Бунт Хаус

Глава 3.

ЭЛОДИ

УТРО ПАХНЕТ ржавчиной и пригоревшими тостами.

Я прищуриваю глаза и морщусь от клубящегося тумана в моем дыхании. Почему-то в семь утра в моей комнате стало еще холоднее, и это впечатляет, поскольку я убеждена, что ночью температура упала до двадцати градусов.

Если бы мой отец хоть на йоту заботился обо мне, он не стал бы навязывать мне этот переход в новую школу в середине семестра. Самой маленькой любезностью, которую он мог бы мне оказать, было бы переселить меня во время перерыва, но нет. Полковник Стиллуотер решил, что лучше всего выкорчевать меня в выходные дни. Ни при каких обстоятельствах я не должна нарушать его график. В воскресенье у него были назначены учения в четыреста часов вдали от дома, и ему казалось совершенно логичным перевернуть все вверх дном и ожидать, что я спокойно отнесусь к переезду в другую страну и началу занятий в новой школе в середине семестра — все это в течение тридцати двух часов.

Это самый маленький из его грехов. Он делал гораздо, гораздо худшие вещи.

И вот я здесь. Утро понедельника. Моя новая жизнь. Судя по строгому расписанию, которое мой отец сунул мне в рюкзак, я должна быть внизу в административном офисе за двадцать минут до начала первого урока, что оставляет мне сорок минут, чтобы принять душ, одеться и привести себя в порядок. Я обычно не утруждаю себя утренним душем, если приняла его с вечера, но я все еще чувствую себя отвратительно после путешествия, и честно говоря, думаю, что мне просто необходима обжигающе горячая вода, чтобы разморозить обледеневшее тело. Сейчас только середина января, и здесь, в Нью-Гэмпшире, скорее всего, станет только холоднее, так что мне определенно придется что-то делать с климат-контролем в этой комнате.

Я откидываю тонкие простыни, мои зубы неудержимо стучат, и на этот раз я хватаю свое собственное полотенце и мой набор для душа. В коридоре несколько дверей в другие комнаты открыты, и у каждой стены выстроилась шеренга девушек, ожидающих своей очереди принять душ. У меня замирает сердце. Дома все было ужасно, но, по крайней мере, у меня была своя гребаная ванная комната. К тому, что в Вульф-Холле мне придется делить помещения с другими людьми, мне ещё предстоит привыкнуть.

Я присоединяюсь к концу очереди, ожидающей душевую в правой части коридора, и девушки впереди меня резко замолкают. Восемь пар оценивающих глаз оглядывают меня с головы до ног. Ни одна из девушек не выглядит слишком дружелюбной. Одна из моих новых одноклассниц отворачивается от рыжеволосой девушки, с которой была поглощена разговором, и поворачивается ко мне, одаривая меня полуулыбкой.

Ее каштановые волосы туго завиты в роскошное афро. Хотя кожа у нее почти такая же бледная, как у меня. Тонкие черты лица, глубокие карие глаза, что делает ее похожей на молодую версию Натали Портман.

— Эй. Четыреста шестнадцать, верно? Ты, должно быть, Элоди.

Я одариваю ее натянутой улыбкой в ответ.

— Виновна по всем пунктам.

Вся эта история с новой девушкой на самом деле вовсе не нова. С тех пор как я перешла в старшую школу, мне приходилось делать это как минимум четыре раза. Хотя прошло уже довольно много времени с прошлого раза. После трех лет, проведенных в моей последней школе в Тель-Авиве, я позволила себе расслабиться.

Моя самая большая ошибка.

— Я Карина, — говорит девушка, протягивая руку. — Рада, что ты добралась сюда целой и невредимой. Некоторые из нас ждали тебя прошлой ночью, но было уже поздно и.. — она пожимает плечами.

Я пожимаю ей руку, немного согретая мыслью о том, что некоторые из присутствующих здесь девушек могли бы проявить ко мне такую доброту, если бы мне позволило время.

— Все хорошо. Я все понимаю.

— Комендантский час здесь довольно строгий, — вмешивается рыжая. Она очень, очень высокая. Почти такая же высокая, как тот несчастный ублюдок, который вчера вечером показал мне дорогу в мою комнату. — Нам нужно быть в своих комнатах к половине одиннадцатого, — говорит она. — Хотя Мириам, наш комендант по этажу, иногда закрывает на это глаза, если мы подкупаем ее шоколадом. Здесь чертовски отстойно, но считай, что тебе повезло. Девушкам с первого этажа повезло меньше. Их комендант —гребаная сука.

— Эй! — девушка, стоящая первой в очереди в мою душевую, щелкает пальцами. — Следи за своим языком, Прес. Некоторые из нас дружат с Сарой.

— Как я могла забыть, — огрызается в ответ рыжеволосая Прес, скорчив ей гримасу. — Ты так глубоко засунута ей в задницу, что просто чудо, что ты еще не заработала свой значок «Патруль Сфинктера», Дамиана.

