Братья

ГЛАВА 33

Летом тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года мы с Суми с отличием защитились. На большой церемонии по случаю окончания университета меня назвали лучшим выпускником года. Передо мной открывалась перспектива получить любое место служащего в Верховном суде, должность прокурора, пост в армии, но я решил работать на себя. Суми, которая не получила никаких предложений по работе из-за опасений университетского руководства в ее ненадежности и неодобрительного отношения к ее литературным трудам, решила целиком посвятить себя творчеству, а одновременно работать в благотворительной организации под названием «Фонд отравленного дерева», который сама организовала для помощи бедным и лишенным привилегий.

Моим первым деянием в качестве независимого антрепренера было создать в Пекине центральный офис «Дракона и Компании». Я воображал себе, что однажды, очень скоро, буду иметь дело с такими гигантами, как «Ай-би-эм», «Кока-Кола» и «Дженерал Электрик», так что был определенный смысл, чтобы обустроиться именно в столице. К тому же так уж исторически сложилось, что любая династия, выбравшая Пекин в качестве столицы своего государства, существовала гораздо дольше, чем те, которые избрали другие города. «Дракон и Компания» должен был стать зародышем династии, и я разумно решил не повторять ошибок тех, которые просто читают историю, а не извлекают из нее уроков.

Несмотря на полученное образование, мой друг северянин Фей-Фей стал моим издателем в «Blue Sea», вместо того чтобы отправиться обрабатывать сельскохозяйственные угодья в провинции Фуцзянь. Он окончил университет на три года раньше нас, уже успел приобрести печатное оборудование, разместив его по соседству, и издать пятьдесят различных книг.

— Все книги — просто бестселлеры! — хвастался он. — Я не слушаю советов, как уберечь себя от риска, и покупаю только те книги, которые люди хотят читать, а правительство не санкционирует их выпуск.

— Ты бы отрезал свои длинные волосы.

— Лон, — строго обратился он ко мне, — это часть моего имиджа. Мои волосы говорят: «Я — Фей-Фей, свободный независимый издатель». В тот день, когда я потеряю свои волосы, ты должен будешь уволить меня.

— Ладно, пусть волосы остаются. Но твой независимый дух меня беспокоит.

— Ты имеешь в виду моих подружек?

Я кивнул.

— Ничем не могу помочь. Они все не годятся на то, чтобы на них жениться.

— И ты слишком много пьешь.

— Ты хочешь, чтобы я превратился в монаха? Это часть моего образа. Писатели доверяют мне, потому что я веду себя так, как будто готов допустить все что угодно. Когда они чувствуют это, то раскрывают все, что лежит у них на сердце. А некоторые даже больше.

— Ты имеешь в виду своих юных женщин-писательниц.

— Лучше уж я, чем вы, босс. Вы должны быть уверены, что ваша корма надежно прикрыта и становится все толще, а я позабочусь обо всем остальном.

— Времена меняются. Правительство вскоре займется нами, если мы будем продолжать печатать то, что публикуем сейчас. Не делай свое положение и собственную жизнь еще хуже. Именно это беспокоит меня больше всего.

— Босс, босс, босс. «Blue Sea» станет просто синим обломком, если ветер резко переменится. Я буду действовать соответственно. Не забудь, что я пережил «культурную революцию», а это чего-то стоит.

Лена сообщила, что наше предприятие на юге процветает. «Дракон и Компания» на свои пятьдесят процентов вклада в банковское дело прибрежной зоны получил тройную прибыль. Общая доля прибыли достигла отметки в миллион юаней. Дедушка Лон настаивал на том, чтобы получать проценты от любого вида деятельности, в которую вложены его деньги. Мои двадцать пять процентов участия в каждой сотне плюс бизнес, под который он дал залог, очень скоро могли превратиться в небольшую процветающую империю сами по себе. Дедушка Лон, преданный воспитанник торгового дома «Натан Мейер Ротшильд и сыновья» в Лондоне, теперь возглавлял торговый коммерческий банк, к чему всегда и стремился.

Лена также писала, что ей удалось нанять на работу самых лучших выпускников экономического факультета Университета Амой, которые теперь помогали ей. И ей было приятно сообщить, что наша доля в деле отца, составлявшая пятьдесят процентов, принесла феноменальную отдачу: свыше двадцати миллионов юаней.

Фирма отца, которую он гордо назвал «Ветераны и Компания», заключила договор на создание совместного предприятия с тайваньской химической корпорацией по производству тканей и стройматериалов, что оказалось весьма прибыльным делом из-за разразившегося на юге строительного бума. Моя доля в пятьдесят процентов давала мне право проголосовать за или против и даже наложить вето на деятельность предприятия, но пока что отец не давал мне повода воспользоваться этим. И кроме того, отцу нужен был самый лучший менеджер, чтобы управиться с его невероятно разросшимся делом. Но гораздо важнее были его выплаты ветеранам, отправленным в отставку.

Все эти события лучше всего были описаны в письме от матери:

Дорогой наш сын!

Мы всегда скучаем по тебе. Дедушка занят больше, чем когда-либо, в роли финансиста. Местные жители называют его «серебряные счеты».

У твоего отца теперь в подчинении более пяти тысяч рабочих. И, поскольку все его работники — отставные военные, они называют его генералом. Он заслужил это прозвище, и оно ему нравится. И у деда, и у отца дела идут настолько хорошо, что мы решили пригласить тебя присоединиться к нам. Они согласились предоставить тебе минимальную долю участия, которая составит двадцать пять процентов от их собственности (как тебе известно, их доля в предприятиях составляет пятьдесят процентов, а другая половина принадлежит пассивным партнерам). Постепенно ты станешь равноправным совладельцем, а твои доходы будут более чем достаточными для того, чтобы создать семью.

