Боярин Осетровский

Глава 40

За моей спинойчто-то ударило в стену.

Капли крови Дашкова забрызгали мое лицо.

Безголовое тело князя медленно начало заваливаться набок.

С небольшим опозданием из раскрытого окна донесся грохот выстрела.

Стреляют!

Никогда не был под обстрелом, но, как мне кажется, любой, кто смотрел фильмы, хотя бы примерно представляет, что надо делать в этом случае.

Я рухнул на пол и откатился в сторону.

Над головой свистнуло и в противоположной стене образовалось еще одно расщепленное отверстие диаметром с… да, наверное, с мою голову.

Хорошо, что меня в окно не видно, а сквозь стену…

Грохнуло! Бревно стены под окном взорвалось облаком щепок, одна из которых впилась мне в щеку. В стене осталась дырка, сквозь которую пробился дневной свет.

Да из какого гранатомета по мне садят?!

Хотя… Если наложить на пулю и ружье правильные Слова… Можно получить и вот такой эффект. Хорошо хоть, что стрелок сквозь стены все же не видит и пальнул наугад… Я вжался в пол, тихо молясь, чтобы не сглазить и чтобы этот снайпер действительно не видел сквозь стены. В конце концов — первый раз он выстрелил все же через окно…

Ничего.

Я выдернул щепку — больно, блин — и принял решение валить отсюда. Вот только… На столе остались лежать Изумрудный Венец и деньги. Деньги — мои. А что с Венцом делать? Оставить здесь? Так мало ли что — сопрут и гадай, у кого он окажется. С собой забрать? Так вроде как бы неправильно — он уже не мой, продан… Ладно. Если у Дашкова найдутся наследники — отдам им. А сейчас — надо валить.

Я на брюхе подполз к столу — я ящерица, ящерица, я вовсе не мишень… — не поднимаясь, протянул руку, схватил Венец, другой рукой ухватился за мешок…

Грохот!

ТВОЮ МАААААААТЬ!!!

Забыл, ворона ты боярская, сколько весят семь тысяч золотом? Вот и получай — с первой попытки схватить мешок не получилось, пальцы соскользнули с кожи, а когда ухватил его посильнее — выяснилось, что потратил на мешок уже несколько секунд и гребаному снайперу этого хватило.

Мне пулей руку перебило! Господи, больно-то как, ааааАААА!

Так. Отставить панику, сссука… Что там с рукой?

Хреново с рукой — кость все же вроде бы не задета, пуля прошла вскользь, но, с учетом ее мощности, даже этого «скользя» хватило на то, чтобы разнести в клочья рукав кафтана — «клифт фартовый покоцали», всплыла в голове фраза из какого-то веб-комикса — и оставить рану, из которой толчками выплескивалась кровь.

«Артериальное кровотечение» — всплыла в голове мысль, затверженная на уроках ОБЖ. Господи, благослови нашу Зинаиду Александрову, которая вбивала в нас знания, а мы, дураки, ее не слушали. «Зачем нам это дурацкое ОБЖ?». Вот за вот этим!

Наложить жгут. Я сорвал пояс и накинул его петлей на руку. Сделано.

На место выше раны. На плечо, выше бицепса, чтобы нерв не пережать. Сделано.

На одежду или прокладку. Сделано.

Закручивать, пока кровь не перестанет идти. Крутанул пояс пару раз. Руку пережало, кровь затихла. Сделано.

Зафиксировать жгут. Сделано.

Держать его не больше получаса. Ну, за полчаса я найду лекаря, который остановит кровь. Я, в конце концов, не посреди леса, а посреди Москвы…

Кстати, а ведь верно — я посреди Москвы, в Разбойном Приказе, в пяти минутах от Кремля. Где? Где реакция? Тут стреляют, убивают главу приказа — и ничего. Хотя бы кто в кабинет зашел. Где, в конце концов, хотя бы мои собственные стрельцы, они за дверью, ждут меня в коридоре… Где они?

Тут я осознал, что тишина — она только здесь, в кабинете главы приказа. А за той самой дверью слышны приглушенные крики и лязг металла.

Нападение на приказ!

Я, все так же лежа, дернулся к своему имуществу… И понял, что забрать его не получится. Левая рука горит огнем, пальцы не слушаются, так что я временно однорукий. А взять в одну руку одновременно и Венец и мешок — не могу, мешок слишком тяжелый. Что-то надо оставить…

Все той же ящерицей я прополз в угол кабинета, туда, где стоял сундук. Поднялся, прижимаясь к стене, и с натугой откинул крышку.

Бумаги.

Понятно — это князев «долгий ящик». Место, куда и он сам-то заглядывал раз в год по завету. Разворошив листы и свитки, я положил Венец на самое дно сундука и замаскировал его бумажками. Теперь, при поверхностном осмотре, его не найдут. А вот мешок — нашли бы, он объемнее…

Ухватив поудобнее тот самый мешок, и зашипев от боли в раненой руке — даже сердце забилось и мушки перед глазами замелькали — я шагнул к двери, толкнул ее плечом…

Почти сразу под дверью лежало тело одного из моих стрельцов. Суки!

Одна из вышеназванных сук в данный момент рубилась на саблях с Мишкой-Филином. Какой-то незнакомый мне мужик, в темно-синем распахнутом кафтане, с короткой рыжей бородой и кривым шрамом через левый глаз, из-за чего смахивал на пирата. Блин, а у меня из оружия — ничего… опять пистолет забыл!

Впрочем, сильно пожалеть о его отсутствии я не успел — уже через секунду после моего появления Мишка рубанул «пирата» поперек груди и тот с хрипом опрокинулся на спину.

