Боливар

Глава 4

Лоцман оказался с высшим судоводительским образованием и с радостью взялся за обучение местных ребятишек. Он очень быстро перешёл на местное наречие и говорил на нём свободно.

— Вы знаете, Олег Николаевич, — говорил он, — я, как бы, проснулся. Я вспомнил, как пела бабушка и какие истории рассказывал дед. Все эти: летучие змеи и леопарды, просто «Большие Змеи». Вся наша и эта культура пропитана культами змей и птиц. Это удивительно, как я вспоминаю её.

— За кого они нас принимают?

— За людей. Они не воспринимают ваши устройства, как что-то необычное. В их сказаниях такого наворочано, что нам до них далеко. И это сказания не про богов, а про людей. Вернее, воплощения богов в людей.

— А мы не можем в этих воплощениях найти кого-нибудь с качествами Христа? Чтобы под него заповеди подвести. Вы понимаете?

— Самый близкий по поведению и доброте это — Кетцальтепетль. Он запрещал человеческие жертвоприношения, проповедовал пацифизм. Один из правителей, в которого воплотился Кетцальтепетль, принёс индейцам науки.

— Очень на вас похож… Вам не кажется?

— Не понял.

— Вы очень похожи на него, не правда ли? Вы несёте пацифизм и науки венесуэльцам. Может, вы — воплощение Кетцальтепетля?

— Шутите?

— Нисколько. Я читал про этого Катцаль… Всё не могу выговорить с первого разу. Кет-цаль-те-петль… Помниться, он расстроился и ушёл от людей. Уплыл на белом корабле? Предположим, что теперь он вернулся, но на сером. Потому, что много думал о людях и переживал. Был он, помнится, белобородым? А сейчас чернобородый. Единство и борьба противоположностей. Вы марксист? — Спросил Олег неожиданно.

— Да, — неуверенно сказал Хесус.

— Вот… Марксист. И имя у вас…Соответствующее. У вас стигматов не бывает?

— Я католик, Олег Николаевич. Не оскорбляйте мою веру.

— Католики придут сюда, если мы их не остановим, и уничтожат около двухсот миллионов человек. А остановить мы их сможем, только если объединим местное население вокруг большой идеи, Хесус. Очень большой веры. В светлое будущее. И это будущее, которое у них отняли… отнимут рыцари-конкистадоры, мы попробуем им дать. Хоть какое-то будущее. Подумайте об этом. Очень многое сейчас зависит от вас. И, по-моему, если Кетцаль-те-петль был добрым, то он ничем не отличается от Христа. Кто знает, может быть он пришёл сюда в тысячном году, чтобы научить здешних кровавых вождей любить и ближнего своего, и врага своего?

Работающий нефтеперегонный завод обеспечил загрузку пятитысячного танкера за двадцать пять дней, что вполне хватало для нормальной работы техники. Экипажи не имели подмены, поэтому, вахтовый метод работы — месяц через месяц, позволял не перегружать людей.

Во время вынужденного отпуска моряки готовили себе подмену из числа морских пехотинцев, а морпехи тренировали моряков. Получалось очень складно.

Через месяц стоянки АПЛ превратилась в огромный, потерпевший крушение, четырёхмачтовый парусный корабль. Корму и бак не поднимали. Палубу сделали плоской. Надо было учитывать то, что лодка все-таки должна была плавать под водой. Шпангоуты просматривались через большие дыры. Неровный коричневый цвет бортов походил на старые проморенные дубовые доски и навевал мысли о давних и многих морских походах.

Корабелы подошли к работе профессионально и творчески. Морпехи скоро обеспечили их древесиной, распиливая брёвна на доски бензопилами прямо в лесу, отправляя на базу вертолётом. Двадцатиметровые ровные, без веток, стволы в комле достигали около метра в диаметре. Дерево было очень тяжелое и, подумав, решили не таскать лишний груз, а распиливать его бензопилами на месте. После многих испорченных, стали получаться относительно ровные доски.

