Будни и праздники Ольвии в VI—I вв. до н. э.

12. ВОСПИТАНИЕ И ОБРАЗОВАНИЕ ДЕТЕЙ И ЮНОШЕЙ

Рождение ребенка отец отмечал праздником в честь появления нового члена семьи. Дом украшали зелеными ветвями и травами, а у дверей на улице вешали шерстяную ленту, если родилась девочка, и масличную ветвь, если на свет появился мальчик. Нам неизвестно, каким растением в Ольвии заменяли масличную ветвь, поскольку здесь не росли оливы.

Родственники и друзья поздравляли родителей и приносили подарки. Живая картинка такого праздника обрисована в одном фрагменте комедии Эфиппа: у дверей развешаны венки, с улицы уже слышен запах кушаний: поджаренного сыра, бараньей грудинки, капусты; вдыхая их, гость предвкушает обильное угощение и выпивку[505].

В разделе о календаре говорилось об ольвийском осеннем празднике Апатурии, когда отцы вносили в списки граждан имена новорожденных. В Элладе на третий день Апатурий мальчикам 14-16 лет обрезали волосы и посвящали пряди богам, охранявшим ребенка. Обычно это был Аполлон или бог реки родного города[506]. Обоих богов широко почитали в Ольвии: Аполлону были посвящены крупнейшие ольвийские храмы, а на ольвийских монетах, называемых сейчас борисфенами, изображался местный речной бог (рис. 20).

После обрезания волос мальчик официально выходил из отрочества и становился юношей, обязанным в случае необходимости принимать участие в войнах. К этому его готовили от 16 до 18 лет. Таким образом, обряды праздника Апатурий охватывали жизнь ребенка от рождения до вступления во взрослую жизнь.

В греческих семьях мальчики и девочки первые годы жизни воспитывались вместе. До семи лет они жили с матерью на женской половине дома. У состоятельных родителей за детьми до трех лет смотрела кормилица, а затем нянюшка. Кормилиц брали из рабынь или нанимали женщин из бедных семей. Они занимали привилегированное положение среди прочих домашних слуг и нередко становились нянюшками у подросших детей. Однако к кормилицам часто относились с подозрением, обвиняя их в том, что они съедали большую часть предназначенной ребенку пищи (Aristoph. Equ. 717; Aristot. Rhet. 111, 4).

Новорожденного сначала кормили грудным молоком, а затем предварительно разжеванной пищей и козьим молоком. Чтобы напоить младенца молоком или водой, использовались специальные небольшие сосуды — гуттусы. Они имели шарообразную форму, боковую ручку с одной стороны, а с другой — носик с очень узким отверстием; через него жидкость вытекала постепенно тонкой струйкой или каплями.

В детских погребениях, в том числе и в ольвийских, обнаружено немало гуттусов. В Ольвии они были как местного производства, так и привозные[507]. Наиболее ранние изготовлены в Ионии из светлой глины и украшены красным ободком; в V—IV вв. из Аттики поступали чернолаковые, а также расписные гуттусы. Более редким изделием для новорожденных были сосуды в форме женской груди. Образец такого изделия известен по раскопкам на Березани.

Некоторые терракотовые статуэтки изображают женщин с маленьким ребенком на руках. Несколько подобных терракот найдено в Пантикапее. Одна из них представляет мать, сидящую на стуле и кормящую грудью спеленутого ребенка; по остаткам краски видно, что пеленки были окрашены в голубой цвет. Другая статуэтка изображает женщину в парадном хитоне и гиматии, держащую обнаженного младенца[508].

Маленьких детей клали в колыбели. Судя по вазовой живописи, их плели из ивовых прутьев с двумя ручками по бокам для легкости переноски[509]. При раскопках Пантикапея обнаружена терракотовая фигурка лежащего в колыбели обнаженного малыша со скрещенными ножками и игрушечным оленем в руках.[510] Эта фигурка служила детской погремушкой, в ее полую внутренность положен глиняный шарик, который гремел при каждом движении. Погремушки, как и теперь, были распространенными игрушками для самых маленьких. Какой-то особый вид погремушки изобрел пифагорейский философ V в. Архит, о чем упоминает Аристотель в «Политике» (VIII, 6, 11. Р. 1340 b. 25-28).

