Боливар

Глава 5

Первыми на Кубе появились португальцы, через три месяца после ухода «Пинты».

Это было большое торговое судно, привёзшее строевой сосновый лес. Привёл судно посол Русской Америки — Вашко да Гама. Получив информацию от «лошариков», несущих службу на Канарах, о том, что на запад двинулось какое-то судно с португальским флагом, его здесь ждали.

После Саргассова моря Вашко, вероятно опасаясь участи «Санта-Марии», каждый вечер выходил на бак и «семафорил» флажками слово «друг», о чём и доложили с «Летучего Голландца», снова нёсшего вахту на морских границах Новой Родины.

Тайно сопроводив Колумба до Кубы, моряки Русского подплава два месяца «отдыхали» на берегу. Новой базой для них стала Гавана, где они поучаствовали в строительстве крепости. Гавану некоторые офицеры знали хорошо ещё по «той» жизни, поэтому восприинимали её почти, как дом родной. Их настроение передавалось и другим морякам и морпехам.

Вашко встретили на патрульном катере у входа в канал и сопроводили в бухту с почестями, положенными послу. Пришвартовавшись к пирсу на правом берегу с помощью катера, вовремя прижавшего каравеллу правым бортом, команда спустила трап.

— Здравствуйте, господин полковник, — радостно приветствовал Вашко комбата. — Позвольте представить вам Дона Педро де Монтаро, хозяина этого корабля и груза. А также епископа Симона де Писаро.

— Здравствуйте, господин Гама. Видим, что до вас дошли наши требования по организации торговли.

— Как не дойти, господин полковник, вся Кастилия и Португалия только и говорит об открытых испанцами землях и о неизвестном ранее могущественном государстве. Ну и ваши ноты добавили перцу в пищу для умов. Я привёз вам встречную ноту от короля Жуана Второго. В которой он отказывается принять ваше предложение о только торговых отношениях.

— Чего же он хочет?

Вашко да Гама достал из шкатулки, которую держал матрос, свиток и протянул его комбату.

Павел Иванович вскрыл печать, посмотрел на текст и передал свиток Субботину. Тот пробежал его глазами, хмыкнул и что-то шепнул Павлу на ухо.

— Ну что ж, — сказал комбат, — это дела королей, а нам к столу.

— Примите в знак улучшения нашего торгового сотрудничества несколько бочонков с вином, — сказал торговец Педро.

— Отлично, — сказал комбат, — вот его на стол и выставим.

— Что вы, что вы! — Замахал руками купец, — Это подарок лично для вас, а на стол у нас найдётся, что выставить.

Резиденция губернатора на острове Куба мало отличалась от крепости. Каменное двухэтажное сооружение с узкими окнами-бойницами, с деревянной крышей, было окружено невысокой каменной стеной. Во дворе замка стояла крытая пальмовыми листьями лёгкая беседка, тоже с деревянным полом, беседке — накрытый угощениями стол.

— Вы ждали нас? — Спросил Вашко да Гама. — Вы знали когда мы прибудем?

— Да, — просто сказал Павел.

— Посейдон?

Комбат молча развёл руками.

— Слишком дорогой секрет? — Спросил Вашко.

Комбат промолчал.

Ели и пили долго. Фруктовое изобилие делало стол волшебным, а сочетание фруктов с мясными и рыбными блюдами, приправленными специфическими соусами, заставляло тянуться и тянуться за следующей порцией.

— Как вы относитесь к религии, сын мой? — Спросил епископ после второго бокала вина.

— Я человек военный, и прямой, господин епископ, и не привык чтобы так меня называл кто-нибудь, кроме моих родителей. Не сочтите это за оскорбление. И я не готов о серьёзных вещах говорить в процессе жевания куска мяса.

Но чтобы не давать вам возможности повторить вопрос после еды, и позволить вам допустить непоправимую ошибку, отвечу на него кратко сейчас. Отношусь к религии серьёзно, и у нас здесь есть своя вера. Всякий, кто попытается изменить веру нашего народа, будет считаться преступником и казнён немедленно. В меморандуме мы об этом писали. Только торговля. Никакого «культурного» обмена. Осторожнее, господин епископ, в проповедях. Вы можете погибнуть не как мученик, а как преступник.