Дерево действительно было «железным». Патрон калибра 5,45 дюймовую доску из такого дерева не пробивал, или, пробивая, терял свою убойную силу напрочь.

«Мачты» и «реи» поставили бамбуковые. Всё равно, навешенные на них же тряпки, только имитировали паруса. Получилось очень внушительно, и жутковато, но внутри пришлось крепить швартовые надувные кранцы, чтобы сбалансировать плавучесть. Без них лодка болталась, как определённая субстанция в проруби, по словам командира АПЛ «Белгород».

Дыры оставили для слива воды при всплытии, но потом, глядючи на совершенно жуткую остойчивость конструкции во «всплытом» состоянии, корабелы предложили систему люков, на плаву державшихся за счёт давления воды, а при всплытии открывающихся. Поэкспериментировав, борта решили зашить полностью, чтобы дать дополнительную плавучесть чудовищу, как называл свой корабль командир.

Через полгода в Венесуэльском заливе стояло стометровое парусное судно, очень похожее на настоящее. И оно таким и было, если бы ему можно было поставить нормальные мачты. Но такого дерева здесь не было. Надо было идти либо в Канаду, либо куда-то ещё. «Парусник» очень хорошо держался на воде, и «Белгород» с ним имел приличный надводный ход. До пятнадцати узлов. Парусник не стали делать «полноразмерным», так как кое что на лодке решили всё же не закрывать деревом, ибо могло пригодиться.

Чтобы погрузиться, вскрывались все люки, вода поступала внутрь и парусник уходил под воду, но «топили» его не полностью. Корабелы рассчитали, что отрицательная плавучесть древесины могла привести лодку в положение «оверкиль».

Поэтому поплавки сместили под верхнюю палубу «парусника». Тогда центр тяжести сместился вниз, и лодка смогла нормально нырять. Подводный ход упал до десяти узлов. Зато у подводников сейчас была огромная, почти стометровая, внешняя палуба, где можно было загорать и развлекаться в свободное от вахты время.

В точку ожидаемой встречи с тремя парусниками Христофора Колумба АПЛ «Белгород», поменявшая позывной на «Голландец», вышел загодя, когда наблюдатели из «Лошарика» сообщили, что экспедицию в бухте острова Гомера наблюдают.

По ходу «Голландец» попал в восьмибальный шторм, но выдержал его с достоинством. Полностью герметичная палуба и борта, хороший балласт в виде АПЛ, крепкая конструкция, не позволила стихии расправиться с судном.

Следующий шторм старпом и пять моряков встретили на палубе парусника в «ходовой» рубке, и пережили его довольно спокойно. Судно держалось на курсе ровно, не шныряло, не заваливалось и не зарывалось носом.

— Совсем другие ощущения, Викторович, — делился впечатлением старпом. — Наконец-то ощутил себя настоящим морским волком.

— А до этого, с тремя автономками, ты кем себя «ощущал»? — Недовольно спросил командир.

— Не хватало, всё-таки, ветра и брызг в харю.

— А то тебе не хватало их при всплытии?

— То… Несколько иное… Ты же сам всё понимаешь, Михалыч, — старпом похлопал командира по плечу.

Эта присказка, про «Михалыча», шла с ними со второй автономки, и касалась их третьего друга, бывшего командира АПЛ, ушедшего на пенсию. Когда он в присутствии всей команды на причале похлопал ненавистного ему начштаба по плечу, достававшего его по разным пустякам, сказал эту фразу, вручил ему приказ о своем увольнении, въехал в рыло и уехал на подошедшей за ним машине.

Ни машины, ни офицера так и не нашли, хотя машина с территории не выезжала, а начштаба поставил всю базу на уши.

— Я понимаю, что стоять на палубе при встрече с Колумбом хочется тебе?! — Командир АПЛ усмехнулся.

— Ну, ты, зверь, командир.

