Бруклинские ведьмы

29 МАРНИ

Однажды вечером, когда я убираю после ужина посуду, а Ноа сидит за столом, залипнув в телефоне, он вдруг говорит:

— Хочу только, чтобы ты знала: когда я потерял тебя, это было самое плохое, что случилось в моей жизни.

Я смотрю в окно на огни Бруклина. Я вижу, что происходит в квартирах напротив, вижу, как там жестикулируют люди. За одним окном разговаривают мужчина и женщина, за другим — мужчина поднимает гантели. Мое сердце падает куда-то в пятки. С большим трудом мне удается выдавить:

— Ноа, завязывай с этим. Ты сам себе не веришь.

— Очень даже верю, — говорит он. — Это правда. А теперь у тебя какой-то другой мужик. Я проиграл, и сам в этом виноват. — Он качает головой и улыбается мне: — Я просто вообще не гожусь в мужья. Со-о-о-о-овсем не из такого теста.

— Совсем, — соглашаюсь я.

После этого он принимается болтать и говорит целую кучу всего.

— Уж прости, — говорит он, — но я не думаю, что ты мало-мальски влюблена в этого своего нынешнего парня.

— Помнишь, — говорит он, — как мы проснулись среди ночи и обнаружили, что занимаемся любовью, хотя до этого оба крепко спали и понятия не имели, как это вышло?

— А сейчас, — говорит он, в наших жизнях вроде как настало таинственное время. Время вне времени. Мы вместе, но врозь.

— Ничего мы не вместе, — с трудом бормочу я.

— Ты сказала своим, что я тут?

— Конечно нет.

Он улыбается, подходит, берет у меня из рук тарелки и ставит их на полку, до которой я как раз пытаюсь дотянуться. Но это ведь Ноа, он не может просто подойти и забрать посуду — он как бы подплывает. И когда он касается тарелок, то как бы невзначай едва-едва задевает и мою руку. А потом, водрузив тарелки на место, он не отходит, а стоит так близко ко мне, что я вижу на его подбородке крохотные точки там, где вот-вот пробьется щетина, и чувствую его дыхание, как свое. Его глаза устремлены на меня; я знаю это выражение, и что должно произойти дальше, тоже знаю. Он собирается склониться ко мне и поцеловать в губы.

Я вся напрягаюсь и отклоняюсь. Я изо всех сил думаю: «Нет-нет-нет-нет». К моему удивлению, Ноа отворачивается и возвращается к столу. Забрав телефон и едва-едва помахав мне, он покидает дом. Входная дверь захлопывается.

Меня бьет дрожь. Я наливаю себе стакан воды из-под крана. В окне напротив, через улицу, танцует человек. Он танцует, а я стою и пью воду, и каким-то образом знаю, что мы с Ноа непременно перейдем к поцелуям, это лишь вопрос времени.

Я никогда в жизни не хотела никого сильнее.

На следующий день Джереми звонит мне по дороге на работу. Наверняка я у него на громкой связи, потому что мне слышны звуки дорожного движения Джексонвилла — свист воздуха, когда навстречу проносятся тяжелые грузовики, и обрывки радиотрансляции из других машин, мимо которых он проезжает. Я тоже направляюсь на работу, иду пешком по Бедфорд-авеню к «Нашим корешкам» и разглядываю спешащих куда-то прохожих.

— Привет! Как ты там? — говорю я, снимая трубку.

Как обычно, он приступает к перечислению всего, что делал со времени нашего предыдущего разговора. Вчера вечером ходил в бассейн. Играл в шашки со своей матерью. Ел на ужин свиные отбивные. Пораньше лег спать.

— Как поживают твои пациенты? Случалось что-нибудь интересное?

— Ну-у, вчера приходила миссис Брендон, а ты знаешь, как это бывает. Бедняжка, ее так и донимает ишиас, она винит в этом неправильное лечение, так что я спросил, принимает ли она противовоспалительные препараты, но она сказала: нет, потому что начались проблемы с животом. Я посоветовал ей одновременно принимать пробиотики, на что она ответила, что слышала про них, но сомневается, не вредны ли они.

