Большая охота на акул (The Great Shark Hunt)

СЕНТЯБРЬ

Блюз Жирного города… Страх и отвращение на самолете для прессы Белого дома… Истерический ужас в штаб-квартире Макговерна… Никсон закручивает гайки… «Многие, похоже, на последних стадиях предвыборной водянки»…

«Слушайте меня, люди. Пришла пора схватиться с чужим народом. Он был слабым и немощным, когда с ним столкнулись наши отцы, но теперь он стал могучим и грозным. Странно, но эти люди вознамерились возделывать землю, и любовь к имуществу у них – болезнь. Они установили множество правил, которые богатые могут нарушать, а бедным нельзя. Они берут десятину с бедных и слабых, чтобы поддерживать богатых и правящих».

Вождь Сидящий Бык на совете в Паудер-ривер в 1877 г.

Обладай тип, пишущий речи для Джорджа Макговерна, хотя бы толикой красноречия Сидящего Быка, Джордж был бы теперь на коне, а не отставал на двадцать два пункта и не носился бы сломя голову по стране. Совет у Паудер-ривер закончился девяносто пять лет назад, но мрачный прогноз старого вождя, мол, белый человек разграбит американский континент, был бы столь же верен сегодня, восстань он из мертвых и скажи это в микрофон по телевидению в прайм-тайм. Скверные объедки Американской мечты нам скармливали более-менее постоянно со времен Сидящего Быка – и единственная стоящая разница сейчас, когда до дня выборов 72-го остается несколько недель, в том, что мы вот-вот ратифицируем эти ошметья и забудем про мечту.

Сидящий Бык не делал различия между демократами и республиканцами, что, возможно, было верно для 1877-го или любого другого года, но верно и то, что Сидящий Бык не знал, какое унижение лететь на самолете для прессы Ричарда Никсона, он не удостоился скверного удовольствия иметь дело с Роном Зиглером, не познакомился с главным «докой» Никсона Джо Митчеллом.

Думается, случись нечто подобное с вождем сиу, старик -невзирая на гневное презрение к белому человеку и всему, что воплощает, – сверхурочные работал бы на Джорджа Макговерна.

* * *

Последние две недели выдались для меня сравнительно спокойные. Сразу после съезда республиканцев в Майами я устало вернулся к себе в Скалистые горы и постарался на время забыть про политику: валялся голым на веранде под прохладным полуденным солнышком, смотрел, как на холмах вокруг моего дома желтеют осины и тополя; огромными канистрами смешивал джин с грейпфрутовым соком; наблюдал, как трутся мордами лошади на пастбище через дорогу; по ночам в камине трещали поленья; из колонок гремели Герби Мэнн, Джон Прайн и Джесси Колин Янг. Иногда я мотался по проселку в город над рекой: в спортзал поиграть в волейбол, потом в галерею Бентона, чтобы послушать, какие еще гадости провернули в мое отсутствие местные жадюги-застройщики, смотрел вечерние новости по телевизору и проклинал Макговерна, что проделал еще одну дыру в собственной лодке, потом по пути из города заскакивал в «Джером» выпить среди ночи пива с Солхеймом.

Через две недели такой мирной человеческой жизни менее всего хотелось вспоминать про мрачную неизбежность еще двух лихорадочных месяцев на тропе президентской кампании. Особенно если вспомнить, что для этого придется возвращаться в Вашингтон и начинать долгую и болезненную аутопсию кампании Макговерна. Что пошло наперекосяк? Почему она провалилась? Кто виноват? И наконец, что дальше?

Таков был один проект. Другой – каким-то образом проскочить через ситечко охраны Белого дома и отправиться дальше, но уже тропой кампании Ричарда Никсона, чтобы посмотреть, как он впорхнет на самый верх, – хотелось бы понять, как он мыслит, какие делает шаги, посмотреть ему в глаза. Даже думать об этом противно: не просто еще четыре года Никсона, но последние четыре года Никсона в политике, когда он впервые в жизни совершенно освободился от необходимости учитывать, кто проголосует или не проголосует за него в следующий раз.

Если в ноябре он победит, то наконец будет волен делать, что пожелает. Или, может, «пожелает» – пока слишком сильно Сказано. Перед мысленным взором встают Папа Док, Батиста, Сомоса, тюрьмы, полные сбитых с толку «политзаключенных», и постоянный холодный пот от страха, что в четыре утра тебе выбьют дверь кованым сапогом.