Танагрская статуэтка конца IV в., хранящаяся в Эрмитаже, великолепно показывает, как гречанки забавляли погремушками своих маленьких детей[511]. Статуэтка изображает Афродиту, играющую со своим сыном Эротом. Мифологический сюжет трактован в жанре повседневной жизни. Афродита представлена в виде молодой женщины в подпоясанном под грудью хитоне и плаще, накинутом на левое плечо. В правой руке у нее большая шарообразная погремушка на палке, к которой приковано внимание сидящего на коленях у матери пухлого младенца. Только крылышки на его спине свидетельствуют о мифологическом сюжете. Все остальное мастер лепил с натуры: стул с высокой спинкой и положенную на него подушку в яркой полосатой наволочке, сидящую в непринужденной позе молодую женщину в одежде его времени и хорошо известную всем игрушку.

Не случайно ребенок, изображенный на упомянутой пантикапейской погремушке, держит в руках игрушечного оленя. По находкам в детских погребениях известны фигурки всевозможных зверей и птиц, которыми любили играть греческие дети. Из раскопок Ольвии происходит немало терракотовых статуэток животных; среди них собаки, бычки, лошади, свиньи, черепахи, обезьяны, львы, пантеры, медведи, петухи, голуби, орлы[512]. Одни из них служили религиозным целям, другие были детскими игрушками. Например, свистульки в виде фигурок животных. В детских погребениях иногда встречается по несколько игрушек; так, в одной могиле некрополя Нимфея рядом с ребенком лежали терракотовые собака, птичка и обезьянка[513]. В Ольвии наряду с терракотовыми находят игрушки, сделанные из других материалов. Например, костяная обезьянка в оловянной ванночке. Вообще оловянные игрушки занимали заметное место в числе прочих изделий этого рода. Среди редких животных отметим найденного в ольвийском детском погребении оловянного верблюда[514].

Девочки в Ольвии играли в куклы, а мальчики в войну. Среди ольвийских находок есть оловянные всадники[515] и терракотовые куклы. Одна кукла V в. имеет подвижные руки и ноги, прикрепленные к туловищу проволочками[516]. Таких кукол делали в Коринфе и вывозили не только в Ольвию, но и в другие города Северного Причерноморья[517]. В IV в. вкусы изменились, и сюда стали привозить более искусно изготовленных кукол из Аттики[518]. Девочки одевали своих кукол в разные платья и сажали за стол, накрытый игрушечным сервизом. Предметы из подобных сервизов найдены в ольвийских детских погребениях эллинистического времени. Детская посуда копировала распространенные формы столовых сосудов, таких, как ойнохои, кувшины, миски[519].

Археологические материалы, конечно, не отражают все многообразие жизни маленького ребенка. Нам ничего не известно, например, о песнях, баснях и сказках, которые рассказывали ольвийские матери и нянюшки. В греческих баснях часто действовали животные, не водившиеся в Северном Причерноморье. Вероятно, фигурки обезьян, верблюдов, львов и других зверей показывали детям, как выглядели персонажи популярных басен и сказок[520].

Дети любили игры с животными. На античных вазах и скульптурах детей часто изображали ласкающими разных зверюшек или играющими с собаками, петухами, гусями, журавлями, маленькими птичками[521]. Кости всех этих животных найдены в Ольвии, поэтому можно легко представить, что маленькие ольвиополиты в этом отношении не отличались от других греческих детей. Но лишь одна ольвийская терракота сохранила для нас подобную живую сценку: улыбающаяся девочка, склонившая голову к плечу, ласкает рукой собачку, и от этого движения ее хитон слегка сполз с плеча[522].

