Большой педсовет

Наследство Овсепянов. МИХАИЛ ПЕТРОВ

Скажу сразу: я не только интересовался примерами из богатой многолетней практики учительской династии Овсепянов, их педагогическими методами, школьными успехами. Успехи есть, и они стоят внимания. Октемберская сельская средняя школа, где вот уже более тридцати лет работает директором Мигран Манукович Овсепян, например, одна из лучших в республике. Ее выпускников можно встретить и в местном колхозе, и в институте, и на заводе — везде их отличает трудолюбие, гордость за свою школу, все они помнят своих учителей, прекрасны школьные производственные мастерские, где они овладевали секретами будущих профессий, школьный стадион за школьным садом, где добывалась спортивная слава Октемберской школы — десятки кубков, дипломов и вымпелов, украшающих стены школьного коридора. А выпускница школы 1977 года Лидия Мурадян, работающая колхозной звеньевой, избрана в 1984 году депутатом Верховного Совета СССР. Достижение учеников — это и достижение учителей.

Сам Мигран Манукович — кавалер ордена Трудового Красного Знамени и заслуженный учитель Армянской ССР. Он и его жена Вергине Артемовна, сестра Сирвард Мануковна, сын Норайр с женой Ануш, дочь Амалия были участниками Всесоюзного слета учительских династий. И там династию Овсепянов не обошли вниманием. Старшие удостоились знаков «Отличник просвещения СССР», младшие — награждены знаками ЦК ВЛКСМ «Лучшему учителю-комсомольцу». За полтора века учительства (а именно таков общий стаж трудовой династии учителей) успехам как не быть? Но общаясь с учительским семейством Овсепянов, я хотел ближе узнать самого учителя. Ведь школа — это еще и сам учитель, его психология, его характер, жизненные идеалы, традиции воспитания. Еще до поездки в Армению я не раз слышал и читал, что там — ничтожный процент правонарушении среди подростков, что в Армении, краю виноделия, где достать вино так же просто, как и воду, не увидишь пьяного подростка, что в Армении крепкая молодая семья, редки случаи разводов, что здесь свято чтут свою историю, берегут и почитают исторические памятники. Какова в этом заслуга армянского учителя?..

Современные путешествия все более укорачиваются за счет времени, сэкономленного на дороге. Раньше, бывало, чего только не наслушается, на что не насмотрится путешественник, пока доберется до цели. Вылетев утром из Москвы, часа в четыре дня я был уже на станции города Октемберян, а через полчаса в селе Октембер. Мигран Манукович работал в саду, когда мы с его сыном Норайром подъехали к дому, назвать который сельским никак не поворачивается язык. Дом каменный, из розового туфа, с подвалом для хранения продуктов, садом, мощеным двориком, гаражом. Таких в селе Октембер, как сказал мне Норайр по дороге, более тысячи. На шесть же тысяч жителей села приходится всего две тысячи гектаров обрабатываемой земли, что создает в местном колхозе кадровые проблемы, прямо противоположные нашим. Мы с хозяином пожали друг другу руки, представились и помолчали, собираясь с мыслями. Мигран Манукович собрался быстрее меня, так как был хозяин дома, а в своем доме, как известно, даже стены помогают.

— Вот эти виноградные лозы посажены еще моим отцом, — указал он на кривые обрубки, торчащие из серой земли. — И тутовое дерево, и абрикос тоже посадил отец. Он мне говорил: «Мигран, этот абрикос обязательно меня переживет». Отца нет, мне самому уже шестьдесят, а абрикос цветет...

Как я вскоре понял, экскурс в прошлое не был продиктован профессиональными издержками Миграна Мануковича, учителя-историка. Одна из коренных черт армянского характера — ощущение постоянной зависимости человека от прошлого. И земля, и вода, и горы, и здоровье осмысливаются как результат усилий предшествующих поколений: отца, деда. Дело тут, как объяснили мне, во многом: и в исторической судьбе армян, и в их характере, и, может быть, даже в самой природе Армении. Армения — это камень, а камень живет и хранит следы веками. Жить в Араратской долине — это, между прочим, знать, что на вершины Арарата и Арагаца взирали твои предки и сто, и двести, и пятьсот, и две тысячи лет назад и что вершины их не изменились с тех пор ни на йоту — уже одно это располагает к мыслям о прошлом. Вершины двух армянских гор высятся маяками вечности, между которыми проходит не время, проходят люди поколение за поколением, передавая детям детей горы, землю, дома, могилы, предания, язык, веру, обычаи, психологию, национальный характер. Голый камень и бегущая по камням вода сами по себе рождают в душе образ времени. Интерес в Армении к истории, ее знание — явление не мной замеченное. Корень этого явления — уважение и любовь к отцу, к родителям.