Нет смысла обманывать себя относительно того, что Никсон хочет для Америки. Когда, стоя у окна Белого Дома, он смотрит на антивоенную демонстрацию, он видит не инакомыслящих, он видит преступников. Опасных паразитов, готовящихся ударить в самое сердце Великой Американской Системы, которая вознесла его на нынешнюю вершину.

* * *

Возможно, и нет большой разницы между демократами и республиканцами, последние десять месяцев я сам это доказывал – помнится, с большим пылом. Но только слабоумный или слепой псих способен не уловить разницу между Макговерном и Ричардом Никсоном. Да, конечно, они оба – белые, они оба – политики, но тем сходство исчерпывается, и с этого момента разница столь огромна, что любой, не способный ее увидеть, заслуживает всего, что случится с ним, если Никсона переизберут по причине апатии, глупости и лени части потенциальных сторонников Макговерна.

Трагедия нынешней кампании в том, что Макговерн и его помощники не смогли ясно сформулировать, что именно окажется на кону 7 ноября. Нас ожидает не просто тусклое повторение трипа 68-го Никсона-Хамфри или фиаско Джонсона-Голдуотера в 64-м. И то и другое было бесполезными «маневрами». В 68-м я голосовал за Дика Грегори и против в 64-м. Но сегодняшние выборы иные, и поскольку Макговерн чертовски не умеет находить слова, нужные, чтобы люди поняли, что он затеял, можно сэкономить тут уйму времени (и работу моих усталых мозгов), вспомнив характеристику, какую незадолго до своей гибели дал Ричарду Никсону Бобби Кеннеди, выступая весной 68-го в Университете Вандербилта.

«Ричард Никсон, – сказал он, – воплощает темную сторону американской души».

Не помню, что еще он сказал в тот день. Наверное, можно посмотреть в архиве New York Times, но зачем трудиться? Одной этой фразой все сказано.

Настроение в мрачной штаб-квартире Макговерна по адресу 1910 по К-стрит, северо-запад, Вашингтон, сейчас странно шизоидное: смесь вызова и отчаяния, время от времени умеряемых вспышками убежденности, что Джордж еще может победить.

Те, кто вошел в штат Макговерна недавно, никогда не проигрывали выборы, в которых изначально собирались победить, а победить в этих они определенно собираются. Они привыкли, что сильно отстают в опросах общественного мнения. Макговерн почти всегда (кроме Калифорнии) был неудачником и обычно умудрялся в последнюю минуту сократить разрыв.

Даже на тех первичных, которые он проигрывал (в Нью-Гэмпшире, Огайо, Пенсильвании), он шел достаточно хорошо, чтобы поставить в неловкое положение тех, кто производил опросы, унизить политиков и еще чуточку повысить боевой дух своей команды.

* * *

Но теперь эта безграничная слепая вера слабеет. В нижних рядах начинает чувствоваться Проклятие Иглтона. И даже Фрэнк Манкевич, пиарщик Чеви Чейза, не может внятно объяснить, почему от побережья до побережья над Макговерном теперь глумятся как над «очередным политиканом». Манкевич по-прежнему коренник в этой увечной упряжке; он с самого начала был ее интеллектуальным движителем. Пока все шло как по маслу, это было хорошо, но сейчас нет никаких признаков того, что дает нужные плоды, и трудно отделаться от мысли, что Фрэнк также в ответе за происходящее сейчас, как и за происходившее полгода назад, когда Макговерн выкатился из Нью-Гэмпшира, как снежный человек на амфетаминах.

Если в ноябре Джорджа побьют, то не потому, что ему, чем-то навредил Ричард Никсон. Вина быстро ляжет на его мозговой трест или на того, к кому он достаточно прислушивался и кто убедил его, что чепуха про «новую политику» хороша для первичных, но никогда не сработает против Никсона, иными словами, что после Майами придется отказаться от первоначальных избирателей и спешно консолидировать тех, кого он только что разнес в щепы: ось Мини- Дейли-Хамфри-Маски, впавших в маразм окаменелостей некогда могущественной «рузвельтовской коалиции» демократической партии.

Макговерн согласился. В Техасе он восхвалял Л. Б. Дж. и пересмотрел свою экономическую программу, сделав ее более приемлемой для Уолл-стрит. В Чикаго он подписался подо всем списком кандидатов от демократов Дейли, включая прокурора штата Эда Хэнрагена, все еще находящегося под судом по обвинению в мошенничестве и заговоре («препятствие отправлению правосудия») за ту роль, какую сыграл в рейде полиции на местную штаб-квартиру «черных пантер» три года назад – результатом этого рейда стало убийство Фреда Хэмптона.

