Бумажные самолёты

Глава 18

Даррэл

После улицы горячая вода должна обжигать кожу, но, даже встав под бьющие струи душа с головой, я всё ещё ничего не чувствую. Прогулка до круглосуточного магазина заняла всего десять минут, но этого хватило с лихвой, чтобы окоченеть. У горного ветра нет ничего общего с морским бризом. Он подло ныряет за шиворот пробирает до костей. Когда я, надев свежее бельё и укутавшись в халат, выхожу из ванной, Кэрри сидит за кухонным столом, глядя в никуда.

Я задерживаюсь в дверях и пытаюсь проследить за её взглядом, но встречаюсь лишь с ломящейся через окно чернотой. Лес за окном кажется по-зловещему тёмным. От него веет холодом даже через стекло. Временами не верится, что там, за стеной, находится не открытый космос. Но Кэрри будто этого не замечает. Подперев голову рукой, она молча смотрит перед собой и о чём-то думает.

— Всё в порядке?

Подбросив в печь немного дров, я сажусь за стол и придвигаю к себе недопитый чай. На поверхности плавает мелкая хвоя и кедровая крошка, попавшая сюда из заварника. Рядом стоит пустая тарелка из-под картошки.

В дороге у меня не на шутку разыгрался аппетит, так что я уже успел прикончить свою порцию и попросить у Кэрри добавки, после чего она тонко — одним строгим взглядом — намекнула, что я могу и сам положить себе ещё. Но сама она едва притронулась к еде. Отварной картофель в её тарелке почти остыл.

— Всё повторяется, — тихо отвечает она.

— В каком смысле?

Кэрри поднимает глаза, в которых стоят слёзы, и у меня падает сердце.

— Я о нас. Всё в точности как полгода назад.

Ей не нужно продолжать: иногда тысячи воспоминаний могут уместиться всего в нескольких словах. Мне слишком хорошо знакомо тепло чужого очага, чтобы не понять, о чём идёт речь.

— Разве это плохо? — осторожно спрашиваю я.

— Помнишь, к чему это привело?

Не просто помню — я вижу. Мы выбрали самую трудную дорогу, ведущую к счастью, споткнулись не раз и не два, переломали все ноги… Но так и не дошли до финиша. Отдали бессмысленные жертвы ради того, чтобы снова вернуться на старт. Но мы знаем, кто из нас двоих пострадал больше. Кэрри бросила мужа, я — Кэрри. А женщина без любви — как планета без воды. Выжженное поле. Но в её голосе нет осуждения — только смирение.

— Я больше не знаю, что плохо, а что хорошо, — продолжает она.

— Наша любовь…

— Сущее зло. Так говорят люди. А что скажешь ты?

Я вскидываю брови.

— Что они врут.

— Мы все врём, — горько усмехается Кэрри. — Постоянно.

Её слова заставляют напрячься. Я крепко сжимаю кружку в руках, как будто она может выскользнуть.

— Я — нет.

Именно поэтому я и настоял на её отставке.

Кэрри хочет возразить, но сдерживается.

Знаю, о чём она думает. Что всё можно было исправить. Но это не так. Майк гонял как сумасшедший. Казалось, что у его машины не было тормозов. Каждый его выход на дорогу мог стать последним, причём не только для него — но и для Ника, Кэрри, Джорджа, для тысячи невинных детей, сбитых насмерть водителями без прав. Это цепная реакция. Ни одно действие не остаётся без последствий, даже если кажется, что их нет.

Долг призывал встать на защиту каждой невинной жертвы. И, когда Кэрри отказалась мне помогать, я нашёл способ положить этому конец.

Эта была не ложь. Это было не предательство ради общественного блага. Это было… единственным правильным решением.

— А я — да, — говорит Кэрри. — И Джордж обо всём догадается. Может, не сегодня и не завтра, может, даже не через год, но рано или поздно у него возникнут вопросы. А может, уже возникли.

Она замолкает и снова опускает голову. Тёмные волосы падают ей на лицо, скрывая слёзы.

— Ты жалеешь, что поехала сюда? — спрашиваю я шёпотом.

Кэрри отвечает мне так же тихо:

— Я жалею, что не сделала этого двадцать лет назад. Я жалею, что потратила столько лет на враньё. Мы с Джорджем были прекрасной парой, но покажи мне молодожёнов, которые не выглядят прекрасно?

Не дожидаясь моего ответа, она продолжает:

— Я видела красоту там, где нормальные люди видят уродство. Я не про Джорджа. Я про проблемы, которые не скрыть за свадебной фатой. Мы были просто… разными. Я поняла это почти сразу, как мы съехались, но списала на стресс. Я твердила себе, что мне надо привыкнуть ради родителей, ради Джорджа и Майка, — её голос надламывается на последнем слове. — Я думала, что другого пути нет. Но он был всегда — надо было только набраться смелости обернуться. Ведь путь назад — тоже путь, верно?

Достав из кармана пачку сигарет и черкнув спичкой, она прикуривает и глубоко затягивается. К потолку вздымают серые клубы дыма.

— Но проблема не только в этом. Мы с тобой будем сбегаться и разбегаться, как ненормальные. Это будет длиться до тех пор, пока я не приму окончательное решение.

— И какие есть варианты?

Кэрри стряхивает пепел прямо на пол.

— Всё зависит от тебя.

— От меня? — удивляюсь я.

В доме повисает тишина, которую изредка нарушает лишь треск дров в печи. Железная ручка побагровела от температуры. Свет пламени пробивается сквозь решётчатую дверцу и оставляет под печью пять тонких полос.