Кстати, оказавшись на другой день в саду с младшим сыном Миграна Мануковича Овсепом, я услышал буквально следующее:

— Вот эти лозы посадил отец. И ту яблоню тоже. Мы жили в доме дедушки. Этот дом построил отец в 1960 году...

Хозяин пригласил меня в дом, где нас встретили женщины — жена Миграна Мануковича Вергине Артемовна, учительница начальных классов, и сноха Тамара, «вывезенная» Овсепом из Брянска, где он служил в армии. Мы сели за стол в гостиной. И вновь, когда я попросил хозяина рассказать о себе, он начал рассказ о себе с рассказа об отце:

— Мой отец был неграмотный крестьянин, он бежал сюда в 1915 году из Западной Армении. Он мне говорил: «Мигран, я всю жизнь не знал грамоты. Может быть, все наши беды от того, что мы неграмотные. Я хочу, чтобы ты узнал грамоту, чтобы стал учителем». И я стал учителем.

Учился он в Эчмиадзине, сначала в семилетке, потом — в педагогическом училище. Диплом учителя начальной школы получил за два года до начала Великой Отечественной войны. Учительствовал в селе Араик, километрах в семидесяти от Октембера. Из Араика и ушел на фронт. Воевал, был дважды ранен, имеет награды; после окончания войны старшина Мигран Овсепян был сразу же как учитель демобилизован. Приехал в родительский дом не один — с невестой, медсестрой Дилижанского военного госпиталя Вергине Дерзян.

Я записываю девичью фамилию Вергине Артемовны.

— Вы знаете, а ведь наша свадьба была первой свадьбой в Октембере после войны! — сияя большими печальными глазами, говорит Вергине Артемовна. — Двадцать пятого ноября тысяча девятьсот сорок пятого года. Сорок лет прошло, Мигран!.. Сорок лет!..

Это время она помнит до мельчайших подробностей, помнит двадцатилетнего раненого сержанта в госпитале, первую любовь, письмо Миграна отцу, в котором он просил у отца благословения на брак, приезд в Дилижан старого крестьянина на смотрины.

Дошло дело до семейного альбома. Мне показали фотографии совсем еще юных супругов, солдатскую книжку хозяина, его боевые награды.

Я вдруг тоже завелся, вспомнил, как после войны стали приходить в наше сибирское село фронтовики: шумные и бедные застолья посреди дворов, песни, смех, слезы, пустые рукава, костыли, протезы, уродливые шрамы на теле фронтовиков, пугавшие нас, мальчишек, в бане; послевоенные свадьбы...

— Сколько работать приходилось тогда! — задумалась Вергине Артемовна. — С утра учили детей, потом с учащимися начальных классов шли помогать колхозу, дома ждал огород, а потом тетради, планы...

Ждал не только огород, но и малые дети. Сначала Амалия, потом Норик. Мигран Манукович сразу после войны поступил учиться. И учился шесть долгих лет по 1952 год в Ереванском заочном пединституте.

— Да, — вздохнул Мигран Манукович, — тяжелые были времена...

Общие воспоминания сблизили нас; мы встали из-за стола друзьями.

Такова, видно, людская природа: познакомившись с человеком, мы стремимся рассказать и показать ему все самое хорошее. Да можно ли осуждать за это? Делиться следует лучшим. Мигран Манукович недолго думал, что показать гостю в первую очередь — Сардарапат!

Сардарапат — название персидское. Так именовалась крепость, желтые глинобитные стены которой еще кое-кому в Октембере служат забором; Сардарапатом называлась в прошлом и небольшая железнодорожная станция в двух километрах от одноименного села, на месте которой сейчас вырос молодой промышленный город Октемберян. В 1918 году здесь, за селом, на пустынном склоне, произошла знаменитая битва с турецкой армией, вторгшейся в Араратскую долину. В память о победе армянского ополчения и был воздвигнут мемориальный ансамбль, называемый Сардарапатом.

