Братья

ГЛАВА 22

С нашим появлением прежде безжизненная средняя школа Лу Чин Бэй, казалось, обрела энергию. Концерты Шопена звучали подобно шелку из мехов деревянного органа, достигая бамбуковых потолков, поднимаясь по завитой крыше школьного храма и паря над пальмовыми деревьями, которые беспечно росли вдоль залива.

Мать отполировала каждый уголок инструмента. Он ярко сиял в солнечном свете, просачивающемся сквозь окно, когда она извлекала звуки музыки из его чрева. Беззубые деревенские дети толпились вокруг нее, потирая свои носы и царапая лысые головы, их сердца заполняла радость, доселе им неизвестная. Даже их маленькие братья и сестры, сидящие у них за спинами, вели себя тихо.

Отец вновь был целиком поглощен великой китайской историей, в известных событиях которой наше семейство сыграло немаловажную роль. Его ученики следовали за ним повсюду: обедать к утесу, гулять у водоема и даже к наружной уборной, где бамбуковые шесты препятствовали ветру, но не видимости, поскольку это была главным образом школа для мальчиков, а девочки там бывали редко, хотя недостатка их в деревне не наблюдалось.

Местные жители не верили в обучение девочек. Сначала они считались собственностью своих отцов, а после брака — собственностью мужей. В случае вдовства женщины становились принадлежностью своих сыновей, которые командовали ими и использовали до того дня, пока они не умирали. Женщины находились здесь для того, чтобы потеть, страдать и, несмотря на это, умирать счастливыми. Образование считалось для них бесполезным занятием.

Дедушка, расхаживая взад и вперед со своими счетами, сделал математику такой интересной, что все его ученики стали просить у своих отцов немного карманных денег. Дедушка основал гипотетический банк и попросил своих студентов сделать вклады. Он помогал им подсчитывать проценты, накопленные за день и ночь. Когда один из мальчиков спросил его, как банк приращивает процент, дедушка провел аналогию с посадкой молодого риса: одно семя превращается в сотню зерен. И так далее. Дети быстро уловили концепцию, тем не менее были озадачены тем, что их отцы всегда помещали свои заработанные тяжким трудом деньги под подушку. Почему никто не организовал здесь банк, чтобы их отцам не приходилось запирать спальни, когда они уходили в море?

Хмуря густые брови, дедушка часто задавался тем же вопросом. Банк для процветающего рыбацкого города был не такой уж плохой идеей. Он сказал нам об этом, и все мы высмеяли его. Однако эта мысль прочно засела в его сознании. Старый банкир с годами стал еще более упрямым. Чем старше он становился, тем делался более изворотливым.

Суми, эта призрачная девушка, также заронила семя в мое сознание. Я часто думал о ней, особенно когда ненадолго стихал спокойный ропот моря и сияла луна, заливая вселенную волшебным светом.

Я не видел ее в школе в течение нескольких дней. Затем она появилась и практически сразу убежала домой. Я пытался привлечь ее внимание, но она только улыбнулась, и все. Суми не вернула мне записку, в которой по-английски было написано, что нам нужно заниматься вместе. Я не мог спросить других студентов о ней. Они все казались занятыми только своей собственной жизнью. Они приходили в школу, источая запах рыбы, после того как помогали своим отцам выгрузить улов за предыдущую ночь, и дремали во время занятий, пробуждаясь, только когда к ним обращался преподаватель.

Я занимался днем и ночью, пытаясь наверстать потерянное время. Мои сверстники в Пекине находились уже на полпути к реализации мечты об университете. У них были наставники, которые помогали им разбираться в книгах, и слуги, которые наливали чай. Я не имел ничего, и это «ничего», возможно, стало для меня стимулом все вернуть. Начинать с нуля означает бороться, стоя спиной к воде, без права на ошибку.

Я ничего не объяснял родителям. Их жесты и глаза говорили мне, что эта деревня — только мираж и у меня есть единственный путь в жизни — Пекинский университет. Что-нибудь меньшее стало бы позором для моего отца и деда. Я хотел доказать своим родителям, что смогу снова подняться, подобно мифическому Фениксу из пепла, и взлететь еще выше. Как и они, я понимал, что мы просто скрываемся здесь и Фуцзянь — лишь временное убежище. Если бы люди Хен Ту начали искать нас, мы смогли бы прятаться в горах на западе или прыгнуть в рыбацкую лодку и направиться туда, где, сверкая, лежал остров Тайвань.

