Братья

ГЛАВА 12

Декабрьские ветры из монгольских степей покрыли Пекин песчаным одеялом, сделав город унылым. Еда казалась безвкусной, а фортепьяно — всего лишь грустным занятием. Я тосковал по дедушке Ксиа. Моя жизнь была пуста без грубоватого юмора этого человека и его громкого смеха. Мне никогда не нравилось, что от него часто пахло чесноком, но даже по этому запаху я скучал теперь.

Я смотрел его старые фотографии и увидел ту, что нравилась дедушке больше других: на ней я преследую его с детской винтовкой в руках, в то время как он поднял руки в знак капитуляции. Я улыбнулся, но глаза наполнились слезами. Только внук, которого он так любил, мог заставить сдаться этого гордого человека. Этот человек, который неоднократно побывал в плену за годы службы в армии, предпочел бы умереть, лишь бы не сдаваться. Неудивительно, что он уже к тридцати годам лишился большинства зубов. Он всегда шутил по поводу того, что ни разу не потерял свой язык. Я имел обыкновение спрашивать его почему, и мудрый старик отвечал, что язык мягок, в то время как зубы — твердые, и иногда полезно быть немного мягким, немного более гибким, чем все время усиленно атаковать.

Я чувствовал ностальгию по всему, что имело отношение к дедушке Ксиа. Я вспомнил один государственный праздник на площади Тяньаньмэнь, когда он осматривал свои войска. Дедушка гордо поднес меня к трибуне, и мы встали рядом с самим председателем Мао, чье пузо было похоже на небольшую гору. Я хорошо запомнил этот день — море зелени, десятки тысяч людей, кричащих: «Да здравствует председатель Мао!» Я поинтересовался, почему никто не кричит: «Да здравствует генерал Ксиа!» И быстро умолк, когда дедушка шепотом предупредил меня, чтобы я никогда больше никому не задавал этот вопрос. Мао был избранным, сказал дедушка, в то время как он — просто служивым человеком, солдатом, работающим на благо людей и страны. Уже тогда я знал, что это неправда. Но ничего не сказал.

Повинуясь порыву, я попросил, чтобы водитель отвез меня к южной оконечности площади Тяньаньмэнь. Декабрь в Пекине был холодным и ветреным, особенно если стоять на открытой местности, где находилась древняя площадь. Но это было именно то, чего я хотел. Я шел пешком, пока не достиг северного входа в Запретный город, и неторопливо считал шаги, когда увидел толпу человек из ста. Все как один они были одеты в тяжелые, подбитые хлопком пальто и стояли на расстоянии нескольких шагов от городской стены. Они внимательно слушали кого-то и, казалось, не заботились о понижающейся температуре и завывающем северном ветре.

Меня одолело любопытство, я согрел дыханием свои руки и пошел по направлению к толпе. Вытянув шею, я увидел очень симпатичную стройную девушку с развевающимися длинными волосами. На ней были голубые джинсы и красная водолазка, облегающая тело. Девушка энергично жестикулировала своими изящными руками, чтобы сделать свою речь более выразительной. У нее был небольшой, почти неуловимый южный акцент.

— Демократия — это воздух, которым вы дышите. Все люди равны от рождения… — Ветер унес окончание ее предложения. — …Нам нужна конституция, а не диктаторы, которые говорят нам, что делать, а чего не делать…

Когда я подошел ближе, я был потрясен: оказывается, эта девушка — моя преподавательница английского языка мисс Йю. По обрывкам фраз я понял, что она говорила о демократии в Америке, что Китай должен следовать этому примеру, а люди должны обрести свободу слова. В конце она прикрепила текст своей речи на стену рядом с другими плакатами под вывеской «Стена Демократии» и умчалась на мотоцикле с молодым человеком, прежде чем я успел окликнуть ее. Я понял, почему они так поспешно скрылись, — приближались полицейские.

Я подбежал и просмотрел речь. Мисс Йю написала свое имя по-английски как «девственница» с китайским переводом этого слова.

