Большой педсовет

Дважды два. ИГОРЬ АРЯСОВ

Ох и красив же этот парень — Лойко! Рост богатырский, плечи широкие, руки сильные. А главное — один справляется с трудной работой: сам форму раствором набивает, сам тележку шестипудовую на выставочную площадку катит, неуловимым движением опрокидывает форму. На землю рядом с другими плюхается кирпич, замешенный на воде из песка и цемента. Еще две минуты — и форма, будто металлическая рубашка с накладными карманами, сложена, и снова Лойко мчит к бадье с раствором, опять вставляет закладные детали (они в этих кирпичах пустоты образуют, за что и называют кирпичи-блоки пустаками) и ну руками наполнять форму да толкушкой деревянной раствор трамбовать.

Серый от цементной пыли летит на землю пот с лица Лойко, сверкают глаза да зубы. И не поймешь, то ли одобряет, то ли сердится мастер на Мишу Турко, который вот уже неделю как зачарованный, жадными, внимательными глазами с утра до вечера смотрит за его работой, фиксирует каждое движение, будто хочет выучить наизусть. И не пугают парня ни грязь, ни тяжесть формы, ни огромная усталость, что к концу дня, как ни прячь ее за бравадой, все заметнее сказывается на скорости мастера.

Восхищает Мишу Турко результат — сплошное загляденье: на площадке ровными рядами лежат серые, сохнущие под солнцем пустаки. За каждую их сотню заказчик платит шесть злотых да еще в придачу обедом кормит. А из кирпичей этих добрые строения получаются, не на десять лет, а на целый век.

Вот бы Мише такую работу. Один, конечно, и за неделю он с непривычки даже ста штук не изготовит, а вот если младший брат Антон в подсобниках будет, тогда дело пойдет. Ведь у Миши плечи почти такие же, как у Лойко, который всего-то на четыре года старше. Просто Лойко ловчее, да и повезло ему в жизни, видимо, больше: купил форму для изготовления пустаков. Соседи говорили, будто из самой Варшавы выписывал, триста злотых платил за нее. Цена великая, три коровы за такие деньги купить можно. Мише еще отца предстоит уговорить, чтобы согласился на риск, купил форму. Но это — потом. А сейчас смелости надо набраться и попроситься к Лойко в подсобники. А Лойко — умный парень, сам догадался:

— Ну чего, Миша, не устал смотреть за мной?

— Устал, Володя. Научи меня пустаки делать, хочу на жизнь зарабатывать.

— Добре, ежели так. А что же дальше не стал учиться?

— Три раза ездил в училище поступать, не приняли даже документы. — Михаил взял трамбовку и стал яростно уплотнять вязкую массу. — А все потому, что мой отец — белорус восточных взглядов, так его прозвали. Он в девятнадцатом году в Красной Армии за Советскую власть воевал. Если бы мы сейчас в Советском Союзе жили, я бы учился.

— Это верно, я тоже не мучился бы с пустаками. — Лойко потушил папиросу. — А взгляды у твоего отца правильные. Ты его благодарить должен за то, что он вас, шестерых детей, в школу сумел отдать. Эти кирпичи делать — наука несложная. А вот знания тебе пригодятся. Наступит время — сам поймешь. Дай-ка я лишнее срежу, чтобы пустак ровный был. — Лойко набросил на форму крышку-нож и срезал бугристую поверхность. — Теперь вези сам, опрокидывай аккуратно, а то испортишь.

Михаил взял тележку за ручки. Ох и тяжесть! Но промолчал, только зубами скрипнул и медленно покатил тачку к площадке. Лойко шел рядом, искоса посматривал на парня, размышляя: «Хорошо, что он грамотный, надо будет привлечь его в нашу подпольную комсомольскую организацию. Взгляды у него правильные. Но пока, кроме заработка, ни о чем другом не думает. Впрочем, семья большая, жить трудно, а он — старший сын».

После ужина, когда отец, экономя свечу, сел у окна с книгой в руках, Михаил подошел к нему:

— Папа, у меня к вам большая просьба — купить форму для пустаков. Буду, как Лойко, на хлеб зарабатывать. Он сказал, что у меня получится, я работал вместе с ним.

