Братья

ГЛАВА 26

Когда Суми передавала мне рукопись в обмен на учебники, она попросила:

— Если тебе не понравится, погаси свечу один раз. Если книжка покажется неплохой — зажги и погаси два раза. А если очень понравится — три раза.

В тот вечер я сначала заставил себя как следует позаниматься и только потом с нетерпением приступил к чтению рукописи. Передо мной лежал свиток желтоватых страниц, густо исписанных карандашом: невозможно было не залюбоваться изящным решительным почерком — китайская каллиграфическая школа говорила сама за себя.

«Я не догадывалась о собственной привлекательности, пока мужские взгляды не рассказали мне о ней», — прочитал я. Речь шла о шестилетней сироте, одинокой и напуганной, оказавшейся в заброшенном на побережье приюте, где кишели тараканы и царила жестокость.

Мои глаза скользили по строчкам, пальцам не терпелось перевернуть страницу. За пятнадцать минут я проглотил двадцать страниц — порцию, которую первоначально отмерил себе для дневного рациона. Но я не мог удержаться, чтобы не приступить сразу же к следующей.

Никогда в жизни я не читал ничего столь правдивого и откровенного. Все прочитанное прежде — в полном соответствии с китайской традицией — представляло собой напыщенный стиль, служивший зеркалом авторских тщеславий, желанием показать свою образованность и владение стилистическими приемами.

Воспоминания Суми сразу же захватили меня, я забыл про намеченный график чтения и не отрывался от текста до самого конца. Я знал, что она не спит — в ее окне горел свет. В четыре часа утра, добравшись до самой последней страницы, я поцеловал ее подпись и отложил рукопись. Я зажигал и гасил свечу не три раза, а все десять. Я не сводил глаз с ее окна, пытаясь представить, что сейчас чувствует эта необыкновенная девушка.

Любовь переполняла меня, когда я в следующий раз встретился с Суми в саду. Она была очень взволнованна и, покраснев, спросила, что мне понравилось в ее книге.

— Все, — просто ответил я.

Возможно, она открыла новый жанр в застоявшихся водах национальной литературы, описывая события языком реальной жизни, как делал Хемингуэй, чьими рассказами все зачитывались в то время. Сравнение ей польстило, и, набравшись духа, она поинтересовалась, где и как бы она могла издать свою повесть.

— Это вполне возможно. Заканчивай ее и передавай мне, об остальном позабочусь я.

В ответ она улыбнулась:

— Мой разум советует мне доверяться тебе, но сердце не соглашается с ним.

— Послушайся голоса разума. Когда я издам книгу, я попрошу у тебя кое-что в награду.

— И что бы это могло быть?

— Первый поцелуй.

— Особенно мне нравится слово «первый».

До экзаменов оставалось три месяца, которые как раз придутся на разгар лета с его невыносимой жарой, характерной для этой части Китая. Чем больше я занимался, тем больше росла моя тревога. Мне предстояло сдать шесть экзаменов за три дня с самыми лучшими на нашем курсе результатами; потому что мой отец превосходил всех однокурсников в годы учебы.

Каждую ночь моя вдохновительница незримо присутствовала и поддерживала меня в моих занятиях до самой зари. Устав, я ложился на подоконник и разглядывал звезды. Суми была одной из них. Она гасила и зажигала лампу, чтобы послать мне сигнал, что она тоже не спит: свет в ее окне появлялся и исчезал два раза, в моем — три; если у нее он мелькал пять раз, то у меня — шесть. Когда ночь выдавалась особенно тихой и даже плеск волн не нарушал безмолвия, я почти слышал, как скрипят деревянные половицы под ее легкими шагами, и различал ее тонкий силуэт. Я знал, что Суми занимается английским, это каким-то образом подзаряжало меня, и я с новыми силами окунался в учебу.

Я не забыл своего обещания насчет книги и написал короткое убедительное письмо Лене, моему банкиру, которая безупречно вела мои счета. Через неделю от нее пришел ответ на адрес школы — достаточно замечательное событие для национальной почтовой службы, которая, пожалуй, доставляла столько же писем, сколько и теряла. Я прочитал и улыбнулся. Да здравствует валюта! Любая валюта. Книга будет издана.

В тот же день дедушка получил письмо от той же банкирши. За обедом он помахал листком и радостно сказал:

— Похоже, Прибрежная финансовая корпорация, где я числюсь исполнительным директором, выдаст первый кредит.