После такого «короткого» ответа, епископ за столом не задержался и поспешил на корабль.

— Зря вы его так, — с укором сказал Вашко. — Неужели нельзя ему дать хотя бы возможность рассказать вам о его вере?

— Мы это воспримем, как вторжение в наши устои. Как акт войны. Любое не оговоренное в ноте действие пришельцев, будет воспринято, как агрессия.

Павел Иванович Дружинин в сложных, криминальных девяностых годах неоднократно участвовал в разборках на районе и на «рамсах[1]» чаще всего побеждал. А тут они выработали сразу четкую и понятную всем позицию. И её придётся защищать кулаками. Однозначно.

Обед, однако, после ухода епископа не прервался и настроение ни у кого не ухудшилось. Особист, как представитель местного купечества, и Педро завязли в споре о качестве привезённой древесины. Кругляк, по мнению принимающей стороны, был с брачком, и они, выпив уже по пятой кружке вина, пошли торговаться на досмотровую площадку.

— Что-то вы не особо веселы, господин Гама, — сказал комбат, откидываясь на спинку плетёного стула.

— Веселиться нечему, господин полковник, ведь на пороге, как я понимаю, война. Наш король не согласился с вашими требованиями, а вы не согласились, как я понимаю с его требованиями.

— Можете, конечно, называть это войной, но по-моему, война, это когда прерываются все взаимоотношения и уничтожается или захватывается всё имущество противника. Ведь так?

— Именно, господин полковник.

— Мы не собираемся так делать. Наши требования нами заявлены. Кто приходит торговать, тот торгует, кто приходит с оружием — погибает. Других вариантов нет. Если вы, или кто-то другой придёт под белым торговым флагом, мы будем торговать. А если вы попытаетесь даже «просто так» зайти в наши территориальные воды или на наши земли, мы уничтожим вас и на земле, и на море. И вы не представляете себе, как это будет страшно. Хотите я покажу, как погиб ваш брат?

— Он всё же погиб?

— Да. Он отказался от нашего предложения сложить оружие и попытался обстрелять наш корабль. Мы обстреляли его корабли из своих ружей, сохранив ему жизнь. Мы знали, что он ваш брат, мы спросил его об этом. Но потом, они взорвали свой корабль и ваш брат, с остатком своей команды, погиб.

— Вы говорите, можете показать? Каким образом?

— У нас есть что-то подобное магическому шару. Но это не магия, а наша техника.

Павел вынул из кармана планшет и прокрутил Вашке видео с гибелью его брата. К моменту, когда вернулись особист и торгаш, Де Гама просмотрел его уже несколько раз и сидел, хмуро уставившись на кружку с вином. Он был молод, и, по-своему, красив. Чувства и мысли пробегали по его лицу.

— Что у вас тут, похороны? — Спросил Субботин, потянувшись за кувшином, но посмотрев на комбата, всё понял.

— Пойдем, Педро, я тебе наших девок покажу, — сказал он и потянул Педро за собой, прихватив, впрочем, кувшин с вином.

— Он поступил правильно, — сказал Вашко.

— Может быть. Не мне его судить. Он поступил, как воин, но мы не хотели его убивать. И его людей. Мы бы поступили с ним, как и с тобой, потому что понимали, что меморандум ещё не дошёл.

— Я не виню вас.

— Я сочувствую тебе, но не сожалею. Он хотел убить наших людей и получил по заслугам. Даже хоть и не от нас.

От индейских хижин послышалось: «Бесаме, бесаме мучо…» и гитарный перебор.

— Липа-липа, я сосна, приём, — позвал «Лошарик».

— Прикалываешься, старик? Ты кого деревом обозвал? — Отозвался вахтенный на АПЛ.

— Тебя, естесно. Ты же тоже сейчас деревянный.

— Ну?

— Если я — «лошарик», то можно «нукать»?

— Говори уже. Извёл. Торопись. Если, куда бежать, так я сейчас могу и не успеть с таким корытом на спине.

— А мы сделали своё съемным, — похвастался Крельдин. — А ты, наверное, действительно не успеешь. Поскачу, ка я сам за ними.