По рисункам на аттических вазах видно, что дети любили кататься на маленьких тележках, запряженных собаками. Находки в Ольвии костей крупных собак дают возможность предположить, что так забавлялись и ольвийские детишки. Многие подростки приобщались к игре в кости, используя костяные кубики и обработанные астрагалы, которые нередко находили в Ольвии[523]. От других предметов для популярных игр в Ольвии ничего не сохранилось. Например, о всевозможных играх в мяч или о катании на качелях мы знаем лишь по изображениям на вазах и упоминаниям античных авторов.

Мужчины не уделяли особого внимания маленьким детям; они считали недостойным проводить много времени в гинекее, нянчиться и играть с малышами. Феофраст в «Характерах» (гл. 20) с осуждением пишет о человеке, который, отобрав дитя у няньки, сам кормит его, разжевывая для ребенка пищу, «сюсюкает и причмокивает» и называет его «папиной игрушечкой».

Детство греческого мальчика делилось на два периода: до семи лет, когда он вместе с сестрами воспитывался на женской половине дома, и после семи лет, когда его посылали в школу, и он, подобно взрослому мужчине, начинал проводить значительную часть своей жизни вне дома. Девочки же до выхода замуж жили в гинекее под присмотром матери и учились вести домашнее хозяйство: в первую очередь готовить еду, прясть шерсть и ткать. Некоторые девочки могли научиться грамоте у кого-нибудь из членов семьи. В VI—IV вв. неграмотная женщина была заурядным явлением даже в Афинах. Недаром в трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде» (ст. 583-584) героиня, царская дочь, просит греческого пленника написать для нее письмо в родной Аргос. Только в эллинистический период в некоторых городах появились школы для обучения девочек[524]. Но об образовании женщин в Северном Причерноморье ничего не известно.

Многочисленные надписи, прочерченные на сосудах и обломках керамики, — самый показательный источник, свидетельствующий о широком распространении грамотности в Ольвии (рис. 29, 30, 37, 52, 54). Эти надписи имеют самое разнообразное содержание: письма, посвящения божествам, заметки о ценах, мерах, весах, всевозможные заклятия, имена владельцев и дарителей сосудов, отдельные стихи из известных поэм, стихотворные надписи собственного сочинения и др.[525]. Однако ни одно из этих граффити нельзя с уверенностью приписать женской руке. В эллинистический период, когда папирус становится общедоступным материалом для письма, граффити на керамике почти исчезают, и мы лишаемся этого ценнейшего источника. Папирус же в слоях городища Ольвии не сохраняется.

Несколько ольвийских писем на свинцовых пластинках и на фрагментах керамики написаны мужчинам и им же адресованы. Таковы, например, адрес письма VI в.: «Письмо на свинце от Ахиллодора сыну и Анаксагору» (рис. 60) и начало письма IV—III вв.: «От Баттикона к Дифилу»[526]. Вероятно, все же некоторые жительницы Ольвии умели читать и писать, так же, как отдельные афинянки. О грамотности последних свидетельствуют изображения на аттических вазах, где нарисованы женщины со свитками в руках[527]. Некоторые ольвийские граффити, особенно посвященные женским божествам, возможно, начертаны женщинами.

Любознательная ольвийская девочка могла научиться тому, что преподавали ее братьям, посещавшим школу. Будущие граждане, даже из бедной семьи, получали по меньшей мере начальное образование, включавшее элементарные навыки чтения, письма и счета. Это, как подчеркивал Аристотель (Pol. VIII, 2; 1338 а), было необходимо для ведения денежных дел и домоводства. Кроме того, любому греческому полису требовалось немалое количество образованных граждан, способных успешно справляться с многочисленными должностями на государственной службе.

Эллины считали, что закон о всеобщем обучении грамотности впервые установил Харонд еще в VII в. (Diod. Sic. XII, 12, 5). На деле грамотность всего свободного населения греческих государств стала возможной лишь в эллинистическое время. До этого даже в Аттике были малограмотные граждане, особенно среди живших в сельской местности. Известен рассказ о том, как неграмотный крестьянин попросил Аристида написать его имя на остраконе (Plut. Aristid. 7), а другой афинянин, не умевший читать, выучил наизусть все нужные ему законы (Crat. fr. 122).