Чувствовалось, что не один урок провел здесь Мигран Манукович, рассказывая своим ученикам о битве. В его рассказе — боль и гнев изгнанного с родной земли человека, он показывает мне перевал за Араксом, за которым осталась земля отцов, и говорит о битве так, будто сам в ней участвовал.

В Сардарапатской битве участвовали отец Миграна Мануковича и его дядя Петрос. Дядя Петрос был ранен, о чем с гордостью вспоминал всю жизнь.

В 1968 году, к 50-летию победы в сражении, на месте героической битвы был сооружен уникальный мемориал. Он состоит из 35-метровой колокольни-усыпальницы с красными крылатыми быками, охраняющими ее, аллеи орлов, стены Победы, с обеих сторон которой высечены барельефы и горельефы, посвященные битве, и здания музея, в котором расположился Государственный музей этнографии Армении.

Не знаю, как поступил бы на месте Миграна Мануковича учитель математики или литературы, но как историк он поступил совершенно мудро, показав мне в тот же день местное кладбище и рынок в городе Октемберяне, эти два полюса, между которыми заключена материальная жизнь человека.

Крытый рынок поразил громадностью и обилием зелени. Снопы укропа, кинзы, петрушки, молодого лука, тархуна, реана, пирамиды пучков редиски — все стоило копейки, несмотря на то, что была середина апреля. Без зелени здесь нет ни завтрака, ни обеда, ни ужина, к свежей, пряной, разнообразной на вкус зелени, завернутой с мягким сыром или теплым вареным яйцом в листок лаваша, привыкаешь уже на другой день. На рынке же я заметил, что большинство покупателей здесь мужчины, и попросил Миграна Мануковича объяснить это с точки зрения педагогической. Едва ли не с гордостью он ответил, что армянская семья сохранила некоторые черты патриархальности. Например, в армянской семье бюджет полностью находится в руках мужа, а не жены, как в большинстве русских семей. Сознание, что ты добытчик в семье, что в первую очередь ты, мужчина, несешь главную ответственность по обеспечению семьи, здесь прививают мальчикам с раннего детства; тому же учат и в школе.

Скоро мне довелось убедиться в кулинарных способностях мужчин. Норайр и Овсеп на моих глазах разделали кусок мясной свинины, приправили его луком и реаном, как называют в Армении базилик, и после того, как мясо напиталось соком и ароматом приправ, приготовили за домом замечательный шашлык. Сыновья Норайра Арман и Аргам весьма заинтересованно присутствовали во время мужских кулинарных таинств и получили в награду за усердие по самому лакомому куску, завернутому в лаваш.

Кадр из кинофильма «ВАМ И НЕ СНИЛОСЬ».

Кадр из кинофильма «СЕЛЬСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА».

Кадр из кинофильма «УЧИТЕЛЬ».

Сельское кладбище поразило ухоженностью, старинными каменными надгробьями, похожими на сундуки с полукруглыми крышками.

Читая надписи, Мигран Манукович нашел надгробья ста- и двухсотлетней давности. Среди них нашлись и хачкары — каменные кресты, украшенные изощреннейшей резьбой. Постояв у могилы отца и матери Миграна Мануковича, мы пошли к выходу. Здесь приходишь к мысли, что уважение к истории народа начинается с уважения к отцу, к родителям, к отчим могилам. От надгробья на могиле отца до колоколов Сардарапата. А хранить заветы приучают с раннего детства.

Немногие из нас, отправившись в вояж с гостем, рискнули бы взять с собой двух малолетних детей, да еще и мальчишек. У Миграна Мануковича и Норайра перед поездкой в Эчмиадзин даже сомнений не было, брать детей или не брать. Потому, как вели себя в поездке Армен и Аргам, чувствовалось, что подобные выезды им не в диковинку. Да и не одни мы расхаживали по Эчмиадзину в сопровождении детей, детишки сновали и поменьше наших и числом поболе, всех поили холодной чистой водичкой из фонтанчиков, поставленных здесь в память о жертвах геноцида 1915 года.

