Бунт Хаус

Глава 8.

РЭН

МЫСЛЕННО ВОЗВРАЩАЮСЬ НАЗАД в закусочную, где, прислонившись к столу в нашей кабинке, прижимал плоское тупое лезвие ножа для масла к мясистой подушечке большого пальца, уставившись ей в затылок и гадая, что за чертовщина творится у нее в голове.

Мне никогда раньше не было дела до того, что думает или чувствует девушка, но я не могу удержаться, чтобы не попытаться собрать воедино загадку Элоди Стиллуотер. Скучает ли она по своей прежней жизни? Ее старым друзьям? Скучает ли по солнцу, жаре, океану, песку? Готова ли на все, чтобы вернуться назад, в Израиль к отцу и той жизни, к которой привыкла?

Понимаю, что превратился в пародию на самого себя, идя по старым, знакомым тропинкам на свои занятия в Вульф-холле. Стараюсь сохранять видимость привычной скуки и полного безразличия, хотя на самом деле я совсем не безразличен. Мне вовсе не скучно. Впервые за очень, очень долгое время мои уши навострены, ум занят, и каждая часть моего существа обращена к девушке, которую я толком даже не знаю.

Я хочу знать о ней все, что только можно, и хочу обладать этими знаниями, владеть ими, так же, как хочу владеть ей. Я твердо решил сделать ее своей марионеткой. Моим питомцем. Вызов такой непостижимой задачи делает мой член тверже гребаного вольфрама.

— Ладно. Все успокойтесь. Глаза на меня, друзья. Мне нужно знать, что каждый из вас меня слушает. Это касается и тебя, Джейкоби. Давай. Сними очки. И вообще, какого черта ты носишь темные очки в помещении?

Сегодня Фитц надел свой вельветовый блейзер цвета детского дерьма. Он надевает этот блейзер только тогда, когда читает Байрона или Рильке и воображает себя одним из романтиков. Несчастный ублюдок. Он недостаточно измучен в этой жизни, чтобы стать хорошим поэтом. С преувеличенной осторожностью я спускаю свои Вайфареры вниз по переносице, сверля его взглядом, пока он бросает сумку с бумагами к своим ногам. Мне не нужно объясняться с ним, и уж точно не признаюсь, что я надел солнцезащитные очки на урок английского, чтобы спокойно наблюдать за одной очаровательной студенткой, сидящей в другом конце комнаты.

— Вы же меня знаете, Фитц, — бурчу я. — Вы всегда безраздельно владеете моим вниманием.

Он корчит гримасу.

— Ага. Конечно.

И это весь его ответ? Видимо, он еще не пил кофе с утра. Как раз в тот момент, когда я думаю об этом, наш прославленный лидер откидывает переднюю часть своей сумки с документами, достает термос, снимает с него маленькую белую крышку и, отвинчивая пробку, наполняет комнату горьким, ароматным запахом арабики.

— И вот снова пришло это время года, ребята. Сезон штормов. С начала прошлой зимы у нас появилось много новых учеников, так что эта информация будет очень важна для них. Хотя, даже если вы были студентом здесь прошлой зимой, я все равно был бы признателен за несколько секунд вашего времени для обсуждения этого вопроса. Для вас это будет обновлением знаний.

В другом конце комнаты, сидя на желтом потертом диване под гравюрой Густава Климта «Поцелуй», Карина толкает Элоди локтем и что-то шепчет ей на ухо. В моем сознании это я наклоняюсь к ней, прижимаюсь носом к ее волосам, достаточно близко, чтобы уловить ее запах и сохранить его в памяти. Я представляю себе, как вблизи выглядит шелковистая, гладкая текстура кожи Элоди. Хотя я внимательно изучил ее изображение на электронных экранах и печатных фотографиях, но еще не держал её в своих руках и не рассматривал ее черты лично. Мне бы очень этого хотелось. Больше всего на свете я хочу, чтобы она была подо мной, вырываясь из моей хватки. Хочу увидеть её хмурое личико, ее страх. Но самое главное, хочу увидеть, в ней ложь. Ту самую, которую пытаются показать все девушки, когда их паника усиливается их желанием, и они пытаются осознать свою собственную предательскую природу.