Образование греков разделялось на три ступени: всеобщее начальное, среднее, доступное более или менее зажиточной части населения, и высшее, появившееся в Элладе на рубеже V-IV вв. и охватывавшее немногих граждан. Эпиграфические и письменные памятники свидетельствуют о наличии в Ольвии по крайней мере первых двух ступеней образования. Первую ступень проходили в начальной школе мальчики в возрасте от 7 до 12 лет. Затем с 12 до 15 лет учились в грамматической школе и далее, с 16 до 18 лет, — в гимнасий.

Греки старались гармонично развивать умственные и физические способности ребенка. Поэтому в школьную программу, наряду с изучением гуманитарных и естественных наук, входило обучение музыке и занятия разными видами спорта.

Уже первые поколения колонистов заботились об образовании своих детей. Древнейшие граффити из Ольвии и Березани относятся к VI в.; среди них есть и школьные упражнения[528]. Вероятно, ольвийские законы были сходны с теми, о которых мы знаем из сочинений Платона и Исократа (Plat. Crit. 12; Nom. VIII, 6; Isocr. VII, 45): государство требовало, чтобы отец заботился об обучении сына «музыке и гимнастике». В понятие музыки древние греки вкладывали все отрасли знания, находившиеся под покровительством муз: чтение, письмо, арифметику и собственно музыку в нашем понимании. Последней приписывалось важное моральное воздействие на ребенка (Aristot. Pol. VIII, 2, 3). Считалось, что отец или опекун, не давший мальчику достаточного образования и не обучивший его никакому полезному знанию или ремеслу, не может жаловаться, если сын не станет содержать его в старости.

Подобно взрослым мужчинам, мальчики проводили большую часть светлого времени дня вне дома — в школе и на палестре. В школу они отправлялись на рассвете (Thuc. VII, 25; Plat. Nom. 808), тогда же, когда взрослые принимались за работу. В более или менее состоятельных семьях к мальчикам приставляли специального раба-педагога. Он провожал мальчика в школу или на палестру, следил за опрятным видом и поведением своего подопечного (Plat. Nom. VII, р. 494, d, е; Aristot. Pol. II, 12). Педагог учил есть так, как принято в хорошем обществе: брать рыбу, мясо и хлеб двумя пальцами, держать хлеб в левой, а мясо в правой руке, не таскать лакомств у родителей, а также правильно надевать плащ и завязывать сандалии[529]. За любую провинность педагог мог побить мальчика, поэтому вазописцы изображали его рядом с ребенком обязательно с палкой в руке.

Конечно, не во всякой семье к ребенку могли приставить специального раба. В миме Герода «Учитель» бедная женщина, с трудом вносящая плату за обучение сына, жалуется на то, что он пропускает уроки в школе, убегая играть в азартные игры.

На образование сыновей семья выделяла в своем бюджете денежные средства, в которые входили оплата учителю, приобретение письменных принадлежностей, музыкальных инструментов и всего необходимого для гимнастических тренировок.

Оплата учителю начальной школы, в которой обучали грамоте и счету, была невелика и доступна почти всем. Первоначально школы были только частными; социальное положение родителей не имело значения, поэтому там могли учиться дети не только граждан, но и всех свободных жителей города. Когда же в эллинистический период многие города стали нанимать учителей на общественные деньги, привилегией получения бесплатного образования пользовались дети граждан и, возможно, тех метеков, которые платили определенные налоги в государственную казну. Например, из надписей известно, что Милет оплачивал четырех учителей и стольких же атлетических тренеров[530]. Однако существование государственных школ не исключало наличия частных. О государственных школах в Северном Причерноморье известно лишь по одному упоминанию в надписи римского времени из Пантикапея[531]; все прочие данные о школах в этом регионе относятся к числу косвенных.