Пришло время, чтобы проверить мою мужскую храбрость. Для этого я отогнал свои мысли о Суми, своей единственной слабости, и попытался занять свой разум английским языком, формулами по математике, химии и физике. Но каждый день, когда в школе не появлялась Суми, я испытывал сильное разочарование. Несмотря на мой плотный график, я часто задавался вопросом, когда увижу ее снова.

В один прекрасный день меня послали купить какой-то рыбный соус у старухи, которая размалывала мальки сардин пестиком в ручной ступке, делая самую вкусную приправу, которую когда-либо пробовала моя семья.

Магазин находился рядом с главной улицей деревни. Дорога была вымощена галькой, еще одним подарком моря, и посыпана песком, который опадал с лодыжек рыбаков, когда они возвращались с моря. Продавцы зерна уставили фронтоны своих магазинов большими бочонками пшеницы, овса, отборного ямса и тонкого риса. Продавец сладостей удвоил цены, когда кузнец и парикмахерская выставили большие связки фимиама и бумажных денег, чтобы сжечь их во имя Будды. Винный магазин хвастался самыми большими бочками яркого варева, которые я когда-либо видел. К моему удивлению, в деревне не было ни одного рыбного магазина. Однако там имелось три мясника, и каждый из них кричал громче другого, когда я проходил мимо. Один мясник подбежал ко мне посреди улицы, подал мне бедро барашка, завернутое в банановые листья, и сказал:

— Заплатишь, когда сможешь.

Я взял товар и заплатил ему тут же. Моим любимым мясом, однако, оставалось нежное мясо козленка, нарезанное и опущенное в горячий горшок с пряным соусом. Мясник увидел заинтересованность в моих глазах, поэтому предложил:

— Как насчет бараньей головы? Очень питательно, а для мужчин вообще очень полезно есть мозг, ты понимаешь, что я имею в виду. — Он подмигнул. — Держу пари, твоя мама приготовила бы ее для твоего отца.

Я улыбнулся и ушел. Когда дети, несущие у себя за спиной своих младших братьев и сестер, пробежали мимо, я наконец неожиданно нашел магазин с рыбным соусом, в котором также продавались овощи. Я стоял перед старухой, хмурившей брови над своим морщинистым носом.

— Внук Лона, я дам тебе соус бесплатно. — Она двигала своим беззубым ртом, как будто жуя воздух. Еще одна вещь, которую я заметил: очень многие люди здесь были без зубов. Куда подевались дантисты?

— Нет, у меня есть деньги. Вы должны назначить мне цену.

— Я знаю, что у тебя есть деньги, твой дедушка был банкиром. Я просто хотела поблагодарить членов твоей семьи за помощь в школе.

— Это наша обязанность вносить вклад в сообщество, — искренне сказал я.

— Мне нравится, когда столь юный отрок рассуждает, почти как его отец, и выглядит так же красиво. Послушай, сынок, раз ты платишь, я дам тебе самую свежую бутылку. Эта старая рука уже не так хороша, как была раньше. Я уже не могу размалывать быстро, как прежде. — Она покачала головой так, что зазвенели ее серебряные серьги.

Я поблагодарил ее поклоном, согласно местной традиции. Все кланялись, и все блюда готовились с рыбным соусом. В конце концов, это была рыбная провинция. Когда я повернулся, собираясь уходить, я услышал крики и вопли на улице, где играли дети.

— Ох уж эти дети. — Старуха высунула голову на улицу вместе со мной. — Должно быть, это опять змея. — Она отошла и села на место.

— Но я не вижу никакой змеи, — сказал я.

— Собаки, должно быть, съели ее.

— Они, кажется, гонятся за кем-то.

— О, эта бедная сирота. Должно быть, они опять преследуют ее.

— Сирота?

— Да, девушка… Забыла ее имя.

Я увидел группу детей, бросающих песок в убегающую девушку с покрытой шарфом головой.

