Бруклинские ведьмы

39 МАРНИ

Рассвет Дня благодарения выдался дождливым, ветреным и зябким. Это первый по-настоящему холодный день осени. Деревянный паркет холодит ступни, когда я выбираюсь из постели. Время — половина шестого, пора заняться индейкой.

До меня неожиданно доходит, что я, кажется, пригласила к ужину тринадцать человек (четырнадцать, если считать и Патрика, да только он не придет) и понятия не имею, что принесут мои гости. Все они сказали, что принесут что-нибудь, и до сих пор меня это устраивало. Когда я планировала вечеринку, то решила так: что принесут, то и сгодится.

Теперь же… что, если у нас в результате будет только индейка, моя запеканка из зеленой фасоли, которая, может, вообще никому не понравится, пюре и пирог, который сделал Патрик? Тогда это будет первый в истории День благодарения, на который придется заказывать пиццу.

Уверена, одного сегодняшнего дня достаточно, чтобы официально признать меня взрослой, особенно если хватит еды. Я включаю на полную катушку какой-то забойный рок и принимаюсь за дело. Надев найденный в шкафчике старенький фартук, я верчусь по кухне, прежде чем встать лицом к лицу с лежащей в холодильнике громадной восьмикилограммовой индейкой. Или это индюк? Я прямо-таки какая-то счастливая домохозяйка.

— Том, — говорю я индюку, — ты у меня первый. Просто чтобы ты знал. Поэтому буду признательна, если ты станешь вести себя как следует, сообразно праздничку. Конечно-конечно, я сожалею о том, что тебе предстоит испытать, и все такое. Но все равно хочу, чтобы ты знал: я глубоко признательна и возношу благодарение за твою жизнь.

Для вечеринки мне приходится одолжить стулья, вилки, ножи, ложки, скатерти, тарелки и блюда. Джессика обещает мне с этим помочь, и Лола тоже, а если чего-то не хватит — что ж, кто-нибудь посидит на полу, а то еще можно есть посменно, говорит Джессика.

Есть посменно! Я думаю о матери, о ее белой жаккардовой скатерти, подсвечниках, серебряном блюде для индейки и десертных вилках. Она просто умрет от мысли, что гости могут сидеть на полу или угощаться по очереди.

Джессика появляется первой, в девять часов, она приносит два тыквенных пирога, капустный салат, четыре фунта моллюсков и яблочный крисп.

Все это до одури бессистемно и мало вяжется с Днем благодарения.

— Что мы будем делать из этих моллюсков? — несколько нервно спрашиваю я.

— Конечно суп-пюре! Знаю-знаю, суп-пюре из морепродуктов и капустный салат — не те блюда, которые представляются в первую очередь, когда речь заходит о Дне благодарения, — говорит Джессика, — но, думаю, будет весело. И вообще мне кажется, что в этот праздник можно приносить благодарности за все, что твоя душа пожелает, не только за индейку. Которая, между прочим, пахнет просто фантастически!

Лола, которая, оказывается, придерживается кое в чем более традиционной системы ценностей, приходит в десять часов и приносит запеканку из кабачков, домашние булочки и два тыквенных пирога.

Через час я, как настоящий эксперт, поливаю индейку в духовке натекшим жиром. Забегает Пако с ростбифом, свекольным салатом, бадьей лукового супа и дижонской горчицей. С тремя тыквенными пирогами. Официантка из «Желтка» является со своим бойфрендом, и они принимаются играть с моим псом и еще какой-то собакой, которую, вероятно, привел кто-то из друзей Бликс.

Спускаются Эндрю и Сэмми, они принимаются варить суп из моллюсков. Кастрюля такая, что можно накормить весь Бруклин, и, глядя на нее, Лола вспоминает, что она пригласила Гарри, который тут же прибывает с омарами. Их столько, что хватит на всех жителей восточного побережья.

— Вы — любимая племянница Бликс, — заявляет он мне, а когда я поправляю его, говорит: — О’кей, о’кей, жена внучатого племянника, пусть будет по-вашему! — И я начинаю чувствовать себя полной дурочкой из-за того, что влезла со своей ремаркой.

Вдобавок я понятия не имею, как нам приготовить этих тварей — ведь все конфорки заняты, а некоторые блюда еще ждут своей очереди, чтобы очутиться на плите. Приходят мои покупательницы из «Наших корешков», Лейла и Аманда, мамаши-лесбиянки, которые подписывали открытку для донора спермы, и приносят булочки и тыквенный пирог.

