Бумажные самолёты

Глава 17

Даррэл

Мы плюём на протокол. На правила. На убийцу с его мотивами. Когда я ставлю ногу на газ, мотор рычит, словно рвущийся в бой тигр. На первом же перекрёстке машины зажимают нас в тиски, но где-то там, впереди, есть пустая дорога. В ожидании зелёного света я нервно постукиваю по коврику носком туфель. Ещё немного, и мы вырулим на длинное шоссе, тянущееся до самого Орегона. Немного, немного, совсем чуть-чуть… Кажется, что я вот-вот сорвусь с поводка, как обезумевшая овчарка. Одна только мысль о тысяче километров, предназначенной лишь для нас с Кэрри, заставляет сердце биться чаще. Мы словно преступники, вырвавшиеся на свободу.

Мы и есть свобода.

Дорога уводит нас выше, и я чувствую, как меня вдавливает в кресло. Поля за окном начинают редеть. Каково бежать по этим полям, расправив руки, подняв глаза к небу? Каково в этой глуши слышать лишь шум бьющей по ногам травы? Каково оглядываться и понимать, что вокруг нет ничего, кроме сотни таких же полей — и расставленных тут и там ветрогенераторов, напоминающих, что ты ещё не на краю света?

Чем выше мы поднимаемся, тем длиннее становятся тянущиеся вдоль дороги хребты. Кажется, что мы виляем по не тронутому цивилизацией лабиринту, по которому раскидано лишь несколько хижин, палаток и смотровых площадок. Над деревьями медленно вырастает утёс. На фоне ночного неба он кажется ещё более устрашающим, чем днём. Я отвлекаюсь на Кэрри — по-детски восторженную, вглядывающуюся во тьму непроходимого леса, — и убираю ногу с газа.

— Ты слышишь? — спрашивает Кэрри, поворачиваясь ко мне.

— Что?

— Шум. Это водопад! Смотри, вон там!

Я торможу на обочине и опускаю стекло. Прохладный ветер врывается в машину, словно разбойник, наполняя лёгкие удушающей сладостью дождя. С утёса, грозно нависшим над ущельем, льётся тёмная вода. Шум водопада расходится по долине гулким эхом, заглушая крики ласточки и уханье совы.

Здесь свежо и по-калифорнийски шумно, но далеко не из-за автомобилей, как в Лос-Анджелесе. Ветер свистит, мечась по глубоким каньонам, шуршит, играя с кисточками елей, трещит, раздувая вздымающиеся над кострами щепки. Природа здесь не замолкает ни на секунду. Повсюду жизнь с её треском костров, убаюкивающими песнями сверчков и пробуждающими гром водопадами.

Есть в этом что-то удивительное — в силе природы и силе любви, которая притягивает две пары глаз к одному водопаду.

Мы доезжаем до небольшого лагеря прямо под Эль-Капитаном — километровой скалой, нависшей над национальным парком Йосемити, — и я передаю Кэрри полицейскую куртку. Не хочу, чтобы она простыла.

— Спасибо, — говорит она, застёгивая молнию до подбородка.

Кажется, я уже тысячу раз видел её с растрёпанными волосами, кофейной пеной на губах и уставшим взглядом. Но я впервые вижу её по-настоящему счастливой. Улыбка никогда не появлялась на её лице, когда она была на вызовах, но всегда рвалась наружу. Работа была для неё как приставленный к виску пистолет. Малейшая оплошность могла стоить ей пули.

Но не теперь.

Я снова выглядываю в окно. Мне страшно выйти из машины: кажется, что если эта громадина, Эль-Капитан, вдруг рухнет, никто не успеет броситься наутёк. Кажется, что мы играем в кости со смертью, смутно догадываясь, что победить невозможно. Как я могу рисковать, когда в моих руках чья-то жизнь?

Кэрри толкает меня в плечо и смотрит с вызовом, мол, струсил? Вот, что с человеком делает работа в участке — она просто-напросто лишает инстинкта самосохранения. Я открываю дверь трясущейся рукой и выхожу на улицу.

Кэрри обнимает меня и кладёт голову на плечо.

— Тысячу лет здесь не была, — вздыхает она. — Я уже и забыла, насколько это потрясающее место. Ты смотрел «Фри-соло»?

— Нет, а что это?