Отец поднял на сына строгие светлые глаза:

— Значит, вот ты где неделю пропадал! Эх, Миша! Учил-то я вас для чего? Когда я тебя привел в первый класс, что пан Кухарчик сказал? Забыл? А я помню. Он мне сказал так: «Пан Турко, у вас очень способный мальчик. Я удивляюсь, откуда он, сын белорусского крестьянина, научился бегло читать по-польски? Но этого мало. Я удивляюсь, откуда мальчик так хорошо знает счет? Я беру его сразу во второй класс!» Тебя Кухарчик бил деревянным молотком по рукам? Не бил. Потому что ты учился отлично. И я, Миша, хочу сделать из тебя ученого человека, чтобы тебя все уважали в селе, может быть, даже, как пана Кухарчика. У него самая главная должность — учитель. А ты мне — купи форму. Она же дорогая, я знаю. А вдруг не потянешь?

— Антон поможет, — робко возразил старший сын.

— Ему только семнадцать, надорваться долго ли? Да и в хозяйстве помощник нужный, мне вдвоем с Ваней разве управиться?

— Папа, — Антон, предупрежденный братом, пришел ему на помощь, — у нас получится. Мы свои злотые будем домой приносить. Мы сдюжим. Мы же Турко, а не какие-нибудь бездельники. — Он расправил неширокие плечи и даже привстал на цыпочках.

— Ну, что с вами робить? — Отец с сожалением посмотрел на книгу, потом в окно, за которым темнело, начал моросить дождь. — Я у деда вашего землю с трудом выпросил, чтобы на ней работать и вас учить. Он мне тогда говорил: «С пера сыт не будешь, а земля всегда прокормит». Видно, и правда. Одно радует: что не в работники к графу Пляттер-Зибергу идете. Пустаки делать — занятие серьезное и самостоятельное. Ладно, рискнем.

Два года, с ранней весны до самой слякотной осени, Михаил и Антон ходили по деревням и селам, делали пустаки. Эта трудная жизнь, тяжелая, изнуряющая работа почти не оставляли места для мыслей о будущем: если и загадывали братья что-либо, то на месяц вперед, не больше.

Но пришел 1939 год, наступил сентябрь, и вместе с частями Красной Армии, освободившей Западную Белоруссию, пришла Советская власть, пришла свобода, пришла другая жизнь в село Домаши, в судьбу большой семьи Антона Викентьевича Турко.

Отец посветлел лицом. О Советской власти он так говорил односельчанам.

— Стою я, значит, у хаты, а рядом — сыны мои старшие, Миша и Антон. Ну а мимо по дороге воинская часть идет. И подходит к нам офицер, годами чуть старше моего Михаила. Напиться просит. Даем ему из криницы воды, а я его спрашиваю: «Сколько же вам лет, сынок?» А он отвечает: «Двадцать один». То есть Мише ровесник. «Сколько же у вас образования?» — «Так я, — говорит, — институт учительский кончил, двухгодичный». А национальности он оказался татарской, это на Волге-реке. Вот вам и вся агитация за Советскую власть. Мальчишка-татарин, вишь, на кого выучился. А мой сын только семь классов кончил, дальше не пустили. Так что я первым делом детей своих на учебу отправлю. А как же! Советской власти грамотные люди нужны!

Русская семилетняя школа открылась в соседнем селе всего через три недели после прихода Советской Армии. Братья Турко вместе с сестрами Антониной и Анной пошли в пятый класс. Директор школы Михаил Васильевич Гоголушко, который был всего на несколько лет старше своих взрослых учеников, не мог не нарадоваться на их успехи. А в конце учебного года предложил трем братьям Турко написать заявления в районный отдел народного образования с просьбой разрешить им в течение летних каникул подготовиться к экзаменам за шестой класс. Разрешение пришло, и братья все лето сидели за учебниками, успешно сдали экзамены, а в сентябре сразу пошли в седьмой класс.

Но Михаилу закончить семилетку не пришлось. Из Барановичей вскоре приехали инспектора районо, посидели на уроках в седьмом классе и предложили ему и еще нескольким его одноклассникам поступить на... учительские курсы. Объясняли это предложение тем, что в каждой деревне освобожденной Западной Белоруссии с приходом Советской власти открылись школы, а учителей не хватало.

— Ну, теперь и помирать не стыдно! — радостно улыбался отец. — Это ж моя наиглавнейшая мечта сбылась: старший сын учителем будет. Да я перед ним первый за версту буду шапку ломать. И вы, ребята, — Антон Викентьевич строго посмотрел на младших детей, — должны взять пример с Михаила. Вы тоже учителями будете. Я все силы отдам. А Советская власть поможет. Какой у нас сейчас год? 1941-й! Значит, в сорок втором Антон будет заниматься на этих курсах, в сорок третьем Иван, а потом и до вас, дочки, дело дойдет.