В музее великого армянского композитора Комитаса проходила выставка произведений живописи и скульптуры известного скульптора из Америки Хорена Тер-Арутяна, работы которого украшают многие музеи мира. Как явствовало из каталога, художник решил оставить в дар родине все произведения, экспонирующиеся в Эчмиадзине. Мигран Манукович пояснил мне, что Тер-Арутян в раннем детстве пережил ужасы турецкого геноцида, семья его была вынуждена бежать из Западной Армении в Америку, но связи с родиной художник не порывал, часто бывает в Армении. С гордостью рассказал Мигран Манукович, что в Государственную картинную галерею Армянской ССР подобные дары поступают зачастую.

В одном из залов музея Норайр обратил внимание отца на мемориальную доску, гласившую, что здесь в начале века в духовной семинарии учился Анастас Иванович Микоян. Мигран Манукович как-то странно осмотрелся вокруг, выглянул в окно и вдруг сказал:

— А ведь я в этой палате лежал!..

— Как в палате? — удивился я.

— Здесь госпиталь был в войну. Палата была в этом зале, столовая — дальше. У той стены моя кровать стояла. Аргам, заметив мое удивление, стал теребить деда за рукав, требуя пересказать по-армянски, чему я удивляюсь? Дед пересказал, Аргам внимательно выслушал его рассказ.

— Ты почему мне не говорил об этом? — спросил Норайр.

— Забыл, слушай. Посмотрел на эту доску — вспомнил.

Вот так все и сливалось для малышей в одно целое — великий композитор Колиетас, работавший здесь преподавателем музыки, семинарист Анастас Микоян, ставший деятелем революции, военный госпиталь, старшина Мигран Овсепян, медсестра Вергине Дерзян, выставка армянского художника Тер-Арутяна — все это становилось для них историей.

— Послушай-ка, дедушка, — сказал Аргам, когда мы вышли из музея.— А как же Комитас играл на рояле, если около рояля нет стула? Он что, стоя играл? И зачем вынесли твою кровать, на которой ты лежал здесь? Пусть она с роялем стоит...

Урок, как говорится, пошел впрок, но больше всех радовался «историческому» выводу внука дед...

Вечером того же дня мы пошли к сестре Миграна Мануковича Сирвард Мануковне. Она жила здесь же, в селе, но работала в городской школе. Большой дом. большой сад, большая дружная семья, живущая под одной крышей, наводили на мысль о том, что крестьянские традиции и здесь еще крепки.

Разговор в доме сестры как-то вновь повернулся к прошлому. Оказалось, сестра помнит наизусть все письма брата с фронта, из госпиталя. Я не удержался от искушения, попросил припомнить хотя бы несколько строк.

— «Здравствуйте, дорогие папа и мама! Пишу вам из госпиталя, но вы не волнуйтесь, пожалуйста, я цел и невредим, просто меня немножко поцарапало...»

— Так хорошо помнишь? — перебивает ее Мигран Манукович.

— Как стихи. И папа, и мама, — поясняет она мне, — были неграмотные крестьяне, родня наведывалась послушать письма, соседи, читать приходилось по многу раз, вот и запомнились. Да еще мама остановит: «Постой, дочка, не торопись, правильно читай. Повтори еще то место, где Мигран пишет, что цел и невредим. Вдруг ты чего не поняла, вдруг сынок тяжело ранен, ошибка произойдет, читай еще раз», — а сама плачет от радости. Отец с работы придет, тоже просит: «Не спеши, Сирвард, читай помедленнее, не на оценку читаешь».

А когда родители уходили на работу в колхоз, Сирвард собирала младших сестер, подружек и читала письма им. И представляла себя учительницей.

Мечты ее сбылись. После окончания десятилетки брат настоял на том, чтобы она поступала в Ереванский педагогический. Училась заочно и работала в школе, как в свое время ее брат Мигран. И растила троих сыновей — Аршака, Арсена и Артака. И вот уже более двадцати лет преподает в средней школе № 7 города Октемберяна армянский язык и литературу. А скоро и старший сын ее, Аршак, станет учителем. Пять раз Аршак поступал в Ереванский университет. Поступил. И как дядя Мигран, избрал специальностью историю.

— Учительская династия продолжается! — торжественно, почти хором, сказали все сидящие за столом.

— Как жаль, что с нами нет Амалии! — вздохнула Вергине Артемовна.