— Кому? — поинтересовался я.

— Издательскому дому, — гордо улыбнулся старик. — А ты что думал? Она много делала для банка и сейчас помогает с клиентами.

— А что ты думаешь об издательском бизнесе?

— Государственная монополия. Но с огромным потенциалом, как и рынок СМИ.

— Да, ты старый мудрец.

— Не такой уж и старый. Когда я стал сам себе начальник, я почувствовал себя молодым.

Дед так и не узнал, что учредителем компании-заемщика — издательства «Blue Sea» — выступил его собственный внук, чтобы напечатать книжку Суми.

Еще я поручил Лене нанять опытного редактора-пенсионера для работы над рукописью, и когда мне прислали весь текст, я переправил его заказной бандеролью ей.

Второй кредит Прибрежная корпорация выдала отцу. Средств как раз хватило на аренду полуострова, где, по словам Суми, раньше находился сиротский приют. Отца не порадовала новость, что земля была куплена буквально неделю назад неизвестным клиентом с помощью все той же посредницы. Но он мог арендовать землю на девяносто девять лет на весьма льготных условиях. Более того, таинственный владелец даже соглашался предоставить в собственность половину участка.

— Он мог бы заключить и более выгодную сделку, — сказал я.

— Похоже, человек, пришедший мне на помощь, очень добрый — заметил отец, — у него точно есть деловое чутье.

Когда наступил день экзамена, я заключил сделку с учителем Куном: пообещал пожертвовать новое одеяние для статуи Будды и отличный комплект баскетбольных корзин, если ему удастся сделать так, чтобы Суми смогла поехать со мной на эти три дня в город.

Сначала он посмотрел на меня недоверчиво: каждое подношение стоило не меньше тысячи юаней. Таких щедрот храм еще не видел. И тем не менее учитель охотно взялся за дело, сам еще не представляя, как его провернуть. Как истинный монах, он провел всю ночь в святилище, неустанно молясь, и его озарила идея, словно сам Будда подсказал ему, что делать. На подставке лежали подношения верующих — жареные утки, поросята, цыплята, копченый осьминог. Кун прихватил с собой осьминога, а на следующий день собственноручно доставил несколько кусков морского яства в усадьбу толстого Чена.

— Я пришел сюда, чтобы вручить вам освященные остатки пожертвований, — обратился он к мрачному хозяину, встретившему его на пороге. Считалось, что тому, кто их съест, они принесут удачу.

— Чем обязан такой чести?

— Это благодарность за ваши щедрые дары храму, — искренне ответил Кун.

Толстяк отнес осьминога на кухню, где Суми готовила ужин. Увидев учителя, она отрезала кусок утиной грудки и протянула ему. Принимая угощение, монах опустил ей в карман фартука еще один сверток с кусочком осьминога. Он ничего не сказал: в этом не было нужды — в свертке находилась записка.

В тот вечер монаху пришлось вернуться к обязанностям партийного руководителя: у Чена и его семейства случился жуткий понос, пришлось вызвать скорую помощь и перевезти всех, включая Суми, в городскую больницу.

— А кто же присмотрит за ее ребенком? — удивился я.

— Как это кто?

— Ты?

Кун кивнул:

— Учитель и нянька. Не каждому повстречается такой.

Кун положил в угощение столько снотворного, что, Чен проспал три дня. Считалось, что Суми принимала ту же самую пищу, но на самом деле она ела обычное мясо из специального свертка. На следующий день она сняла синюю больничную рубаху, переоделась в нормальную одежду и отправилась в городскую школу.

Я был поражен хитроумием Куна, но опасался, что когда Чен проснется, так просто он этого не оставит. Я понятия не имел, что там припасено у Куна в рукаве, но было ясно, что Будда ему посодействует.

Крепко взявшись за руки, мы с Суми ждали начала первого экзамена. Большинство нарядно одетых учеников приехали на велосипедах, некоторых привезли на автомобилях. Но я не чувствовал страха.

— Суми, мы прорвемся.

— Я так боюсь, — шептала она.

— Не надо. Просто вспомни про меня и Пекинский университет.