— За кем-скачешь-то, лошадь? Хоть скажи. А то, заинтересовал девушку и бросил.

— Подозрительная компашка из пяти карак загрузилась водой, пушками и пошла чётко на зюйд-вест. Португальской тропой. И флаги португальские.

— Ух ты… Везёт тебе, лошадка. А мы тут с дельфинами играемся. Уже приручили парочку. Они от акул нас охраняют, когда мы купаемся.

— Бр-р-р, гадость какая… Акулы… Всё! Пошли мы. Конец связи.

«Лошарик» полз за вооружённой флотилией «прицепившись» к последней караке компьютером. Владимир Семёнович, иногда поглядывая на автопилот, разгадывал кроссворд.

— Может тут их потопим? — Периодически, раза два за сутки спрашивал старпом.

— Уговор дороже денег. Бог не Тимошка, видит немножко. Потерпи, чуть-чуть до заветного мередиана осталось.

— Уже шесть суток идём.

— Ну вот двое и остались.

— Хорошо хоть ребят оставили на Канарах, — порадовался за друзей старпом.

— Если бы мы их не оставили, от нашего корыта ничего бы не осталось. Растащили бы.

— Слушай, Семёныч, оно даже ход не потеряло с дырой в днище. Как ходило пять с нами, так и под парусами ходит. Удивительная посудина.

— Без нас она ходила восемь. По здешним меркам — неплохой ход.

— Всё, Семёныч, хватит, натерпелись. Пора топить.

— Ну ты кровожадный какой. Вот сам и топи.

— Ну и потоплю.

Петрович взял штурвал на себя и пошёл на всплытие. Пристроившись к последнему паруснику он распилил её поперёк. Потом догнал следующую, следующую, следующую. Пятую пилить он не стал. Всплыв под перископ он посмотрел на дело рук своих.

— Ну, ка… Посмотрим, как у вас с борьбой за живучесть?

На четырёх парусниках пытались завести пластырь, но караки быстро набирали воду. Команды спустили шлюпки на воду.

— Что с пятым тянешь?

— Хочется посмотреть, как они полезут на него.

Но шлюпки отгребали не к оставшемуся на плаву кораблю, а от него.

— Нелогично.

— Логично. Бояться, что и этот утонет и зацепит их такелажем.

— Я рыба по прозванию пила… Пилю я всё, что в море попадётся… — Пропел старую детскую песенку Петрович. — Ты смотри-ка… И пятый покидают. Может заберём?

— Давай, чего добру пропадать?

Они зацепили караку по старой схеме и потянули за собой в сторону Южной Америки.

Епископ неоднократно пытался прорваться через кордон морпехов в индейскую деревушку.

— Угомони ты его, Вашко. Он явно нарывается стать мучеником, пострадавшим за веру.

— Это его стезя.

— Ну, тогда не обессудь.

И епископа приковали наручниками в капитанской каюте.

Торгаши обеих сторон были довольны собой и наваром. Вашке да Гама Павел Иванович, в знак оплаты за выполненную посольскую миссию, отсыпал в шкатулку из розовой древесины золотых монет и передал со словами благодарности, но новых верительных грамот не выдал.

Загруженный табаком, солью, гамаками, хлопковой тканью и самим хлопком корабль ушёл через три дня.

Лошарик дотянул караку до базы за восемь суток. Сказался накопленный опыт и приготовленные заранее технические средства в виде небольшого тормозного парашюта, убравшего рыскание буксируемого судна, правда значительно снизившего ход. Но пятнадцать миль в час за глаза хватило истосковавшемуся по скорости экипажу подводной лодки специального назначения.

Пять человек переместили на борт парусника, где они сначала тренировались в имитации постановки парусов, а потом, поймав ветер, значительно помогли буксировщику.

Короче, экипаж «Лошарика» развлекал себя, как мог, в том числе и потренировался в стрельбе из наличествующих на борту парусника пушек. Целями служили плывущие следом за судном акулы, так что, кормовые орудия пристреляли «будь здоров».

На базу в Венесуэлле «Лошарик» заходил в надводном положении, гордо заводя в гавань шикарную караку. В походе её отдраили так, что даже деревянные блоки, пропитанные специальной «лошариковой» смазкой, сверкали, как бронзовые.