(Амалия Миграновна живет в Кировакане. Она закончила Ереванское педучилище и, как мать, работает в начальной школе уже тринадцать лет.)

Мы заговорили об авторитете учителя. По единодушному мнению собравшихся — и молодых, и старшего поколения, авторитет учителя в армянской семье очень высок. С учителем обязательно советуются по части выбора будущей профессии, и не только советуются, совет учителя подчас оказывается решающим; ученики традиционно приглашают своих классных наставников на свадьбы, на защиту дипломов, другие важные события в жизни. Готовность говорить на общие темы и вспоминать прошлое сочеталась, однако же, со сдержанностью, едва речь заходила о негативных явлениях, о конкретном. Сколько бы, к примеру, ни спрашивал я о повседневных трудностях и проблемах, разговор как-то незаметно переходил на другую тему. Очень мне хотелось услышать о народной педагогике, о воспитательных приемах в армянской крестьянской семье, из которой вышли и Мигран Манукович, и Сирвард Мануковна. Я стал просить Миграна Мануковича вспомнить какие-то примеры из детства, назидания и уроки родителей, которые бы повлияли на его характер, на его отношение к жизни, запомнились бы ему.

— Ну что сказать? Отец был крестьянин, много работал, семья была большая. Он мне всегда повторял: «Мигран, будь трудолюбивым, это главное...» Я это на всю жизнь запомнил.

— Мигран Манукович, а поконкретней не вспомните? — навострился я. — Может быть, поступили как-то не так или еще что-нибудь?..

Мигран Манукович призадумался.

— Вспомнил! Однажды летом я работал в саду. Отец пришел из колхоза усталый, посмотрел на меня и сказал: «Главное — будь трудолюбивым!..» Я это очень запомнил!..

Так и не удалось мне выжать из детства Миграна Мануковича поучительно-драматический эпизод. Грешным делом, я отнес это на счет скрытности, но, присмотревшись к отношениям между отцами и детьми в армянских семьях, я пришел к выводу, что эпизодов таких могло и не быть. Уже дома, листая томик японского поэта Басё, я наткнулся на трехстишье, в котором узнал свои армянские наблюдения:

Малыш в армянской семье — источник общей радости. Мне довелось побывать в нескольких домах; во всех (быть может, случайность?) были маленькие дети, и их присутствие в доме бросалось в глаза не обилием развешанных пеленок, а культом всеобщего внимания и поклонения. Детей здесь, по нашим расхожим меркам, балуют. Кто бы ни вошел в дом, где есть малыш, малышу — ласковое внимание. Молодой папаша, придя с работы, тут же спешит к своей Люсине, Марине, к своему Мигранчику, берет грудного ребенка на руки. Когда приходят гости, молодая мамаша не спешит уйти с грудным ребенком в спальню, гости с готовностью отнимают у нее ее чадо, передают его друг другу с рук на руки, как дорогой подарок. Оттого, наверное, дети удивительно отзывчивы на каждое новое лицо; пробыв в детных семьях несколько дней я не слышал, чтобы дети капризничали.

С грудными детьми, начавшими сидеть, мамы садятся за общий стол вместе с гостями. И детей постарше не спроваживают за закрытые двери, откупаясь конфетами и пирожными. Они находятся вместе со всеми, внимают взрослым разговорам, их угощают с общего стола. Все дело в том, что застольные разговоры и отношения взрослых в семейном и гостевом кругу так целомудренны, что взрослым перед детьми и скрывать-то нечего. Папы ухаживают только за мамами, мамы — за папами, тамада говорит красивые тосты, остроумные речи, пьяных за столом и в помине нет, все словно создано для того, чтобы дети учились красивому застолью, умению поддержать беседу, произнести тост за друзей, за родителей.

Нужно ли удивляться, что у подростка, знающего только такие застолья, не возникает порочного желания купить бутылку вина и тайком распить ее где-нибудь в подъезде или в подворотне? За десять дней пребывания в Армении я не видел не только что пьяного подростка, но и пьяного взрослого человека. Более того, в миллионном Ереване нет ни одного вытрезвителя. Культуре застолья, к которому дети приобщаются с ранних лет, конечно же, способствует и древнейшая культура питания Армении с ее дикими и культурными травами, пряностями, придающими одному и тому же продукту совершенно другой вкус, запах, цвет. Девушка к семнадцати годам умеет приготовить десятки простых на вид, но разнообразных по вкусу блюд, закусок, сладостей; очень развито здесь домашнее консервирование: из обыкновенных овощей — моркови, капусты, фасоли, сладкого перца, кабачков, помидоров с помощью все тех же пряных трав — укропа, петрушки, кинзы, базилика, майорана — заготавливаются впрок десятки банок вкуснейших закусок и полуфабрикатов.