Будущее Китая связано с югом. Люди, земля, непосредственная близость других стран Юго-Восточной Азии — все это убеждает меня в том, что ты скорее преуспеешь здесь, чем на севере, где все еще правит коммунистическая бюрократия. Мы знаем, что у тебя большие амбиции. Мой тебе совет, начни с какого-то определенного места, почему бы не отсюда? Кроме того — это твой дом. Разве может быть лучшее место для любого начинания, чем собственная семья?

Ты доставишь нам огромную радость, если вернешься, чтобы получить свою часть неожиданно свалившегося на нас богатства, которое ниспослал Будда.

Надеюсь, что ты серьезно задумаешься над нашим предложением.

С любовью

Мама, папа и дедушка.

«Я и так уже ваш партнер», — сказал я себе.

Но больше всего меня раздражали постоянные мамины намеки, что я должен создать семью. Она полностью игнорировала то, что я уже жил с Суми. Мама никогда не упоминала ее имени и не интересовалась ею, но еще меньше ее занимала судьба маленького Тай Пиня.

«О, эта дикарка с темным прошлым и ребенком на руках» — я как будто услышал, как она произносит это, когда я заговорил о помолвке с Суми.

Я не хотел раньше времени мучить мать. Мы с Суми договорились, что поженимся через два года. В моих планах было вновь постепенно познакомить двух самых главных женщин в моей жизни. Я был уверен, что если у них будет достаточно времени, то они полюбят друг друга, если не ради себя, то хотя бы ради меня.

В бурные восьмидесятые, когда я думал об этом, Пекин был проходным двором, в котором встречались «новые китайские богачи», и люди со связями, молодые энергичные предприниматели и мечтатели, считавшие, что деньги посыплются им на голову с древа капитализма сами собой. О деньгах говорили все. Зарождающийся капитализм, как запретный плод, заставлял всех пускать слюни от вожделения. И хотя коммунизм все еще оставался ведущей силой, некоторые стали потихонечку преодолевать его барьеры. Было какое-то чувство мистики и авантюризма в происходящем. Искатели приключений и денег создавали свои собственные тайные кружки. И эти тайные общества сумели переориентировать взгляды определенных слоев общества.

Я с удовольствием общался с этими колоритными новыми предпринимателями. Они сами находили меня, потому что представлял собой совершенно новое явление, получая значительные доходы из неизвестных источников. Но еще важнее оказалось то, что у меня были черты представителей голубой крови. Это автоматически делало меня человеком, достойным доверия. В моей фамилии Лон все еще звучало эхо мрачного прошлого могущественного Китая. Временное падение моей семьи делало меня в глазах этих людей героем. Я был для них графом Монте-Кристо, человеком, который сумел вернуться. Я стал говорить с небольшим гонконгским акцентом, столь популярным теперь. Если того требовали обстоятельства, я легко переходил на английский, который американцы считали смесью кокни с пышным южнокитайским креном. Именно благодаря знанию английского я познакомился с тощим долговязым парнем по имени Говард Джинджер из газеты «Нью-Йорк таймс» и румяным усатым виргинцем Майком Блейком, которого я записал в его собутыльники.

Говард являлся владельцем бюро, в котором он был и начальник и репортер. Он вел жизнь на манер вольного стрелка, нежелательного элемента, создающего ненужные проблемы, и вскоре стал врагом всей страны, потому что просто старался писать правду. Он был иностранным дьяволом, за которым постоянно следили китайские спецслужбы, пытающиеся помешать его общению с китайцами, поскольку через них происходила утечка всякого рода щекотливых фактов и информации непосредственно из правительственных кругов страны.

Однажды мы встретились в роскошном баре отеля «Дружба» — месте, куда ходили люди, чтобы быть у всех на виду.

— Я накопал кучи грязи о коммунизме и за это заслужил гораздо лучшую личную охрану, чем у самого президента Рейгана, — сказал мне Говард, смеясь над своим пророчеством и потягивая мартини. — Как-то раз я попал в Шанхайский аэропорт. Мужской туалет был занят, поэтому я решил воспользоваться женским. Надо было видеть лица этих агентов, когда я выходил оттуда. Они встали у дверей и не давали войти огромному хвосту женщин, которые уже готовы были убить их. Эти ищейки — повсюду, куда бы я ни направлялся. Тебе не следует слишком часто показываться в моем обществе. — Он поставил свой стакан на стол.

— У меня есть защита, не беспокойся, — сказал я, сославшись на моих дружков среди сыновей боссов, отцы которых были в тот момент у руля.

— Настанет день, когда даже твои приятели, детки вождей не смогут спасти тебя. — Говард был человеком, постоянно пребывающим в унынии, он смотрел в будущее с пессимизмом.

— Что ты имеешь в виду?

— Вашего лидера Хэн Ту газета «Таймс» назвала «человеком года». Вскоре он станет врагом самому себе, потому что люди ждут большего, чем он может сделать, прежде чем почувствует, что находится в опасном положении. Я полагаю, что он уже достиг этой критической точки.

— И что же нам следует сделать? — спросил я.

— Проси большего.

— Но ты говоришь, что это только ускорит трагическую развязку.