— Мишка!

— Викентий Георгиевич!

Блин, надо себе какой-то позывной покороче придумать, «шеф» или «босс», а то пока мое имя-отчество выговоришь… Да блин, о чем я думаю?!

— Что происходит?

— Казаки напали! — Филин тяжело дышал, — Фому каким-то Словом убило, а за саблю…

Казаки?!

— Какие еще казаки?!

— Так разбойные, Степашки-Дурмана люди.

— Откуда они тут взялись?!

— Вот этого не знаю.

— А про казаков откуда инфа?

— Кто?

— Откуда знаешь, что это казаки?

— Так вон тот, которого я зарубил — Сережка-Кривой, помощник Степашки.

Так. Кажись, разбойнички нагрянули своего атамана выручать… Правда, непонятно, на что они надеются — тут же через пять минут будет половина стрельцов Москвы. Ладно, что нам делать? Ждать подмоги или пробиваться наружу? Хрен его знает — вдруг снаружи никто не знает о нападении, думают, что у нас тут кавказско-русская свадьба, со стрельбой и драками.

Ладно. Там внизу еще мои люди — надо им помочь… хоть чем-то… блин, ни оружия, ни какого-нибудь мощного Слова… Повеление — и то не сработает, Источник уже в тайнике!

А, похер.

— Вперед! Нашим помогать!

Мишка подхватил лежащий на полу мушкет, бросил саблю в ножны и двинулся за мной.

Я планировал спуститься по лестнице к выходу в приказные сени и уже там выглянуть, определить расклад. Но, человек предполагает, а Бог располагает — только подошел к лестнице, как увидел, что снизу бежит кто-то мне неизвестный, с саблей в одной руке и пистолетом в другой. Увидев меня, неизвестный оскалился и поднял ствол, целясь в меня.

А у меня из оружия — только мешок с деньгами.

Этот самый мешок в нападающего и полетел.

Тот распахнул руки, то ли пытаясь поймать летящий предмет, то ли не знаю что. Десятикилограммовое ядро, летящее сверху вниз, да еще и пущенное изо всех сил, врезалось разбойнику в грудь и снесло его, как кеглю. А дальше уже сверху прыгнул я и перерезал горло ножом.

Да, я сказал, что у меня никакого оружия. Но нож — это не оружие, его все русские носят. На всякий случай — тортик порезать, колбаску порезать, разбойника порезать… Не знаю, почему мы в будущем отказались от такого полезного обычая.

Уф… Чего-то мне нехорошо. На пот пробило, голова кружится и во рту сухо, как в пустыне Сахара. Да, вот от сахара я бы не отказался… Я сел прямо на ступеньки, рядом с булькающим разбойником. Надо отдохнуть немножко…

Мишка, быстро наклонившись и убедившись, что со мной все в порядке, пробежал дальше по лестнице и осторожно выглянул из-за косяка.

— Степашка… — тихо произнес он.

Ладно, давайте посмотрим на этого зайчика…

Я, с трудом поднявшись, шагнул вперед и выглянул из-за его плеча.

Сени были усыпаны телами, среди которых я со злостью увидел и зеленые, «крапивные», кафтаны и серые, «осетровые». Впрочем, и кафтанов невнятной расцветки тоже было достаточно.

Если судить по тем, кто остался на ногах — наши, тяжелой ценой, но побеждали. Большая часть разбойников связана рубкой во всех углах, часть из них убегает, скрываясь в коридорах и на лестницах. Но однозначно сказать, что все кончено в нашу пользу — было затруднительно.

Прямо посреди сеней крутился волчком огромный мужик, просто гигант, с шапкой кудрявых каштановых волос и длинной кучерявой бородой. Гигант, одетый в черный долгополый кафтан, накинутый прямо на голое тело, размахивал самым настоящим мечом, не подпуская к себе никого из наседавших стрельцов и приказных, отчего выглядел медведем, которого травят сворой собак.

Вот он, что-то выкрикнув, крутанул вокруг себя мечом, аж воздух загудел — и нападавшие на гиганта отлетели в стороны, как отброшенные взрывом. Как я успел заметить, даже те, кого меч не коснулся.

— Это он?

— Ага…

Нифига себе Степашка… тут целый Степан.

— Двери, двери откройте! — закричал кто-то из тех, кто опять накинулся на атамана Дурмана, — На приказе Тихое Слово наложено!

Твою мать, так вот почему подмога еще не пришла. Мы бросились было вперед… Но как раз тут пришла подмога.

Двери распахнулись, и битва в сенях приказа остановилась. Одни поняли, что теперь точно проиграли, другие — что наконец-то выиграли.

Гигант ощерился:

— Судные дьяки…

Кстати, да — не знаю, кого я ожидал, но явление боярина Ровнина с чернокафтанными дьяками Чародейного Приказа было все же несколько неожиданным.

— А я говорил Дашкову, что ты с бесами связался, — спокойно произнес Ровнин, — Не послушался он меня…

Степашка-Дурман бросил меч на пол. Снял с пояса плоскую флягу и, громко глотая, напился, остальное как-то демонстративно вылил на пол. На его голой груди, вместо привычного креста, висел на черном шнурке сухой лесной орех.

— Что, приказные, думали, что взяли меня? — весело произнес он, — Да вот вам дрын!

Он ударил кулаком правой руки по сгибу левой и сделал шаг вперед.

Дьяки Чародейного Приказа рванулись — но не успел.

Степашка-Дурман наступил прямо в середину лужи, оставшейся на полу после того, как он вылил ее из фляги, и провалился вниз, тут же исчезнув.