Антон Викентьевич ошибался редко. Но на этот раз «промашка» у него вышла только со старшим сыном. После окончания учительских курсов Михаила призвали в Красную Армию. А вскоре недавний семиклассник вместе со своими односельчанами Костей Щербой, Мишей Домашем и Кешей Анисаревичем в июне 1941 года в составе пулеметной роты в течение недели преподавал уроки ненависти фашистам на переправе через реку Прут, неподалеку от молдавского города Бельцы. Их рота прикрывала отход наших частей. За семь дней фашисты предприняли больше двадцати атак. Михаил Турко не запомнил, в какой из них погибли восемнадцатилетние его товарищи Щерба и Домаш.

Перед последней атакой, утром 30 июня, от батальона пехоты и пулеметной роты оставалось двести пятьдесят человек. А когда на продырявленной пулями полуторке на высоту, где они держали бой, примчался офицер из штаба полка с приказом отходить, из двухсот пятидесяти человек в живых оставалось только двенадцать тяжелораненых. Каким-то чудом на глазах у гитлеровцев, робко решившихся на переправу, офицер и водитель машины сумели подобрать раненых и догнать отступающий полк.

Несколько месяцев Михаил Турко «путешествовал» по госпиталям, контуженый, раненный в голову, обе руки и ногу, пока врачи не списали его вчистую. И долго, почти до самого конца войны, Михаил учился шевелить пальцами рук, держать карандаш и на всякий случай — кусочек мела.

Домой он вернулся через пять лет после того, как на Урал, где Турко работал на одном из военных заводов, пришел из Минска запрос на учителя начальной школы.

«Какой я учитель? — со страхом и сомнением думал Михаил по дороге домой. — Я же ни одного урока не провел, мне самому еще учиться надо. Но с больными руками не пойдешь делать пустаки, да и не нужны они теперь, Советская Белоруссия теперь там, в селе Домаши. И неизвестно, остался ли кто живым из родителей, братьев и сестер, ведь несколько лет длилась фашистская оккупация...»

Ранним утром 1 марта 1946 года Михаил, сойдя с поезда и протопав дюжину километров, подошел к родному дому. Дом был цел. Но кто знает, что с его обитателями?..

У колодца Михаил увидел в сыром предрассветном мраке сутулую фигуру старика. Приблизился и чуть не закричал от радости, но слезы сдавили горло, и Михаил только попросил:

— Дедушка, напиться дадите?

— Пей, сынок, — дед подслеповато глянул на него и отвернулся. Не узнал внука старый Викентий. Тогда Михаил тронул его за плечо и пригнулся:

— Это ж я, дедушка, Миша Турко.

Дед радостно охнул, повис на его руке, и они торопливо пошли в дом.

Вечером вся семья сидела за столом, и отец рассказывал старшему сыну, что Антон да Иван все-таки стали учителями, как и желал он этого накануне войны. В сорок втором году по предложению командира роты партизанского отряда имени Суворова — Ивана Михайловича Панцуркина — пошел работать в школу Антон, а затем и Иван: были братья партизанскими связными. И невдомек было фашистам и полицаям, что молодые учителя, которым позволено было ходить по деревням и селам, собирать учеников, с математической точностью собирали еще и необходимую партизанам информацию об оккупантах. Не догадывались гитлеровцы, что высокий скуластый юноша Иван Турко, учитель математики, является автором стихотворений «Павшему партизану» и «Партизаны», какие в списках, в листовках передавали друг другу местные жители, с радостью запоминая имя автора — Янка Тутейшего (Ивана-здешнего). В июле 1944 года, после того, как выгнали фашистов из села, Антон с Иваном пошли в Советскую Армию и воевали в составе 1-го Украинского фронта до Победы...

— Ну а сейчас вы чем занимаетесь? — спросил Михаил.

— Оба теперь в школе работают, опередили тебя, — улыбнулся отец. — Так что придется догонять младших братьев. Сможешь?

— Попробую, — Михаил грустно посмотрел на свои искалеченные руки.

