциплину, используя все выгодные для фламандцев особенности местности, неустанно работая своим древковым оружием, ополчение фландрских городов привело в полное замешательство пышные ряды французской конницы. Современные хронисты подчеркивали беспощадность, с которой действовали фламандцы (точно так же беспощадно действовали в схватках с австрийской, а затем и бургундской рыцарской конницей ополчения швейцарских кантонов). Фламандские предводители отдали своим воинам следующий приказ: «Главное - бейте по конским головам, и тогда кони сами сбросят своих всадников; пощады никому не давать и на сбор добычи не отвлекаться до полной победы; а всякого, кто нарушит этот приказ, его сосед по строю слева или справа обязан тотчас же убить на месте».

Французское войско было разбито наголову. Одних рыцарей и конных воинов пало не меньше 1000 (в том числе и сам предводитель французов граф д’Артуа). Убитых же фламандцами пехотинцев королевской армии никто даже и подсчитать не удосужился. Победители сняли с убитых 500 позолоченных шпор (символов принадлежности к рыцарскому сословию), навечно повешенных в память об этой великой победе в церкви города Кортрейка. Сами же фламандцы потеряли убитыми – якобы! - всего 20 человек (или немногим больше).

Возрождение роли пехоты

С точки зрения развития военного искусства «битва шпор» имела переломное значение. Сперва сражение при Кортрейке в 1302 г., а вскоре и послужившие, в определенном смысле, ее продолжением, победы шотландских пеших копейщиков, атаковавших и разбивших тяжелую английскую конницу при Баннокберне в 1314 г., а также копейщиков и алебардистов Швейцарской конфедерации над австрийской рыцарской кавалерией при Моргартене в 1315 г. ознаменовали собой возрождение роли пехоты на полях сражений, утраченной ими с конца Античности, если не ранее – со времен битвы под Адрианополем в 378 г., окончившейся разгромом преимущественно пешей римской армии Императора Валента конницей германского племени готов.

И, хотя процесс, в ходе которого пехота вновь обрела статус самостоятельного в полном смысле слова рода войск, продолжался еще более ста лет, конные рыцарские армии с момента битвы при Кортрейке, по мере неуклонного роста роли и значения пехоты, распространения наемничества и последовавшего вскоре перехода ко все более широкому применению огнестрельного оружия, выпущенные из которого ядра и пули все с большей легкостью пробивали, соответственно, стены рыцарских замков и рыцарские латы, во все большей степени утрачивали привилегию считаться единственной вооруженной силой, способной решать исход сражений; падение их роли совершалось медленно, но неудержимо, пока в конце концов совсем сошло на нет.



Загрузка...