Дамиана — классное имя. Жаль, что сама девушка не кажется такой уж крутой. Её кожа на три тона светлее моей и на ней полный макияж лица еще до того, как она ступила в ванную. Может быть, вся эта подводка для глаз вытатуирована.

— Вау. Твои отклики становятся немного лучше, Сатанинское Отродье. Но все равно ещё нужно поработать. Может быть, тебе стоит потренироваться перед зеркалом.

Дверь ванной комнаты открывается, и оттуда выходит красивая девушка с копной черных кудрей и кожей цвета корицы, завернутая в полотенце. Она тут же закатывает глаза.

— Господи, еще нет и половины восьмого, а ты уже язвишь, Дэми. Дай передохнуть.

Дамиана рычит, протискиваясь в ванную, едва не сбив с ног другую девушку.

— Рашида, это Элоди, — говорит Карина, кивая в мою сторону.

Поправив полотенце и зажав его подмышкой, Рашида небрежно пожимает мне руку.

— Поговорим, как только ты достигнешь трехмесячной отметки, — говорит она, затем торопливо идет по коридору, входит в комнату 410 и захлопывает за собой дверь.

— Прости за нее, — говорит Карина, прислоняясь спиной к стене. — Последние две девушки, прибывшие в середине семестра, очень быстро перевелись. Полагаю, что пытаться узнать людей, если ты не уверен, что они останутся здесь, для некоторых из нас сложнее, чем для других.

— Перевелись? — вставляет Прес, поднимая брови вверх.

Она звучит так, словно не согласна с термином, который использовала Карина, но другая девушка бросает на нее настороженный взгляд.

— Не надо, — предупреждает она. — Не стоит. Господи, дай девчонке немного освоиться, прежде чем ты начнешь выкапывать это дерьмо, а?

Э-э... это меня немного беспокоит.

— Выкапывать какое дерьмо?

— Никакое. — Карина говорит это твердо, глядя на других девушек.

Она словно подначивает их открыть рот и выдохнуть еще одно слово, чего никто из них не делает. Очевидно, они готовы подчиниться Карине, потому что все стоящие в коридоре, включая Прес, смотрят себе под ноги.

— Лааадно.

Если и есть что-то, что я ненавижу, кроме моего отца, так это секреты. В моем прошлом было так много всего, слишком много вещей скрывалось от меня на протяжении многих лет, что я действительно плохо переношу это дерьмо. Но ведь это мой первый день. Я познакомилась с этими девушками всего десять минут назад и не могу требовать от них стопроцентной откровенности, даже не выучив как следует их имен. Я изо всех сил стараюсь не обращать на это внимания.

— Эй, постучи в мою дверь, прежде чем спустишься вниз, ладно? — предлагает Карина. — Я контакт между учениками и учителями. Я провожу тебя в офис, забрать твои документы. А потом мы вместе пойдем на английский. Если хочешь, конечно. Думаю, что многие наши занятия будут совпадать.

Может быть, я и маленького роста, но все равно большая девочка. Я вполне способна сама найти дорогу в офис и на занятия. Впрочем, я уже давно усвоила этот урок. Если кто-то предлагает вам оливковую ветвь в беспощадных водах международной школы, вы хватаете её и не отпускаете.

— Конечно. Спасибо. Это было бы здорово.

Экскурсия в офис проходит без происшествий, а это значит, что мир не кончается, пока я заполняю свою анкету здоровья и хватаю все списки для чтения и обязательные названия учебников, которые мне нужно будет заказать для моих занятий. Карина выступает посредником между мной и дряхлой, почти глухой восьмидесятилетней женщиной за конторкой, крича, когда бедная старушка не слышит моих ответов. Линзы на ее очках такие толстые, что из-за них ее глаза кажутся в восемь раз больше обычного размера. Несмотря на визуальную помощь, она щурится на меня поверх стопки бумаг, как будто это действительно может помочь ей лучше меня слышать.

Когда мы заканчиваем, Карина выхватывает у меня из рук карту, которую дал мне администратор, и швыряет ее прямо в мусорное ведро, таща меня за руку по длинному кривому коридору, уставленному букетами цветов в вазах.

— Это тебе не понадобится, — напевает она. — Я буду твоим личным гидом по Вульф-Холлу. Могу сказать, что мы отлично поладим. Я поняла это сразу же, как только увидела сетчатые колготки.

Я бросаю взгляд на ажурные колготки, о которых она говорит. Я ношу их под моими любимыми рваными джинсовыми шортами. Ботинки Док Мартинс, которые я выбрала, потенциально излишни, но мой внешний вид не был бы полным без них.

Я знаю, что здесь холодно, но моя возмутительная одежда была первой в длинной череде протестов, которые я запланировала для своего пребывания в Вульф-Холле. К сожалению, когда я вышла из своей комнаты и увидела одежду Карины, стало ясно, что здешние студенты могут носить все, что им заблагорассудится, и это сойдет им с рук. Ее ярко-желтая куртка-бомбер и красные джинсы дисгармонируют так сильно, что есть риск, что у меня скоро начнется мигрень от одного взгляда на нее.