Так она и делала все три дня. После каждого теста мы сравнивали наши ответы и только улыбались. Когда все закончилось, прежде чем переодеться в больничную одежду, Суми чмокнула меня в щеку и залилась румянцем. Прошло добрых пять минут, прежде чем я смог сесть на велосипед и, насвистывая в такт порывам ветра, отправился домой.

К этому времени мой банковский консультант стала моим альтер эго и коммерческим наставником. Лена, невероятное сочетание зрелой красоты и ума, великолепно справлялась с ролью моего представителя, решая все деловые вопросы. На летних каникулах у меня появилась возможность навещать ее.

— Как дела с моей бухгалтерией? — поинтересовался я в один из приездов. Она прикурила две сигареты, одну из них — для меня.

— Не очень. Издательство не процветает. Приток наличности сократился, зарплату рабочим не платили, они печатают паршивые книжонки, которые даже монахи не станут читать.

— Так что, предприятие может закрыться?

Она кивнула, но выражение ее глаз говорило о другом.

— У меня есть идея. Есть возможность его купить.

— Но это ведь государственная монополия. Мне достанутся все проблемы, включая пенсии и оплату жилья для пенсионеров.

— Нет, этого можно избежать, если мы приобретем только оборудование и права на издания.

— Приобретение активов. Отличная идея. Немедленно начинай переговоры. Твои комиссионные — десять процентов.

Она улыбнулась:

— Это весьма щедрое вознаграждение. Я начну договариваться с Издательским домом. Как тебе известно, они клиенты моего банка. Таким образом, у финансовой компании появится еще десять заявителей на кредиты. Кроме того, твоему отцу я бы порекомендовала организовать совместное предприятие с Экспортно-импортным сельскохозяйственным агентством провинции Фуцзянь.

— Я не сторонник совместных предприятий, предпочитаю полную независимость.

— Это пока единственный законный способ экспортировать продукцию, у агентства есть экспортные лимиты на уровне провинции.

Я согласился и поинтересовался:

— Еще один вопрос. Можно издать книжку воспоминаний за месяц?

— Считай, что это уже сделано.

Через три дня я получил от Лены известие о том, что за сто тысяч юаней я стал владельцем Издательского дома. Все средства были получены из ее филиала Национального банка. Ни она, ни я и предположить не могли, насколько вырастет стоимость нашего приобретения в будущем. Нам достались права на ранние работы Мао и права на перевод всех произведений коммунистических деятелей. Я сказал себе, что впредь никогда не буду ничего покупать на собственные средства. Лена преподала мне урок, как использовать в бизнесе правило рычага.

Я часто ездил в городскую библиотеку Линли и до самого закрытия читал все газеты, которые только можно было достать. Для себя я сделал простое заключение: все происходящее в современном Китае можно было описать словами «золотой век». Все государственные компании находились в упадке, а всем государственным банкам упростили правила выдачи кредитов. В основном это были кредиты с риском невозврата. Практически каждая отрасль экономики нуждалась в притоке средств. Государственный сектор разваливался, зарождался рынок свободного предпринимательства. Все сводилось к слову «возможности».

Вскоре я отправился в офис к Лене, чтобы заявить, что меня больше не устраивает статус анонимного владельца. Я решил назвать свою фирму «Дракон&Компания» и назначить Лену президентом. Я попросил ее уйти со своей работы, чтобы она могла полностью заняться моим детищем.

— Но, Тан, ты не понимаешь, — возразила она. — Моя должность в маленьком государственном банке дает мне большие возможности.

— Ошибаешься, я только что создал рабочие места нового типа для тех, кто не зависит от связей с коммунистическими боссами. Если ты считаешь, что подходишь для этого, принимай должность.

Второй раз уговаривать ее уже не пришлось.

Рукопожатие и вложение миллиона юаней, что по курсу составило почти пятьдесят тысяч долларов США, скрепили основание «Дракона&Компании».

Рукописи Суми предстояло положить начало новой эре в истории китайского книгопечатания. Главный редактор, профессор Инь, жертва революционных лет, лично сам работал над книгой. Он не один раз звонил Лене, говорил, что не мог удержаться от слез, читая рукопись. У него не было сомнений, что книгу ждет большой успех. Но профессор беспокоился, что по традиционным каналам распространения книжке не дадут пробиться к читателям — слишком откровенно и правдиво описывались события тех лет, обнажая все мерзости жизни коммунистического Китая. Было очевидно, что книге не попасть на прилавки магазинов обычным путем.