— Так тебе же нравится «ветер и брызги в харю», вот и ***, - командир применил рифмованный ненормативный оборот речи. — Штурвал там громадный, будешь выглядеть, как кэп из пиратов Карибского моря. А Лошарик всё заснимет. Ещё в Голливуд продадим.

— До этого Голливуда ещё… Как до Марса.

Старпома снарядили в лёгководолазный костюм ГСП и поставили у штурвала, закрепив покрепче к палубе и вертикальной доске, чтобы не унесло турбулентностью воды, и, по команде «Лошарика», нырнули. «Голландец» стоял на курсе флагмана Колумбовой троицы.

Но первым среагировал на всплывающий «Голландец», идущий вторым малыш «Нинья». Он резко заложил на левый борт, а «Санта Мария», как шла прямо, так и уткнулась в форштевень «Голландца». А ещё через пару минут затонула.

— Ёшкин дрын, — сказал старпому Крельдин. — Не такого сногсшибательного эффекта вроде хотели.

— А по мне… Тоже неплохо. Топить их к еменям собачим, и всех делов, — ответил старпом. — Красиво уходит. Монументально. Этот… Как его… Бл… Забыл. Эй…, млять, … Эйзейнштейн, ёптать, обзавидовался бы.

На мониторе, машущий руками старпом в оранжевом ГСП на своём «Летучем Голландце», тянущем за собой в пучину вод каракку «Санту-Марию», смотрелись, как тонущий броненосец Потёмкин или Титаник. Скорее, как последний.

— Сука, я плачу, — сказал кэп.

— Не надо, Михалыч, — сказал Старпом и похлопал его по плечу.

— Так. Теперь надо понимать, где сидит фазан, то есть — Колумб. Да и есть ли там Колумб.

— А нам не по…? — Спросил особист.

— По большому счёту, оно, конечно, именно… Да… Но исторически… Хотелось бы знать, «а был ли мальчик»? — Размышлял вслух Олег.

— Да, похер. Они могут придумать всё что угодно, а мы гадать будем?

— По мне, так, то, что ещё один Гамов не утоп — уже хорошо, сказал комбат.

— Да-да, — согласился командир БДК. — Хотелось бы с ним потолковать.

— Мы к этому стремимся, — сказал особист. — Лошарик рядом, если что. Бдит.

Сразу после встречи с «Летучим Голландцем» два оставшихся парусника легли в дрейф. Но волна била в борт и они снова взяли парусами ветер. «Нинья» шла первой.

— Глядикось! Малыш-то стал флагманом, — сказал старпом АПЛ Леонид Тимофеевич Синицын.

— Тама он. Спинным мозгом чую.

— Да и ладно, — индифферентно отреагировал старпом, — хотя она может и иметь меньший ход. Ей же паруса меняли на этом… на острове…

— Склеротишь, Тимофеич? Спишу на берег!

— Ой, напугал… Я на базе такую кралю присмотрел… Списывай, сатрап.

Они рассмеялись. «Голландец», следуя за «туристами», как их обозвал по каналу связи комкор БДК, ещё несколько раз всплывал. И после этого с палубы каравеллы исчезали все матросы, кроме рулевого. Направив таким образом «туристов» на Кубу, «Голландец» показываться испанцам перестал. Куба была на горизонте.

— Капитан, — обратился Санчо Руис да Гама, к капитану «Ниньи» — Висенте Яньесу Пинсону, — нам надо было брать на левый борт. На этом острове злые аборигены. Тут очень хорошая бухта, но с индейцами мы не справимся.

— Команде уже всё равно, Санчо. Команда хочет на берег. Этот дьявольский невообразимый парусник, не даёт пройти южнее. Мы проскочили уже три острова. Эта проклятая посудина всплывала прямо по курсу. Я не хочу в пасть дьявола, Санчо. Господь смилостивится над нами. Лишь бы встать на якорь и почувствовать ногами берег.

Парусники осторожно вошли в канал.