Но детей в Армении не только учат, у них учатся. Ануш Коляевна, жена Норайра Миграновича, учительница армянского языка и литературы в Октемберской средней школе, самым большим событием, повлиявшим на нее как на педагога, считает... рождение своих сыновей. Их в семье Норайра и Ануш трое. Старшему, Арману, шесть лет, младшему — три месяца. Причем забота о них не только не мешала педагогической работе, с рождением каждого сына она, по ее словам, как бы поднималась на новую, более высокую ступеньку понимания детской души.

— А после рождения Мигранчика, — Ануш смеется, — все дети в школе как свои. Как мать детей понимаю их. Когда не было своих детей — не так понимала.

Мне вспомнилась анкета, проведенная среди калининских школьников областным отделом народного образования. На вопрос, какие качества учителя вы больше всего цените, дети на первое место поставили доброту, затем — справедливость и только потом — знания...

— Дети очень чувствуют, как ты к ним относишься, — поддержал жену Норайр. — Они не хотят, противятся получению знаний от человека злого, несправедливого, черствого. И наоборот — для учителя доброго в доску разобьются.

Норайр математик, заместитель директора октемберянской школы № 2 по воспитательной работе, секретарь парторганизации школы, он хорошо знает все тонкости в отношениях между учителем и учеником, ребенком и родителем, учителем и родителем. Его выступление на слете, посвященное психологии усвоения учеником новой программы по математике, было выслушано коллегами, представителями учительских династий, с большим вниманием и принято, как говорится, к сведению при разработке новой школьной реформы. Норайр считает, что новая программа по математике не стала сложнее, стал сложнее и заумнее ее язык, что и предопределило ее провал. Если старая программа разделяла учащихся на три группы: отличников, старателей, тех, кто постигал ее с трудом, но к десятому классу порой достигал уровня отличников, и неуспевающих, то новая делила всего на две — понимающих и непонимающих. Именно в этом, в отчуждении от математики ученика-старателя, он видит нравственную неполноценность новой программы.

Норайр, как я уже говорил, работает в городской школе, но живет в селе, в учительском доме, в квартире для молодых семей. Ему можно было бы рассчитывать на благоустроенную квартиру в Октемберяне, но победила тяга к земле, они с Ануш решили строиться в Октембере. И будущий дом стоит еще без крыши, но огород и сад уже начинают приносить плоды.

— Да и мальчишек будет чем занять, — сказал он, объясняя свое решение жить все-таки в селе. — Лучшее воспитание — трудовое, особенно в наше время, когда сомнительны некоторые ценности, привлекающие молодежь. Пусть знают, как растут овощи, фрукты, чувствуют притяжение земли.

Мы долго проговорили с ним о семейной педагогике. Норайр вспомнил вдруг о моих попытках завязать беседу на эту тему с отцом.

— Я понимаю, что вы хотели бы услышать в ответ, — заговорил он, — но у нас другие понятия... Отцу ведь действительно могло хватить на всю жизнь скупого завета: «Будь трудолюбивым!» В семье деда, как и в любой армянской крестьянской патриархальной семье, авторитет главы семьи был очень высок...

И Норайр Мигранович, 35-летний отец троих детей, заместитель директора школы по воспитательной работе, нисколько не смущаясь, рассказал мне о том, как недавно собирался на встречу выпускников своего десятого класса.

— Вам это может показаться забавным, но мне нужно было отпроситься на этот вечер встречи у отца. Не у жены — у отца. И отец, прежде чем дать добро, целый час пытал меня: «Где будет встреча? Кто придет на встречу? Будут ли женщины? Будут ли танцы? Что будете выпивать? Во сколько часов вечер закончится?..» Потом еще советы мне дал, как вести себя. Понимаете разницу? У нас с годами ответственность отца за поведение сына не уменьшается, а растет. Чем старше сын, тем большую ответственность несет за него отец.

