На следующей неделе Джессика берет меня с собой, чтобы преподать несколько бруклинских уроков. Видимо, я не вполне успешно справляюсь с собственной бруклинизацией.
А все потому, что я назвала местную подземку «метро». Я хочу сказать, я знала, что это подземка, но полагала, что слова «метро» и «подземка» — синонимы. Это ведь одно и то же, так? Не так! Потом я сказала, что Лола подметает свою лестницу до самого поребрика. Не бордюра. А потом назвала магазин Пако «универсамом».
Услышав это, Джессика принимается хохотать, не выпуская из рук телефона.
— Тебе никто не говорил еще слова «ночник»? — спрашивает она.
— Я думала, это лампочка такая, которую оставляют гореть на ночь. Или, может, ночной горшок, — говорю я, после чего Джессика хватает меня в объятия и хохочет уже просто неприлично.
— Ладно. А что насчет плюшек? Имей в виду, под плюшками я подразумеваю любую сладкую выпечку.
— Все плюшки — это выпечка?
— Нет. Вся выпечка — это плюшки. Так как ты их назовешь?
— Булочки.
— Нет! Боже ты мой, булочки — это очень маленькие плюшки, остальные просто булки. И не вздумай назвать пончики пышками. Ни в одном местном заведении. Пообещай мне. А еще нельзя допустить, чтобы кто-то увидел, как ты ешь пиццу вилкой, даже если она очень горячая, а ты — очень голодная. Иначе стыда не оберешься, и над тобой будут насмехаться всю оставшуюся жизнь.
Итак, сегодня, в ее выходной, мы едем на подземке — где нам приходится использовать проездной для метрополитена, хотя использование слова «метро» и под запретом.
— Мне все-таки больше всего нравится перемещаться на автомобиле, — говорю я Джессике. — Правда, тут я, наверное, чокнулась бы и выехала на тротуар.
— Это ужасно по-калифорнийски. Или по-флоридски. Лучше подземки ничего не придумаешь, чтобы наблюдать за людьми, хоть и очень важно избегать прямого зрительного контакта. А самое лучшее то, что можно научиться гимнастике, когда в вагон набивается школота.
Золотое сияние такое яркое, что почти ослепляет меня.
Я знаю, что это значит. Это значит, что Джессика снова собирается заговорить об Эндрю. Ей кажется, что она жалуется на то, какой он гад, но когда я смотрю на нее при этом, то вижу вокруг розовую ауру и то, как освещается ее лицо. Все так, но на ее сердце под этим светом тяжелая, глубокая рана.
«Все в порядке. С ней все будет хорошо».
Потом я даю денег бездомному, который говорит, что откроет мне тайну. Шепотом он сообщает мне, что он был президентом Соединенных Штатов, но его заставляли спать в парке перед Белым домом, поэтому он ушел в отставку. Он говорит, что люди не должны мириться с некоторыми вещами, особенно если они слишком голодны, и тогда я захожу в кафе и покупаю ему сэндвич, а Джессика качает головой и говорит, что я совсем как Бликс.
Мы идем к дому по Бедфорд-авеню, когда я вижу чудесный цветочный магазинчик с выставленными на тротуар горшками с хризантемами и всякими другими растениями. На его дверях белыми небрежными буквами написано название «Наши корешки». И я знаю, что должна туда зайти.
— Знаешь, — говорю я Джессике, — иди домой, если хочешь, но мне нужно купить Патрику цветов.
Джессика слегка поднимает брови:
— Ты должна купить Патрику цветов?
— Да. Я на днях заносила ему печенье и…
— Погоди. Ты заносила ему печенье?
— Можешь не перебивать? Да, я заносила ему печенье с шоколадной крошкой, потому что хотела с ним познакомиться, мы поболтали, все прошло так живенько, а потом я уронила одну из его скульптур, и она разбилась.
— О нет!
— О да. На самом деле, тихий ужас. Так что я все думала, как бы это загладить, и мне кажется, цветы вполне подойдут. У него в квартире несколько мрачновато.