— Да, сынок, — Антон Викентьевич тяжело вздохнул, — нам тоже досталось. Ваню заложником брали. А меня даже на расстрел водили за то, что я Панцуркина от раны вылечил и к партизанам отправил. Какая-то нечисть донесла. Но вот я, живой, не расстреляли. Соврал я немецкому офицеру, который по-польски понимал, что было у меня до войны много земли, он поверил и отпустил. Потом уж я убег к партизанам. А сейчас бухгалтером работаю, вот на заочные курсы повышения квалификации записался, Антон с Иваном в педагогическое училище собрались, тоже заочно. Так что привыкай, сынок, к мирной жизни вместе с нами. Заново теперь ее строить надо, фашисты проклятые много чего порушили.

Через две недели Михаил Турко провел свой первый мирный урок в третьем классе Даровской семилетней школы Ляховичского района Брестской области. Это был урок русского языка. И надо же было такому случиться, что именно в этот день в школу приехала инспектор роно. Сообщил об этом директор школы Иван Павлович Ковчур:

— Вот такие дела, братцы. И собралась она в твой третий класс, Михаил Антонович. Что там у тебя по плану?

— Творческий диктант. А как его проводить — понятия не имею. Есть у меня книжечка — «Сборник диктантов». Ладно, пусть идет ко мне. Не понравится мой урок, гоните меня из школы. А тему я возьму такую — «Весна».

Конечно, волновался Михаил Турко перед тем уроком.

Инспектора роно звали Татьяной Федоровной. Она села на последнюю парту. Михаил Антонович открыл сборник диктантов.

— Ребята, сегодня у нас урок необычный, творческий диктант. Тема — весна. Я напишу на доске девять главных слов. С каждым словом надо придумать предложение. Думать будем вместе, вслух. Лучшие предложения писать в тетради.

...Через сорок пять минут Татьяна Федоровна, грея возле печки в учительской озябшие руки, сказала:

— Михаил Антонович, вы — прирожденный педагог. Я предлагаю вам провести подобный урок для всех словесников нашего района. А мне-то говорили, что в вашей школе слабые дети. Вот уж неправда. Я поздравляю вас с успехом!

«Прирожденному педагогу» пришлось еще много учиться, прежде чем он понял, что школа — его призвание. Михаил вместе с братьями и сестрой Антониной закончил педагогическое училище, затем учительский институт, а потом — педагогический. Первые годы он преподавал в начальных классах, но в конце концов математика взяла свое.

«Надо же, все дети — учителя математики!» — удивлялся отец и постоянно поддерживал их желание знать больше и лучше. В шестьдесят он сам поступил на курсы повышения квалификации бухгалтеров. В семьдесят лет, когда вышел на пенсию, подал документы в сельскохозяйственный техникум, а после его успешного окончания самолично у каждого из детей посадил по всем правилам агрономической науки сад. Потом принялся за изучение немецкого языка. А одному из своих многочисленных внуков — Валерию Ждановичу, учившемуся в педагогическом институте, на спор написал контрольную работу по атеизму, упросил внука показать ее преподавателю и в 75 лет заработал оценку «отлично». На своей золотой свадьбе Антон Викентьевич Турко полушутя-полусерьезно сказал детям и внукам:

— Да если бы Советская власть пришла к нам не в 1939-м, а на двадцать два года раньше, я бы, крестьянин белорусский, нынче уж академиком был. Это как дважды два, ребята!

...Чтобы добраться до села, где сегодня живет и работает основатель учительской династии Михаил Антонович Турко, надо от Минска ехать три часа электричкой, а потом еще столько же на автобусе от города Барановичи.

Автобус приходит в село Своятичи к вечеру, когда навстречу ему по большаку пылит стадо, когда на высоченной лиственнице укладываются на ночь аисты, когда на полях стихает рокот тракторов и солнце начинает цеплять вершины столетних вязов и ясеней, посаженных крестьянами графини Чапской.

Рядом с бывшей графской усадьбой белеет одноэтажное здание Своятичской средней школы, где тридцать пять последних лет работает Михаил Антонович Турко. У восточных народов есть такая мудрость: «Если человек хочет напиться воды, он должен копать колодец, а не пахать поле». В кринице Михаила Антоновича, созданной многолетним трудом его, жаждущим знаний всегда хватит вкусной, чистой воды. Сравнительно немного ездил по белу свету Михаил Турко. В детстве — это город Жешуф в Польше, куда трижды пытался он поступить в ремесленное училище. В юности — это Молдавия и река Прут, где принял он первый бой с гитлеровцами и не отступил, а затем — госпитали на Кубани, в Ростове и на Урале. В зрелом возрасте — это Брест, где учился в институте, Минск, где вручали ему орден Трудового Красного Знамени за выдающиеся успехи в деле учительском. Наконец, Москва, где на всесоюзном слете чествовали среди других учительских династий страны династию Турко. В Москву Турко поехали не все, а только восемь из пятнадцати человек. Общий же стаж педагогической работы у этой нынче знаменитой в Белоруссии фамилии приближается к четырем векам. И невозможно сказать, сколько же учеников было, есть и будет у учителей по фамилии Турко.

