Боярин Осетровский

Глава 13

Кстати, знаете, откуда пошло выражение «убрать в долгий ящик»? У меня по истории четверка была, но я слышал, на одном из уроков, что, вроде бы, у царя Алексея Михайловича на воротах дворца был прибит ящик, в который складывали жалобы и челобитные. И, мол, был этот ящик длинный, а рассматривали эти челобитные долго, отчего и пошло выражение «положить в долгий ящик». Не знаю, мне еще на уроке эта версия странной казалась — во-первых, говорят все же не «положить», а «отложить в долгий ящик», а во-вторых — это выражение означает, что кто-то откладывает принесенное ЕМУ дело на неопределенный срок, а в истории с ящиком на воротах дворца получалось, что дело откладывает ТОТ, кто принес. В общем, я сейчас примерно в том же временном периоде, и нет здесь ни Алексея Михайловича, ни ящика на воротах. А выражение — есть. И пошло оно от нас, от приказных. Приносят к нам дела разные, одни из них — либо хорошо проплаченные, либо легкие, они стопочками на столе лежат, а другие — либо заковыристые, либо заплатили за них мало. Чтоб такие «глухари» место на столе не занимали — их откладывают в ящик, который в углу палаты стоит. Типа сундука, только без крышки. Занимаются ими только тогда, когда есть свободное время, желание или нужно новичка на чем-то поднатаскать. Сами понимаете — руки до таких дел доходят нескоро, отчего этот ящик у нас в Приказе в шутку и называют «долгим». Вовсе не потому, что он там какой-то особо длинный.

Вообще, в двадцать первом веке много таких случаев, когда простое и банальное для семнадцатого века выражение объясняют каким-то странновывернутым способом. Вот, например — «гол как сокол». Да это от сокольников пошло, которые линялых соколов частенько видят, а вовсе не от какого-то там гладко оструганного бревна, которым ворота таранили! А вот еще…

Так. Викентий, успокойся. Ты с Телятевским уже встречался, у которого дочку увел. И с Морозовым, у которого увел Венец. И свой Источник, на который у него были неизвестные мне планы. И с женой его я… это самое… Ну, в смысле — раздевал ее и лапал там за всякое… В общем — с Морозовым ты почему-то такого мандража не испытывал. А тут — Дашков, который тебя хорошо знает. С чего такой нервяк бьет?

Хм.

Я задумался над собственным состоянием. Похоже… Похоже, все дело в том, что от других мне ничего не надо было — пригласить на пир, откланяться и валить. Мне, собственно, по барабану — приедут они или нет. А Дашкову мне нужно рассказать про покушения и как-то убедить его этим вопросом заняться. И при этом — намекнуть, что моя благодарность будет иметь пределы. Как там говорится? «Моя благодарность будет безграничной в разумных пределах». Вот, главное — убедиться, что наши представления о разумности совпадают.

— На пир? — Дашков откинулся на спинку резного кресла, — В терем Сисеевых?

— В МОЙ терем, — выделил я ключевое слово.

Князь задумчиво посмотрел на меня. Лицо его ничего не выражало, но его сомнения я мог пересказать чуть ли не дословно. Во-первых — я для него выскочка и потомок выскочек, чьему роду и сотни лет нет. Принимать от меня приглашения… Не то, чтобы ущерб достоинству, но близко, близко к этому. Во-вторых — я его бывший подчиненный и он попросту не может воспринимать меня, как равного. Но, с другой стороны — за меня вступился сам царь государь, и что у него в голове — никто не знает. Не посчитает ли он игнор меня за оскорбление лично ему? И — терем Сисеевых. Место, известное чем-то неизвестным, но смертельно опасным. При этом — я там живу, и приглашаю туда и его. Если он откажется, а другие придут — не будет ли это выглядеть как его личная трусость?

— Кто еще приглашен? — спросил он, наконец, погладив бороду.

— Князь Телятевский… — неторопливо ответил я, остро жалея, что не могу вот так же внушительно погладить бороду. Не растет она у меня, что ее! Вернее, растет, но такая редкая, что выглядит как у козла. Вон, у Дашкова борода солидная. Солидная в том смысле, что густая и широкая — длинные бородищи, как на картинках в учебнике, здешние бояре не носят, спокойно их стригут, а при желании — и бреют.

Все равно — хочу бороду! Эх!

— Боярин Морозов…

Я бы, конечно, с большим удовольствием пригласил Марфу Васильевну, но увы. При всем здешнем отношении к женщинам, гораздо более свободном, чем в нашей версии истории, представлять род женщина могла, только если была незамужней или вдовой. С другой стороны — она все же могла его представлять…

— Боярин Романов…

Да, тот самый глава Посольского Приказа, которй почему-то решил меня прикончить.

— Боярин Полянский…

Руководитель Приказа тайных дел. Я долго сомневался, стоит ли его приглашать — с одной стороны решение не пригласить руководителя здешней спецслужбы может быть засчитано им как оскорбление, а с другой — он может принять за оскорбление само приглашение. В конце концов я решил действовать по принципу «Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть».