Начальная школа помещалась не в особом здании, а в комнате дома учителя или в нанятом помещении. В теплое время года учитель собирал детей в каком-нибудь удобном месте на открытом воздухе. В школе занимались одновременно дети разных возрастов; одни только начинали выводить первые буквы, а другие выполняли более сложные упражнения. Учитель сидел на высоком стуле, а дети на низких табуретках. Пока один отвечал урок, другие готовили каждый свое задание[532].

Специальность грамматиста, учителя начальной школы, относилась к числу мало престижных (Plat. Prot. 313 b; Dem. XVIII, 258). Считалось, что учить письму и счету может любой грамотный человек; труд его оценивался дешево, а во время каникул и за праздничные дни учитель ничего не получал. Феофраст (Char. 30) писал, что жадный человек вычитает деньги из платы за обучение, когда его дети не ходят в школу из-за нездоровья, а в месяце Антестерии, в котором много празднеств, вообще не посылает детей в школу, чтобы не платить денег.

Отправляя сына в школу, родители снабжали его письменными принадлежностями двух видов, поскольку в античности существовало два вида письма: нанесение букв острием на воск, керамику, свинец, камень, дерево и написание их краской или чернилами главным образом на папирусе (рис. 61). От первого способа в Ольвии сохранились надписи на камне, граффити на керамике и письма на свинцовых пластинках. Второй способ использовался на папирусе, который в слоях Ольвии не сохраняется. Однако свидетельством такого рода письма служат дипинти — цифровые и буквенные обозначения, нанесенные краской на амфорах, а также написанные красной и черной красками имена на черепках, найденных при раскопках ольвийского суда[533].

Для обучения первому виду письма ребенку давали натертые воском таблички и стиль, палочку, заостренную для письма с одной стороны и утолщенную с другой, чтобы стирать написанное на воске. Для второго вида письма требовался папирус, тростниковое перо и чернила. Часть этих предметов могли изготовлять ольвийские мастера: таблички, стили, воск, порошок для чернил. Папирус же был исключительно привозным. Сначала он был очень дорог, а с эллинистического периода стал доступен широким слоям населения. Ребенок из состоятельной семьи мог иметь стиль и таблички из дорогих заморских сортов дерева, бронзы или кости, но большинство этих школьных принадлежностей делалось из обычного дерева.

При раскопках Ольвии неоднократно находили костяные стили[534], таблички же вообще не сохранились. Лишь на одной эллинистической терракоте можно увидеть диптих (двойную табличку): развернув его на коленях, человек в плаще что-то пишет на нем[535]. Эта терракота хорошо иллюстрирует манеру греков писать не на столе, как принято теперь, а положив таблички на колени. Таблички имели прямоугольную форму с приподнятыми краями, до уровня которых наливали расплавленный воск, а затем разглаживали его небольшим металлическим скребком трапециевидной или сердцевидной формы. Такие скребки изредка находят в Северном Причерноморье[536]. Воск на табличках меняли, вероятно, каждый месяц; это делал или раб-педагог либо родители (Herod. Mim. III, 14-19).

Дети сначала учились писать буквы, затем слоги, слова и, наконец, целые предложения. В Берлинском музее хранится табличка со тщательно выведенной учителем надписью, которую ученик затем повторил четыре раза: «Будь трудолюбив, мальчик, чтобы не быть высеченным»[537]. Учитель наказывал нерадивых учеников не только по собственной инициативе, но и по просьбе родителей сек их плетью, так что спина становилась «пестрее змеи» (Herod. Mim. III, 60-63, 92). На аттических вазах встречаются сцены, когда детей бьют палкой или сандалией, а иногда на теле мальчика нарисован отпечаток сандалии как след побоев[538].

Маленькие ольвиополиты иногда в качестве материала для письменных упражнений использовали обломки керамики, сохранившиеся до наших дней. Эти школьные граффити иллюстрируют процесс обучения грамоте в Ольвии от букв к слогам и простым словам, а затем и целым предложениям. Подобный способ обучения, общий для всех греческих начальных школ, описан у Афинея (X, 49).

