Бруклинские ведьмы

34 МАРНИ

Я едва успеваю припрятать книгу заклинаний, а Ноа уже поднимается по лестнице, наполняя кухню своими нестройными, разрушительными эманациями.

Бликс не хотела, чтобы Ноа был здесь. Бликс не хотела, чтобы Ноа был здесь. Бликс не хотела, чтобы Ноа был здесь.

Это предложение крутится у меня в голове снова и снова, — а Ноа уже тут как тут, стоит передо мной, глаза улыбчиво прищурены, — и я чувствую себя, будто зверек в ловушке. Ну что за глупость, скажите на милость, стоять в самом центре кухни да еще с таким видом, будто стометровку пробежала, — щеки красные, волосы дыбом?

У меня возникает ощущение, что я поняла суть происходящего. Все вокруг пытались донести до меня, что Бликс не собиралась завещать дом Ноа, что она не хотела, чтобы он тут находился. Я почему-то пропускала мимо ушей всё, что мне говорили.

Однако теперь истина передо мной. Я видела записку, написанную самой Бликс. Накануне смерти. Ноа останавливается, впивается в меня глазами, и по его лицу расползается широкая усмешка.

— Привет! Что ты делаешь? — спрашивает он. — Что происходит?

По неизвестным мне причинам его взгляд перемещается к книжному шкафу. Может, я бежала от него так быстро, что мой след все еще виден в воздухе.

«Марни, НОА ДОЛЖЕН УЙТИ, НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЕМУ ОСТАВАТЬСЯ!!!»

— Ничего. Просто кое-что привожу в порядок. Прибираю понемножку. Тут так грязно становится!

Он смеется, потом подходит и обвивает меня руками. Я чувствую, как вся ощетиниваюсь, но он притягивает меня к себе, прижимает лицом к своей груди.

— Нет, серьезно. Что с тобой? Я тебя напугал?

— Нет, — говорю я ему в рубашку.

— Черт, ты сегодня такая сексапильная. — Ноа целует меня в макушку. — Ну-у-у… а если нам спуститься вниз и потрахаться, что скажешь? Я только что разобрался со своим бумажными делами, сегодня выходной, надо бы отпраздновать. Тем более что ты такая знойная! Ты что-то сделала с прической?

— Нет, я просто не причесалась. И вообще-то, я собиралась уходить.

— Да? Куда?

— Э-э, хотела Лолу навестить, посмотреть, как у нее дела.

— Она только что ушла. Я видел ее, когда шел домой. Опять поехала куда-то с этим мужиком.

— Правда? — Я отлепляюсь от Ноа. — С тем, что из Нью-Джерси?

— Вообще-то, я с ним не беседовал. Не выяснял, откуда он.

— У него номера другого штата. По ним сразу все ясно.

Ноа смеется:

— Не хватало мне только номера разглядывать.

— Могу поспорить, что мужик тот самый. И это здорово! Ладно, не бери в голову.

— А раз так, — говорит он, показывает на себя, на меня, пытается снова обнять меня, — значит…

Я не ХОЧУ секса с ним. Я не хочу секса с ним. Мне удается высвободиться, подойти к раковине и включить кран. Буду цветы поливать, вот и хорошо, вот и правильно.

— На самом деле, я прямо сейчас не могу. А когда я тут все закончу, то уйду по делам.

— М-м… ты уже это говорила, но ведь Лола уехала.

— Да?

— Я же тебе сказал, что она уехала с тем мужиком, а ты сказала, что это отличная новость. Что с тобой сегодня такое? Ты нормально себя чувствуешь?

— Расскажи-ка мне кое-что. Что было с Бликс, когда ты сюда приехал?

Я осторожно пробираюсь со стаканом воды к окну. Поливая сперва розы, а потом ромашки, я чувствую на себе взгляд Ноа.

— Она умирала, — говорит он после короткой паузы. — Я приехал сюда за неделю до ее смерти.

— Ладно, скажи мне правду. Она хотела, чтобы ты тут был?

— Ты что, издеваешься? Она сказала, что я — тот самый человек, который может помочь ей перейти на ту сторону. — Он подходит, забирает у меня из рук стакан, ставит на стол и берет меня за плечи. — Что происходит? — Ноа наклоняется ко мне, ведет губами по моему подбородку.

Я отстраняюсь и смотрю ему в лицо.

— Ничего. Я просто подумала, как это было для тебя тяжело. Ужасно тяжело. Видеть ее такой. Умирающей.

Его прорывает:

— Знаешь, что было тяжело? То, что она не желала ничего делать, чтобы поправиться. Строго запретила вызывать врача. Я хотел ей помочь, но она хотела, чтобы я просто сидел рядом и смотрел, как она умирает.

Я отодвигаюсь от него со словами:

— Она ведь имела право поступить по-своему.

— Да, конечно. Но я вот о чем: почему именно я оказался тем парнем, который должен был за этим наблюдать? Вообще-то, для таких случаев существуют больницы. Ну да неважно! Я все равно это сделал. Ради нее. А потом… она умерла и завещала этот дом тебе. — Он издает короткий горький смешок.

— Не думаю, что это самое главное в ее смерти.

— Да какая разница. Все в прошлом. Я поступил так, как она хотела. Дело закрыто. Все в порядке. — Он окидывает меня взглядом, протягивает ко мне руки, улыбается. — И вообще, почему мы об этом разговариваем? Пойдем порадуем себя. И друг друга. Внизу, в спальне. — И он кивает на дверь.