— Если ты не будешь требовать многого, ты этого и не получишь.

— Постоянная борьба.

— Тан, — Говард похлопал меня по плечу, — ты с твоими способностями можешь стать могущественным борцом за свободу.

— Я не хочу иметь ничего общего с политикой, — ответил я.

— Это — твоя судьба. Это у тебя в крови. И это неотвратимо. — С этими словами он попрощался и направился на встречу со своими друзьями — американскими журналистами.

Всякий раз беседа с Говардом заставляла меня смотреть дальше и думать больше. И всякий раз это бередило мою незаживающую рану, потому что с тех пор, как я был незаконно заключен под стражу, где меня пытали, слепая ярость все еще охватывала мою душу. Я очень боялся, что настанет день, когда она превратится в сметающее все на своем пути пламя и выйдет из-под моего контроля, выпустив наружу ненависть и невыплаканные слезы. Но сейчас, убеждал я себя, я должен посвятить всего себя коммерции, чтобы стать китайским Морганом и азиатским Рокфеллером. Бизнес — это основа для будущего, средство для воплощения благородных идеалов. Я стану копить все — доллары, юани, йены, марки, песо, лиры и фунты. И однажды все эти деньги превратятся в невиданную силу, способную сокрушить таких, как Хэн Ту, и других тиранов, которые могут прийти вслед за ним. «Наступит время демократии, — думал я, — не благодаря бряцанию оружия, а благодаря мощному скрытому влиянию банков».

После месячного отсутствия Говард вновь неожиданно появился в баре отеля «Дружба» в покрытом пылью военном костюме, в шляпе и с сигарой в зубах. Он передал мне копию свежего номера газеты «Таймс». В ней я прочел тревожное сообщение о реорганизации армии, которая вот-вот произойдет.

— Но в китайских газетах ничего не пишут об этом! — воскликнул я.

— Именно поэтому мне так хорошо платят, — сказал Говард, сделав зверскую улыбку и лихо сдвинув шляпу набок.

— Но даже мои друзья, сынки министров ничего не слышали об этом.

— Потому что некоторые из них находятся в списках людей, которых отправят в отставку.

— И где же ты раздобыл этот материал?

— В дороге, когда выслеживал загадочного полковника по имени Шенто.

Я нахмурился.

«Шенто? Кажется, так звали первую любовь Суми?» — вспомнилось мне, но я постарался быстрее отогнать от себя эту неожиданно посетившую меня мысль.

— Он станет моей следующей жертвой. Будь на связи. А теперь закажи мне выпить.

Я махнул официанту и приказал подать двойной мартини.

Я встретился с другим американцем — Майком Блейком в том же баре только вечером. Обычно Майк занимал место за длинным столом при входе, за которым этот уроженец штата Виргиния, казалось, проводил все время, когда не спал.

— И что же столь занятый инвестор делает все дни напролет в баре? — спросил я Майка вместо приветствия.

— Спасаюсь от непомерной платы за офис, — ответил Блейк, помешивая свой напиток. — Да и кому это хочется просиживать в офисе? Я могу добиться гораздо большего за выпивкой, чем сделаю сотню телефонных звонков. — Он призывно помахал официантке, чтобы она принесла ему еще один напиток. — Чем ты занят в последнее время? — спросил он.

— Так как ты и сам — бизнесмен, и если задаешь мне этот вопрос, значит, ты уже опоздал.

— Да брось, — настаивал Майк, — рассказывай, делись.

— Я получил множество деловых предложений, но ни одно меня не привлекло. Мне нужно нечто большее. Нечто такое, что могло бы сравниться с наследством моего отца и деда, что переживет время и останется, заставит затрепетать мое сердце.

— У меня есть для тебя подходящее дело, — сказал Майк, схватив меня за плечо. — Идея, которая заставит сердце биться быстрее. Одежда для женщин.

— Подробнее, пожалуйста, — попросил я. И хотя по большей части я не разделял взгляды Майка на жизнь и его вкусы, его деловые предложения и идеи всегда были свежими, если не сказать революционными. В Блейке чувствовалось что-то истинно американское. Он был дьявольски изобретателен, и я находил это совершенно неотразимым.

Блейк наклонился вперед, как будто бы раскрывал мне какой-то большой секрет.

— С того самого времени, когда я только прибыл сюда, я сразу же заметил, что все китаянки — низенькие, высокие, южанки или северянки, — очень красивы, но им не хватает одной вещи, одного фатального элемента, который мог бы сделать их просто бесподобными.

— И что же это?

— Десять из десяти китайских девушек, с которыми я встречался, были обладательницами грубого нижнего белья темных и скучных цветов: плохоньких лифчиков с древними застежками на заржавевших крючках.

— Ш-ш-ш. Не так громко! — попросил я его, испытывая замешательство и смущение, и быстро оглядел помещение бара, заполненное множеством иностранцев и местных начальников.

— Вот, взгляни на эту красотку в углу бара. — Блейк кивнул в сторону стройной местной девушки, сидящей между японским бизнесменом и немцем со светлыми усиками, который, как я смутно припоминал, был управляющим крупного немецкого банка. — Ее задняя часть представляла бы гораздо более лакомый кусочек, если бы на ней было бесшовное шелковое белье, которое выпускают у нас на западе. Самый ужасный момент наступает в самые приятные минуты общения, когда женщина раздевается, чтобы предстать перед своим любовником. Если уж что-то и может убить всякое настроение, то это ваши коммунистические боксерские трусы. Они производят впечатление какого-то отвратительного пояса целомудрия, призванного отогнать мужчину как можно дальше.