Я распорядился организовать альтернативный способ дистрибуции: нанять грузовики, тракторы, велосипедистов, чтобы посыльные доставляли книги в глубинку. На уровне провинции сделать это удалось, потом эту тактику мы применили и в масштабах страны.

После этого наш редактор поинтересовался: может ли он привлечь и других авторов, пишущих на подобные темы? Он предполагал, что спрос на произведения о революции будет высоким, а государственные издательства вряд ли возьмутся их выпускать. Но мы вполне могли себе это позволить. И все же редактор предупредил, что риск огромный. На что я ему ответил:

— Кто не рискует, тот не выигрывает.

Результаты экзаменов стали известны в августе. Как только господин Кун получил конверт, он немедленно поспешил ко мне. Еще до того, как передо мной появился учитель, я заметил направляющееся в сторону нашего дома характерное облако пыли, обычно сопровождающее его во всех передвижениях по деревенским дорогам — из-за хромой ноги у него была довольно специфическая походка. Остановившись у крыльца и не вскрывая конверт, запыхавшийся гонец попросил меня преклонить колени. Я попытался выхватить конверт у него из рук, но Кун оттолкнул мою руку и стал убеждать сначала вознести молитву, дабы снискать расположение небесных сил.

— О, Будда, помоги нам. Ниспошли свою милость на сего отрока, что пожертвовал тебе прекрасное сияющее одеяние и помог оборудовать баскетбольную площадку. Не оставь своей милостью и Суми, ей она так необходима.

— Да открывайте же! — торопил я.

Ударом больной ноги монах заставил меня плюхнуться на колени. После продолжительного неразборчивого бормотания молитв Кун распечатал первый конверт.

— Результат товарища Тана Лона — четыреста пятьдесят. — Затем продолжил: — Так, здесь еще написано, что в провинции Фуцзянь есть еще один победитель. Поздравляем!

Я был потрясен. Победитель из нашей провинции? Меня бросало то в жар, то в холод, в висках стучала кровь. Я буду учиться на юридическом факультете Пекинского университета! Но кто же мой сокурсник?

— Давай посмотрим, какой результат у Суми.

Второй конверт уже открывал я. И тоже четыреста пятьдесят!

Даже не взглянув на сообщение, я сразу понял, кто мой сокурсник. Конечно же, Суми. Я прыгал на крыльце как сумасшедший: Суми поступила! Суми поступила!

Мой наставник не отставал от меня, несмотря на больную ногу, — его радости не было предела.

— Учитель, я не знаю, как вас отблагодарить. — Я крепко обнял Куна.

— Да это я должен тебя благодарить. Ты и представить себе не можешь, что чувствует педагог, у которого два выпускника одного года поступили в университет одновременно. Да я всех учителей обошел. Меня могут повысить в должности.

— Позвольте мне доставить это известие Суми, — попросил я, и он с улыбкой передал мне конверт.

В тот вечер я собрал за столом всю семью и объявил, что представитель третьего поколения семьи Лонов будет учиться в Пекинском университете на факультете права.

— Почему же не на историческом? — С гордостью в голосе поинтересовался дед.

— Извини, но из юристов получаются лучшие бизнесмены и политики, — ответил я.

— Я очень рад, сын, что ты выбрал факультет права. Времена изменились. В моей молодости законом были только цитаты Мао.

— А сейчас важнее закона слова Хэн Ту. Но это ненадолго.

Все рассмеялись. Мама открыла бутылку столетнего ликера. Зазвучали тосты, все опьянели и расчувствовались.

— Я буду тосковать по тебе, — не удержалась мама.

— Веди себя поосторожнее в Пекине, — наставлял дед.

— Просто будь самим собой. Пекинский университет — самое подходящее для тебя место, — заметил отец, — не давай им повода посадить тебя в тюрьму.

— Впервые после того, как мы покинули Пекин, мы так счастливы, — добавила мама и смахнула платочком слезинку.

— Пожалуйста, не плачь, — умолял я ее. А отец только лишь сжал ей руку.

На следующий день ранним утром я отправился на велосипеде в столицу округа. На столе в моем новом офисе в доме под красной черепичной крышей, который недавно купила Лена, лежала книжка Суми. Я бросился к ней и схватил обеими руками. Книжка была прекрасна — небольшой томик в изысканной обложке.