— Моя бесполезная голова, я не могу вспомнить имя бедняжки. — Она ударила себя кулаком по голове. — A-а… Суми, вот как ее зовут.

— Суми Во?

— Да, бедная сирота. Ее распределили в нашу деревню после того, как закрылся сиротский приют у моря.

— Продолжайте.

— Почему это тебе так интересно?

— Продолжайте, — попросил я, не оглядываясь на старуху, которая, казалось, любила поболтать. Дети были безжалостны. Они бросали в девушку камни, когда она бежала по водосточной канаве к концу улицы, где находилась груда арбузов. Она на мгновение остановилась, чтобы посмотреть, гонятся ли за ней дети, прежде чем побежать снова. Это была Суми.

— Почему они преследуют ее? — спросил я.

— Подобно вдовам, сироты считаются проклятием деревни. Но я так не думаю. Наши предки говорили, что вдовы и сироты — не удача, а проклятие своих семей. Что они наполовину дьяволы, наполовину люди. Но с этим я также не согласна. Чем больше стареешь, тем более странным становишься. Я больше ни во что не верю. Они просто люди. И девушка… как там ее?

— Суми.

— Да, Суми, очень милая. Когда она только приехала сюда, то жила в храме, где находится школа. Говорили, что ее изнасиловали или что-то в этом роде. Глава деревни, мистер Чен, толстый торговец, купил на сто юаней фимиама и бумажных денег и арендовал сцену местной оперы, чтобы почтить Будду, надеясь, что тот снимет с нее проклятие. Но Чен имел на ее счет дурные мысли. Видишь ли, у него есть сумасшедший сын, который иногда вместо еды ест свое собственное дерьмо, и никто в этой деревне или в любом другом месте не выдаст свою дочь замуж за него, не обращая внимания, насколько богат его отец. А Чен очень богат, поверь мне. Посмотри на его живот. Такой большой живот — явный признак богатства, не так ли, молодой человек?

— Так же как и признак плохого здоровья.

— Молодой человек, откуда у тебя такие мысли? Так или иначе, он взял ее к себе и теперь заставляет ухаживать за своим сыном, который приблизительно на пять лет моложе ее, надеясь, что тот когда-нибудь поправится и переспит с девушкой. Она забеременеет, желательно мальчиком, который продолжит династию Чен, понимаешь?

— Невероятно. Как можно купить девушку и заставить ее жертвовать своей жизнью для кого-то подобного? — Я мерил шагами пол маленького магазина.

— Толстый человек считает, что делает это из великодушия. Деньги могут покупать вещи.

— Но не людей.

— И людей тоже. Сначала он позволял ей ходить в школу. Я слышала, что она хорошая студентка, но теперь ходят слухи, что он не хочет отпускать ее на улицу, потому что грудь у нее стала такой же большой, как раковины моллюска, а ее взгляд блуждает. Мужчины могут почуять ее зрелость за многие мили. Ее бедра становятся шире, ты понимаешь, о чем я? Возможно, я не должна тебе этого говорить. Кстати, сколько тебе лет?

— Достаточно.

— Я возьму с тебя слово за это. Поэтому он запер девушку, а ей это не нравится. Он бьет ее и угрожает выдать замуж на законных основаниях за своего полоумного сына, имея на руках соответствующие бумаги, выписанные этим пронырой, преподавателем из вашей школы.

— Это бесчеловечно.

— Я бы тоже так сказала. Но на самом деле все несколько сложнее. Толстый человек думает, что оказывает девушке услугу, заботясь о ее незаконнорожденном сыне. Это была своего рода сделка, некая договоренность. Иначе бы маленький мальчик умер. — Она снова подвигала своим ртом, жуя воздух, и ее шея со всей свисающей плотью задвигалась, как у индейки.

— У Суми есть сын?

— Да, ее где-то изнасиловали, и она забеременела. Они все хотели, чтобы она убила ребенка, но девушка отказалась сделать аборт и спряталась в горах. Поэтому толстый человек сказал ей, что будет растить ее незаконнорожденного ребенка, а она — заботиться о его сыне, и, конечно, ничего не говорил о браке.

— Как вся деревня может принимать это?