— На случай, если вы не удосужились проверить сводку погоды на последующие двадцать четыре часа, весь штат вот-вот столкнется с сильным штормовым фронтом, — говорит Фитц. — Эти бури могут стать довольно пугающими. Удар молнии. Внезапное наводнение. К счастью для нас, мы находимся на вершине горы, так что нам не грозит опасность быть смытыми водой. Вульф-Холл, по сути, бомбоубежище. Он был построен так, чтобы выдерживать сумасшедшую погоду. Хотя ветер здесь может быть довольно коварным. Как только начнется шторм, будут действовать строгие правила. Никаких выходов за пределы территории академии. Вообще из здания выходить нельзя. Если ситуация казалась действительно опасной, бывали случаи, когда директор Харкорт считала нужным на всякий случай переселить всех в подвал. В том маловероятном случае, если нам понадобится эвакуировать объект, каждый студент должен быть в курсе установленных протоколов...

Фитц рассказывает об автобусах, которые приедут, чтобы отвезти нас вниз с горы, если будет объявлено чрезвычайное положение. Рассказывает об аварийных выходах, о первой помощи, и всей прочей фигне. Я абстрагируюсь, скучая до чертиков. Я слышал все это уже тысячу раз. А вот Элоди — нет. Она словно прикована к месту, ловит каждое слово Фитца, делает мысленные заметки на случай, если беда настигнет нас здесь, в Вульф-Холле. Какая-то странная, незнакомая часть меня хочет успокоить ее и дать понять, что беспокоиться не о чем. Остальная часть меня, та часть, с которой я близко знаком, наслаждается ее видом, вся такая робкая и озабоченная.

Мне нравится ее одежда. Ее футболка с надписью «Улыбнись, если ты умираешь внутри» — такое же клише, как на картине Климта, но она говорит мне кое-что о том, как она видит себя. Ее потертые джинсы так обтягивают, что кажется, будто их нарисовали на бедрах. Мои ладони зудят при мысли о том, как могут ощущаться ее кожа, мышцы и кости под потертым мягким денимом. Неряшливые конверсы выглядят настолько потрепанными, словно она прошла в них сотни миль. Я предпочитаю Док Мартинс, которые она обычно носит, но мне нравится, что из-за конверсов ее ноги выглядят маленькими и миниатюрными. У моей маленькой Элоди ноги, как у долбаной гейши.

— Хотя, эти предупреждения звучат пугающе, на самом деле беспокоиться не о чем. Это мой десятый год преподавания в Вульф Холле. Несколько поваленных деревьев — это самое худшее, что я когда-либо видел. Продолжайте свой день как обычно. Делайте свою работу, следите за соблюдением правил, и все будет как обычно.

Заявление Фитца не успокаивает Элоди. Наши взгляды встречаются через всю комнату, и паника в ее взгляде заставляет мой пульс участиться. Элоди хмурится, на лбу формируются складки, и я осознаю, что смотрю на нее без прикрытия моих очков, чтобы скрыть интерес.

Отвернись, Джейкоби.

Отведи взгляд.

Должен был бы, но не делаю этого. Я пойман в ловушку давлением ее взгляда на меня. Медленная, хитрая улыбка напрашивается на мое лицо, и я смягчаюсь, давая ей волю. Элоди подпрыгивает от неожиданности, как будто я только что вылил ей на голову ведро ледяной воды. В ту же секунду она отводит взгляд, и удовлетворение медленно, как смола, растекающееся по моим венам, кажется мне победой.

— Мисс Стиллуотер, с вами все в порядке? Не нужно так волноваться, — говорит Фитц. — Обещаю, все будет хорошо. Если тебя что-то беспокоит, приходи и найди меня. Я почти все время здесь, в этой комнате. Кроме того, чтобы делиться с вами великолепием лорда Байрона…

О, Фитц. Я могу читать тебя, как чертову открытую книгу.

— ...моя работа — защищать вас, ребята.

Дамиана поднимает руку вверх.

— Все из нас могут положиться на то, что вы будете нашим рыцарем в сияющих доспехах, доктор Фитцпатрик? Или ваша героическая доблесть простирается только до Элоди?

Отвращение Фитца выглядит грязнее, чем носок, в который Пакс дрочит.

— Я здесь ради всех своих учеников, Дэми. Ты хорошо осведомлена об этом. Некрасиво так говорить.

Дамиана фыркает.