— Каков первый тираж? — поинтересовался я.

— Пятьдесят тысяч. Для неизвестного автора это рекордная цифра.

— Разойдется в момент.

— Как ты и предлагал, сегодня ночью мы развезем книги на машинах, грузовиках, велосипедах, тракторах, разнесем в корзинах. Поздравляю тебя с первым изданием, — добавила Лена.

В полдень я аккуратно положил листочек под обложку книги и отправился к Суми. Я застал ее в саду, она собирала овощи. Спрятавшись за деревом, я свистнул, подражая гу-гу. Она обернулась и направилась в мою сторону. Спрятав руки за спиной, я улыбался во весь рот.

— Что там у тебя? Не мучай меня догадками. — Суми потянулась ко мне, но я сорвался с места и побежал в ту часть сада, где над землей склонились раскидистые ивы.

Я резко затормозил, и Суми наткнулась на меня с такой силой, что мы упали в мягкую траву. Ее лицо оказалось совсем близко от моего, наши тела прижались друг к другу. Я сорвал с ее нежных губ поцелуй. Это не вызвало никакого протеста с ее стороны. Наши языки соприкоснулись и переплелись в нежном поединке, дыхание участилось, его ритм становился каким-то невыносимым. Суми вся трепетала, и я крепче обнял ее.

В полузабытьи мы дарили другу жаркие ласки, не чувствуя своей одежды. Лишь когда мы на мгновение прервались и смогли нормально дышать, Суми заметила сверток.

— Это моя книга? — Она разорвала упаковку. — Моя книга! Глазам своим не верю!

Она перелистывала страницы, вдыхая запах типографской краски.

— Это еще не все.

— То есть?

— Результаты экзаменов. — Я вытащил припрятанный листок.

У Суми широко распахнулись глаза, когда она увидела страничку с цифрами.

— Тан, а что у тебя?!

— То же самое. Мои поздравления!

И мы снова слились в поцелуе.

— Пекинский университет, жди нас, — удалось мне как-то пробормотать.

— Пекинский университет, жди нас, — эхом отозвалась моя возлюбленная между поцелуями.

Страсть душила нас, ослепляла. Нашим объятиям помешал резкий вопль. Я открыл глаза.

— Ах ты сукин сын. — Над нами стоял толстый Чен с гарпуном. — Руки прочь от невесты моего сына. Убирайся отсюда, пока я не проткнул твое сердце.

Мы вскочили.

— Ты животное! — закричала Суми. — Никакая я не невеста твоего сына. И твоей младшей женой я ни за что не буду.

— Не торопись, — попытался я предостеречь девушку.

— Нет, я этого больше не буду терпеть. Я буду студенткой, и он ничего не сможет сделать. Я уеду учиться.

— Ах ты шлюшка, никуда ты не поедешь. Я убью вас обоих! — с этими словами Чен нацелился гарпуном. Со всей яростью Суми бросилась на него и толкнула на землю, но он отбросил ее в сторону. Ему удалось встать и схватиться за гарпун. Я сбил его с ног, при падении Чен ударился головой о камень. Суми начала топтать распластавшееся тело и не могла остановиться. Я никогда не видел ее такой разъяренной.

Толстяк не сопротивлялся, его тело билось в конвульсиях, на губах показалась пена, он схватился за грудь.

— Он умирает! Беги! Ты ни при чем, я все возьму на себя! — закричала Суми.

— Нет, это я буду отвечать.

— Нет, не будешь. — Суми схватила меня за рубашку и затрясла. — Как будущий студент юрфака уж ты-то должен понимать, что это была самооборона. Он же пытался меня убить! Изнасиловать! При чем тут ты?! Ты меня слышишь? Беги отсюда.

— Я должен тебе помочь.

— Ты и так уже мне помог. Беги сейчас же отсюда, болван!

И я помчался к морю. Сзади слышались крики Суми:

— На помощь! Спасите! Толстяк убивает меня! Спасите! Он меня насилует!

Заслышав топот ног деревенских жителей, я поспешил нырнуть в море и долго плыл вдоль побережья, прежде чем отправиться домой.

В тот же вечер учитель Кун пришел ко мне с чудесной новостью:

— Толстяк помер от сердечного приступа, когда хотел надругаться над Суми в саду. Теперь она может поехать учиться.