Пять лет назад, когда вроде бы и возраст подошел, и раны фронтовые дали о себе знать, оформил Михаил Антонович официально пенсию. И однажды задумал подсчитать, кем же стали его бывшие ученики. Память у математика Турко отличная, имен и фамилий помнит он множество. Но и она не дала точной цифры. Тем не менее 73 человека стали учителями, из них 28 — математиками, а Машенька Дмитрук (она же — Мария Александровна) преподает нынче математику в Брестском педагогическом институте. Сорок шесть учеников стали инженерами, почти пятьдесят — врачами, двадцать — офицерами, пятнадцать — юристами, больше ста работают бухгалтерами, агрономами, зоотехниками. Густав Сергеевич Мазуркевич — теперь доктор медицинских наук, живет в Ленинграде. Отделом культуры ЦК Компартии Белоруссии заведует Иван Иванович Антонович — также ученик Михаила Антоновича. Список этот можно продолжать долго.

Но не только званиями учеными своих бывших воспитанников гордится Турко-старший. Своятичи — отделение колхоза «Беларусь». В хозяйстве этом живет и работает 1200 колхозников. Чтобы стать дояркой, здесь надо записаться в очередь, а одна из самых уважаемых профессий — механизатор. И трудно найти в колхозе человека, который не учился бы в школе у Михаила Антоновича Турко. Сегодня он преподает математику уже внукам своих первых учеников.

Недолго выдержал на пенсии старший Турко, снова пошел в школу. Возвращению его никто не удивился, приняли как должное.

У Михаила Антоновича сын — Михаил, окончивший с отличием Минский педагогический институт, работает сельским учителем математики, так же как супруга его Галя. У братьев — Антона и Ивана не только жены работают в школе, но и дети — тоже учителя...

В третьем часу дня закончился экзамен по геометрии, написаны все протоколы, и мы с Михаилом Антоновичем медленно идем к его дому большаком на край села. Неожиданно Турко сворачивает влево, и я, зная, что ему трудно много ходить — болят ноги, удивляюсь. А Михаил Антонович, могучий, крепкий еще человек, кивая каждому, кто встречается на велосипеде ли, на телеге или за рулем автомобиля — все его ученики, — останавливается возле огромной лиственницы, за которой начинается неприметный овраг, заросший высокой травой. И, протягивая вперед руку, говорит:

— Вот здесь отец мой, Антон Викентьевич, под фашистскими автоматами стоял, вот где мы с вами. И Ивана сюда водили, стращали, хотели, чтобы сказал он, куда отец скрылся. А Ваня промолчал. Кстати, та форма и тележка для пустаков, честное слово, до сих пор цела. Брат мне как-то недавно, когда приезжал в гости, говорил, что в сарае лежит. Мы с Антоном ему вроде как по наследству передали ее. А сараи, какие из наших пустаков были сложены, и сейчас стоят. И думаю, еще долго стоять будут. Почему? В них, кроме воды, поту нашего много. — Михаил Антонович улыбнулся близкому своему прошлому. — Ну, пора домой, а то уж бабушка наша, Янина Александровна, с внуками заждалась нас.

Грузные серые облака, начиненные дождем, медленно перекрыли горячее солнце. Пыль на большаке посерела, стала тяжелей. Перед самым домом, предпоследним на выезде из Своятичей, вдруг догнал нас чей-то девичий голос:

— Михаил Антонович!

Мы оглянулись. По большаку, поднимая пыль, мчалась на велосипеде краснощекая от смущения девушка в белом школьном фартуке, в левой руке — портфель, в правой — букет огромных пионов.

— Михаил Антонович, ну как же вы?

— А что я такое сделал? — Турко поднял голову и сощурил светлые глаза, из которых, видимо, порыв ветра, выбил слезы.

— Так эти цветы вам. А вы их забыли!