Тыквенных пирогов у нас теперь вагон и маленькая тележка, замечаю я.

Лейла начинает спрашивать, когда я продам дом и уеду, и я рассказываю обо всех сложностях, и слово за слово выясняется, что она знает агента по продаже недвижимости, который будет счастлив зайти, все посмотреть и помочь мне советом. Она извлекает телефон, звонит, а потом кричит мне:

— Завтра с утра нормально?! В районе одиннадцати!

— Конечно! — кричу я в ответ.

Тут подходит Джессика. Она похлопывает меня по руке и шепчет:

— Хм, просто к твоему сведенью, там Ноа пришел. Он сидит в гостиной, треплется с народом и вообще ведет себя как хозяин.

— Ноа?

Она улыбается, а потом произносит:

— А еще я должна тебе сказать, похоже, с Лолой что-то неладно. Она на крыльце с тем мужиком из Нью-Джерси, и, кажется, дела идут не слишком хорошо.

— О господи! Я думаю, он сделал ей предложение.

— Предложение? Лоле?

— Он с цветами?! — ору я Джессике, перекрикивая внезапный звон кастрюль и сковородок, и она отвечает, что вроде бы да, с цветами.

— Буду держать тебя в курсе, — кивает она мне.

Кухня начинает напоминать кладовую с продуктами в ресторане, правда, порядка у нас куда меньше… ну, можете себе представить. В углу Гарри и бойфренд официантки беседуют о политике. Лейла и Аманда пытаются накрыть в гостиной складные столики, но ножки у одного из них сломаны, и Эндрю говорит, что сейчас все починит, вот только ему бы отверточку. Он интересуется у меня, где же она может быть, а потом выясняется, что Бедфорд радостно грызет ее за диваном.

Официантка из «Желтка» говорит, что сама накроет все столы, но выясняется, что нужно помочь ей найти сервировочные ложки, а также скатерти и стаканы.

А потом она останавливается и восклицает:

— Эндрю? Эндрю! Боже, и ты тут! Ты с женой? И с сыном?

Ох, не могу. Только этого не хватало!

Эндрю, лицо которого делается белым, оглядывает кухню, возможно, чтобы понять, здесь ли Джессика, а потом я слышу, как он шепчет:

— Пожалуйста, не могла бы ты не…

— Не упоминать, что ты меня бросил? Конечно не буду, — слышу я ее ответ.

Эндрю берет официантку под локоть и уводит в другой угол кухни. Когда они проходят мимо, до меня доносится:

— В смысле, я рассказал ей о тебе. Просто мы совсем недавно снова сошлись…

Гарри на некоторое время перестает орать про республиканскую партию, чтобы сладким голосом спросить у меня, есть ли у его омаров шанс оказаться на плите. И не подскажу ли я, кстати, куда девалась кастрюля Хаунди для варки омаров?

— Так где сервировочные ложки? — хочет знать кто-то. — И кто делал кабачковую запеканку? Ее нужно еще в духовке подержать или нет?

Вокруг меня происходит миллион разговоров, и я в последний раз поливаю индейку, жонглируя алюминиевом фольгой и мясным соком, когда неожиданно понимаю, что ко мне обращается Ноа.

— Та-дам! — восклицает он. — Марни, ты только посмотри, кто приехал! Какой сюрприз!

Вначале я думаю, что он имеет в виду себя, и уже готова, испепелив его взглядом, заявить, что нечего ему тут делать после всего, что он наворотил — и уж во всяком случае, я его не приглашала, — но потом поворачиваю голову и — господи ты боже мой! — вижу лицо Джереми, которое будто бы заполняет всю кухню целиком.

Джереми. Мне требуется слишком много времени, чтобы осмыслить происходящее — с какого перепугу Джереми оказался тут, в Бруклине, в День благодарения, и стоит теперь здесь, да еще рядом с Ноа, именно с ним, а не с кем-то из моих гостей, а на лице у Ноа сияет эта его самодовольная ухмылочка на миллион ватт?

И вот когда я поворачиваю голову, моя рука в рукавице-прихватке почему-то поворачивается вместе с ней, и индейка — индюк Том, а также противень, мясной сок, начинка, весь комплект — начинает медленное скольжение в сторону пола, и я тоже падаю вместе с ней, в процессе ударяясь головой об стол, а потом, среди последовавших за всем этим криков, могу думать лишь об одном: вот было бы здорово, если бы я оказалась из тех девиц, которые чуть что хлопаются в обморок.

Но нет, с этим мне не везет, придется встретить грядущее в полном сознании.