— Спасибо за новость.

— Благодари Будду. Это в его руках находятся весы справедливости, — ответил учитель, обратив взор к небу.

Наше последнее лето в заливе Лу Чин было наполнено любовью. Эмоции, словно огромные волны, бушевали в нас. Жаркое лето и наступившая осень с раздающимся там и здесь громким протяжно-тоскливым мычанием быков сблизили нас, как никогда. Но про дела я тоже не забывал. Лена сообщила, что в прибрежных городках Фуцзяни первые двадцать тысяч экземпляров смели с прилавков магазинов. В середине августа стали поступать заказы от государственных магазинов. Прослышав про хит продаж, торговые точки, терпящие постоянные убытки, решили как-то поправить свои дела. Коммунистические власти закрыли на это глаза. Последние реформы допускали, что успешные руководители могли получить бонусы, если торговля шла в гору.

— Потрясающе! — Именно в такое состояние привела меня новость.

— Есть и такие, — продолжила Лена, — у кого нет денег купить книгу. Они переписывают ее страница за страницей.

— Сами переписывают?

— А в некоторых институтах даже создали читательские клубы. Люди читают книгу, сопереживают бедной сироте. Более того, они оплакивают ее возлюбленного, который пожертвовал своей жизнью ради нее.

При этих словах у меня перехватило дыхание. Я решил не обращать внимания на эту часть сюжета. В конце концов, мертвых не воскресишь. Обычно на их долю приходится гораздо больше восхвалений и благодарностей, чем они того заслуживают, просто потому, что их уже нет с нами. Теперь я стал ее возлюбленным. Она, словно жемчужина, бросала отсвет на тех, кто находился рядом с ней; самим своим существованием Суми делала мужчин храбрецами.

Для нас не было сюрпризом, когда меня и Суми зачислили в Пекинский университет. Мне предстояло изучать хитросплетения законов, а ей разбираться в причудливых особенностях китайской литературы. Перед тем как покинуть деревню, мы взяли пару уток, связав их крылья красными ленточками, большую упаковку широких табачных листьев, две бутылки ликера «Мао Таи» и отправились к учителю Куну. Он был тронут до глубины души.

— Хотите новость? Меня назначили парторгом совета по образованию нашей провинции, — с гордостью сообщил он. — Но учитель славен своими учениками. Уже после назначения я стал над этим размышлять.

Он развязал уток и выпустил их в небо.

— Давайте, летите!

В последних лучах заходящего солнца сияло лицо учителя Куна. Он, который так почитал Будду, в каком-то смысле стал похожим на него — со своей улыбкой спасителя и жестами, полными любви. Он понимал, прощал, принимал, вдохновлял на высокие дела.

— До свидания, учитель, — мы крепко обняли его.

— До свидания, — мягко ответил он. — Помните: ты, Тан, — гора, а ты, Суми, — море.

Он вручил нам бутылку с водой и мешочек с песком:

— Когда вы доберетесь до Пекина, разлейте воду и рассыпьте песок. Это принесет вам удачу.

— Чуть не забыл, вот пять тысяч юаней, — спохватился я и передал Куну красный конверт. — Бизнес растет, дедушка и отец с мамой не смогут больше тебе помогать: они передают тебе деньги, чтобы ты мог нанять трех новых учителей. И каждый год будешь получать такую же сумму, чтобы школа не закрылась.

Кун три раза поклонился мне:

— Я, и дети, и весь залив Лу Чин благодарим тебя.

На отцовской страусиной ферме в основном работали отставные военные за минимальную плату. Отец обещал все расширить, когда бизнес стал прибыльным. В Юго-Восточной Азии страусы всегда представляли ценность. После того как его страх не найти себе места в деревенской жизни прошел, отец, который всю жизнь разрабатывал планы сражений, с таким же рвением занялся управлением хозяйством.

Финансовая фирма дедушки выдала десять кредитов — он много раз повторял, как ему повезло, что городская банкирша по имени Лена направляет к нему клиентов. Уже в первом квартале он ожидал получить прибыль.

Их успех радовал меня. На чем бы они ни зарабатывали, моя доля составляла пятьдесят процентов. Я наслаждался своей ролью анонимного партнера: пока я спал, посаженные в благодатную почву финансовые зерна приносили доход. И это была только небольшая часть моего предприятия. Ведь был еще мой собственный «Дракон&Компания». На него я делал серьезные ставки, но пока я буду учиться, делами будет управлять Лена.