— Да ну? Он ни разу меня туда не приглашал.
— Не считая разбитой скульптуры, я совершила у него еще сотен пять промахов.
— Он непробиваемый. Только у Бликс хватало волшебства, чтобы его тронуть. Мне даже толком поговорить с ним никогда не удавалось. — Она перевешивает сумочку на другое плечо и говорит: — Слушай, если ты не против, я пойду прямо домой. Скоро придет школьный автобус, надо Сэмми встретить. Удачи тебе с проектом «Патрик»! — Джессика морщит нос. — А ты милая, тебе об этом известно? — Она устремляется по улице, а потом поворачивается и показывает на меня пальцем: — Как называются сладкие плюшки? Жги!
— Булки!
— А как мы едим пиццу?
— Руками!
В «Наших корешках» замечательно — тропическая влажность, ароматы, в каждом углу зелень и множество цветов: роз, тюльпанов, гербер, хризантем. Идеальное место для флоридца. В углу мягко освещенного холодильника возвышаются орхидеи, похожие на готовых вот-вот взлететь птиц, я глубоко вздыхаю и задумываюсь, что лучше подойдет Патрику — герберы или хризантемы? Орхидея, за которой придется ухаживать, или букет роз?
Наконец я выбираю букет красно-желтых роз, несу его к прилавку в передней части магазина и жду в очереди, когда меня обслужит несколько раздраженная кассирша. У прилавка стоят две женщины, вид у них несчастный, и та, что с темными волосами, говорит другой: «Ладно тебе! Благодаря ему у нас будет ребенок, и мне хочется сказать ему спасибо. Я напишу письмо, если ты отказываешься».
Вторая женщина, с собранными в хвостик волосами и в изумрудно-зеленом палантине, на который я немедленно позарилась, складывает руки на груди и заявляет:
— Ну нет! Хватит с него и цветов. Более чем достаточно. Если ты напишешь, он постоянно будет маячить на горизонте, уж поверь мне, я этого парня знаю. По уши в наши дела залезет.
— Тогда букет маргариток и коротенькое письмо. Он даже еще не в курсе, что тест показал беременность. Думаю, он заслуживает того, чтобы узнать об этом.
Женщина с хвостиком смотрит угрюмо и отворачивается. Наши глаза встречаются, и она неожиданно начинает смеяться.
— Можете что-то сказать на эту тему? — спрашивает она у меня. — Как поблагодарить донора спермы и заодно убедиться, что он понимает свою роль? Знает, что он — просто донор, и всё?
— Ну, — говорю я, — как насчет того, чтобы послать ему цветы и открытку, где будет: «Спасибо за сильных живчиков! Все получилось!»
Женщины переглядываются и улыбаются. Потом первая женщина хватает ручку и пишет мой текст на открытке, а потом шлепает своей ладонью по моей, и ее подруга тоже.
Они уходят, и следующий в очереди человек заказывает гигантский букет. Кассирша, которая к тому времени уже разболталась со мной, сообщив, что ее зовут Дороти и что на самом деле этот магазин принадлежит ей, пытается привести букет в идеальный вид. У покупателя мрачное лицо и несчастный вид, и аура тоже тусклая. Стоящая за ним в очереди женщина смеется:
— Ого, мужчина! Скажите мне вот что: у вас неприятности дома, или вы просто фантастический человек?
Я вижу, как Дороти слегка передергивает, а покупатель опускает взгляд на свои ботинки и бормочет тихим, кошмарным голосом:
— Никаких неприятностей. Жена умерла два месяца назад от рака груди, и каждую пятницу я кладу цветы на ее могилу.
В ужасающей тишине он тянется к букету и забирает его. Дороти сжимает мужчине руку и благодарит за покупку. Никто не знает, куда смотреть, а я не могу решить, кого мне жаль сильнее — вдовца или покупательницу, которая стоит в очереди следом за ним. Та бледнеет, будто вощеная бумага, и пытается что-то сказать, пытается извиниться, но мужчина невежливо отворачивается и уходит, повесив голову и не обращая на нас никакого внимания.