В быстро пролетевшие недели межу мартом и июлем атмосфера в тесном здании штаб-квартиры Макговерна на Капитолийском холме была настолько радостной, что можно было улететь, просто потусовавшись там и посмотрев, как работает человеческий механизм.

Само помещение было немногим больше личного командного поста Макговерна в здании сената в пяти кварталах оттуда. Это была большая комната размером с плавательный бассейн Олимпийских игр, по одну сторону от штаб-квартиры располагался универсам, по другую – винный магазин, а перед зданием – затененный деревьями тротуар. Когда я был там в последний раз, недели за две до первичных в Калифорнии, я припарковал мой синий «вольво» прямо на тротуаре у дверей. Краус отправился внутрь разыскивать Манкевича, а я зашел за «Баллантайн».

– Это на счет? – спросил продавец в винном.

– Ага. Запишите на счет Джорджа Макговерна. Кивнув, он начал записывать.

– Подождите-ка! Я просто пошутил. Вот наличные.

Пожав плечами, он взял три банкноты. Когда я повторил его ответ в кабинете Фрэнка, тот как будто не удивился.

– Ну да, у нас крепкий кредит. Причем во многих местах, где мы даже о нем не просили.

* * *

Так обстояли дела в мае, когда они еще шли в гору. Но сейчас положение изменилось, и с кредитом не так просто. Новая штаб-квартира на К-стрит – восьмиэтажный склеп, доставшийся в наследство от «президента Маски». Большой Эд съехал, когда вышел из гонки за номинацию от демократической партии, и после здание с месяц пустовало, но когда Макговерн прикончил в Калифорнии Хамфри и стал очевидным номенантом, его пиарщики решили, что надо бы подыскать штаб-квартиру поновее и побольше.

Выбор здания Маски напрашивался сам собой, хотя бы потому, что сдавалось оно очень дешево и в нем уже был проложен фантастический лабиринт телефонных проводов, необходимых для штаб-квартиры президентской кампании. «Человек из Мэна» и его армия крупных спонсоров об этом аспекте уже позаботились: телефонных линий тут было хоть отбавляй.

Идея перенести лагерь обрадовала в штабе Макговерна не всех. Решение приняли в Калифорнии, за несколько дней до первичных, и, помню, как спорил из-за этого с Гэри Хартом. Он твердил, дескать, переезд необходим, мол, там площадь больше, и даже задним числом мои доводы в пользу старой штаб-квартиры кажутся нелогичными. Я говорил, тут дело в карме, в психологической преемственности. А кроме того, я провел какое-то время в здании Маски накануне нью-гэмпширских первичных, когда атмосфера там сильно напоминала камеру смертников в Синг-Синге. Воспоминания о ней у меня остались не самые приятные, но в моих доводах, как всегда, был заметный налет мистики. А Гэри, как всегда, исходил из логики юриста и политического прагматизма.

* * *

Итак, после Майами штаб Макговерна переехал с первоначальной базы над винным магазином и универсамом на Капитолийском холме в склеп Маски на К-стрит, в модном районе поближе к центру. Место самое центровое, твердили сторонники переезда, да и большая парковка рядом. Еще в новом здании имелось два лифта и шестнадцать уборных.

В первоначальной штаб-квартире уборная была одна, с картонной стрелкой на двери, которую можно было передвинуть – как на часах – в одно из трех положений «Женская», «Мужская» и «Пустая».

Еще был один холодильник. Маленький, конечно, но почему-то в нем всегда стояло несколько банок пива – даже для зашедшего в гости журналиста. Пополнять холодильник никому в обязанность не вменялось, но никто не выпивал последнее пиво, не поставив что-нибудь взамен. (Или, может, сначала это было очковтирательство: может, за задней дверью имелся нескончаемый запас, но в холодильнике держали только две-три банки, чтобы любой, выпивший одну, чувствовал себя настолько виноватым, что, когда придет в следующий раз, принесет на замену шесть. Но лично я сомневаюсь: даже такая хитроумная сволочь, как Рик Стинерс, не планирует все столь тщательно.)