— Я не могу быть не красивой, даже если постараюсь, док. Вы, тот, кто проявляет фаворитизм к новой девушке, потому что у нее есть эта невинная штучка с глазами лани, и великолепная пара сисек. Я бы сказала, что вот это некрасиво, если бы вы меня спросили.

— Я не спрашивал, и никто не спрашивал. Но спасибо тебе, как всегда, за твой ценный вклад, Дамиана. Если кто-то почувствует себя небезопасно в течение следующих сорока восьми часов, пожалуйста, знайте, что моя дверь открыта для всех и каждого, независимо от их…

Дэшил не станет смотреть на девушку, если у нее грудь меньше чем D. Пакс... черт его знает, что Пакс любит. Он никогда не демонстрировал предпочтение какой-либо модели, когда речь шла о женщинах, которых он выбирает. Он гораздо больше интересуется их личностями. Это звучит как полная чушь, но это правда. Есть определенные недостатки и слабости, которые Пакс ищет в девчонке, обычно сильно вращаясь вокруг их проблем с отцом. Мне? Мне нравится, когда у моих девочек грудь поменьше. Все, что больше горсти — это пустая трата времени. Я не нуждался в сомнительных комментариях Дэми, чтобы обратить внимание на грудь Элоди — я провел много времени, думая об этом раньше — но так как она подняла этот вопрос, я позволяю себе бросить беглый взгляд на грудь Элоди.

Рубашка у нее на два размера больше, чем нужно, и скрывает все тело, но есть намек на грудь. И намек на грудь всегда гораздо более возбуждает меня, чем, скажем, очевидное декольте Дамианы перед лицом. Это дерьмо просто нелепо.

Фитц бубнит дальше, рассуждая о безопасности и использовании здравого смысла. Я лениво провожу тридцать секунд, представляя себе, как красиво выглядели бы губы Элоди, приоткрытые и влажные, если бы я просунул руку под эту мешковатую футболку, сдернул вниз чашечку ее лифчика и злобно покатал ее сосок между пальцами.

Когда я вырываюсь из своих извращенных мечтаний, Кайли Шарп читает вслух из переплетенной книги, но никто не обращает на нее внимания. Дамиана щелкает жвачкой. Дэшил не сводит глаз с Карины. Пакс откровенно спит, свесив голову на плечи, скрестив руки на груди и ноги в лодыжках. Фитц смотрит на свои ботинки, и.. стоп, стоп, стоп... погодите, мать твою. Фитц украдкой поднимает голову и краем глаза смотрит на Элоди. Я жду, что он отвернется, но он задерживается на ней слишком долго. Мускулы на его челюсти тикают. Вот тогда он наконец отворачивается.

Что это за чертовщина, Фитц? Я, бл*дь, так не думаю, братан.

Как будто мои мысли были переданы прямо в его разум, голова Фитца резко поднимается, его взгляд встречается с моим, и он щурится на мгновение. Он точно знает, что я видел, и этот ублюдок, похоже, не беспокоится. Он знает меня, так что должен также знать, что я не очень хорошо отношусь к тому, что другие парни присматриваются к моей собственности. Собственность, независимо от того, что другая сторона не знает, что она является чьей-то собственностью, составляет девять десятых закона. И я всегда был готов защищать то, что принадлежит мне.

У Фитца хватает наглости улыбнуться мне.

Улыбнуться.

Кусок гребаного дерьма.

Над головой глухой, угрожающий раскат грома заглушает мрачные слова Кайли.

Я видел сон... Не все в нем было сном.

Погасло солнце светлое, и звезды

Скитались без цели, без лучей

В пространстве вечном; льдистая земля

Носилась слепо в воздухе безлунном.

Снова грохочет гром — предзнаменование того, что должно произойти, дурное предзнаменование, посылающее предвкушающую дрожь вниз по моей спине. Когда я отворачиваюсь от учителя английского, Элоди Стиллуотер пристально смотрит на меня.

В течение следующих тридцати минут я замечаю, что она снова и снова смотрит на меня из-под темных ресниц, и каждый раз, когда это происходит, моя решимость укрепляется. Здесь есть какая-то связь. Странная, неудобная связь, которая заставляет меня потеть каждый раз, когда я думаю о ее разрыве. Интересно, чувствует ли она панику, огорчение и возбуждение всякий раз, когда слышит мой голос?