— Гм, — говорю я.

— Да, вот еще что. Ты наверняка обрадуешься, ведь нам вычистили ковры в приемной. Они теперь здорово выглядят. Пришел парень и сказал, что может почистить ковры во всем офисе за пятьдесят долларов. Я не знал, хорошая это идея или нет, но подумаю, что администрация хоть раз озаботилась почистить ковры за все время, что я арендую у них помещение. Ты замечала, какие они были замызганные?

— Боюсь, что нет.

— Ну так они были ужасны. Странно, ты должна была заметить.

— Теперь-то они чистые? — замечаю я.

— Да. О да.

Я молчу мгновение, а потом произношу:

— Ой, представляешь, я же работу нашла.

— Нашла работу? В Бруклине? Зачем?

— Затем… затем, что я подумала: мне полезно будет выходить и больше общаться с людьми, а хозяйка цветочного магазина спросила, не хочу ли я поработать, ведь я вроде как разговорилась с ее покупателями, и она…

Я замолкаю, потому что до меня доходит: все это время Джереми пытался меня перебить.

— Нет, что это будет за работа, я понимаю, — говорит он. — Меня удивляет другое — зачем тебе вписываться там в социум, если ты все равно скоро уедешь?

— Ну, все-таки три месяца. Могу же я три месяца поработать, разве нет?

— Не знаю. Я думал, ты будешь дом к продаже готовить, и все такое. А не ходить на работу… куда? В какой-то магазин?

— В цветочный.

— Ага. В цветочный. Ты же понимаешь, что я рассчитываю на твое возвращение? — Он смеется, вернее, издает смешок, который звучит абсолютно фальшиво.

— Я сказала хозяйке магазина, что буду работать только до конца года, — сообщаю я ему. — Не волнуйся. Я вернусь.

— Ну, — говорит он и притворяется, что рычит, — посмотрим, что ты сделаешь. Потому что есть кое-кто, кто очень-очень одинок без своей девушки.

Я забавляюсь, мысленно представляя, как бросаю телефон в люк. Некоторое время уходит на то, чтобы снова вывести разговор на твердую почву. Джереми болтает, что на улице до сих пор стоит жара, что он надеется завтра повидаться с Натали и Брайаном, и что Амелия, по его мнению, похожа на меня. А потом он радостно сообщает:

— О! Я же рассказал маме о нашей помолвке. Знаю-знаю, мы договаривались пока никому не говорить, но вечером мама была такая грустная, что мне захотелось приободрить ее. И у меня получилось! Она так обрадовалась, прямо на седьмом небе была.

— Ой, слушай, я уже до работы дошла, — говорю я. — Не могу больше разговаривать! Хорошего дня!

Я нажимаю отбой и кладу телефон обратно в сумочку. До «Наших корешков» еще как до Луны, но я больше не могу этого выносить.

Я никак не могу понять, куда подевался мой старый школьный друг, язвительный парнишка, который вечно смешил меня до слез своими саркастичными шуточками. Я все больше и больше осознаю, что его, похоже, как-то неудачно перепрограммировали или, может, снесли при чистке не те файлы.

Нужно будет придумать способ вернуть назад брызжущего ядом парнишку.

В этот день в цветочном магазине я помогаю одной женщине собрать букет для человека, которого она любит, но он бросил ее, потому что у них все никак не было детей, и женился на другой, и вот другая только что родила, и — ну, в общем, покупательница хотела, чтобы они знали, как она рада за них трагической, полной и растерянной радостью. Сделав букет, о котором она просила, я делаю еще один, для нее самой, и сама за него плачу. Я думаю, цветы ей нужнее чем этой паре, честно.

Потом приходит парень и гордо сообщает, что только что сделал предложение своей подруге, с которой встречался девять лет, а еще она сегодня родила ему тройняшек, и теперь он хочет послать ей три букета розовых роз. Он исчезает, пока я делаю букеты, и я нахожу его сидящим на полу, он обхватил голову руками и всхлипывает. «Чем я это заслужил?» — снова и снова повторяет он.