* * *

И что теперь? Старая штаб-квартира отошла в область истории, и, пробродив с неделю или около того по новой, я нашел только один холодильник, и стоял он в кабинете финансового директора Генри Киммельмана на шестом этаже. На прошлой неделе я пошел туда с Пэтом Кэдделлом смотреть новостную программу Кронкайта и Чэнселора (каждый день в 18:30 вся активность в здании замирает на час, так как сотрудники собираются у экрана посмотреть на «ежедневное барахло», как выразился один), а у Киммельмана единственный цветной телик в здании, поэтому в новостной час его кабинет обычно забит битком.

К несчастью, его телик был сломан. В нем вышибло одну из трубок, и у всего на экране появился влажно-пурпурный оттенок. Когда Макговерн бубнит речь, которую всего пару часов назад написал ему кто-то из собравшихся у экрана, в телике Киммельмана он словно бы вещает со дна бассейна, полного дешевой пурпурной краски.

Выглядит удручающе, и многие сотрудники предпочитают черно-белые телевизоры в отделе политики…

* * *

Что? Мы опять отклонились от темы? Я рассказывал про мою первую встречу с холодильником в кабинете Генри Киммельмана: я искал пиво и не нашел ничего. В недрах агрегата прозябала лишь банка с мартини, и вкус у него был, как у тормозной жидкости.

Одна банка мартини. Никакого пива. Пурпурный телеэкран. Оба лифта застряли в подвале. Пятнадцать пустых уборных. Парковка по соседству за семьдесят пять центов в час. Безумие и хаос в коммутаторной. Страх в задних комнатах, смятение в приемной и жутковатый вакуум на восьмом этаже, откуда Ларри О’Брайену полагается руководить процессом. Что он там делает? Никто не знает. Его никто и никогда не видит.

– Ларри много разъезжает, – сказал мне один спичрайтер. – Ты же знаешь, он Номер Один, а когда ты Номер Один, то можно уже и не напрягаться, верно?

Сдается, на сей раз кампании Макговерна каюк. Эффектная победа в последнюю секунду еще возможна – на бумаге и при стечении определенных обстоятельств, но реальность самой кампании это исключает. Сплоченная решительность и боевой настрой на всех уровнях, какие отличали команду Макговерна в месяцы перед первичными в Висконсине, вероятно, сумели бы сократить отставание от Никсона в двадцать пунктов в этот последний мрачный месяц.

Никсон, как всегда, слишком рано достиг пика и теперь, по сути, застрял на «удерживании позиций». Если бы кандидаты шли голова к голове, это обернулось бы катастрофой, но даже по пристрастным оценкам Пэта Кэдделла, Никсон все равно может победить, даже если в ближайшие полтора месяца потеряет свои двадцать пунктов. (Цифры Кэдделла в общем и целом совпадают с последним опросом Гэллапа десять дней назад, который показал, что Никсон может потерять тридцать пунктов и все равно победит.)

По моим собственным грубым прикидкам, между сегодняшним днем и 7 ноября Макговерн будет равномерно сокращать отставание, но недостаточно. Если бы я писал книгу прямо сейчас, то попытался дать Макговерну семь или восемь пунктов, но, вероятно, при необходимости соглашусь на пять или шесть. Иными словами, по-моему, Макговерн проиграет пять с половиной процентов голосов на общем голосовании избирателей и, скорее всего, намного больше при голосовании коллегии выборщиков*.

* В своем предсказании я несколько ошибся. Окончательная цифра была двадцать три процента. На тот момент кампании я уже не функционировал с обычной своей безжалостной объективностью. В мае и июне, когда голова у меня была еще ясная, я выигрывал огромные суммы с постоянством, приводившим в недоумение экспертов. Дэвид Броудер до сих пор должен мне пятьсот баксов в результате свой неразумной ставки на Губерта Хамфри на калифорнийских первичных. Но он по-прежнему отказывается платить, ссылаясь на то, что я проиграл ему пять сотен на результат пешей гонки между Джимом Нафтоном и Джеком Джермондом в Майами-Бич. – Примеч. авт.

* * *

Трагедия в том, что, когда в четверг 13 июля солнце взошло над Майами-Бич, Макговерн как будто уже держал в руках Белый дом. С тех пор он сам себя стреножил чередой почти невообразимых промахов: вполне логично, Иглтон, Селинджер, О’Брайен и другие убедили значительную часть электората, включая даже самых ярых его сторонников, что их кандидат – несущий чепуху психопат. Начиная с Майами, его выступления превращали в издевательский фарс все, за что он выступал в ходе первичных.