— Действительно… Какая прекрасная бухта. Что у тебя написано про неё в журнале?

— Ничего, кроме того, что мы видим.

С обеих берегов двухсотметрового канала к судам неслись пироги. Тучи пирог. Уткнувшись в борта, пироги собирались в плоты и скреплялись досками, положенными сверху. К плотам чалились и чалились другие пироги и плот всё расширялся. На плоты залазили индейцы и стояли голые, страшные, раскрашенные татуировками и красной краской. Стуча древками копий по доскам плотов они молчали. И это было страшнее всего.

— Не стрелять, — крикнул Висенте Пинсон. — Их слишком много.

Но вдруг прогремел выстрел, а потом ещё несколько. В ответ на палубы полетели отравленные дротики. По подставленным к бортам доскам с балясинами индейцы полезли наверх.

— Огонь, огонь, — закричал капитан, но его уже никто не слышал. На палубе появились первые трупы и толпы нападающих, которые, ловко владея копьями, пробивали себе дорогу сквозь ряды защитников. Острию, смазанному чёрным соком дерева кураре, требовалось лишь чиркнуть по телу и человек, валился бездыханный и недвижимый.

На каждом судне находилось не больше ста человек экипажа. Индейцев было около тысячи. Не все они участвовали в штурме, многие оставались стоять на импровизированном плоту и в едином ритме били копьями в свои щиты.

Постепенно бой затих, и на палубу маленькой «Ниньи» быстро забрались десантники-пехотинцы. Они были тоже голые и практически не отличались от индейцев. Но вместо копий они держали медицинские сумки.

— Индейцев обрабатываем первыми, — напомнил старший группы и склонился над первым раненным.

Отравленные дротики, вовремя брошенные в толпу защитников, значительно снизили потери от огнестрела. Только половина команды смогла воспользоваться ружьями. Но и этого было слишком. Выпущенная почти в упор в незащищённое тело картечь не оставляла шансов даже раненным. Быстро закончив перевязывать индейцев, приступили к реанимации португальцев, делая искусственное дыхание механическим аппаратом искусственной вентиляции лёгких. Так называемым мешком Амбу.

Поражённые ядом кураре находились в полном сознании и с ужасом наблюдали, как склоняющиеся над ними аборигены прикладывали к их ртам мешки, заполняли их лёгкие воздухом и уходили. Потом приходили, наполняли и уходили снова. Процесс реанимации занимал у некоторых до полутора часов.

У каждого перед реанимацией спрашивали: «Колумб?». Но даже моргнуть пострадавшие от яда кураре не могли. Только через тридцать минут один из лежащих на палубе просипел:

— Колумбус — я.

Колумб действительно находился на «Нинье», откуда его аккуратно спустили за руки, за ноги, как и других реанимированных пленников, на импровизированный плот из досок и пирог, а потом доставили на берег. Сами передвигаться пленники ещё не могли.

Морпехи предлагали вождям нарядить в «броники» группу захвата, но те отказались, не смотря на демонстрацию эффекта от выстрела картечью, произведённого по домашней свинке. Индейцы категорически отказались от любой предложенной им одежды, кроме шляп. Сами они носили лёгкие хлопчатые рубахи и подобия штанов. Одежда не сшивалась, а связывалась расплетенными нитками по краями ткани, поэтому нитки свисали в местах соединения и по нижним краям рукавов и штанин.

Полгода назад прибывшие сюда на БДК морпехи и особист, быстро договорились с аборигенами, благодаря словарику особиста, богатому набору перьев и четырёх огромных крокодильих шкур, подаренных вождям четырёх племён, дружно живущих на берегах залива.

Про перья, что они являются одновременно и денежным и статусным эквивалентом, им рассказал бывший лоцман, а сейчас вождь и учитель боливарского народа Хесус Мария — воплощение бога Кетцальтепетля. Вооружённые знаниями комбат и особист «подкатили» к приплывшим к БДК вождям грамотно. И словарик последнего, уже значительно пополнившийся, тоже очень пригодился.