Приходит старушка в мешковатом платье и свитере и покупает одну красную гвоздику, расплачиваясь мелочью. Это единственное, что она может позволить себе каждую неделю. В память о сыне, которого застрелили, поясняет она. Старушка рассказывает мне о его жизни и о том, что в пять лет он сказал, что всегда будет заботиться о ней, когда вырастет.

Мужчина со смеющимися глазами заказывает для своей девушки маргаритки и пишет: «Я буду с тобой вечно — или хотя бы пока меня не депортируют».

Я чувствую, как прихожу в норму с каждой услышанной историей.

Во второй половине дня я дома и разговариваю по телефону с мамой, которая рассказывает о подвижках в споре насчет того, какой стороной к стене вешать туалетную бумагу (она ведет его с отцом всю жизнь), и тут в дверь звонят.

Я иду открывать и вижу на крыльце улыбающегося пожилого мужчину с синими глазами. Он держит в руке коричневый бумажный пакет, который вроде бы шевелится. Мужчина придерживает его другой рукой, и, кажется, я слышу, как он разговаривает с пакетом.

— Здравствуйте? — говорю я.

— О-о! Привет! Я просто пытался малость успокоить этих парней.

— Парней? — Может, как раз для таких случаев и придумано правило не открывать дверь, пока не выяснишь, кто за ней.

— Извините, — спохватывается мужчина. — Я — Гарри. Мне бы надо пожать вам руку, но лучше я пакетик придержу. В общем, я дружил с Хаунди, и не знаю почему, но сегодня взял и проверил его ловушки и обнаружил там этих красавцев, ну и подумал — я же знаю, что вы теперь тут живете, так что, может… вы любите омаров, а раз уж эти на самом деле принадлежат Хаунди, дай, думаю, принесу их вам, вдруг вы захотите их взять.

— О-о! — восклицаю я. Какое облегчение! — Омары! Как замечательно!

— Ага. В общем, они ваши. Мне кажется, Бликс и Хаунди хотели бы, чтобы вы их взяли. — На лице у него печальная улыбка, как у всех, кто упоминает их в разговоре. Он будто бы припоминает что-то.

Я зову его на чашку чая, но он говорит, что не может. Показывает на пикап у обочины. Женщина с пассажирского сиденья машет мне рукой. Так что я благодарю Гарри, несу пакет с копошащимися омарами наверх, запихиваю его в холодильник и захлопываю дверцу.

Мне кажется, я слышу, как они там атакуют яйца и молоко.

Я пишу Патрику:

«В холодильнике завелся опасно активный пакет морских хвостатых тварей с клешнями. Подарок друга Хаунди. Пожалуйста, помогите!»

«Какого рода помощь вам нужна? Подсказка: слышал, некоторые любят омаров с топленым маслом и лимоном».

«Возможно ли… не согласитесь ли вы… мне нужна помощь со всеми аспектами этого проекта. На стадиях погони, изготовления, поедания».

«Ну ладно. В интересах добрососедских отношений приглашаю вас спуститься ко мне вместе с дарами моря. У Бликс была довольно внушительная кастрюля для омаров. Думаю, мы решим эту проблему».

Когда я наконец добираюсь до кухни Патрика, в пакете обнаруживаются четыре живых зверюги, которые вовсе не намерены спокойно ждать, пока мы соберемся сварить их в кипятке.

Никто из нас не готовил раньше омаров, поэтому нам пришлось искать на «Ютубе» ролики о том, как это делается, и выпить в процессе по стаканчику вина, чтобы подкрепиться. Похоже, кто-то должен вскипятить воду и засунуть в нее этих существ, этих животных. Возможно, это будет шумновато.

Я делаю большой глоток вина и говорю:

— О’кей, значит, я поднимусь наверх и сделаю салат, пока вы будет ошпаривать омаров. Вернусь как раз к тому времени, когда они будут готовы.

— Но я не хочу ошпаривать омаров, — мотает головой Патрик.

— Ну кому-то ведь придется.