— Они живут, и только и хотят, чтобы это не случилось с ними. У них разные дороги. Особенно потому, что у толстого человека есть рыболовецкая фирма и он нанимает на работу людей из города. Он каждый день следит за девушкой. Не думаю, что она сможет и дальше украдкой бегать в школу. А сельские жители боятся его, потому что он одалживает им деньги. И если они говорят что-нибудь, что ему не нравится, он прекращает отношения с ними.

— Откуда вы так много знаете?

— Я живу и я дышу. Сплетни поддерживают во мне жизнь. Посмотри на меня, мне девяносто, а я все еще не умерла. Богине смерти я пока не нужна, но мой день настанет, я уверена. — Старуха улыбнулась, и ее лицо стало похоже на связку сморщенных палок, глаза исчезли, и я видел только ее ноздри и индюшечью шею.

— Пожалуйста, скажите мне, в каком доме живет Суми?

— Никто не пройдет мимо него. Красная крыша с каменными стенами.

Спотыкаясь, я пошел домой. На сердце стало тяжело от трагедии Суми. Мне было грустно из-за нее. Хотя даже печаль не могла послужить началом рассказа о моем горе. Как у такой красивой девушки могла быть такая нелепая феодальная судьба? Но еще больше меня потрясло, что внешне деревня казалась такой спокойной, и, казалось, никого не волновало или никто не замечал, что внутри творится что-то неладное. С каждым днем миф о Суми проникал в мое сознание все глубже и глубже.

Суми. Я с нежностью произносил ее имя ветру, дующему с моря. Суми! Что я чувствую к тебе — смесь миллионов маленьких чувств. Суми, бедная девочка.

Тем вечером, оказавшись один в своей комнате и слушая волны, я схватил ручку, достал лист белой бумаги и сочинил стихотворение:

Оно получилось совершенно неправильным с точки зрения ритма, звука и размера. Дедушка наверняка разорвал бы его в клочки, обозвав бессвязным потоком сознания. Но стихотворение успокоило меня. Я расслабился от такого выражения своих чувств, и с моего сердца свалился тяжкий груз. Я решил, что завтра буду ждать ее у дороги и передам это стихотворение. Если она не появится, то я приду послезавтра или послепослезавтра. Солнце могло зайти за горизонт, а море навечно успокоиться, но я решительно настроился передать этот кусочек неотредактированного текста, чтобы открыть ей свое сердце и рассказать о своей надежде.

Ректор Кун занимался со мной один на один, как будто я был единственным учеником, чтобы сразиться за трофей: место в университете. Он написал в округ и попросил прислать ему подготовительные материалы и руководство по самым важным национальным экзаменам для поступления в университет. Мои успехи заставляли Куна бурно реагировать на все. Его больная нога раскачивалась немного больше, чем прежде. Иногда он забывал, что был монахом, и ругался подобно рыбаку, хваля мои усилия.

Однажды, после того как все остальные ученики ушли из класса, ректор Кун сказал мне:

— Я зарегистрировал две фамилии из нашей школы для участия в ежегодных вступительных экзаменах в университет. Вот подтверждение. — В его глазах читалось волнение, а больная нога беспокойно двигалась. Он помахал листом бумаги от экзаменационного комитета.

— Один из них — я. А второй? — спросил я.

— Суми Во.

— Но я не видел ее в течение нескольких недель. Как вам удалось зарегистрировать ее?

— Я навещу ее и поговорю с толстым Ченом, — сказал Кун.

— Это прекрасная идея. — Мой пульс участился. Ректор Кун удивил меня. Он не только жил и дышал, но еще и заботился о других. Но осмелится ли он?

— Разве вы не боитесь толстого Чена?

— Не забывай, я — глава деревенского комитета.

— Это не много значит в наши дни, не так ли?

— Ну, кое-что все-таки значит, например, когда толстяку нужно поставить официальную печать на его бумагах, чтобы вести дела за пределами округа. У нас все еще коммунистическое государство. — Я никогда не видел Куна таким оживленным.

— Могу я пойти вместе с вами?

Кун обдумал мою просьбу, затем кивнул:

— Почему нет? Давай сходим сейчас.