Законы гостеприимства во всём мире одинаковые: приходишь в чужой дом — неси подарок хозяину и хозяйке. Вождям — крокодильи шкуры и перья, жёнам вождей гости подарили бусы из ракушек, выкупленные на Маракайбо у местных жителей за несколько пластиковых стаканчиков.

— Нам понравился придуманный тобой аматлатл, — сказал один из вождей, затягиваясь из трубки и передавая её особисту.

— Зря вы не надели керепа[1]на своих воинов, — примерно так сказал Константин, пользуясь своим словарём. — Было бы меньше убитых.

— Им сейчас хорошо, — сказал один вождь. — Они с богами курят табак.

— И не только табак, — вдруг осипшим голосом проговорил по-русски особист. — Крепкая у вас дурь, — сказал он видя, как постепенно отваливаются и отваливаются на спину, сидевшие вокруг костра вожди. Сам Константин курил «не в затяг», поэтому прилёг на тёплую, нагретую за день солнцем землю, и уставился в звёздное, бездонное небо в трезвом уме.

Мозг особиста по привычке перерабатывал полученную сегодня от пленников информацию. Ничего особого сказано ими не было, кроме того, что все члены судовой команды, офицеры и хозяева парусников оказались «орденоносцы». Поголовно. Но в рассказах опрашиваемых прозвучало несколько фамилий, которые Константин запомнил и сейчас перекатывал в голове, как камешки. Они вызывали у него ассоциации с войной Белой и Алой роз: Йорки и Ланкастеры.

— Дурят нас пленники, — сказал сам себе Константин и провалился в глубокий сон.

Допрос военнопленных проходил по уже отработанной схеме. Психологический нажим и запугивание. Чуть больше вопросов было о месте проживания и родственниках. Обычаях в семьях и в обществе. Надо было готовить легенды нелегалам.

По виду допрашиваемых, понять, что они знали о Русских Соединённых Штатах, было невозможно. Они лепетали про поход в Индию, и считали, что находятся на японских островах. На картах, найденных в каютах обоих парусников, и Северная, и Южная Америки отсутствовали. Похоже, что и Колумба, и всех его «братьев» по ордену, Ватикан держал за обычных «болванчиков».

— Мы совершенно не знали, что здесь на Японских островах, живут столь могущественные воины, — сказал Колумб.

— Повторяю, — сказал особист. — Это не Япония. Это остров — Куба, что означает по-вашему: «Обильная Земля». А дальше находится Большая земля, много больше, чем Португалия, Испания и Франкия вместе взятые.

— Но мы про эту землю ничего не знаем.

— И мы про вас ничего не знаем и знать не хотим. Мы отпустим вас назад с нотой протеста. Передадите её вашей королеве.

— У нас король. Генрих Тюдор.

— Без разницы. На словах, всем, кого встретите, передайте, что с нами шутки плохи. Все корабли, шарящие по нашему морю и у наших берегов, будут потоплены. Разрешён доступ только сюда, на Кубу. И только для торговли. У вас есть что-нибудь для торговли? Золото, например? Или шерстяные ткани? Кожи? Строевой лес?

— Нет, господин, — ошеломлённо ответил Христофор.

— Вот, собирайте товар и везите сюда. У нас есть: соль, ткань из «древесной шерсти»[2], специи. Если вас не интересуют наши товары, мы готовы покупать ваши за такие монеты и жемчуг.

Константин достал из висящего на груди мешочка «золотой» и передал его Колумбу. Он не стал беседовать со всеми офицерами одновременно. Каждому из них он сказал, то, что сейчас говорил Христофору Колумбу, но золотые деньги он показал только ему.

— У нас много товаров, — сказал Колумб, попробовав монету на зуб.