Приведем пример школьного упражнения на черепке архаического периода из Ольвии. Ребенок еще не твердо знал порядок букв алфавита и вырезал А В Г Е, пропустив Δ. На другом черепке более позднего времени исправлена ошибка в написании слова "Αβδηρα, где вместо η было написано ε. На свободном пространстве черепка учитель еще дважды прочертил букву, которую ему исправил учитель[539].

Поскольку греки обозначали цифры буквами, твердое знание алфавита было необходимо для любых цифровых записей, не говоря уже о знаниях в области математики. Элементарные арифметические расчеты сопровождали ежедневную жизнь каждого грека. Нередко он делал цифровые записи для памяти. Их образцы имеются на ольвийской керамике. Чаще всего записывались цены и долги. Наиболее яркий пример — граффито III в., начертанное ольвийским торговцем на черепке чернолакового сосуда[540]. Он записал, что у него было вино стоимостью в 102 статера, по 14 статеров за амфору; он отпустил (вероятно, в долг) Эвксену пряного вина на статер, Диотиму — на 5 статеров, Кимону — на обол. Однако чаще встречаются цифровые записи для памяти, понятные только самому писавшему: это либо просто цифра, либо цифра с указанием имени человека, которому следует отдать долг или, наоборот, получить его[541].

Целый школьный урок читается на горле амфоры III в., найденной на Березани[542]. Сначала школьник вырезал свое имя Фок и повторил первую букву имени. Потом сделал упражнение на слог «как», повторив его несколько раз и отделяя один слог от другого точками. Здесь запечатлен известный по описаниям античных авторов прием обучения грамоте по слогам. Затем школьник вырезал слово τύποι (письмена), а ниже выполнил упражнения, в которые входили слова из двух или трех букв: ϋς (кабан), ώς (как), μύς (мышь). Некоторые слова написаны в именительном и в родительном падежах. Упражнение кончается более длинным словом έπικουρίη, в котором сделаны две ошибки. Сходные упражнения, обнаружены среди граффити других греческих полисов, и это подтверждает сходство приемов обучения грамоте во всем греческом мире[543].

Приступая к чтению связных текстов и написанию более или менее длинных фраз, учитель обычно брал произведения Гомера или поэмы Троянского цикла[544]. Два граффити V в. подтверждают, что ольвиополиты со школьных лет запоминали многие стихи из эпических поэм. На чернолаковом килике процарапан, вероятно, школьником стих из «Одиссеи»: «От Илиона унеся меня, ветер к киконам пригнал»[545]. Другая надпись на черепке воспроизводит начало одной из поэм Троянского цикла «Малая Илиада»:

Таким образом, можно определенно сказать, что в классический период ольвийские школьники учили те же стихи, что и во многих городах Эллады. Знание стихов знаменитых поэтов побуждало некоторых ольвиополитов к собственному стихотворному творчеству в распространенных в то время размерах. Об этом свидетельствуют стихотворные граффити на сосудах[547]. В стихотворной форме составлялись и некоторые надписи на памятниках[548] и эпитафии на ольвийском некрополе. Такова, например, ольвийская эпитафия IV в., написанная элегическим дистихом:

О, Эпикрат, Исократа дитя. Над могилою стела — Памятник это, хотя рано в могилу тебе[549].

Дион Хрисостом, посетивший Ольвию в конце I в. н. э., отметил особую любовь ольвиополитов к Гомеру и стремление местных поэтов писать в гомеровском стиле (Or. XXXVI, 10). Все это традиционно воспитывалось в ольвийской школе, и, наверное, среди ольвийских мальчиков были такие, как Никерат из «Пира» Ксенофонта, который в отрочестве выучил наизусть всю «Илиаду» и «Одиссею» (Xen. Symp. 12).