— Фильм про Алекса Хоннольда, скалолаза. Он почти в одиночку поднялся на верхушку Эль-Капитана, представляешь?

— С трудом, — вершины не видать из-за окутавшей её дымки. — Не хотел бы я оказаться на его месте.

Кэрри вздыхает.

— Ну, хотя бы фильм посмотришь?

— Да, с радостью.

Она сияет.

Я помогаю ей достать из багажника наши вещи — скромную дорожную сумку, наполненную покупной одеждой и личными вещами, которые Кэрри захватила из дома. Она оказывается на удивление тяжёлой. Там что, набор юного альпиниста?

— Сначала заселимся, потом поужинаем, — командую я.

Мы оставляем машину позади и выходим на петляющую тропинку. Проходим мимо маленького охотничьего магазинчика; забегаем в сувенирную лавку и зачем-то покупаем кружки с пейзажем, который окружает нас прямо сейчас; я спотыкаюсь о верёвку чей-то палатки и думаю, не поздновато ли для кемпинга? По ночам здесь, наверное, довольно холодно. Тем не менее палаток в долине побольше, чем у дороги.

Спустя десять минут мы находим одноэтажный дом с небольшой террасой, на которой стоят два плетёных кресла и столик с пепельницей. Над деревянной крышей клубится дым. Кэрри помогла мое забронировать его, пока мы стояли в пробке на выезде из Лос-Анджелеса.

— Тук-тук, — вхожу я, оставляя сумку у порога. Внутри натоплено и намного теплее, чем на улице. — Сколько одежды ты набрала?

— Достаточно, чтобы не окоченеть. Не беспокойся, я скоро верну куртку. Если меня кто-нибудь увидит, то решит, что я из полиции.

— Но ты из полиции, — возражаю я.

— Мы оба знаем, что это не так. Я либо на твоей стороне, либо на стороне закона.

Я чувствую укол совести, но решаю промолчать.

Мы проходим в дом, и я замечаю, как странно это выглядит. Нет, с Кэрри всё в порядке: она уверенно перешагивает порог и оглядывается в поисках уборной. «Я отлучусь на пять минут», — скромничает она, и я киваю. Меня смущает другое — Кэрри здесь, со мной, вдали от места, которое за двадцать лет должна была привыкнуть называть домом.

Я смотрюсь в зеркало и понимаю, что выгляжу никудышно. Хватаю расчёску с тумбы и резко-резко провожу по спутанным волосам. Было бы неплохо переодеться, но сначала нужно принять душ и распаковать сумку.

Пройдя вглубь спальной, я присаживаюсь на кровать. Матрас намного мягче, чем у меня дома, и я уже представляю, как тяжело мне будет вставать по утрам. Щели между деревянными панелями, которыми обшиты стены, прикрывают небольшие картины с местными видами. Скудно, но достаточно винтажно, чтобы не выглядеть дёшево.

Я раскрываю рабочий портфель и достаю документы по делу Эмили. Было бы здорово спрятать их в сейфе, но, боюсь, в лагере за сотни километров от города о таких вещах и не слышали. Остаётся надеяться, что после Кэрри в шкафу останется хотя бы одна свободная полка. Из своего у меня только запасная пара джинсов и свитер, который мы купили на выезде из Лос-Анджелеса.

— Итак, чем займёмся? — спрашивает Кэрри, вернувшись, чтобы разложить вещи.

— Устроим вечер кино, — предлагаю я. — Ты показываешь мне фильм про крутых и бесстрашных парней, покоряющих Эль-Капитан…

— Там только один, — перебивает она.

— Да, точно. А я показываю тебе «Скорость», идёт?

— Не знала, что ты фанат Киану Ривза, — хохочет она. — По рукам! Знаешь, я давно вот так не расслаблялась, — она отходит от шкафа и садится на кровать. — В смысле, я, конечно, много путешествовала, но мне было не так приятно, как с тобой. Хотя ты и бываешь занудой.

— Не советую торопиться с выводами.

— Ладно-ладно, мистер Непредсказуемость, — она достаёт из сумки пакет с туалетными принадлежностями. — Но помни: я у тебя на хвосте.

С этими словами она выходит из комнаты и скрывается в ванной. А я продолжаю стоять и пялиться в стену, как будто Кэрри всё ещё передо мной.

Я принимаюсь раскладывать свои вещи на верхней полке, до которой Кэрри не дотянуться.