Я положил свои книги в сумку, вскочил на ноги и последовал за калекой вниз по узкой дорожке, ведущей в деревню. Стихотворение я вложил между страницами словаря по английскому языку. Дом под красной крышей, символ моего желания и воздержания, теперь должен был распахнуть свою неприступную дверь, потому что так пожелал глава комитета деревни. Я размышлял о своей удаче и не мог не улыбаться, глядя на две тени, которые мы отбрасывали на дорогу — мою, прямую и высокую, и Куна, раскачивающуюся в уверенном и целеустремленном ритме. Пыль танцевала под его ногами, слегка подпрыгивая от его походки.

Дом толстого Чена был сложен из крепкого серого камня с беловато-зеленым фронтоном. Красная крыша напоминала переливающуюся рыбью чешую. Дом был двухэтажным и крепко прижимался к склону, как морская черепаха, цепляющаяся за землю. Ничто, даже самый жестокий тайфун, не могло снять эту раковину со склона. Дальновидный хозяин посадил вокруг дома широколистые деревья, чтобы они защищали строение от ветра. Вход, обрамленный редчайшим зеленым камнем, был сделан из самой лучшей выдержанной древесины, разрезанной по направлению ее волокон.

Кун постучал в дверь. Из маленькой конуры у подножия двери появился пес. Два огромных шара, качавшиеся у него между ног, указывали на то, что он был в деревне «первым парнем», а остальные собачки женского пола являлись всего лишь его непритязательными любовницами. Пес был похож на своего владельца. Толстый, богатый, хорошо откормленный, он являлся полной противоположностью диким собакам, которые гонялись за крабами и рыбой на берегу или змеями на улице. Пес лениво поглядывал на нас, как будто мы были всего лишь очередными заемщиками денег, бедными несчастными рыбаками из города, которых ему приходилось часто прогонять из владений. «Уходите отсюда, я иду спать», — казалось, говорил он.

— Есть кто-нибудь? — спросил Кун.

Пес начал рычать, очевидно, рассердившись, что мы решили нарушить протокол. Он закатил свои цепкие глаза — вероятно, таким образом пес заставлял женских особей припадать к земле в знак повиновения.

Я сделал два шага назад, но Кун остался на прежнем месте и снова прокричал:

— Есть кто-нибудь? — Голос его, казалось, вызывал недовольство у животного, поэтому пес ринулся на него. Но Кун вдруг плюнул, сел на корточки и очертил полукруг своей больной ногой, поднимая облако пыли, что заставило собаку чихнуть и прикрыть лапами свою пыльную морду.

Женский голос ответил из-за закрытой двери:

— Кто там?

— Начальник комитета, — прокричал в ответ Кун.

— О, подождите секунду.

Дверь распахнулась. Полная женщина приблизительно лет сорока в ярко-красной одежде с горным цветком, прикрепленным к ее жирным волосам, улыбнулась.

— Здравствуйте, госпожа Чен, — поклонился Кун.

— Что вам угодно? — спросила хозяйка. Она была такой же толстой, как и ее муж. Ее облегающая блуза и юбка очерчивали пухлые груди и складки жира сзади. Толстяки здесь популярны, хотя и малочисленны. Все остальные жители были гораздо более худыми — рабочие рычаги, которые съедали три миски риса, а четыре теряли по пути на работу. Должно быть, эта женщина считалась самой очаровательной и самой сексуальной женщиной в деревне. По мнению жителей, ухоженная женщина должна быть непременно толстой и накрашенной.

— Я пришел, чтобы поговорить с вашим мужем о Суми.

— Что вы можете сказать ему нового?

Женщина была лаконична и груба, ее руки упирались в бока.

— Не знаю. Именно поэтому мы здесь.

— Она не пойдет в школу.

— Кто это сказал?

— Она сказала.

— Я могу спросить ее саму?

— Нет, она занята.

— Прежде чем мы уйдем, я должен спросить ее кое о чем. Мне нужно получить от нее ответ.

— Кто сказал, что вы должны?

— Я говорю.

— А кто вы такой, черт побери, чтобы стоять у нашей двери с этим сыном Лонов и угрожать мне, бедной маленькой домохозяйке? Уходите!