По лапидарным надписям можно судить, что некоторые ольвиополиты имели не только начальное, но и хорошее среднее и даже высшее образование. Многочисленные ольвийские декреты составлены правильным литературным языком с некоторыми цветистыми выражениями, свойственными ораторским упражнениям, которые выполнялись в средней и высшей школах под руководством риторов[550]. Косвенным свидетельством существования ольвийских ораторов служат сведения надписей о постоянной деятельности народного собрания[551]. Чтобы завоевать его внимание и убедить в своей правоте требовалось хорошо составить и произнести речь. Риторы обучали юношей ораторскому искусству, которое способствовало не только политической карьере, но оказывалось необходимым в суде[552].

Юноши из богатых семей в Северном Причерноморье, собираясь сделать политическую карьеру, иногда отправлялись получать высшее образование в Греции. Дионисий Галикарнасский сообщает, что боспорянин Сопеид был учеником прославленного афинского оратора Исократа (Dion Hal. De Isocr. 18). Мы знаем о некоторых ольвиополитах, уехавших в Элладу получить образование, оставшихся там и завоевавших большую известность. Это философы эллинистического периода Бион Борисфенит и Посидоний Ольвиополит (Diog. Laert. IV, 46-58; Suda. Р. 877).

Но, конечно, большинство ольвийских граждан учились у местных риторов. Об одном из них можно прочесть у Диогена Лаэртского (IV, 46). Этот ритор был не только учителем, но и автором ряда произведений. Купив способного юношу Биона, ритор обучил его, отпустил на волю и сделал наследником своего дела. Однако после смерти учителя Бион сжег все его сочинения, продал имущество и на эти деньги отправился в Элладу искать там мудрости.

В круг среднего и высшего образования греков входили, наряду с гуманитарными предметами, геометрия и астрономия. Сократ подчеркивал их практическую пользу для каждого гражданина: геометрия в ее первоначальном значении «измерения земли» оказывалась необходимой при купле, продаже и закладе земельных участков и в спорах о границах земельных наделов; знание же звездного неба использовалось для определения времени ночью, для установления сроков сельскохозяйственных работ, начала и конца навигации, смены караула у стен и ворот города и т. д. (Xen. Mem. VII, 3-4).

Процесс обучения в школе лучше всего изображен на хранящемся в Берлине аттическом килике первой четверти V в.[553]. Вазописец Дурис нарисовал сидящего на стуле учителя, который разворачивает папирусный свиток со словами: «Муза моя, про Скамандра текучего петь начинаю». Это начальные строки какой-то, теперь утраченной, поэмы. Стоящий перед учителем мальчик, вероятно, повторяет за ним эти стихи, а, может быть, читает их наизусть; учитель развернул свиток так, чтобы зрителю было понятно, чему он обучает своего ученика. Другой учитель, держа в руках стиль, проверяет задание, выполненное учеником на вощеных табличках. Около ученика сидит его педагог с палкой, орудием наказания за провинности.

На стене художник изобразил висящие всевозможные предметы, связанные с обучением: корзину с книгами-свитками, футляр для аулоса, лиру и крестообразный ключ для ее настройки. Музыкальные инструменты — свидетельство о музыке, необходимом компоненте образования грека. Не случайно на килике представлены два учителя письма и литературы и два учителя музыки, из которых один обучает игре на аулосе, а другой — на лире (рис. 62).

Аристотель (Pol. VIII, 5, 8; 1340 b) писал, что музыка входит в обязательный курс обучения, потому что она благотворно воздействует на нравственную сторону души, а в ежедневной жизни музыка — неизменный спутник свободного гражданина во время отдыха[554].

В V в. ольвийские школьники занимались пением и игрой на аулосе и лире, но к IV в. игра на аулосе стала считаться недостойной свободного гражданина, и осталось обучение пению под аккомпанемент струнных инструментов (Aristot. Pol. VIII, 6, 5; 1341 а). Трудно сказать, распространялось ли это правило на Ольвию.