Встречали парадом. Морпехи выстроились на берегу, а экипаж танкера на борту. На берегу играл духовой оркестр. Была в «штатке» БПК и такая единица.

В обыденной морской жизни над моряками — «оркестрантами» смеялись и издевались, а в такой нестандартной ситуации, в которую попали моряки, переместившись во времени в другой мир, оркестр стал и символом прошлой жизни, и лекарством.

В музыке нет предела совершенству, и, передающаяся звуком индивидуальная составляющая музыканта, раскрывает тайные каналы слушателя, соединяющие его с «эфиром». Всех тайн воздействия звуковых вибраций не знает никто, но оркестр творил чудеса.

Аборигены от музыки приходили в неописуемый восторг, а танцы, устраиваемые один раз в месяц, стали привлекать в поселение индейцев с прилегающих территорий. Скоро этот день превратился в день своеобразной ярмарки.

Колонисты торговали, в основном, солёной, копчёной и вяленой рыбой. Но и этого товара хватило, чтобы заинтересовать аборигенов начать бартерный обмен. От них принимались саженцы какао и фруктовых деревьев, фрукты, плоды, стебли и корни лекарственных растений, украшения из камней и, конечно, золотые самородки.

За год из самородного золота начеканили пять тысяч пятиграммовых монет и столько же, таких же по весу, серебряных.

Если самородное золото приносили на ярмарку туземцы, то серебро приходилось добывать в горном селении Таско, историческом, для серебра, месте. В этом небольшом городке центральной Америки командовал предприимчивый вождь, который заставлял индейцев собирать камни и делать из них украшения, которые потом продавались в долинах рек.

Знакомиться с вождём колонисты полетели после того, как Хесус согласился на роль Кетцальтепетля.

Когда из опустившегося на кукурузное поле вертолёта вышел Хесус с перьями на голове, прибежавшие посмотреть на чудо-птицу жители посёлка пали ниц. Пал ниц и их вождь.

Подошедший к вождю Хесус тоже склонился перед ним на колени и передал ожерелья из жемчуга и пёрышек птицы кетцаль. Вождь, глянув на перья, воскликнул: «Кетцальтепетль!»

— Кетцальтепетль, Кетцалтепетль — закричали индейцы.

Так колонисты познакомились с вождём по имени Аскук, что в переводе означало — «Змей».

Аскук был хитёр и сразу понял выгоду от сотрудничества. Если раньше ему приходилось приносить изготовленные в горах украшения в долины, то сейчас его люди не отрывались от работы, так как он отвозил изделия в долину на вертолёте самолично, где странные спутники вернувшегося бога помогли построить «магазин», где вождь и продавал украшения местным индейцам.

За это пришельцы обязали его добывать серый камень, но и за него они платили рыбой и перьями. Выгода текла в руки Аскука ручьём. Потому, что и товары, закупленные его людьми в долине, доставлялись в чреве волшебной птицы.

История бога Кетцальтепетля, которую знали все индейцы южной и центральной Америк, добавилась описанием его жизни в большой стране восходящего солнца, где его пытались убить, распяв на кресте, но он, сначала вернулся на небо, а потом приплыл сюда, чтобы спасти его народы от пришествия злых демонов.

Король Жуан Второй рассматривал золотой «кетцатль» и морщился. Он никак не мог понять, где они дали маху и откуда могли появиться такие мощные «аборигены». Хотя, то, что это именно «аборигены» Жуан сильно сомневался.

Священный престол убедил его поделить мир с Испанской короной, ограничив влияние франков и англов, но, оказалось, что Испании на запад путь заказан. Да и открытые бог знает когда Португальцами южные земли западного материка, теперь кто-то присвоил. А ведь на них уже был высажен и сахарный тростник, столь необходимый для торговли, и на некоторые земли даже доставлены братья по ордену и чёрные рабы, его возделывавшие.

— Они говорят на греческом? Это греки?

— Нет, ваше величество, — ответил Вашко да Гама. — Они хорошо говорят на испанском, но сами говорят на неизвестном мне языке. Я греческий знаю хорошо. Причем их «голозадые» собратья говорят совсем по-другому, на языке, чем-то похожем на африканский. В нём тоже есть птичьи звуки.