— Суми, выходи! — прокричал Кун, зная, что он ничего не добьется от этой жирной бабы.

— Вы попусту тратите свое время. Я скажу мужу, и вы пожалеете.

— Нет, это вы пожалеете. Я сообщу об этом нашей коммуне, и мы посмотрим, кто выиграет.

— Господин Чен знает всех лидеров коммуны и всего округа. Вам не запугать нас. Правитель округа делает то, что он хочет, и никто не смеет мешать ему. Вы слышали?

— Боюсь, что это будет не так просто, — сказал Кун.

— Если она пойдет в школу, кто будет заботиться о ее незаконнорожденном сыне? Скажите мне.

— Она может приносить ребенка в школу. Он никому не помешает, — вставил я, пытаясь быть полезным.

— Кто вы такой, чтобы указывать мне, что делать?

— Я ее одноклассник.

— Я знаю, кто ты такой и откуда приехал. Вы сами скрываетесь от правительства, все об этом знают. Вся твоя семья опозорена. Именно поэтому вы здесь. Меня ты не обманешь. Знай свое место — или пожалеешь.

Я был ошеломлен. Они все знали обо мне? Тогда почему вели себя так, будто все прекрасно?

— Не нападайте на него. Он пришел сюда не для того, чтобы бороться с вами, — сказал Кун. — Позвольте мне поговорить с Суми, или я зарегистрирую жалобу.

— Пошел вон! — Толстуха повернулась и хлопнула дверью.

Мы оба лишились дара речи. Пока мы задавались вопросом, что нам теперь делать, дверь снова открылась. Это была Суми. На одной ее щеке виднелся синяк, а ее глаза были красны от слез. На руках она держала красивого малыша, с большими глазами и тонким носом. Он плакал, потому что плакала его молодая мама. Она поклонилась и умоляющим голосом сказала:

— Я не пойду в школу. Спасибо за то, что пригласили меня снова.

— Ты зарегистрирована на участие в государственных вступительных экзаменах для поступления в Пекинский университет. Вот подтверждение! — воскликнул я.

Она подняла глаза, вытерла слезы, чтобы лучше видеть, и уставилась на лист бумаги у меня в руке.

— В самом деле? Меня зарегистрировали для участия в экзаменах? — недоверчиво переспросила она.

— Да, посмотри сама.

С жадностью Суми пробежала глазами краткое описание экзамена и увидела свое имя.

— Я не могу поверить в это.

— Ты должна. Мы поможем тебе подготовиться, — сказал я. Кун кивнул в знак согласия.

Я увидел подростка-дауна, который выбежал из дома, держа в руках высоко поднятый деревянный стул. Он явно намеревался ударить Суми сзади. За ним опять вышла толстая женщина, настропалившая своего сынка.

— Иди и приведи ее! Они пришли, чтобы забрать твою невесту! — кричала она.

— Никто не заберет мою невесту! Никто не заберет мою невесту!

Умственно отсталый мальчик не мог четко произносить слова, но я понял его и сделал шаг вперед и отодвинул Суми в сторону как раз вовремя, чтобы не допустить удара. Но даун был очень сильным. Он снова поднял стул и решил ударить меня. Я поймал стул в воздухе и так сильно сжал правую руку мальчика, что маленький демон закричал подобно овце, зовя свою мать:

— Мама! Мама! Больно, больно!

— Вы плохие люди, вы пришли, чтобы нанести нам вред. Это — война! Подождите, пока вернется мой муж. Ты поранил его единственного сына. О, ты за это заплатишь! — Женщина сжала кулак и ударила меня в грудь.

— Пожалуйста, уходите, — умоляла нас Суми. Ребенок плакал. Но она крепко держала в руках подтверждение об участии в экзаменах.

Кун подтолкнул госпожу Чен внутрь дома и сказал ей:

— Мы уйдем, но вы должны снова отпустить ее в школу.

— Никогда! Вы не монах! Вы настолько грубы, что вмешиваетесь в наши семейные дела. Мы купили эту девочку. Это не ваше дело. Уходите отсюда! А ты, молодой Лон, не смей посягать на невесту моего сына.

