Брат и сестра

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

На другой день состоялось заседание педагогического совета. Директор, Василий Петрович, сделал доклад на тему: «Идейно-политическая основа педагогических взглядов А. С. Макаренко». На доклад пригласили и педагогов соседней школы, в которой училась Ирина Лесняк.

Доклад занял час с четвертью, в половине шестого Василий Петрович уже закончил его, но никто после доклада не захотел уходить, и споры затянулись надолго.

Заведующий учебной частью соседней школы высказал такую мысль: идеи Макаренко, мол, очень прекрасные, но практически они полезны только в условиях закрытых учебных заведений с общежитиями, в детских домах и в колониях, а в условиях обычной средней школы возможность применить их очень ограничена, если не вовсе сомнительна.

С этим категорически не согласился ни директор, ни, в особенности, Иван Алексеевич Язев, доказывавший, что целый ряд педагогических приемов и советов Макаренко имеет непосредственное отношение к обычной средней школе: «теория завтрашней радости», «постановка цели», вопросы о наказании, проблема «учитель и ученик» и многие другие.

Спорили долго и, казалось, наговорились вволю, но когда вышли на лестницу, спор возник по новому поводу. Преподаватель черчения, Николай Иванович Погодин, спускавшийся со ступеньки на ступеньку по причине своей хромоты боком, задал Ивану Алексеевичу вопрос: каким образом он считает возможным при воспитании в коллективе добиваться развития в характере ученика того, что Макаренко называет героизмом не показным, на глазах у всех, а героизмом как сущностью характера? Другими словами, чтобы, даже оставшийся наедине с самим собою, человек был способен к героизму, если этого потребуют обстоятельства жизни, без той помощи товарищей, коллектива, к которой он привык в школе ежедневно?

Иван Алексеевич начал перечислять школьные мероприятия, а также индивидуальные комсомольские поручения, которые, по его мнению, развивают самостоятельность. Но закончить он не успел. Как раз в это время спустились на площадку между вторым и первым этажом, откуда очень хорошо была видна через стеклянный проем в стене та часть сада, где сейчас с разрешения директора работал в полном составе девятый «А».

— Сосед, так что же у вас делается? — спросил Василия Петровича, высоко подняв седые брови, директор соседней школы, показывая вниз рукой, с широко, тоже как бы вопросительно, расставленными пальцами. — Когда же они уроки успеют приготовить?! Жадничаете, дорогие товарищи! Захватили огромный участок, даже у нас оттяпали, а теперь вам, конечно, приходится из кожи лезть, чтобы привести его в христианский вид.

Василий Петрович рассмеялся и, дружески обхватив его своей сильной рукой и прижимая к себе, точно стараясь согреть и утешить, сказал:

— Вот уж не думал, что у меня сосед — завистник!

Но преподаватель черчения тоже задал директору вопрос:

— А в самом деле, Василий Петрович, почему они работают так поздно?

— Девятый «А» замаливает свои грехи: в воскресенье не успели очистить участок. Комсомольцы подняли весь класс на работу, усовестили, решили доделать сегодня. Ко мне приходила делегация — пришлось разрешить. Молодцы, смотрите, ведь действительно воспламенили весь класс. У них групорг неплохая дивчина — боевая, колючая!

Преподавателя черчения ответ директора не удовлетворил. Его лицо болезненно передернулось гримасой, и он сказал:

— Несправедливо! Им надо было дать другой участок, а сюда поставить десятый «Б». У десятого «Б» семьдесят процентов мальчиков, а у этих, смотрите, сколько девчонок.

— Ничего! Этот класс с бурными страстями. Ему такая работенка на пользу! На таких делах люди растут.

И, обернувшись к группе преподавателей-соседей, директор сказал:

— Наш Николай Иванович ревнует. Дело в том, что в девятом «А» — его лучшие декораторы Кутырин и Космодемьянский. Талантливые ребята. Он боится, как бы его помощники не надорвались.