Мы сидим и таращимся в монитор компьютера. В кухне раздается грохот, и мы поворачиваемся друг к другу.

— Они захватили власть, — шепчет Патрик, — и теперь собираются сварить в кипятке нас.

— Надо сходить посмотреть, что там.

— Не дайте им заманить вас в кастрюлю. Это очень важно.

Мы заходим в кухню как раз вовремя, чтобы увидеть, как все четыре омара разбежались по полу и машут на нас клешнями.

— Что за черт? — возмущается Патрик. — Они готовят побег! В ролике ничего подобного не было.

— Думаю, придется их переловить, — изрекаю я. Один омар уже забился за плиту. — Мы должны это сделать. И я надеюсь, вы понимаете, что когда я говорю «мы», то имею в виду вас.

— Подождите. Почему меня?

— Во-первых, потому, что мы в вашей квартире, а во-вторых, потому, что я — известная трусиха, а вы — нет. И потом, они мне кажутся похожими на гигантских тараканов.

— О’кей, — мрачно цедит он. Надевает толстую рукавицу-прихватку и начинает преследовать омаров, пока те цокают по полу, нарезая круги. Наконец ему удается изловить одного. Держа беглеца на весу, Патрик изображает шутовской поклон. — И что, по-вашему, я теперь должен делать с этим монстром?

— Положите его в раковину. Или нет, из раковины он выберется. Лучше в ванну.

Следующие двадцать минут уходят на поимку еще двух омаров, а потом нам приходится отодвинуть плиту, чтобы пленить последнего беглеца, и к тому времени мы уже так нахохотались, что едва можем стоять на ногах.

Теперь у нас полная ванна омаров, даже помыслить о съедении которых мы не можем.

Поэтому мы ужинаем пиццей, омары проводят роскошную ночь, а за ней и день у Патрика в ванне, пока наконец не приходит Пако и не забирает их.

По пятнцам я не работаю в «Наших корешках», и это хорошо, потому что Сэмми может дожидаться со мной своего отца, который приедет и заберет его на выходные. У Джессики рабочий день, и к тому же она не в состоянии вести себя приветливо, когда Эндрю приходит за сыном.

— Как ты думаешь, мои мама и папа будут когда-нибудь снова жить вместе? — спрашивает меня Сэмми однажды. Я бросаю на него быстрый взгляд. На мордашке за огромными круглыми очками написано безразличие, но я слышу в голосе мальчика тревогу. Он беспрерывно постукивает карандашом по кухонному столу.

— А ты как думаешь? — Я пытаюсь потянуть время.

— Я думаю, они еще любят друг друга. Они всегда меня друг о друге спрашивают. Папа говорит: «Как мама? Она меня упоминала?» — а мама: «Он что-то говорил тебе насчет того, чтобы порвать с этой… как ее там?»

— Гм-м.

— Бликс сказала, что они до сих пор друг друга любят. Они подходящая пара, вот что она сказала. — Он сует карандаш в пролившуюся молочную каплю и рисует на столешнице кружок.

— Правда? Она так сказала? — Я с интересом смотрю на мальчика. Они действительно подходящая пара, хочется мне сказать. Они целиком и полностью принадлежат друг другу. Я рада услышать, что Бликс тоже так думала.

— Ага. Думаю, она собиралась приворот на них навести или что-то там такое, но… ну, потом она умерла. — Сэмми пожимает плечами и отворачивается.

— А она часто ворожила и творила заклинания?

— Ага, — опять говорит он. — Я раз школьный рюкзак не мог найти, так она щелкнула пальцами и сказала, что мы можем его вообразить, и я сразу понял, где он, хотя несколько минут назад ничего вспомнить не мог. Вот я и подумал, что она колдует.

— Неужели?!

— Да, а один раз поезд в подземке все не ехал и не ехал, и Бликс сказала, что надо наложить на него заклинание, так он сразу приехал. Но она сделала вид, что это все как бы понарошку. И, понимаете, поезд все равно бы пришел.

— Верно!