— Это ещё раз доказывает, что они — пришельцы, а не коренные жители.

— Возможно — это пришельцы с северного материка. Про него, ваше величество, мы совсем ничего не знаем. Увлеклись богатствами юга.

— Нам и не нужны были те земли. Вы же сами убеждали меня, что там золота нет, что культ золота существует только на юге, северные «индейцы» вообще дикари.

— Так и есть.

— Вот тебе и дикари… Мы отправили экспедицию из пяти хорошо вооружённых кораблей к нашим колониям на юго-западный берег, где поселились наши братья.

— В Бразилию?

— Именно.

— Мало.

— Больше судов нет. И пушек. Испанцы сами фрахтуют корабли для своих конкистадоров.

— Всё же, выбран «путь на запад»?

— Конечно! — Ухмыльнулся король. — Когда нас останавливали чьи-то запугивания?!

— Я рассказывал вам о том чудесном… магическом куске дерева, на котором я видел, как пришельцы расправляются с нашими братьями… Их пушки стреляют часто и сильно. И все их возможности нам не известны.

— Вот пусть кастильцы и проверят их на себе. Хоть кто-нибудь да выживет и расскажет нам.

Вашко да Гама промолчал. Он рассказал Королю, а по совместительству Великому Магистру ордена Христа, всё что знал и видел, а также поделился своими соображениями, и повлиять на ход событий не мог. Но Вашко был сильно встревожен. Накануне он встречался с Колумбом, который всё ещё находился в Лиссабоне и на каждом углу, в каждой забегаловке, рассказывал о «Летучей Караке», с которой повстречалась его флотилия.

Уже прошло почти полгода после возвращения путешественника, а его сумасшествие не проходило.

— Ваше величество, с Колумбом надо что-то делать, — он запугал всех моряков. Не наймёшь нормального марсового.

— Да нет, — засмеялся король. — Поначалу все воспринимали его рассказы всерьёз, а когда мы с помощью капитана и офицеров «Пинты» запустили другую версию событий, серьёзные моряки стали над ним насмехаться. Только желторотые юнги пугаются его рассказов.

Христофор вышел из «Пинты» сильно раскачиваясь. Порой он ловил своё тело у самой земли, но морской опыт, как говориться, не пропьёшь, и он снова принимал относительно вертикальное положение, как парусник, с правильно подобранным балластом.

— Они мне не верят! Они смеются надо мной, — сказал он, пытаясь зацепиться рукой за выходящего из кабака забулдыгу, но того резко качнуло в противоположную от Христофора сторону, и рука Колумба пролетела мимо. Вслед за рукой пошло вперёд его тело и он, наконец-то, растянулся в грязи.

Грязь возле кабака была своеобразная. Все посетители справляли здесь малую нужду, а некоторые выплёскивали содержимое желудков. Поэтому, поднявшийся с трудом из такого месива земли, глины и кухни кабака Колумб, пугал редких прохожих не меньше призрачного корабля, о котором он не переставал бубнить.

Первооткрыватель Америки двигался между домов галсами, пока не коснулся стены, найдя в ней опору, и, перебирая руками, побрёл по улице.

— Совсем плохой стал, — сказал вышедший из кабака Флинт своему подручному. — Надо бы прибрать его к рукам.

— Да на кой он нам? Он же не мореход. Так, папская хартия.

— Сказал — надо, значит — надо, — огрызнулся Флинт. — Пойди за ним, глянь, где живёт.

Марко убежал за Колумбом, а к Флинту подошёл прохожий в коричневом плаще и шляпе.

— Здравствуйте сеньор Хуан, — приветствовал его Флинт.

— Здравствуйте, капитан Флинт. У меня за углом экипаж.

Двое мужчин прошли за угол, осторожно ступая по кое-где проступающей из нечистот булыжной мостовой.

Хуан подошёл к экипажу и, вытерев поданной кучером тряпкой сапоги, залез в карету. Флинт повторил процедуру очистки обуви и забрался следом. Карета была высокой, так как в низинах Лисбо грязь была достаточно глубокой.

— Я встретился с вами, Флинт, чтобы сообщить вам приятную новость. В порту стоят две наших караки.