— Вот так раз, — бормочет кто-то.
Дороти вытирает лоб.
— Вы не знали, — говорю я женщине.
Та хватается за голову.
— Почему со мной всегда, всегда происходят такие вещи? Меня нельзя из дому выпускать! Что со мной не так?
— Вы не хотели его задеть, — говорю я. — Он это понимает. И повел бы себя иначе, если бы ему не было сейчас так погано.
— Вот то-то и оно. Дам обет молчания, — отвечает мне женщина.
— Ой, да незачем вам это делать, — подает голос Дороти. — Все будет нормально. Люди проживают такие вещи как могут.
— Лучше подойдите сюда и понюхайте эти гардении, — подхватываю я. — Это хорошо скажется на процессах, которые идут у вас в голове.
— Неужели? — спрашивает женщина, а я пожимаю плечами. На самом деле я понятия не имею, так ли это, и говорю, что все может быть. Как только она уходит вместе с другими покупателями и их проблемами, Дороти поворачивается ко мне со словами:
— Так когда вы сможете приступить?
— К чему?
— К работе. Могу я надеяться, что вы будете здесь работать?
— Ну-у… — Я оглядываюсь по сторонам. Неужели? Следует ли мне взяться за эту работу? Потом я понимаю, что да, наверняка следует. Я буду каждый день приходить сюда, нюхать цветы и разговаривать с людьми. — Боюсь, я совершенно не разбираюсь во флористике, — говорю я. — И не умею составлять букеты.
Дороти пожимает плечами.
— Букеты, шмукеты. Этому я могу вас научить. Кто мне нужен, так это человек, способный выслушивать истории. Когда вы сможете приступить к работе?
— Ладно, — говорю я ей. — Наверно, я смогу начать завтра.
Дороти обходит прилавок и обнимает меня. У нее легкая хромота, зачесанные назад прямые седые волосы и бесконечно милая улыбка, преображающая усталые глаза.
— Подходите завтра к десяти, о’кей? Обсудим кое-что. Много платить я не смогу, но мы что-нибудь придумаем. Вас устроит неполный рабочий день?
— Да! Да, это будет просто здорово.
Я успеваю пройти полквартала, прежде чем вспоминаю, что должна была сказать кое-что очень важное, поэтому спешу обратно к магазину и окликаю:
— Дороти! Есть еще одна вещь: в конце года я переезжаю. Так что это временно. Ничего?
Она выходит ко мне, держа в руках стебель розы.
— Что? А-а! Нет, это не имеет никакого значения. Мне все равно.
Похоже, так оно и есть. И я нашла работу.
Я пишу Патрику:
«Изучала сегодня Бруклин с Джессикой в роли учительницы. Булки и бордюры! Метро — подземка. Универсам — ночник. #ктознал».
Тут же приходит ответ:
«Пятерка за знания. Берегитесь, а то скоро станете говорить „ващезабудь“».
«А еще я нечаянно нашла работу в цветочном магазине».
«Не знал, что можно нечаянно превратиться во флориста. Рады?»
«Вроде да. Еще, думаю, нужно освоить обязательную нью-йоркскую программу. Карнеги-холл, джаз-клубы, Бруклинский мост, Эмпайр-стейт-билдинг, бродвейские шоу, Таймс-сквер».
«Жду отчетов. Буду подбадривать вас со скрипучих стульев в моих казематах».
«А компанию не составите?»
«Марни? Ау? Я вроде бы донес до вас, что интроверт. #ypoд #отшельник #мизантроп».
Ну что можно на это сказать, кроме:
«При случае откройте дверь. Я вам подарок оставила. Жалкая попытка возместить ущерб за прекрасную статуэтку, которую я вдребезги разбила. Хоть это и несопоставимо, я знаю».
«Марни, Марни, Марни. Незачем было это делать. Скульптура вообще была из прошлой жизни. От Патрика, которого больше нет. Не о чем тут думать. Вы оказали мне услугу. #долойстарье».