За два дня до отъезда мои домашние отбросили все свои дела. Дедушка повел меня в горы к фамильной усыпальнице в форме кресла, которая расположилась на склоне холма, обращенного к бескрайнему пространству океана.

— Вот смотри, внук. Она совершенна с точки зрения фэншуй. Океан символизирует богатство. Холмы позади поддерживают и дают нам опору, надежность земли. Это фэн-шуй для правителя. В древней книге предсказано, что в шестом поколении в роду Лонов будут рождены два повелителя. Ты принадлежишь к шестому колену нашего рода.

— Я???

— Да.

— Но ты сказал — два. А я единственный сын.

— Смысл в том, что если бы у тебя был брат, он также стал бы правителем.

— И ты веришь в это предсказание?

— Такова наша планида. Эта усыпальница смотрит на широкий морской горизонт. Горы позади символизируют наш надежный тыл, а море — грудь. Чем шире грудь, тем лучше.

Я задумался над его словами. Дедушка обнял меня, а я поцеловал его морщинистый лоб. Нас окружали безмолвные горы, под которыми расстилалась морская гладь.

Вечером накануне отъезда вся семья сидела на крыльце нашего дома, наслаждаясь легким ветерком с побережья. Мама приготовила ужин из свежайших крабов и устриц. Мы пили вино, вспоминали мое детство, смеялись и плакали, пока луна не скрылась за высокими соснами.

И лишь с первыми петухами мы неохотно разошлись. Меня ждала дорога в тысячу миль. В сердцах родных это путешествие было возвращением в город, который разлучил нас. Все, чем я теперь буду заниматься, отразится на всех. Битва должна быть выиграна, но единственный воин в ней — это я, представитель шестого поколения.

С этой мыслью я заснул. Я был этим предназначенным сыном. Если бы в свое время я не уехал из Пекина, то наверняка посмеялся над всеми предсказаниями, но сейчас, вкусив естественной жизни китайца — попробовав соль моря, ощутив на ладонях текстуру земли, почувствовав запах плодородной почвы, — я научился не смеяться над такими вещами. Я являлся представителем шестой династии, мостом в будущее. Теперь я видел свое место в истории.

Через несколько часов побережье залива наполнилось звуками барабанов, гонгов, петард и бодрыми руладами традиционного китайского деревенского оркестра. Вся деревня прошла перед нашим крыльцом. Женщины, чьи мужья не погибли, нарядились в красные платья. Рыбаки, которые в этот день не вышли в море, тоже присутствовали, попыхивая своими трубками.

Дети радостно гонялись за собаками, а собаки — за белками. Ступеньки нашего крыльца были завалены приношениями: корзинами с яйцами, мешками с орехами, петухами с яркими красными гребешками, лягушками. Со всех сторон раздавалось кряканье переполошенных уток.

— Вставай, лежебока, — раздался голос учителя Куна, который и затеял все это празднество, — трактор уже ждет.

Меня подсадили в кузов грязного трактора, самого мощного транспортного средства в деревне. Усевшись и помахав родным и односельчанам, я заметил вдалеке еще одну праздничную процессию со стороны дома под красной черепицей. Я разглядел улыбающуюся Суми. Она воткнула в волосы большой полевой цветок, символ деревни. Для односельчан она навсегда останется этим цветком.

Со слезами на глазах мы, первая пара студентов нашей деревни, отправились в путь. Трактор чихал, пыхтел, кашлял, выпуская клубы черного дыма и пугая прибрежных птиц. Музыка затихла, ее сменил усиливающийся шум прилива. Я подтолкнул Суми локтем:

— Взгляни в последний раз, больше не увидишь.

— Ошибаешься, Тан. Я выросла у моря. Я никогда не забуду его волны, пляжи, тайны. Где бы я ни была.

Когда трактор повернул и залив Лу Чинь скрылся из вида, Суми обняла своего сынишку и прошептала:

— Прощай, Тихий океан.

Я взял мальчика на руки и предложил:

— А что, если мы дадим этому молодому человеку прозвище с большим смыслом — Тай Пинь, что значит Тихий?

— Тай Пинь. Мне нравится. Так мы и будем его звать, чтобы он всегда помнил о море.