Кун схватил меня, и мы ушли, как пара побитых собак. Я знал, что создал себе проблемы, выступив против самого страшного человека города, но и кое-что приобрел. Я снова увидел Суми и вручил ей свое стихотворение.

— Мы должны что-то сделать, — сказал Кун. — Мне жаль, что я вовлек тебя в это дело.

— Это справедливо, ректор Кун.

— Но ты не должен упускать из виду толстого человека. Он кусается в ответ, подобно ядовитой змее.

— Я не боюсь.

— Хорошо. Но он ударит тебя, когда ты будешь наименее подготовленным.

Я все еще слышал лай собаки и крик толстой бабы.

— Я беспокоюсь о Суми.

— Я тоже.

— Что может случиться с ней?

— Даже не представляю.

— Вы думаете, что мы сделали ей хуже?

— Нет, думаю, мы все сделали правильно.

— Ректор Кун, нам действительно повезло, что вы наш преподаватель.

— Это мне повезло, что вы поддерживаете меня.

— Мы обменялись рукопожатием. Я оглянулся. Дом под красной крышей теперь казался крепостью или тюрьмой.

На следующий день на школьной стене, на которую обычно наклеивались политические лозунги, появился большой зеленый плакат, бросавшийся в глаза, как уродливое родимое пятно на лице. В нем сообщалось, что ректор Кун официально снят с должности главы коммунистической партии деревни Лу Чин Бэй, а главой назначен Лоу До Чен, толстый человек. Далее в плакате говорилось, что господин Чен, видный бизнесмен, вступивший сегодня в коммунистическую партию, будет заботиться и представлять политические дела деревни, как того требует партийное руководство. Также он обещает выполнять работу без выплаты ему жалованья, что само по себе является самоотверженным актом, заслуживающим похвалы. В самом низу плаката было упомянуто, что ректора Кун увольняется за растрату партийных взносов. Уведомление было подписано руководителем партии округа. В правом нижнем углу плаката бросалась в глаза официальная печать.

Я знал о могуществе мистера Чена, но не ожидал, что его реакция будет столь быстрой и враждебной. Я видел своих одноклассников, толпящихся перед плакатом. Они смеялись и хлопали друг друга по плечам.

— Я говорил тебе, что калека был воришкой, — сказал один из студентов.

— Дерьмо партии — старые новости. Кого заботит, кто будет нашим политическим лидером: толстый человек или калека? — засмеялся другой парень.

Я поспешил в свою классную комнату. Там в своем обычном углу с умиротворенным взглядом сидел ректор Кун. Он курил свою самокрутку, выпуская синеватую спираль дыма, которая поднималась к утреннему солнцу, сияющему за окнами. Кун напевал местную народную мелодию, очень похожую на ту, что пел в усыпальнице. Его голова была побрита, хотя корни волос не были сожжены, как у настоящего монаха. Он выглядел как обычно.

— Господин Кун, мне жаль, что они уволили вас, — сказал я. — Правда ли то, что они говорят?

— И да и нет.

— Что вы хотите этим сказать?

— Да, — они уволили меня. Нет, — я не присваивал деньги. Партийные взносы, которые я собрал, были потрачены на покупку древесины, чтобы сделать новые столы и стулья.

— Я верю вам. Что вы собираетесь теперь делать? — озабоченно спросил я.

— Я всегда умел плавать в деревянной корзине на мелководье и отрывать моллюсков в свободное время. Что действительно плохо, так это то, что они забрали мой самый большой заработок из трех. Толстый человек знал, что, если я потеряю работу главы комитета, я, естественно, решу, что продолжать преподавать будет нерентабельно, и воспользуюсь предложением отца моей покойной жены продавать коробки с фимиамом в другом месте. Но знаешь что? Чем больше он пытается навредить, тем больше я хочу остаться и удостовериться, что Суми вернется в школу. Он смог купить работу в комитете, но никто не сможет выгнать меня из деревни.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Ты уже помог. Я не хочу, чтобы ты оказался вовлечен в это дело еще больше, чем уже есть. Толстый человек известен здесь как змея, скупец, демон. Он борется грязными методами. Как, по-твоему, он овладел флотом рыбацких лодок?

— Что он сделал?