Вера Сергеевна, задумчиво смотревшая через стекла вниз и молча любовавшаяся слаженной работой своих учеников, сказала:

— Хоть мы с вами и ругаем наших ребят: и дисциплина плохая и успеваемость хромает, а все-таки, посмотрите, каких молодцов мы воспитали!

Директор-сосед присоединился к ней:

— Мы часто в будничной суете не замечаем своих собственных заслуг.

В это время Николай Иванович с преобразившимся от восхищения лицом воскликнул:

— Смотрите, смотрите, сколько навалил на тачку Космодемьянский. Один везет. Орел!

Вера Сергеевна сказала:

— Николай Иванович влюблен в Космодемьянского, а у меня на уроках Шура сидит, как медведь. Мне больше нравится его сестра. Правдивая, яркая девочка! Она умеет зажечь весь класс: бросит какую-нибудь своеобразную мысль, и у нас два дня после этого идет дискуссия. Так было с Анной Карениной.

— Вы говорите, Космодемьянская правдивая? — перебила Веру Сергеевну преподавательница химии. — А не кокетничает ли она своей правдивостью? Во второй четверти я вызвала ее и поставила пятерку. Что же вы думаете? После урока Космодемьянская догнала меня в коридоре и сказала, что я неправильно поставила ей пять. Как вам это нравится? Она, видите ли, знает только на четыре!

Иван Алексеевич с удивлением посмотрел на химичку.

— Какое же это кокетство? — спросил он. — Ведь Космодемьянская сказала вам наедине, а не на виду у всего класса?

Веру Сергеевну тоже задели слова химички, и она с воодушевлением и даже с некоторой запальчивостью высказала все, что уже давно думала о характере Зои:

— Зоя не такая, какой она вам кажется. Что вы от нее хотите — ведь это же возраст! Вам бросаются в глаза только внешние признаки ее поведения. Важно не то. А вот каков этот человек в самой своей глубине? Внешнее поведение Зои — это еще не вся Зоя. Она гораздо мягче, сердечнее. Но вот такое сложилось у нее представление об идеальном характере, и она часто даже ломает себя, подгоняет под такой характер. Точно такая же была и я, когда прочла «Что делать?» и «Как закалялась сталь». От моей ужасной принципиальности страдала прежде всего моя бедная мама и младшая сестренка, из которой я во что бы то ни стало хотела сделать «настоящего человека». Поэтому Зоя Космодемьянская мне очень близка и глубоко симпатична.

Директор соседней школы поддержал Веру Сергеевну:

— Да, это типично для такого возраста. В любой школе в старших классах найдется своя Зоя Коломянская.

— Космодемьянская, — поправила его Вера Сергеевна.

— Да, неплохих ребят мы воспитываем, — сказал сосед, не обращая внимания на поправку Веры Сергеевны.

И все продолжали спускаться на первый этаж. Но разговор не закончился. Иван Алексеевич Язев сказал:

— Вы говорите: воспитываем хороших ребят. Не надо преувеличивать свои собственные заслуги. Всех нас, в том числе и ребят, воспитывает весь строй нашей советской жизни. Мы с вами — педагоги, но мы тоже вечные ученики, с той только разницей, что у нас с вами больше нет того преимущества, которым обладает молодость.

После рабочего дня и заседания педагогического совета все устали и теперь торопились выйти на свежий воздух. Иван Алексеевич, спускаясь по лестнице, продолжал говорить, глядя на ступеньки и не замечая, что его никто не слушает. Все уже прощались с Василием Петровичем около его кабинета.

Оставшись в кабинете один, директор опустился на колени возле дивана, вытащил из ящика под сиденьем лопату, сапоги, парусиновую рубашку и торопливо начал переодеваться. Ему захотелось поработать в саду с девятым «А». Когда он был уже совершенно готов, в кабинет вошел Язев, одетый в летнее пальто и державший в руке шляпу.

Директор только теперь вспомнил, что ведь они должны вместе с Иваном Алексеевичем отправиться сейчас в Мосгороно на заседание. Он взглянул на стенные часы, шлепнул себя ладонью по лбу и, расхохотавшись, принялся стаскивать сапоги.