Кэрри продолжает:

— Я должна знать: ты на моей стороне или на стороне закона?

Я вопросительно смотрю на неё, но Кэрри молчит. Она правда считает, что я могу бросить её снова? Она действительно хочет, чтобы я выбрал между ней и карьерой?

Облитые кровью детские лица, искажённые страхом и болью лица их родителей, друзей, случайных прохожих виднелись мне чаще, чем я ложился спать. Кэрри должна была понять меня как полицейский полицейского.

Но проблема в том, что между нами никогда не было деловых отношений.

Собрав волю в кулак, я отвечаю:

— Я на твоей стороне.

Чем меньше я об этом думаю, тем меньше меня гложет вина. Я не должен нести ответственность за действия всех безответственных людей в мире.

Допив свой чай, я подхожу к гарнитуру и достаю огромную стеклянную миску. Отправляю попкорн в микроволновку на пару минут, пока сладкий запах карамели не начинает перебивать сигаретный дым. Аккуратно, чтобы не обжечься, разрываю пакет и высыпаю немного подгоревший попкорн в миску.

— Ты чего улыбаешься? — спрашивает Кэрри, подходя ко мне. Она оставляет грязную посуду в раковине и вытирается бумажным полотенцем. — О, ты уже готов?

Я беру попкорн, и мы идём в спальню. Пока я по-турецки усаживаюсь на кровать с огромной миской в руках, Кэрри уже находит «Фри-соло» в каталоге какого-то онлайн-кинотеатра.

— Тебе точно понравится, — говорит она, щёлкнув на «плей».

На экране появляется Эль-Капитан — тот самый, который при свете дня можно увидеть из окна нашей комнаты. За секунду гранитная скала вырастает над лесом, насмехаясь над секвойями: «Думали, вы здесь самые высокие? Как бы не так!». Ей нет равных, и она знает это, но всё равно продолжает демонстрировать своё превосходство. Может, ожидает восхищения? Ожидает, что секвойи, сосны и дубы бросятся к её подножью? Они уже там! Стоят, повинуясь, как рыцари своему единственному королю.

Кэрри не отрывает глаз от экрана. Я был уверен, что она тысячу раз пересмотрела этот фильм, но сейчас мне кажется, что она смотрит его впервые. Её грудь вздымается так высоко, когда отважный альпинист заявляет, что готов покорить вершину Эль-Капитана; она замирает, когда Алекс Хоннольд повисает над парком — высокие деревья выглядят как копья, готовые превратить сорвавшегося в решето. Кэрри хочется броситься к телевизору, влезть в экран, попасть через него на съёмки, как через портал, и собственноручно раздвинуть деревья.

И я её понимаю. Я сам не заметил, как вцепился в край одеяла. Я представляю, каково этому парню, Алексу, находиться на высоте сотни, двух, трёх сотен метров и осознавать, что ты держишь собственную жизнь в испачканных мелом руках.

Там, внизу, поджидает страшный конец.

Конец без объятий и поцелуев, нервного смеха операторов, которые (пусть и при полной экипировке) снимали восхождение, переживая за тебя, как за родного, конец без матери, готовой лелеять тебя до самой старости. Это глупая, необдуманная смерть, причиняющая боль тем, кто окружал тебя всю жизнь.

— Ты думаешь о том же, о чём и я? — спрашивает Кэрри, ставя на паузу. Она спрыгивает с кровати и берёт под мышку пустую миску.

— Нам нужно больше попкорна?

— Я о поступке Алекса! Это очень отважно.

— И очень эгоистично, — замечаю я.

Кэрри с самодовольным видом идёт к двери.

— Рада, что ты это понял, — говорит она и исчезает в коридоре.

Как ей удаётся оставаться такой весёлой после того, что мы только что увидели? Кажется, она должна кусать ногти от страха, как я, и вздрагивать после любого шороха, но нет — вместо этого она легкой походкой направляется на кухню, напевая что-то под нос.

Вытирая вспотевшие ладони бумажными полотенцами, я подхожу к окну и всматриваюсь в ночную мглу. Впереди проступает туманный силуэт Эль-Капитана. Скалы, будто жилы, тянутся от подножия до самого пика, создавая сотни и сотни каменных сплетений, среди которых и опытный альпинист едва ли увидит тропу. Сердце стягивает тугой тревогой. Когда я распахиваю створки, меня обдаёт мёртвой прохладой, после которой с трудом верится, что ещё пару часов назад здесь светило солнце.

Но это небо, полное звёзд…

Слышу, как в микроволновке лопаются зёрна. Вскоре Кэрри входит в комнату, принося с собой аппетитный запах попкорна.

— Тебе жарко? — она ставит миску на прежнее место и возвращается на кровать.

«Нет, — хочется ответить мне. — Но становится, когда я смотрю на тебя». Кэрри понимает меня без слов. Я представляю, как её губы нежно согревают мои, и по телу медленно расходится тепло. Никогда ещё они не выглядели такими аппетитными, как сейчас, покрытые сладкими крошками от попкорна. Я задерживаю на них взгляд слишком долго, чтобы Кэрри не догадалась, о чём я думаю.

Закрыв окно, я сажусь на кровать и нежно привлекаю к себе Кэрри. Она хочет оттолкнуть меня, но я недолго удерживаю её руку, просто чтобы поинтересоваться: чувствует ли она кончиками пальцев, как бьётся моё сердце? Каждый удар — словно электрический разряд, пронзающий меня насквозь. Передастся ли он Кэрри?