— Вот почему мне нравится сюда приходить и тут тусоваться. Потому что иногда я закрою глаза и думаю, что Бликс тоже еще здесь. — Он ставит на стол свой стакан с молоком и обращает ко мне лицо. Его глаза огромные и мудрые — Сэмми, как большинство единственных детей в семье, выглядит старше своих биологических лет. — Так ты веришь во все эти штуки, в которые верила Бликс?

— О чем именно ты спрашиваешь? Конкретно.

— Ну, ты сама знаешь, — Сэмми окидывает меня взглядом, — что она делала так, чтобы случалось… — он машет рукой в воздухе, — всякое: чары накладывала, заклинания, все такое.

— Я в этом не уверена.

Он оценивающе смотрит на меня и произносит:

— Она сказала маме, что ты сводня, вот я и думаю, может, у тебя получится снова свести моих родителей. А как ты узнаешь, выйдет или нет, если даже не попытаешься?

— Я не знаю, Сэмми. В смысле, сейчас твоя мама не сомневается, что не хочет иметь ничего общего с твоим папой, так что, может, нам стоит подождать и посмотреть, что будет. Не пытаясь ничего изменить. Знаешь что? Если чему-то суждено случиться, никуда от этого не денешься, способ найдется. Правильно?

Сэмми смотрит на меня с таким отвращением, что я едва не начинаю смеяться вслух.

— Мое детство практически закончилось! — говорит он. — У меня уже двухзначный возраст. Что, если они не сойдутся обратно, пока я не вырасту? Это будет самая тупая история во всем мире.

— Но разве твой папа… не живет с другой тетенькой?

— Нет! В том-то и дело! Мама вечно твердила про тетеньку, но на самом деле все по-другому. У папы была знакомая, которая иногда оставалась ночевать, но я думаю, она ушла, потому что больше ее не вижу, а когда спрашиваю про нее, папа становится очень тихим. И говорит, что мне не о чем беспокоиться.

Он шлепается на свой стул и смотрит на меня из-под челки.

— У Бликс была книга заклинаний, — задумчиво произносит он. — Можешь посмотреть ее, вдруг она тебе поможет, и ты научишься всякому.

— Я слышала про эту книгу, но никогда ее не видела.

— Она вон там. — Сэмми встает и показывает на забитый кулинарными справочниками книжный шкаф в углу. — Бликс показывала ее, когда лечила мне больное горло.

Разумеется, книга под названием «Энциклопедия заклинаний» стоит там на видном месте, хоть раньше я ее каким-то образом не замечала. На переплете — изображение виноградной лозы с красными цветами. Честно говоря, выглядит она не слишком убедительно, я думаю, настоящая книга колдовских заклинаний должна быть таинственной, с иероглифами на обложке. Такая, что язык сломаешь, пока прочтешь название.

В это самое мгновение раздается звонок в дверь, Сэмми подскакивает и хватает свой рюкзак.

— Не говори ничего папе, — просит он, — и подумай об этом. Почитай книгу! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

После того как он уходит, я допиваю чай. Периодически поглядываю на книгу и думаю о том, чтобы снять ее с полки и проглядеть… просто проглядеть… ну, понимаете…

Но что-то меня удерживает. Я выхожу на улицу, подметаю свое крыльцо, потом иду в ночник Пако купить куриный салат на ужин и обнаруживаю, что наблюдаю за тем, как постоянные покупатели оживленно болтают по-соседски о том, какие люди читают «Нью-Йорк дейли ньюс», а какие «Нью-Йорк пост», и что, мол, даже по внешнему виду можно догадаться, кто есть кто. Пако в меньшинстве: он утверждает, что на глазок никогда не угадаешь, и смотрит на меня в поисках поддержки.

Я пожимаю плечами, и он смеется своей ошибке:

— Конечно, вам-то откуда знать? Вы ведь у нас новенькая! — говорит он. — Вот Бликс — она бы целый день об этом говорила.

Все затихают, будто решив почтить память Бликс минутой молчания.

— Она была Iа maga. Наша волшебница, — тихонько говорит Пако. И вытирает глаза.