— Ничего, что одобрил бы Будда. Неудивительно, что все его деньги не смогли купить ему здорового сына, который бы продолжил его род. Помни, достоинство — лучшее средство от зла, но только добродетельный знает это правило.

— Так вы останетесь?

— Пока ты и Суми не поступите в университет.

— Спасибо. Я буду помогать, чем только смогу.

— Твоя единственная миссия состоит в том, чтобы поступить в университет, сынок. Не трать попусту свое время. Ты должен стать тем, чем должен.

Стоя перед этим искалеченным человеком-гигантом, я чувствовал себя маленьким. Затем я начал беспокоиться о своем наказании, которое может последовать от толстого человека.

Отец собрал больше информации о прибрежном консервном заводе. Еще один ветеран армии сказал ему, что при помощи некоторых вложений он мог бы кое-что экспортировать через неофициальные каналы на лодках, которые вели дела в водах Тайваньского пролива или спускались на юг к колонии Гонконг — другими словами, контрабандой. Однажды отец высказал блестящую идею: заняться лекарственными травами. Дешевое начало, широкие массы, привлечение некоторых местных докторов. Но дедушка сказал, что современная медицина за пределами Китая сильно продвинулась и для лекарственных трав не было достаточного рынка сбыта. Почему бы не попробовать выращивать устриц и не организовать производство жемчуга? Отец мог нанять всех армейских ветеранов в регионе и открыть предприятие, основанное на разделении прибыли.

— Гонконгу и Тайваню нужно много жемчуга, — каждый вечер повторял мне отец, когда мы сидели на открытой веранде. — Только вообрази чистый блеск настоящего жемчуга.

Дедушка продолжал обдумывать идею относительно создания банка, который бы обслуживал прибрежные города Фуцзяни. Он пошел в правительство округа, чтобы поинтересоваться, как можно получить банковскую лицензию. Банк был необходим этому растущему рыбацкому поселку. Ему сказали, что единственным условием для получения лицензии является наличие суммы в двести пятьдесят тысяч юаней. Дедушка был разочарован. Ему негде было взять столько денег. Если бы он имел банк, то смог бы финансировать устричный бизнес своего сына, но без начального капитала даже не имел возможности основать его.

Когда члены семьи Лон оказались вовлеченными в различные предприятия, они все больше вздыхали и все меньше говорили. Дедушку можно было часто видеть смотрящим на далекий док, где выгружали и продавали за наличные деньги рыбу, которую грузовики перевозили ночью в город. Он считал на пальцах количество ежедневных грузов. Все эти деньги могли быть помещены в его банк и прирастить большее количество капитала. Он мог бы использовать эти деньги, чтобы финансировать другие предприятия, и вскоре капиталистический островок разросся бы подобно искрам пожара в прерии. И никто не смог бы остановить его.

Дедушка помнил великую концепцию, которую узнал в Оксфорде, об использовании кредита для финансовых сделок. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти ответ. Однажды во время тихого ужина он подпрыгнул и объявил:

— Я хочу заложить этот старый дом для получения стартового капитала.

— Наш дом? — спросил я.

— Да. Я пойду к толстому человеку, чтобы занять у него денег, и использую наш дом в качестве имущественного залога. Что вы думаете?

— Прекрасная идея. Он пойдет на это? — Отца возбуждало все, что могло принести ему наличные деньги для устричного бизнеса.

Мать сидела молча и улыбалась. Ей было приятно видеть, что ее мужчины счастливы. Меньше всего ей хотелось, чтобы они прозябали в нищете.

— Нет-нет, — страстно возразил я. — Не думаю, что это хорошая идея. Понимаете, он не одолжит вам деньги, потому что вы будете конкурировать с его заемным бизнесом, или потребует такую цену, что это будет невыгодно. Он — змея, понимаете?

— Змея? Я никогда прежде не слышал ничего подобного. Все говорят, что он справедливый кредитор, — сказал дедушка.

— Возможно, но вы должны быть очень осторожны. — Я не сказал им о своей стычке с хитрой женой толстого Чена. Дедушка, не зная ситуации, только предложил бы запоздалую месть. Я видел лишь одно решение этой проблемы. Время было удачным. Сейчас или никогда.