— Чёрт побери, а я всё думаю с утра, чьи же эти новые посудины! — Восхитился Флинт.

— Эти посудины ваши, капитан. А скоро придут ещё четыре.

— На них я видел голландский флаг…

— Пока да. Потом повесите свой, но только белого цвета, чтобы вас не потопили Русские.

— Так у вас точно с ними есть договорённость? И они не миф?

— Точно, Флинт. Вот тебе каперское свидетельство от Русских Соединённых Штатов Америки. Но, если кто узнает, тебя удавят, или паписты распнут, как слугу дьявола.

— А они точно, не дьяволы?

— Разве дьяволу нужны пираты? Или золото? Ему нужны души. И запомни… Если зайдёшь не в свой район, погибнешь. Карту твоего участка я тебе дам. Твоя задача: зачистить Бразилию от монахов и заставить плантации производить сахар. Если всё у тебя получится, через год получишь должность губернатора. К себе никого не пускай. Торговать будешь только с Кубой. Туда же будешь отвозить и десять процентов от всего добытого. Если нарушишь контракт — погибнешь. За тобой будут наблюдать.

— Всё понятно, Дон Хуан, — сказал Себастьян Флинт. — Мы понимаем, что работаем на серьёзную организацию.

— Завтра принимай у голландцев корабли. Документы выписаны на твоё имя, капитан. Четыре других будут оформлены на местных торговцев. Прощайте, Флинт. Вряд ли мы скоро увидимся.

— Утомился я сегодня, дон Алехандро. Есть пожрать?

— Всё не можешь никак привыкнуть к местным кабакам? Ходишь голодным? Продолжаешь встречаться с агентурным аппаратом в карете?

— Тебе проще, у тебя всё лавочники да ремесленники. Те сами тебя в дом приглашают и домашними пирогами кормят. А я не могу в блевотине питаться.

— Сам выбрал контингент. На романтику потянуло, — ухмылялся Александр Викторович, бывший командир разведроты морской пехоты. — Зато мне приходится выслушивать жалобы и сетования, и на соседей, и на конкурентов, и на цены, и на … На что только они не жалуются!? И все поголовно болеют. Это нескончаемо… Дай на то, дай на это.

— Но зато сейчас четыре парусника загрузим всякими полезными железяками. Евгений открыл шкаф и достал ветчину, сыр, хлеб и вино. Да и кожи твои, сёдла. Вот где проявился твой главный талант.

— Талантливый человек талантлив во всём.

— Ну-ну…

«Хуан» ел жадно. День сегодня был долгий, и перекусить ему так и не удалось. Сначала встреча парусников, оформление у властей порта, переоформление у нотариуса. Снова оформление. Разгрузка — погрузка.

— Из Голландии пришли навигационные инструменты и компасы.

Александр в морскую пехоту вернулся на контракт после долгих попыток «на гражданке» раскрутить «своё дело». Ему самому нравилось работать с кожей и он, уйдя на военную пенсию, открыл фабрику по шитью сумок, но дешёвый «китай» и «турция» свели бизнес на нет. Эксклюзивный товар никому был не нужен, а «бренд» он наработать не смог. Кое-как вернув вложенное, он снова ушёл служить на контракт.

А тут привалил фарт. Уходя на нелегальное положение в Португалию, он сразу знал, чем займётся. Тем более с таким подъёмным капиталом. За полтора года он развил бизнес хорошо. На него работали три мастера из бывших подмастерьев, которые долгое время были без работы. У каждого из них было по десять помощников.

Один мастер шил сёдла, седельные сумки и чехлы для аркебуз, два других — обувь и одежду: кожаные куртки, штаны, поножи. Заблаговременно скупив, сразу по открытии мастерских, всю хорошую кожу, сейчас он выигрывал, так как цена на неё резко подскочила и на рынке кожаные изделия исчезли.

На местный рынок на площади Россито его товар городские купцы не пустили. Мест свободных «не было». А перекупщики его товар покупать не спешили. Однако Александр имел терпение и на здешний рынок не рвался. Его мастерские работали с поднятыми окнами. Товар был виден всем проходящим мимо.

И вот, примерно через полгода, к нему заявилась делегация. Глава местной гильдии кожевников и три купчишки.