— Но ведь они не смутили тебя и не отогнали, не так ли?

— Нет, к счастью, я по натуре Дон Жуан с душой и сердцем подлинного романтика и острым взглядом, который может пронзить насквозь Великую стену китайского нижнего белья и разглядеть под ним подлинную красоту.

Я только качал головой.

— Любой отдельно взятый мужчина здесь может это подтвердить. Поэтому вот тебе идея. Я решил стать Императором нижнего белья для всех благодарных женщин этой страны. Представь себе полмиллиона китаянок в сексуальном белье! — В его глазах заплясали чертики. — Подумай, как все они кричат от восторга в шелковом белье. Подумай обо всех мужчинах. Я просто посланник богов!

— И проклятие для всех мужей, — сказал я. — Как они переживут это?

— Для мечтателя ты слишком близорук. Мы все знаем Ханзу — чудесный город на юге, родину шелка и атласа; они могут производить эти товары дешево и быстро. Все, что нам надо сделать, — это подобрать подходящие модели для шелка. Мы можем получить лицензию на производство моделей у лучших дизайнеров мира.

— Ты хочешь сказать: заплатить за то, чтобы воспользоваться их именами и моделями, но производить их здесь на месте?

— Это позволит не только сэкономить на производстве и материалах, но сразу же предоставит нашим покупателям моду во всем ее блеске. Что ты скажешь? Сможет «Дракон и Компания» и «Виржиния инкорпорейтед» пожать друг другу руки при создании такого совместного предприятия? Ты возьмешь на себя производство, а я — лицензирование. Дизайн и маркетинг.

— Это не совсем то, что я ищу.

— Но это нечто, правда? — спросил Майк.

Я пожал плечами и заметил:

— Что-то я не слышал, чтобы ты произнес слово на букву «К».

— Ах, капитал. Как же я мог забыть? — Майк отхлебнул из стакана. — Это ты, мой дорогой дракон, должен будешь вносить деньги, пока идея не начнет приносить свои плоды.

— Но это рискованный бизнес, не говоря уже об открытом нарушении принципов конфуцианства, где добродетелями считаются благопристойность и скромность.

— Добродетели, принципы… что за глупости? Разве Конфуций не признавал комфорта, элегантности и красоты? Да и что, собственно, является сутью конфуцианства?

— Гармония.

— Да, верно. Гармония в сердце женщины, гармония в спальне, которая принесет гармонию всей стране. О, молодой мистер Лон, да вас можно похвалить за столь революционные стремления. Древние китайские императоры будут смеяться с небес над вашим стремлением облагородить женщин.

— Мне надо подумать об этом.

— Но не слишком долго. Деньги не станут ждать какого-то определенного человека. А это — единственная вещь, о которой следует думать сегодня в Китае. Политики приходят и уходят — Мао Цзэдун, Лю Шаоцы и Хэн Ту… даже после смерти их станут презирать. Но нажитые богатства останутся. Когда приедешь в Нью-Йорк, ты сможешь осмотреть Рокфеллер-центр в самом сердце Манхэттена. Это — мое любимое место, символ капитализма и наследства на века. Не пытайся идти вслед за политиками. Это самоубийство.

На следующий день Майк зашел ко мне в офис, располагавшийся в четырехэтажном каменном доме, который накрывал тенью стоящий прямо перед ним огромный отель «Пекин».

— Видел ли ты когда-нибудь что-то прекраснее этого? — Майк разложил передо мной на длинном полированном столе фотографии голубоглазых блондинок в шелковом белье. Я мельком взглянул на них, перед тем как перевести взгляд на скрытую туманом площадь Тяньаньмэнь.

— Ты подумал о моем предложении? — спросил он.

— Да, подумал.

— И?

— Я никак не могу переключиться, хотя все время думаю об этом, — признался я, продолжая смотреть на площадь, — я заснул всего лишь на три часа… Это такой редкостный и блестящий проект.

— Я тебе говорил.

— Он будет грандиозным, долговременным и протянется отсюда на восток.

— Мы все еще говорим о нижнем белье? — удивленно переспросил Майк.

— Нет, я говорю о другой твоей идее.

— Какой другой идее?

— Рокфеллер-центре. Я думаю о том, чтобы построить нечто подобное.

— Рокфеллер-центр в Пекине? — Майк недоуменно уставился на меня.

— Центр Дракона — памятник всем великим идеалам. — Я прищурил глаза, и будущее пронеслось перед моими глазами. Я крутанулся на своем стуле на колесиках и уставился на Майка. — Скажи мне, что это возможно, мой американский друг. Давай построим этот центр Дракона. Отбрось свою идею с бельем и давай работать вместе. Ты нужен мне. В конце концов, это ведь ты подбросил мне эту идею. У тебя есть такая сумасшедшинка, которой я давно восхищаюсь. Ты генерируешь такие отважные идеи, потому что ты американец. Прошу тебя, друг мой.

— Это несложно, но ты знаешь, что я беден.

— Больше ничего не говори. Эта сумма сможет убедить тебя присоединиться ко мне? — Я придвинул клочок бумаги ближе к Майку.

— Эта сумма позволит мне чувствовать себя богачом, — засмеялся Майк. — Где ты построишь его?