На дне упомянутого килика Дуриса нарисован атлет, перевязывающий сандалию. Так художник отразил третью составную часть образования греков — занятия гимнастикой, считавшейся необходимой «для укрепления здоровья и развития телесных сил» (Aristot. Pol. VIII, 2, 3).

Физические тренировки начинались на палестре под руководством педотриба и продолжались затем в гимнасий. О гимнасий в Ольвии говорилось уже выше, здесь же скажем несколько слов о палестре. Ее название указывает, что первоначально это была просто площадка для занятий борьбой. Позже там стали строить подсобные помещения и скамьи для зрителей, пришедших посмотреть на тренировки подростков. На палестре, кроме занятий разными видами атлетики, обучали танцам и различным играм, а также устраивали состязания. Плутарх в «Застольных беседах» (Мог. 747 а-b) описывает присуждение наград мальчикам-победителям в пляске. Судьями были учитель гимнастики и брат писателя, «который сам превосходно плясал пирриху» и в отрочестве на палестре «выделялся грациозностью среди всех своих сверстников».

О любви к танцам в Ольвии красноречиво свидетельствует граффито на сосуде V в., хранящемся в Киевском Историческом музее. Владелец с гордостью написал «и красив я в танце». Об играх в мяч сохранилось лишь косвенное свидетельство. Это найденная в Ольвии краснофигурная аттическая амфора IV в. с изображением юноши, который под наблюдением тренера готовится ударить ногой по мячу[555]. Ольвийские надписи сообщают о победителях в различных видах спорта[556]. Первые шаги к этим победам ольвиополиты совершали на палестрах.

Палестру, как и начальную школу, обычно содержали частные лица, а в гимнасии тренеры нанимались на государственный счет или за счет лица, исполнявшего обязанности гимнасиарха. Сейчас известны имена двух ольвийских гимнасиархов Никодрома и Феокла[557]. В надписи на уцелевшем постаменте статуи середины III в.[558] говорится, что Никодром посвятил статую своего сына Дионисия Гермесу и Гераклу. Эти два бога были у греков постоянными покровителями гимнасия. Вероятно, Никодром таким образом отметил атлетическую победу Дионисия во время праздничного состязания в честь Гермеса, носившего наименование Έρμαίοι[559]. В эллинистический период на таких праздниках во многих греческих городах соревновались юноши и мальчики.

Состязания в честь Гермеса в Ольвии представляют одно из свидетельств способа оценки знаний и успехов школьников. Начиная со школьных лет, жизнь грека строилась на принципе соревновательности, агона[560]. В школе отсутствовали экзамены, но время от времени устраивались соревнования в чтении стихов, игре на музыкальных инструментах, в различных видах спорта и танцах. Состязания приурочивались к местным праздникам и проводились для разных возрастных групп. К числу таких праздников принадлежали Апатурии, которые справлялись в Ольвии так же, как и во всех ионийских городах. На третий день, когда мальчики посвящали в храм свои волосы, они соревновались в чтении стихов. Критий в диалоге Платона «Тимей» (гл. 21) вспоминает, как в этот праздник «по установленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение стихов».

Призы получали не только победившие, но, хотя и реже, их учителя и тренеры[561]. В эллинистическое время стало принято помещать на видном месте в городе списки победителей и даже воздвигать им статуи. Это практиковалось в Ольвии, как видно из упомянутой надписи на постаменте статуи Дионисия.

В Ольвии, как и в других греческих государствах, существовал круг семей, в которых мужчины из поколения в поколение занимались религиозной и политической деятельностью[562]. В таких семьях, конечно, сыновья, получив среднее образование, обучались у риторов ораторскому искусству, без которого невозможно было завоевать внимание слушателей в народном собрании, отстоять свою точку зрения в споре с оппонентами. Свои риторы, как уже говорилось, преподавали в Ольвии в период ее расцвета. В большинстве же семей подросток, получив элементарные знания, становился помощником отца в его мастерской или на сельскохозяйственных работах, либо мальчика отдавали учиться какому-нибудь ремеслу на сторону.