Что делает для поддержания авторитета родителей школа? Норайр Мигранович рассказал мне, что учителя не только никогда не отчитывают родителей в присутствии детей, но и не отзываются о них плохо заочно. Посягнувший на родительский авторитет учитель рубит сук, на котором сидит, так как все взаимосвязано: плох тот, кто не уважает моего отца, плох отец, а следовательно, плох и я. Отсюда один шаг до детского нигилизма, до вседозволенности.

— Норайр, — спросил я. — Если у вас взрослый заметит на улице подростков, нарушающих правила поведения, сделает он им замечание или пройдет мимо?

— У нас? Обязательно сделает. И подросток тут же исправится. У нас подросток знает, что огласка плохого поступка ляжет пятном на всю семью, на отца, на родню, он этого очень боится...

Была и еще одна проблема, занимающая меня: проблема молодой семьи. О том, что у нас в больших городах процент разводов среди молодых супругов велик, известно всем. Специалисты объясняют это явление многими причинами.

В Армении процент разводов ничтожен. Проблема эта занимала меня не сама по себе. Думаю, не последней причиной, вызывающей очерствение и ожесточение детской и отроческой души, является тот факт, что она воспитывалась в разрушающихся, конфликтующих семьях. Об устоях армянской семьи мне рассказывало старшее поколение Овсепянов и поколение молодое. Мнение их, несмотря на разницу в возрасте, было одинаковым: все дело в поддержании традиций. На армянскую свадьбу приглашается иногда до ста человек. Кажется, излишество? Ну а если молодые перед лицом всей родни, друзей, соседей как бы обязуются в том, что их чувство серьезно, что они намерены создать прочную семью? После такой свадьбы о разводе и подумать страшно. Не менее важна и такая традиция: молодожены должны жить для семьи, поскорее обзаводиться детьми. Эта традиция легко прослеживалась на семействе Овсепянов. Мигран Манукович учился, имея троих детей, Сирвард Мануковна — тоже. За шесть лет супружеской жизни Норайра и Ануш родилось трое детей. Аршак учится на первом курсе университета, но у него есть ребенок. Дети в армянских семьях не мешают молодоженам быть счастливыми, отцам добиваться своей цели.

Мы много говорим о сексуальном воспитании молодежи. Есть оно и в армянских семьях, о нем стоит упомянуть, особенно касательно воспитания девушек. Здесь заповедан культ целомудрия, идущий также от патриархальной семьи. В основе его выношенная веками идея о том, что предназначение женщины прежде всего в материнстве. Чтобы армянская женщина бросила своего ребенка, поместила его в приют, в детдом? Не бывает такого. Брак заключается не для комфорта и наслаждения, а для продолжения рода человеческого...

Всякая культура — это система запретов: моральных, поведенческих, пищевых и т. д. В армянских школах, например, запрещены танцы и дискотеки, что никого не удивляет и не шокирует, потому что в пользе запрета убеждены все — и педагоги, и родители. В то же время там переходят улицу где и когда кому вздумается даже в таком городе, как Ереван, и, говорят, дорожных происшествий в нем много меньше, чем в подобных городах с более строгой регламентацией дорожного движения. В Армении культ модной обуви и полное равнодушие к головным уборам.

Чтобы понять культуру народа, его обычаи и привычки, пристрастия и пренебрежения, нужно хорошо знать историю, психологию, экономические условия, в которых он находился и сейчас находится. Мои проводники — Мигран Манукович и Норайр Мигранович — хорошо знали все это и с присущим Востоку гостеприимством делились своим знанием со мной. В наших культурах я замечал много сходных черт. Как на давно знакомое, оставившее след в душе, смотрел я на пейзажи Сарьяна и Айвазовского, находя рядом портреты Рокотова и Петрова-Водкина, покупал книги Саят-Новы и Севака на русском языке, видя, как покупают рядом Толстого и Горького на армянском. Но, вспоминая об Армении, о ее каменистой, цветущей земле, о ее снеговых вершинах, о памятниках Сардарапата и Эчмиадзина, а главное — о людях, с которыми довелось мне общаться, я думаю, что самое поразительное, что я открыл, — это самобытность. И заключалась она в том, что люди не торопились зачеркивать бесценное наследство, которое досталось им от отцов и дедов.