— Прошлой ночью после нашего разговора мне показалось, что меня пронзил удар молнии. Я отправился в книжный магазин «Си Дан», и разыскал там эту книгу. — Я подтолкнул ему толстую книгу с фотографиями под названием «Архитектура Нью-Йорка», открытую на странице со снимком Рокфеллер-центра. — Я черпаю вдохновение при виде этого флагманского корабля, в окружении группы других небоскребов на Манхэттене. Какое величие! Я уже подобрал место.

Отодвинув книгу в сторону, я развернул карту Пекина и окружил два блока домов в городе, прилегающих с востока к площади Тяньаньмэнь, где располагались полуразвалившиеся дворцовые постройки, бывшие когда-то просторными покоями маньчжурских принцесс, а теперь поделенные на множество квартир, в которых ютились люди.

— Я хочу купить весь этот район, — сказал я.

— Но это — десять акров наиболее дорогостоящей земли в самом центре столицы! Что ты собираешься с этим делать?

— Во-первых, здесь будет располагаться штаб-квартира моей фирмы. Мы займем весь верхний этаж самого высокого здания. Я предоставлю моему другу, Говарду Джинджеру, хорошенькое место прямо под своим офисом. Таким образом, у меня будут глаза и уши «Нью-Йорк таймс» всего лишь на расстоянии поездки на лифте. Потом здесь разместятся ведущие американские компании, которые не откажутся от такого привлекательного адреса. «Дженерал электрик», «Дженерал моторс», «Кока-Кола», «Форд», «Ай-би-эм» — всего лишь некоторые из них.

— Да ты не в своем уме!

— И более того. Я построю прекрасный отель, может быть, даже прямо в самом центре. Здесь будут торговые центры с прекрасными магазинами для твоего нижнего белья и, может быть, кинотеатры, где будут идти новейшие голливудские фильмы. Еще я хочу выделить довольно большое пространство для того, чтобы дети могли побегать: игровые площадки, сады, искусственные водоемы. А во время праздников я мог бы нанимать лучших оперных певцов, чтобы они пели рождественские песни.

— Мы называем их «колядки».

— Рождественские колядки. Обожаю клоунов, этих больших красноносых парней в огромных башмаках. Однажды я видел их в каком-то заграничном журнале. Я хочу, чтобы такие же были и здесь.

— И позаботься о том, чтобы было достаточно мест общественного пользования для туристов, — сухо заметил Майк. В Пекине катастрофически не хватало общественных туалетов.

— И это тоже. Я еще не закончил…

— Но ты не сказал об этом.

— Большие стейкхаусы с китайскими ковбоями и девушками с лассо. Чистое веселье и радость. Пабы и бары. Немецкое пиво, французский коньяк, калифорнийские вина. Я просто вижу, как этот центр постепенно растет выше и выше, подбирается к самому небу, как дракон, в честь которого он назван.

— Все это звучит просто грандиозно, но где же зелень? — спросил он.

— Конечно, у меня есть деньги.

— Я говорю об очень больших деньгах.

— У меня их много.

— Но не так много, — заметил Майк, — тебе понадобится кредит.

— Идеи порождают мечтателей. Это — лучшее время и худшее одновременно. Сейчас возможно все.

— Забудь Диккенса. — Майк сцепил пальцы в замок. — Деньги.

— Оставь кредиты мне.

Я испытывал глубокую неприязнь к большинству сынков больших боссов. Ненавидел их примитивное восприятие жизни и извращенное отношение к миру. Я осторожно ходил вокруг них, обращался с ними, как они того заслуживали, как с неизбежным злом нашего времени, глазами и ушами во внутренних структурах нашего полного тайн режима. Но не все сынки были людьми малоприятными. Среди них тоже попадались подлинные драгоценности, хотя они встречались реже, чем один на сотню. Дэвид Ли был одним из них. Он являлся генеральным директором пекинского филиала Национального банка Китая.

Ли, физически крепкий человек с квадратным лицом, был сыном министра общественной безопасности. Он взял себе модное английское имя Дэвид, после того как получил степень бакалавра в Принстоне и степень доктора прав в моей альма-матер. Его теперешнее положение было результатом бартерной сделки, которые часто совершались в кругу старых революционеров, требовавших, чтобы их наследники занимали в бизнесе ключевые посты. И в момент, когда они получат теплые места у кормушки, это будет выглядеть как преемственность во властных структурах. Дэвид получил свой теперешний пост, потому что его отец обеспечил достойную должность сыну министра финансов.

После того как я проводил Майка Блейка, я поднял трубку и набрал номер Ли.

— Доброе утро, Дэвид, — произнес я.

— Мне льстит ваш звонок, мистер Лон, — ответил Дэвид.

— Помните, некоторое время назад вы упоминали, что хотели бы вести со мной дела?

— Да, на самом деле я как раз собирался позвонить насчет финансирования вашего проекта пошива женского белья, о котором недавно говорил Майк Блейк. Это уже решенное дело.

— Я изумлен, вы опять оказались на шаг впереди.

— Я прирожденный банкир, таким и умру.

— Это не самое худшее предназначение. Рассуждая о жизни и смерти, мы не можем не думать о бессмертии. У меня есть возможность вписать наши имена в историю.

— Я весь превратился в слух, как всегда.

— Вы слышали когда-нибудь о Рокфеллер-центре?

— Да, мои коллеги из Нью-Йоркского отделения Национального банка Китая постоянно похваляются им. Я как-то раз ходил туда на каток.

— Стало быть, вам известно, кто такие Рокфеллеры?

— Разумеется, когда-то они были самыми крупными нефтяными магнатами в мире.