Возможно, я ошибаюсь. Но еще можно представить себе (я, во всяком случае, могу), что Макговерн и впрямь победит. Тогда мне не придется волноваться, что мой почтовый ящик в универсаме в Вуди-Крик будет забит приглашениями на обед из Белого дома. А и ладно. Мистер Никсон никогда меня не приглашал, и Кеннеди с Л. Б. Дж. тоже. Я снес эти годы позора и не слишком убиваюсь, что предстоят еще четыре. У меня вообще ощущение, что мое время на исходе, и могу представить себе уйму вещей, которые предпочел бы найти в почтовом ящике вместо приглашения на обед в комнатах обслуги.

Пусть сволочи-предатели обедают друг с другом. Они друг друга заслуживают.

О, Господи! Ситуация снова вышла из-под контроля. Солнце встало, сделка заключена, и подлый гад Манкевич только что выдернул ключевую дощечку, на которой держалась вся моя тонко задуманная сага для нынешнего номера. От этой идиотии мозги кипят. После того как я тринадцать дней торчал во вшивой комнатенке на верхнем этаже вашингтонского «Хилтона», после того как ночь за ночью лихорадочно писал о финальном отрезке этой долбаной кампании, меня начинает мучить мысль, а какого, скажите на милость, Извращенца Иисуса, я вообще сюда приехал? Что за безумие заманило меня в это вонючее болото?

Я что, превращаюсь в политического наркошу? Не самая приятная мысль, особенно когда видишь, как они заканчивают. После двух недель в Вуди-Крик сесть на самолет для прессы было все равно что вернуться в онкологический хоспис. Лучшие среди журналистов выглядели настолько физически измученными, что на них было больно смотреть, не то что стоять рядом и болтать о пустяках.

Многие были на предсмертной стадии предвыборной водянки, ужасающего ложного ожирения, как говорят, как-то связанного с отказом надпочечников. Опухание начинается через двадцать четыре часа с того момента, как у жертвы появляется первое подозрение, что кампания, по сути, бессмысленна. В это мгновение весь запас адреналина в теле всасывается назад в желудок, и что бы ни сказал, ни сделал или ни выкинул кандидат, это не вызовет нового выброса. А без адреналина тело начинает распухать: глаза наливаются кровью и кажутся меньше, щеки превращаются в брыли, шея обвисает складками, а живот раздувается, как горло у лягушки. Мозг заполняется токсичными отработанными жидкостями, язык покрывается язвами от трения о моляры, а вкусовые сосочки скукоживаются, как волосы на костре.

Хотелось бы думать (или из милосердия хотя бы заявить, что я так думаю), что как раз предвыборная водянка повинна в том адском страхе, который застит мне глаза всякий раз, когда я решаю написать что-то серьезное о президентских выборах.

Но сомневаюсь, что дело в этом. Истинная причина – в потугах смириться с мыслью, что Ричард Никсон еще на четыре года станет президентом Соединенных Штатов. Если можно полагаться на последние опросы (да и без них разрыв таков, что цифры уже не важны), Никсон будет переизбран огромным большинством американцев, которые считают, что он не только честнее Макговерна, не только больше достоин доверия, но и с большей вероятностью положит конец войне во Вьетнаме.

Еще опросы показывают, что Никсон получит обнадеживающее большинство голосов от молодежных движений. И что за него будут все пятьдесят штатов.

Ну… наверное. Возможно, в этом году нам придется взглянуть в лицо самим себе: наконец, отступить на шаг и сказать, что мы всего лишь двухсотдвадцатимиллионная нация торговцев подержанными машинами, у которых уйма денег на покупку оружия и которые без тени колебаний готовы убить любого человека на земле, кто нам не нравится.

Трагедия в том, что при всех своих ошибках и корявых словах о «новой политике» и «честности администрации» Джордж Макговерн один из немногих кандидатов, избиравшихся в нашем веке на пост президента США, который действительно понимает, каким фантастическим памятником всему лучшему в человечестве могла бы стать эта страна, если бы мы не отдавали ее в руки алчных мошенников вроде Ричарда Никсона.

Макговерн наделал глупых ошибок, но в контексте они представляются почти легкомыслием в сравнении с тем, что делает каждый день своей жизни Ричард Никсон – намеренно и в полной мере выражая все то, что воплощает.

Господи! Чем это закончится? Как низко надо опуститься в этой стране, чтобы стать президентом?

«Страх и отвращение: тропой президентской

кампании», Сан-Франциско,

Straight Arrow Books, 1973