Элоди первая выходит за дверь, когда раздается звонок. Она наклоняет голову, закидывает сумку на плечо, прижимая к груди бирюзовую папку, и выскакивает из комнаты прежде, чем Карина даже успела вскочить на ноги.

До этого момента я не обращал внимания на Карину. Я даже не удостоил ее косым взглядом. Она — наказание Дэшила, а не мое. И вот теперь я становлюсь её неудобством, как будто по ее коже бегут мурашки, и ее вот-вот вырвет, пока она пробирается через потертую, беспорядочную мебель Фитца, медленно пересекая комнату по направлению ко мне.

Чертовски замечательно.

Я знаю, что будет дальше.

Карина, Карина. Милая маленькая Кэрри. Курица-наседка с четвертого этажа. Хрен знает, когда Харкорт назначил ее защитником всех новых студенток, но она должна очень серьезно относиться к своей роли, если хочет прийти сюда и встретиться со мной лицом к лицу.

Она прочищает горло, объявляя о своем присутствии. Я смотрю вниз на свой телефон, притворяясь невежественным, но, конечно же, я прекрасно знаю, что она там.

— Карина.

— Ты мог бы соблаговолить на секунду отложить телефон. — Ее голос холоднее, чем тот ледяной тон, которым обычно говорила моя бывшая мачеха, когда обращалась к моему отцу.

Лукаво улыбаясь, я даю ей то, что она хочет — поднимаю голову и смотрю ей прямо в глаза. По моему опыту, многие люди хотят привлечь мое внимание. Когда оно у них есть, они очень быстро хотят его вернуть. Карина — не исключение. Она вздрагивает под тяжестью моего пристального взгляда. Но она сильнее многих других. Она не отводит взгляда.

— У меня к тебе только два слова, Джейкоби. Не. Надо.

О-хо-хо. Это будет очень интересно.

— Не надо быть таким потрясающе красивым? Не надо быть умнее всех мужчин в этом месте? Не надо заставлять твое сердце трепетать в груди каждый раз, когда ты смотришь на меня?

Карина стискивает зубы, ноздри ее раздуваются.

— В тебе много качеств, Рэн, но тупость — не одно из них. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Я видела, как ты на нее смотришь. Просто не надо, — она разворачивается и спешит к выходу, убегая прежде, чем я успеваю поиграть с ней еще немного.

С Кэрри никогда не было весело. Понятия не имею, что Дэшил в ней нашел.

— Это выглядело как резкий обмен репликами.

Сейчас в классе никого нет, кроме меня и Фитца. Дэшил и Пакс, может быть, и мои мальчики, но ни один из них не выносит Фитца. У них есть свои причины; они не задержатся в его классе ни на секунду дольше, чем требуется для поддержания своих оценок.

Бросив угрожающий хмурый взгляд в сторону учителя, я поднимаюсь на ноги.

— Я очень зол на тебя, старина.

Фитц прислоняется к письменному столу рядом с ним, упираясь бедром в дерево. Скрестив руки на груди и криво ухмыляясь, он выглядит так, будто это он на меня злится.

— Мы уже проходили через это, — говорит он, тяжело вздыхая. — Ты совершенно ясно изложил свои намерения. Я уже говорил тебе, что это плохая идея. После того, что случилось с Марой, ты должен был...

Я хватаю его лицо одной рукой, впиваясь пальцами в его щеки. Щетина на его подбородке впивается мне в руку, возвращая воспоминания, которые я предпочел бы забыть.

— Я был бы очень признателен, если бы ты больше не упоминал о ней. Эта ситуация совсем не похожа на то, что случилось с Марой. Ты, как никто другой, должен это знать. Так ведь?

Моя кровь превращается в лед, когда глаза Фитца закатываются; он выглядит так, словно застрял в этой запутанной середине между яростью и экстазом.

— Ладно. Да. Ты прав.

— Элоди моя. Я уже обо всем договорился с ребятами. И я не собираюсь выяснять отношения с тобой. Ты и близко к ней не подойдешь. Я ясно выражаюсь?

Кивнув, Фитц протягивает руку и берет меня за запястье, медленно отводя мою руку от своего лица.

— Я и близко к ней не подойду. — Он тяжело сглатывает.

Я выхожу из его комнаты как раз в тот момент, когда первые капли дождя начинают хлестать в окна.