— Но знали бы вы о них, если бы не существовал центр, ежегодно привлекающий миллионы туристов?

— Нет, не знал бы, — с готовностью признался он.

— И они добились не только почета и уважения строительством своего центра.

— Продолжайте, пожалуйста, мистер Лон.

— «Центр распоряжается самой высокой рентой за квадратный метр в мире», — сказал я, цитируя статью из «Архитектуры Нью-Йорка». — И они владеют им пожизненно. Все будущие Рокфеллеры могут жить на ренту, которая возрастает из года в год.

— Итак, вы хотите построить Рокфеллер-центр здесь, в Пекине?

— Да, я хочу построить такой, но сделать его лучше. Он будет называться…

— Позвольте, я угадаю… «Центр Дракона».

— Мистер Ли, мы думаем одинаково.

Я разъяснил Дэвиду детали моего плана. На другом конце провода было тихо, лишь время от времени раздавались одобрительные возгласы.

— Все, что я рассказал вам, должно остаться между нами, — предупредил я.

— У меня, как у банкира, есть свои пушки и своя этика. Я готов к тому, чтобы унести множество тайн моих клиентов в могилу, мистер Лон.

— Ха! Вам понадобится очень большая гробница.

— Если не для секретов, доверенных мне, то тогда для большой мечты, которая живет у меня в душе.

— Величие мужчины определяется величием его мечты.

— Как это верно, мистер Лон. Я всей душой желал бы стать финансистом вашего «Центра Дракона». Но при одном условии. Я хочу, чтобы при входе была прикреплена бронзовая табличка о том, что Национальный банк Китая финансировал это строительство, а я лично стал менеджером данной трансакции.

— Обещаю. У вас будет большая мемориальная доска с вашим именем, написанным золотыми буквами, и ваш бронзовый бюст при входе.

В трубке молчали.

— В чем дело, Дэвид?

— Я тронут вашим великодушием.

Вечером, когда я вернулся в наш новый просторный дом в быстро растущем пригороде на юге от Пекина, я застал Тай Пиня уже спящим после долгого дня в школе. Суми писала, сидя за столом, и ждала моего возвращения, чтобы поужинать вместе. Она приготовила четыре блюда, все из даров моря: жареные креветки, карп на пару, соте из кальмара и отварные улитки. Морепродукты были ее коронным блюдом, и она творила подлинные чудеса с помощью порции соевого соуса и простых ломтиков свежего имбиря.

— Я чувствую себя заново родившимся, — сказал я, усаживаясь за наш стол, стилизованный под мебель времен династии Чин.

— И я тоже, — заметила она, подавая мне миску риса, приготовленного на пару. — Тебе следовало вернуться домой пораньше.

— Я был очень занят. Ты помнишь, я бегал в книжный магазин прошлым вечером?

— Да. — Она положила еду на мою тарелку.

Между едой и быстрыми движениями палочками я рассказал Суми о своем плане строительства «Центра Дракона».

— А что станет с теми людьми, которые живут там сейчас, и фирмами, занимающими все эти старые здания? — спросила она.

Я не удивился вопросу. Это очень соответствовало гуманистическому настрою Суми.

— Я собираюсь построить для них самые прекрасные жилые дома, Суми, прямо в пригороде Пекина, — ответил я. — Прямые автобусные рейсы будут доставлять их туда и обратно в город, так что им больше не придется крутить педали своих велосипедов.

— Но они не могут позволить себе купить это жилье.

— А ты никогда не слышала о бартерном обмене?

— Яблоко за апельсин?

— Именно. У них будут новые дома, школы, магазины, а я куплю их старые в центре. Они смогут торговаться со мной. Я дам им возможность торговать со мной. Я даже предоставлю им возможность работать в центре, как только он откроется. Они будут иметь преимущества при приеме на работу.

— Ты действительно думаешь о людях, — обрадовалась Суми.

— Деньги — это не все. Хотя я все равно смогу сделать много денег всего лишь на проектировании этих жилых комплексов в пригороде. И вскоре стану владельцем половины города.

Суми вздохнула.

— В чем дело? — спросил я.

— Боюсь, что ты проваливаешься в яму капитализма — сплошные деньги и никакой совести.

— Но ты еще не дослушала до конца. Тем фирмам, здания которых я снесу, я предоставлю офисы в центре. Если они не смогут заплатить за аренду, я помогу им устроиться в пригороде, где их ожидает хорошее будущее. Там будет прекрасный книжный магазин на уровне улицы, и твои книги будут выставлены на витрине в первом ряду.

— Очень мило. Но тебе не стоит баловать меня. Только, пожалуйста, не обижай людей!

— Никогда! — Я взял ее за руку. — Послушай, завтра я постараюсь приехать домой пораньше, до того как Тай Пинь уснет.

Суми слегка улыбнулась: я ее порадовал.

На следующий день во время нашей встречи в баре отеля «Дружба» Говард Джинджер расхохотался, когда я упомянул об идее строительства «Центра Дракона».

— Ты сошел с ума!

— Почему? — спросил я его.

— Тут нужны миллионы.

— Мы найдем их. Я как раз подыскал один из крупных банков.

— Понадобится самый крупный, тебе нужна целая куча денег.

— А от тебя, друг мой, мне нужна рекламная статья об этом проекте.

— Ты просишь меня использовать известность в журналистских кругах, чтобы получить международную огласку? — смеясь, спросил Говард.

— Да, ведь ты же не откажешься?