Но я не могу. На самом деле, глядя на него сейчас, я не способна поверить, что когда-то позволила себе связаться с таким самовлюбленным, эгоистичным ребенком. Который во всем, что происходит вокруг, видит лишь себя одного. Честно говоря, меня даже чуть-чуть подташнивает.

— Нет, — говорю я и сглатываю, в надежде хоть немного увлажнить внезапно пересохший рот. — Я должна тебе сказать, что мне все это больше не подходит.

— Что?

— У меня такое дурацкое чувство появляется… Не должна я с тобой спать, когда собираюсь замуж за другого. От этого я себя чувствую виноватой. Ужасно так себя вести.

Он выглядит потрясенным, но через мгновение уже улыбается и включает на всю катушку свое чарующее обаяние.

— А-а, чувство вины! Разве не ужасно, когда вина мешает получать удовольствие? Смотри, что я об этом думаю. Мы не должны чувствовать себя виноватыми, потому что глобально наш с тобой секс никак не обделяет твоего жениха. Я не представляю угрозы для ваших отношений, потому что, во-первых, ты сто лет меня знаешь, а во-вторых, я наделал с тобой глупостей и не гожусь для чего-то серьезного. Так что, насколько я понимаю, ты принадлежишь ему. А у нас с тобой все просто для здоровья. Можешь считать меня мальчиком для удовольствий.

— К сожалению, я так не умею.

— Очень даже умеешь. Именно этим мы и занимались — получали удовольствие. И ничего плохого в этом нет.

— Я так больше не могу. И жалею, что начала. Так что, пожалуйста, отнесись с уважением к моему желанию.

Ноа искоса смотрит на меня. Я знаю, что мои слова звучат дико, такие они чопорные и формальные, но ничего не могу с этим поделать. Ноа идет к холодильнику, открывает его, смотрит внутрь и наконец извлекает пиво. Я знаю, что он просто тянет время, ждет, не очухаюсь ли я, не передумаю ли. Когда я больше ничего не говорю, он тяжело вздыхает, делает большой глоток пива и говорит:

— О’кей, будь по-твоему. Я отнесусь с уважением к твоему желанию: секса у нас больше не будет, но мне нужно остаться тут до конца семестра.

— Нет. Я хочу, чтобы ты съехал.

— Марни! Блин! А это еще что?

Я мотаю головой, стоя на своем. Такое чувство, что Бликс и все, кто ее любил, тоже находятся рядом со мной.

— Нет. Я не могу разрешить тебе остаться. Ты должен переехать.

Ноа пристально смотрит на меня, и в какой-то момент я думаю, что он станет спорить, или вообще откажется съезжать, или даже устроит сцену. Но он смеется, делает еще один большой глоток и качает головой, будто услышал самое безумное в своей жизни требование. Потом подхватывает свой рюкзак и спускается по лестнице. Я слышу, как льется вода в душе. Вскоре раздаются звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков комода, шаги по коридору, а потом хлопает входная дверь. Я смотрю в окно и вижу, как он идет по улице, разговаривая по телефону.

Вечером я забираю книгу заклинаний в свою комнату и ложусь на кровать, предвкушая встречу с дневником Бликс. Мне нравится, как она заполняла его страницы звездочками, филигранными узорами и кометами. Нравятся ее рассказы о маленьких искорках, которые она видела, когда замечала вокруг себя влюбленных. Она написала, что отправляет иногда в пространство послания и энергию, а потом наблюдает, как люди удивленно оборачиваются, когда их настигает любовь.

Я никогда не встречала таких, как она.

Потом я улыбаюсь, вспоминая прием в честь помолвки, когда мы окутали рыжеволосую женщину белым светом, и на миг у меня возникает ощущение, что Бликс здесь, у меня в комнате.

Я читаю список вещей, за которые она благодарна мирозданию: листок в форме сердца на тротуаре; голуби, которые разговаривают с ней, сидя на карнизе; стеганое индийское покрывало; скульптуры Патрика с их изяществом и мощью; то, как они с Хаунди сидели снежными вечерами у костровой чаши, свернувшись калачиком и обнявшись под байковыми одеялами; улыбка Сэмми.

Читаю, как важно добавлять к каждому заклинанию: «Ради блага всех, ради свободной воли всех».

А потом, в самом конце дневника, на самой последней его странице. Бликс написала список под заголовком «Мои проекты».

ДЖЕССИКА И ЭНДРЮ

ЛОЛА И УИЛЬЯМ

ПАТРИК И МАРНИ

ПАТРИК И МАРНИ

ПАТРИК И МАРНИ

ПАТРИК И МАРНИ

Я медленно и очень аккуратно закрываю книгу и кладу ее на пол.

Патрик?

Это Патрик — тот единственный мужчина, который, по мнению Бликс, мне предназначен?

Это до такой степени невозможно, что почти смехотворно. Патрик так замкнут на себе, он такой недоступный и… и… что, по ее мнению, я должна делать? До конца жизни переписываться с Патриком по телефону? Постепенно переходя от обычных сообщений к любовным письмам?! Может, после того, как я на протяжении двадцати лет буду писать Патрику «Я вас люблю», он в конце концов разрешит мне до него дотронуться.

О Бликс! Может, ты понимала многое про другие вещи, но в случае со мной ты очень-очень ошибалась.