Еще более многочисленная толпа собралась, чтобы прочитать ее послание. Некоторые даже достали ручки и карандаши и вытянули головы, чтобы переписать ее речь слово в слово. Я спросил молодую женщину:

— Зачем вы это делаете?

— Мой отец не может заснуть без того, чтобы не прочитать очередную главу. Девственница — хороший автор.

Мое сердце растопили таким излиянием симпатии к той, кого я так хорошо знал.

— Я знаком с ней лично.

— Вы знаете Девственницу?

— Да.

— Никто не знает ее. Она таинственно приходит и уходит. Мы даже не знаем, чем она зарабатывает на жизнь.

Как раз когда я собирался попытаться убедить женщину, что знаю Девственницу, полицейские начали разгонять толпу своими дубинками.

— Идите домой! Не собирайтесь в общественных местах без разрешения! — кричал полицейский.

— Почему нет? — спросил кто-то.

— Это приказ! Кто это спросил? Как вас зовут? — требовательно спросил представитель закона. Он содрал все бумаги со стены, порвал их на части и сказал с улыбкой: — Теперь идите домой. Копировать больше нечего.

Я ушел, но образ Девственницы надолго остался у меня в памяти. На следующий день во время наших уроков я увидел мисс Йю в совершенно ином свете. Я загадочно улыбнулся, написал слово «девственница» на кусочке бумаги и спросил ее:

— Каково значение этого слова?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я видел его на стене.

— Ты видел?

— Да, и мне понравилась ваша речь.

Мисс Йю улыбнулась и понизила голос:

— Есть причина, по которой я пишу под псевдонимом, ты понимаешь?

— Со мной вы в безопасности.

— Я знаю.

— Но при одном условии.

— Каком?

— Вы будете брать меня на митинги. Я хочу узнать о демократии.

— Ты сын самого консервативного военного руководителя Китая?

Я кивнул.

Она улыбнулась и обняла меня. Той ночью я мечтал о мисс Йю в слишком неожиданной манере, чтобы когда-либо обсуждать это с ней или кем-либо еще.

Хотя мать полагала, что мисс Йю обладает смертельным недостатком: молодостью и привлекательностью, тем не менее она считала девушку безопасной. Подкупало еще и то, что мисс Йю добровольно оставила комфорт Гонконга. Водитель, привозивший учительницу утром в школу и отвозивший ее домой во второй половине дня, знал лишь несколько кирпичиков, составлявших ее жизнь в Пекине. Этого было недостаточно, чтобы возбудить подозрение матери, которая к настоящему времени была весьма довольна успехами своего сына. Так, в канун китайского Нового года, когда мисс Йю прислала мне приглашение на костюмированную вечеринку, меня с готовностью отпустили. Я решил одеться ковбоем, образ которого моя учительница нарисовала для меня на одном из уроков, посвященных Дикому Западу. Я надел потертые джинсы, черную шляпу «стетсон» и жилет из тигровой кожи, который один из товарищей отца сделал из белого кота, убитого в горах Южного Китая. Мать привязала красный квадрат к моему галстуку, а отец дал кобуру от своего пистолета, чтобы я пристегнул ее на талии.

Мисс Йю заехала за мной на такси. На ней было короткое красное платье и туфли на высоких каблуках. Вместо бретелек она повязала подходящий по цвету шелковый платок. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Привет, ковбой! Ты очень красив! — воскликнула она.

— Вы выглядите очень… женщиной.

Она засмеялась:

— Ты хотел сказать — сексуальной?

— Да… Но кого вы изображаете?

— Саму себя.

— Но вы же сказали, что это — костюмированная вечеринка, где нужно походить на кого-то еще.

— Правильно. Но видишь ли, женщины на Западе имеют прерогативу быть капризными и легко менять свое мнение, а мужчины должны следовать правилам.

Сегодня вечером было в ней что-то милое и ребяческое. Она была откровенна и много смеялась.