— А что я с этого буду иметь?

— Место под офис. Ты взберешься на самую вершину. В конце концов, ты же представляешь одно из лучших информационных агентств мира.

— А мы должны будем платить ренту?

— Я шокирован тем, что у тебя так притупилась твоя журналистская жадность. Это колоссальный проект, который ознаменует собой наступление эры китайского капитализма. Разве это недостаточно сенсационная новость для тебя?

— Конечно, все так. И я обещаю тебе статью на первой полосе, когда придет время. Почту за честь, мистер Рокфеллер. — Он ослабил узел своего галстука, затем поболтал в стакане напиток. — У меня был длинный день, я пытался раздобыть какие-нибудь подробности из мумифицированного министра пропаганды о военных проектах.

— И как, удалось?

— Меня чуть было не арестовали, — спокойно сказал он.

— За что?

— За статью о еще необъявленной реорганизации армии. Они сказали, что разглашением военных секретов я нарушил абсурдный уголовный кодекс, хотя признать это — значит отказаться от всего, что я когда-либо написал, и фактически подписал себе приговор.

— Мне бы не хотелось потерять такого друга, как ты. Тебе надо быть осторожнее.

— Тебе тоже, — сказал Говард. — Запомни: чем выше мечта, тем страшнее угроза.

Сочинительство для Суми стало розой с шипами. Ее восторженные поклонники буквально заваливали ее пачками писем с расспросами о следующей книге. Самые жестокие из государственных критиков были похожи на шипы, они называли ее ведьмой, ее жизнь — путем грехов, а книгу — варевом, имеющим очень малое значение для литературы и еще меньшую нравственную ценность.

— Правительство ненавидит меня, хотя народ любит, — жаловалась она в один из дней, отбрасывая в сторону литературное обозрение со статьей одного из самых злобных коммунистических критиков. — Из меня сделали отбивную.

— Интересно, что тебя больше воодушевляет — любовь или ненависть?

— И то и другое — самые высокие награды для литератора на этой земле.

— И самые мощные факторы, которые заставляют публиковать твою книгу тиражом более пяти миллионов. Я только что получил эти цифры от Лены.

— Правда? — Суми не могла скрыть своего восторга по поводу огромного тиража. Для нее миллион был все равно что мириады звезд на небе. Пять миллионов…

— Ты же знаешь, что я пишу не ради денег, — твердо сказала она.

— Конечно, ты определенно пишешь не ради денег, но деньги приходят, потому что ты пишешь.

— Деньги, деньги! Ты всегда остаешься бизнесменом.

— Я и должен быть таким. Потому что миллионы твоих читателей ждут. Без меня они бы никогда не прочли твоих слов. Говоря о деньгах, я всего лишь имею в виду неоплаченный счет с фабрики по производству продуктов питания, в котором говорится, что мы забыли заплатить за целый трейлер заказанных нами продуктов. Они взяли на себя смелость направить этот счет твоему издателю, то есть мне. — Я выудил из своего портфеля лист бумаги, лежащий в папке.

— О? Позволь взглянуть. — Суми бросила взгляд на счет и сунула его в карман. — Это мое дело.

— Твои дела — мои дела. Не могла бы ты сказать мне, что происходит?

— Я разорена, — грустно сказала она.

— Разорена? Но за что все эти счета, достойные короля?

— Я тратила все свои деньги на сиротский приют возле города Тьенджин. Наступает зима, а у этих детей слишком мало одежды. Когда я послала деньги на одежду, у них закончилась еда… Все время чего-то не хватает.

— А что происходит с правительственными дотациями?

— Их нет. Город Тьенджин давно хочет избавиться от сиротского приюта. Если они его закроют, куда деваться всем этим детям?

Мы оба замолчали, вспоминая жестокое обращение с ней в доме толстого Чена.

— Значит, ты направляла свои щедрые королевские пожертвования им? — спокойно спросил я.

Суми виновато кивнула головой.

— Сколько детей в том приюте?

— Ровно триста, после того как трое умерли от воспаления легких.

— О, дорогая. Ты должна была рассказать мне об этом. Я бы помог. Что еще ты скрываешь от меня? — Я посмотрел в ее ясные глаза. Суми опустила свои длинные ресницы.

— Это. — Она подошла к своему столу и вынула из ящика толстую пачку листов.

— Моя дорогая Суми! — Я принялся листать страницы. — Твоя следующая книга?

— Это о приюте Тьенджин… В нем есть жестокость, романтика, наше время, многолетняя коррупция в высших правительственных кругах, — гордо произнесла она.

— Мне нравится это слово. Я предлагаю продавать права и свободы в мире.

— Здесь есть имена высших правительственных чинов, — серьезно сказала она.

— Ты назвала их подлинные имена? — Я с размаху плюхнулся на диван.

— Ты что, отступаешь?

— Нет, но на кого конкретно ты указываешь?

— Слишком длинный список, — ответила она, усаживаясь рядом. — У меня есть доказательства их противозаконной деятельности, и, если мне повезет, больше половины чиновников из городского управления Тьенджина отправятся за решетку. Ты напуган?

— Нет. Я просто хочу быть готовым. — Я поцеловал ее в щеку. — Чтобы показать мое преклонение перед твоим героическим литературным талантом, я предлагаю увеличить твой аванс.

— Я приму твое предложение, если мой текст будет опубликован в том виде, как он написан. — Она провела губами по моей щеке.

— Самый продаваемый автор с условиями, что теперь никто не будет достаточно хорош, чтобы редактировать тебя?