— Боярин Ровнин…

Глава Чародейного Приказа, начальник тех самых судных дьяков, которые гоняют бесов, ведьм и колдунов. Приглашен по тому же принципу.

Я назвал еще несколько фамилий, всего приглашено мною было с полтора десятка человек и, что характерно, это были бояре самых разных… ммм… как бы это выразиться… партий, что ли. То есть, я не принимал ничью сторону в боярских интригах и Дашков это прекрасно понял. Пригласи я. К примеру, только Морозовых и их сторонников — и он бы ни за что не согласился.

— Я принимаю твое приглашение, боярин Осетровский.

Я встал, чуть поклонился. По положению мы равны, в таком случае первым кланяется тот, кто моложе… блин, эта система с поклонами меня вымораживает! Как будто не на Руси, а в Японии!

— Прошу прощения, князь Дашков, но есть у меня к тебе и другое дело, менее приятное…

Князь поднял брови.

— Меня убить покушались. Три раза.

— Целых три?

— Ну да, денек вчера не задался. Наемных убийц подсылали.

Лицо Дашкова начало темнеть:

— Неужели ты МЕНЯ хочешь обвинить?

Тьфу ты, Викентий. Осторожнее со словами.

— Ты — глава Разбойного Приказа, твои дьяки и подьячие преступников ловят, татей и убийц всяких…

Он не выдержал и хмыкнул. Ну да — его же бывший подьячий рассказывает ему, чем его Приказ занимается.

— Вот, хочу жалобу подать.

Князь снова поладил бороду. Посмотрел на мои руки.

— Чуть позже, — правильно понял я его реакцию, — Мой поручик в Приказ привезет.

— Поручик… — буркнул Дашков, — Расскажи сейчас, что произошло.

Я изложил произошедшее со мной. Не упуская никаких подробностей, но не озвучивая своих выводов о том, что за покушениями стоят Романовы. Впрямую обвинять их без доказательств я не могу, а Дашков — не дурак, и сам догадается, что к чему. Судя по блеснувшим глазам — он все понял.

— Я понял суть твоей жалобы, боярин Осетровский… — произнес он, наконец. Продолжение «…что я с этого иметь буду?» не озвучивалось, но явственно повисло в воздухе. Это ж Разбойный Приказ, мы бесплатно не работаем. В смысле — они.

Князь посмотрел на мое безмятежное лицо. Я посмотрел на него. Называть цену первым я не могу и не буду. Не могу — потому что мне буквально нечего предложить ему. А не буду — потому что тогда окажусь в положении просителя. Сейчас мы еще на одном уровне, типа я прошу о дружеской услуге, а он мне, по дружбе, может помочь. После чего сам может попросить уже меня о такой же «дружеской» услуге. У меня, конечно, есть несколько версий — о какой…

Хотя — нет. Судя по вновь темнеющему лицу — князь опять что-то не то подумал.

— Боярин Осетровский, — он чуть ли не выплюнул мою фамилию, — Помнишь ли ты случай, когда жену Телятевского прямо в тереме убили?

Конечно, пом… А, вон оно в чем дело… Это ж тот случай, когда жену князя убил его же собственный сын. Чтобы она не рассказала о его, сына, невинных шалостях с купчихами всякими. За это Телятевский сына от Источника навсегда отлучил. И все это — прямо у меня на глазах произошло. Я ж тогда убийцу и определил, с помощью отпечатков пальцев. Вот только тогда меня еще считали простым человеком и приказали забыть, что произошло. Потому что этот случай — явно не то, что хочешь сделать известным общественности. Я, естественно, не забыл, на меня, как на боярского сына, Повеление не подействовало. И сейчас, когда этот факт стал известен — Дашков решил, что я собираюсь шантажировать их раскрытием этой информации.

— Нет, не помню.

Брови князя дернулись в нешуточном удивлении. Он посмотрел на меня. Глаза Дашкова медленно залила чернота, он явно собирался использовать на мне Повеление… Но не стал. Глаза так же медленно вернулись к своему естественному виду. Он понял.

Дашков внимательно оглядел меня, как будто видел в первый раз. Вот тут я не мог понять, о чем он думает. Надеюсь, не о том, что я лох, который не стал пользоваться удобным моментом.

— А про венец, украденный у купца Зубака, помнишь?

— А вот это — помню, — спокойно кивнул я.

— Так и не нашли ведь его.

— Не нашли.

— А для чего он нужен — знаешь?

— Знаю.

— А как думаешь, может ли его похититель вернуть венец?

— Может, отчего ж не может. Когда он ему больше не нужен будет.

— Сдается мне, что он не нужен больше похитителю.

— Похитителю, может, и не нужен. Но я надеюсь, что в ближайшее время венец к купцу не вернется.

— Почему?

— За Источник свой беспокоюсь.

— Другие-то не беспокоятся.

— У других вотчины есть.

Дашков пристально посмотрел на меня.

Что ж. Я сказал — меня услышали.