— Тан, — сказала она, когда такси набрало скорость, — я уверена, что тебе понравится сегодняшняя вечеринка. Я хочу, чтобы ты познакомился с некоторыми интересными людьми.

— Жду с нетерпением.

Такси промчалось по переполненным улицам Пекина, который выглядел праздничным, несмотря на завывающий ветер. Красочные бумажные фонарики украшали дверные проемы, а в холодном ночном воздухе постоянно взрывались петарды. Легкий снег, припорошивший землю, быстро исчезал под ногами шумных детей, гоняющихся друг за другом по узким улицам. Мы ехали по ухабистой грязной дороге, через поля пробираясь к отдаленной деревне. Вскоре из ниоткуда появился сельский дом. В его окнах мерцали два мигающих огонька. Рядом с дверью стоял старик и курил трубку.

Мы шли, взявшись за руки, через грязный двор. Ладонь мисс Йю была теплой и мягкой.

Старик поклонился моей спутнице и открыл нам дверь. Внутри был другой мир — мерцали нежные огни, звучала мягкая западная музыка. Вдоль дальней стены стояла типичная для Северного Китая кровать, называемая «канг», построенная из кирпичной глины, с печью, разожженной под ней. Около двадцати человек без обуви сидели на этой просторной теплой «канг». Атмосфера была уютной и таинственной. У изголовья кровати стоял низкий стол, заставленный продуктами и спиртными напитками. Все встали, чтобы поприветствовать нас.

— Прошу вас познакомиться с Таном. — Мисс Йю стала по очереди представлять людей: — Это — профессор Ко, он преподает право в Пекинском университете, одет как Линкольн. Это — наш известный певец Лу, автор Лин, и… — Она продолжала называть всех присутствующих в комнате. Закончив, мисс Йю сказала: — Тан — одаренный молодой человек, и в ближайшем будущем мы будем часто видеть его. Давайте теперь начнем наше заседание.

Когда мы сели, я быстро спросил ее:

— Почему вы не сказали мне, что это политическое собрание, а не вечеринка?

— Это была полуложь, чтобы успокоить твою мать. Ты против?

— Нисколько.

На этом собрании говорилось о создании новой демократической партии и написании декларации о ее намерениях. Люди горячо обсуждали, какие конкретные действия нужно предпринять, какой журнал и информационный бюллетень издавать и как создавать филиалы в других городах. Мисс Йю единодушно избрали председателем и главным редактором журнала, о названии которого толпа неистово спорила. Когда подняли вопрос о бюджете, наступила тишина. Но тем не менее все понимали, что несут за это ответственность. Когда я смотрел на раскрасневшиеся, взволнованные лица людей, я не мог не думать о том, что будущий Китай, возможно, рождается прямо на моих глазах. И все же я ощущал дискомфорт от того, что эта компания свободномыслящих идеалистов могла уничтожить ту основу, на которой была построена моя семья. Я быстро отогнал неподходящие мысли и позволил себе восхититься пылкой мисс Йю с оттенком легкого собственничества.

— А теперь мы будем веселиться, — сказала она, стаскивая меня с канга.

Мы танцевали, пили и болтали. Мисс Йю была ослепительна. Она танцевала с профессором Ко, обнимая его за талию, когда они медленно двигались по кругу. Я почувствовал острый укол ревности. Неужели профессор был ее возлюбленным и ради него она оделась так сексуально? Они смотрелись как Красавица и Чудовище из сказки, но, взглянув на лицо мисс Йю, я понял, что она влюблена в этого человека.

Когда в полночь мы возвращались домой, Ко ехал вместе с нами в такси. Подъехав к моему дому, мисс Йю поцеловала меня в щеку. Я вышел из машины, а они уехали. Я осторожно дотронулся до того места, где ее губы коснулись моей кожи, и с завистью смотрел на их слившиеся силуэты на задних сиденьях такси. Я чувствовал себя счастливым и несчастным одновременно. Чувство потери сопровождало меня, когда я засыпал той ночью.