— Нет, не так. — Она взяла мое лицо в ладони и прямо заявила: — Меня беспокоит только подлинность детских голосов. Они необразованны. Они говорят так необычно, с акцентом, у них сложный синтаксис, который любой образованный редактор сочтет невозможным для печати. Но я настаиваю на том, чтобы их речь была передана так, как она звучит. Грубые ругательства и рваные предложения создают ощущение подлинности и правдоподобия.

— Согласен, если ты примешь мое условие.

— Какое?

— Что в случае необходимости ты не откажешься от защиты, которую я тебе предлагаю, — серьезно сказал я.

— Вы, мужчины, думаете только о жестоких и холодных вещах, не так ли? — Суми нежно провела рукой по моим волосам.

— Да, именно так. Но это не значит, что у нас — холодное сердце. — Я поцеловал ее шею, вдохнув аромат кожи.

— Пойдем в постель, любовь моя, — мягко произнесла она. — Тай Пиня нет дома, он пошел по магазинам вместе с няней.

Она счастливо рассмеялась, когда я подхватил ее на руки и понес в нашу спальню.

Подготовка к изданию второй книги Суми заняла больше времени, чем она предполагала. Она часто ездила в приют, чтобы поговорить с детьми и изучить условия. Тай Пиню нравилось оставаться со мной. Няня, которая жила вместе с нами, заботилась о мальчике, а я был занят разработкой деталей строительства «Центра Дракона». Но когда хозяйки нет в доме, душа тоскует по ней. Мы, двое мужчин, старались сделать все возможное, чтобы заглушить тоску, и часто бродили по парку, расположенному рядом с домом. Мы играли в футбол на детской площадке, читали друг другу наши любимые комиксы, пели колыбельные, в которых отражались наши мечты, пока ждали возвращения домой Суми, чтобы воцарился прежний уют.

В один из дней пребывания в приюте Суми навестил мистер Та-Ти — близорукий президент ассоциации писателей Тьенджина. Она была удивлена, когда старик сказал ей, что ей необходимо вступить в их организацию, если она хочет писать здесь или писать о Тьенджине.

— Но я писатель и вольна писать, что угодно и где угодно.

— Но это не соответствует нашим правилам и законам. Мы знаем, кто вы. Ваш стиль и тот материал, который вы выбираете для своих книг, еще не дает вам права называться настоящим писателем. Кроме того, вы написали всего лишь одну книгу, в то время как большинство из нас очень плодовиты.

— Но людям нравится моя книга. — Суми не сказала, что люди ненавидели рассказы, которые обязаны были писать члены ассоциаций.

— Конечно, они жаждут таких книг, хотя это извращение. На сотой странице, очевидно, вы описываете свое тело в отвратительной манере, которая вызывает лишь похоть у мужской части читателей.

— Вы читали мою книгу? Спасибо.

— Да, и я ненавижу каждое слово в ней. С вашим низким стилем мы не желаем видеть вас в Тьенджине. И еще меньше мы хотим, чтобы вы писали о нашем прекрасном городе. Вы должны покинуть Тьенджин до конца месяца, или же полиция арестует вас. — Мужчина выплюнул на пол скользкий комок жевательного табака и в гневе выскочил из дома.

В ту ночь Суми позвонила мне по телефону и плакала, рассказывая об этом случае. Я старался утешить ее, но она говорила, что оскорбления и угрозы только укрепляют ее дух и она хочет остаться там и завершить редактирование книги, чтобы та получилась просто блестящей.

Спустя три месяца предприятие «Дракон и Компания» тайно завладело двумя третями земли, необходимой для постройки моей мечты. Приобретение земель владельцы старых домов из серого кирпича, известных под названием Ши Хэ Юань, поначалу встретили с недоверием. Это были дома из четырех комнат с небольшим двором перед входом. Они продавали их, воодушевленные моей идеей о райском существовании в пригороде, в тех новостройках, которые я собирался строить. Это должны были быть дома с цветущими садами, водопроводом, отдельной ванной, из которой не воняет, кухнями с плитами, конфорки которых можно зажечь одной спичкой.

Для комплекса жилых домов я подобрал живописную деревню, расположенную в суровых западных горах. Земля здесь была дешевой. Крестьяне вырывали друг у друга счеты, пытаясь подсчитать свою прибыль и возможные расходы. Кукуруза давала хороший урожай, рис был просто великолепен, но зато никакие бедствия не могли повредить припрятанным под теплой подушкой живым деньгам. Это было самое подходящее место для моей будущей деревни, одной из многих, которые еще предстояло построить, с торговым центром, театром, школой, оборудованной по последнему слову. А когда вокруг вырастет множество деревень-«спутников», которые станут вращаться вокруг моего воображаемого мира, может быть, там появится и университет со всеми нужными и ненужными степенями.

— Все это звучит совершенно невероятно, Тан, и тошнотворно чисто, — заметила Суми по телефону за несколько дней до наступления Нового года. Она сидела в своем крохотном гостиничном номере, как в норе, в сотнях миль от нас, в Тьенджине. — Там все равно будет и бедность, и преступления, и ненависть.

— Ты слишком долго общаешься со всеми этими сиротами, душа моя. Я хочу, чтобы ты вернулась в канун Нового года.

— Я не могу. Я хочу организовать праздник для детей, — жалобно сказала она. — Еще несколько дней, и я буду твоей навеки.

«Твоя навеки. Почему бы нет?» — подумал я.