— А у нас достаточно золота и жемчуга, — сказал Константин. — Но бойтесь нашего гнева. Вчера мы не хотели уничтожать ваши корабли, но для нас это ничего не стоит. Вы, конечно, и ваши правители не поверите этому, попытаетесь нас ограбить, пришлёте войска. Но они все, останутся в пучине океана.

Вы сейчас ближе к нам, чем они, и вы можете услышать нас. Не понять, но хотя бы — услышать. Мой вам совет: не торопитесь сюда. Пусть самые отчаянные попробуют напасть на нас, а вы посмотрите, что из этого получится, и тогда приходите под флагом торговли.

В таком случае се пушки должны находиться в зачехлённом состоянии и развёрнуты внутрь друг на друга. Команда не должна иметь оружия. В случае не выполнения хотя бы одного требования, судно будет потоплено или захвачено и всё судовое имущество станет собственностью Русской Америки.

Большой корабль мы оставляем себе. Корабельную кассу можете с него снять. Мы не грабители.

— Но ваши люди напали на нас.

— Только после ваших выстрелов, господин Колумб. Мы защищались. И это будет отражено в нашей ноте вашему правительству.

— Позвольте ещё один вопрос, почему ваши люди искали меня.

— Я не понял, вашего вопроса.

— Ваши люди спрашивали всех: «Колумб»?

— «Колумб», по-нашему, означает — «живой». Они спрашивали всех: «Живой»?

Допросы затянулись на неделю. Всё это время задержанные находились за колючей проволокой под охраной морских пехотинцев с автоматами. Во время последнего допроса Колумба, когда Константин сообщил ему, что отпустит всех, Христофор спросил:

— Наши охранники не похожи на остальных аборигенов. Почему?

— Потому, что мы живем на Большой земле, в больших городах. И у нас другая культура. Островитянам не нужны ружья и корабли, но они есть у нас. И намного серьёзнее, чем ваши. Те, кто решится проверить нас на прочность, увидят их действие.

— Может быть покажете? — Спросил Колумб.

— Нет. Не покажем. Захотите увидеть — приходите с оружием. Но это будет последнее, что вы увидите, и вы никому об этом не сможете рассказать.

«Пинта» ушла с острова Куба. Как не странно, бо́льшим кораблём, оказалась «малышка» «Нинья», хотя по историческим справкам считалось, что меньшей и слабее вооружённой парусами была именно она.

Каравелла «Нинья» была двадцатипятиметровым четырёхмачтовым судном. Её перевооружили вначале путешествия на Канарах, о чём докладывали из «Лошарика». До Азорских островов Колумб шёл на «Санта-Марии», но видя, как уверенно держит себя «малышка» «Нинья», пересел на неё.

— Представляете, а потом мы встретились с исчадием ада: громадным чёрным кораблём, который потопил «Санта-Марию», — рассказывал Колумб. — И я подумал, что это предначертание. А потом ещё вы с … Этим… Вашим словом — «живой».

— И оставайтесь живым, приходите с миром и с товаром.

Так они попрощались. Почти по-дружески. Константин изъял у них всё личное оружие и пушки, а на прощание подарил Колумбу «золотой». На память. На реверсе монеты изображался Андреевский Крест, на котором, по новой версии, был распят европейцами Кетцальтепетль, а на аверсе профиль Хесуса, вокруг которого русскими буквами было написано: Кетцальтепетль. Золотой назывался «кетцаль» или, ещё короче, «кэ-цэ».

Подбрасывая «кэцэ» в руке и глядя на уходящий парусник, Константин, неожиданно произнёс:

— Четландия — мать наша!

Не все морпехи его поняли. Только комбат, подошедши к особисту, вдруг приобнял его и пожал руку.

— Ты — молоток, Костя. Раскатал их…

— Да-а-а… Сейчас только держись. Надо строиться, Паша. Полезут, как тараканы. Их там столько… Конкистадоров, мать их.

— Ерунда. Поставим пару БТРов в крепостях. А «Голландец» их будет топить на подходе.

[1]Панцири черепах.

[2]Хлопка.