— Здравствуйте уважаемый Алехандро де Санчес.

— С чем пожаловали, высокочтимые? — Не очень почтительным тоном произнёс Александр.

— У нас к вам дело. Не сочтите за дерзость… Позвольте узнать… Где вы берёте кожи для работы?

— Я купил их у испанских купцов.

— Мы знаем наверное, что вы скупили кожи ещё год назад, а вам должно быть известно, что скупка материала с целью подрыва рынка гильдией запрещена. Цены на кожи и изделия из неё подскочили, и в этом виноваты вы.

— Господа, вы сами себе противоречите. Те кожи я покупал год назад, но их давно уже нет. Они в моих товарах. Которые я, частично продал в Испании, а остаток хранится на моих складах и портится, потому что вы не позволяете мне торговать здесь, в Лиссабоне. Позвольте мне их продать, и цены спадут.

— Мы готовы купить у вас сёдла и упряжь по ценам прошлого года.

— Вы с ума сошли, господа? Я не собираюсь торговать себе в ущерб. Я нес ежедневные траты, когда вы запрещали торговать, а сейчас вы же мне ставите условия — сбросить цену. Я продам свой товар в Испании, господа. Торг здесь не уместен.

— Тогда мы вызываем вас на суд гильдии.

— В гильдию вы не приняли меня, господа.

— Тогда — на городской суд. Ожидайте завтра пристава.

— Попутного вам ветра, господа, чуть ниже спины.

А на следующее утро в дверь его дома постучал пристав с охраной, который доставил его в городскую ратушу. Охрана поставила Алехандро перед судом, а пристав передал суду выписку о его рождении.

— И так, назовитесь суду… Кто вы?

— Я — Алехандро де Санчес из Толедо. Младший сын маркиза Алехандро де Санчеса.

— Вы знаете, в чём вас обвиняют, господин Санчес? — Спросил судья.

— Не совсем.

— Вас обвиняют в скупке материалов, в частности — кож, с целью повлиять на цены городского рынка.

— Обвинения беспочвенны, господин судья.

— Объясните, и не будьте столь малословны.

— Постараюсь, господин судья. Я — сын графа Алехандро де Санчеса прибыл в Лиссабон чуть больше года назад. Наследства, оставленного умершим отцом, мне хватило, чтобы купить три кожевенные мастерские. В Толедо я помогал своему брату, который был мореплавателем — компаньоном господина Вашко да Гама, и тоже занимается этим делом.

Закупив кожи и изготовив несколько сёдел, я попытался их продать на площади Россито, но мне сказали, что мои сёдла не соответствуют стандарту гильдии и выгнали с рынка. Тогда я продал их в Испании, через брата. Закупил там кожи и продолжил работу. Всё, господин судья. А сейчас ко мне приходят эти уважаемые люди и предлагают мне продать мой товар по ценам прошлого года. Оно мне надо? Я не собираюсь влиять на рынок Лиссабона. Я продаю свой товар в Испании.

— Я услышал вас, господин Санчес. Но вы же знаете, наверное, что его королевское величество король Португалии Жуан Второй призвал помочь Испании в освоении только что открытых земель на западе, где живут исчадия ада, противные господу богу нашему.

— Нет, господин судья, не знаю. Я недавно вернулся из Испании. Так, что мне нужно сделать? Я готов продавать мои сёдла на здешнем рынке или изготавливать лично по заказам господ идальго.

— Но ваши цены… Не все господа идальго… готовы купить такую упряжь.

— Для господ идальго мои цены останутся прошлогодними, уважаемый господин судья, а если позволят господа, привлёкшие меня к суду, я, для господ идальго, могу снизить и эту цену на треть.

— Решено, господин Алехандро де Санчес… Вам выдаётся разрешение на торговлю в городе Лиссабоне на этих условиях. Зайдите завтра в ратушу, оно будет готово, но уже сегодня вы можете открывать торговлю. Я пошлю к вам нескольких моих родственников.

— Я буду очень внимателен к ним, господин судья.

Так Александр стал основным поставщиком кожаных изделий для португальских идальго и королевского двора. А своему командованию он передал, что Португалия включилась в экспансию Нового Мира.

[1]Переговорах с претензиями.