Одежда других студентов тоже представляет собой смешение различных стилей и цветов. Вокруг достаточно рваных джинсов и футболок с логотипами групп, чтобы все выглядело так, будто мы вот-вот войдем в ворота музыкального фестиваля.

Быстро сложив два и два, я понимаю, что Карина ведет меня прямо в класс.

— Может быть, мне сначала оставить свои вещи в шкафчике?

— Пффф. У нас нет шкафчиков. Если ты не хочешь таскать с собой сумку, тебе придется бегать в свою комнату между занятиями, и поверь мне, на это дерьмо времени не хватит. Пошли. С тобой все будет в порядке.

В комнате воцаряется тишина, когда Карина приводит меня на английский. Головы студентов резко поворачиваются, разговоры резко прекращаются... и волосы у меня на затылке встают дыбом. На потрепанной кожаной кушетке под массивным панорамным окном развалился парень из прошлой ночи, как будто он проглотил кучу наркоты на завтрак, и она только что подействовала.

Он — первое, что я замечаю.

Второе? Здесь нет никаких столов.

Ну, во всяком случае, не в традиционном смысле.

Слегка ошеломленная, я, разинув рот, оглядываю комнату, рассматривая все вокруг: шкафы, пуфики, кресла и потертые старые письменные столы, расставленные по всему огромному пространству. Самое удивительное, что в дальнем конце комнаты стоят книжные стеллажи, деревянные скамьи, а в открытом камине, низко склонившись, ревет огонь.

Я никогда в жизни не видела ничего подобного.

— Эм... наш урок английского проходит в библиотеке?

Раздается хор смешков, любезно предоставленных другими студентами, развалившимися на креслах и прислонившихся к письменным столам. Два парня, сидящие на полу у другого большого окна, обмениваются между собой насмешливыми «какого черта?» взглядами. У меня такое чувство, будто я только что вошла в ТАРДИС Доктора Кто (прим. ТАРДИС — машина времени и космический корабль из британского телесериала «Доктор Кто», которая, будучи живым существом, росла на родной планете повелителей времени, до её перемещения в параллельную Вселенную. ТАРДИС может доставить своих пассажиров в любую точку времени и пространства. Она могла принимать любую форму, но однажды этот механизм был сломан, и теперь ТАРДИС Доктора всегда снаружи выглядит, как полицейская будка образца 1963 года, но внутри она гораздо больше, чем снаружи.) и совершила ошибку, воскликнув: «Подождите! Она больше внутри, чем снаружи!».

Карина пинает сапогом одного из парней, сидящих на полу, и ведет меня мимо них к пустому дивану в цветочек. Парень бросается вперед, обнажая зубы и щелкая ими на нее, но она игнорирует его выступление.

— Нет, библиотека гораздо больше этой. Это логово Дока Фитцпатрика, как он любит это называть. По сути, он здесь настоящий бог. Ему сойдет с рук даже убийство. Он должен был проводить свои занятия в комнате, которую ему выделили в английском блоке, но говорит, что легче вдохновлять своих учеников в более приятной, расслабляющей обстановке.

Это место действительно очень хорошо расслабляет. Я никогда раньше не видела дивана в классе, не говоря уже о том, чтобы посадить на него свою задницу.

— Эй, Карина? Кто это? — Я киваю подбородком в сторону парня, который оказал мне такой теплый прием прошлой ночью.

Парень взял одну из цветочных подушек с дивана, на котором лежит, и положил ее себе на лицо.

Карина замирает, выгибая бровь таким образом, что я чувствую себя так, будто совершила еще один промах.

— Э-э-э, ух. Это Рэн Джейкоби. Он скорее дикий пес, чем человек. Я.. честно... — она тяжело вздыхает, заставляя себя заняться делом, вытаскивая большой блокнот из сумки у своих ног. — Я бы посоветовала тебе держаться от него подальше, но в этом месте невозможно никого избегать. Кроме того, у Рэна есть способ запугивать и вмешиваться в твои дела, нравится тебе это или нет, так что…

Сморщив нос, я наклоняю голову набок, щурясь на него.

— Знаешь... я почти уверена, что на нем та же одежда, что и вчера вечером.

Это вызывает у меня резкий смешок.

— Ага. Так и есть.

Откуда, черт возьми, Карина знает, во что он был одет прошлой ночью? Если только... она сказала, что несколько девушек ждали меня. Она явно ждала вместе с ним; он сказал, что вытащил короткую соломинку и должен бодрствовать до моего прихода. Я ничего не знаю об этом парне, кроме того, что он курит, но почему-то я не могу представить себе Рэна, болтающегося с кучей девушек, ожидающих, чтобы поприветствовать нового студента Вульф-Холла.

— Рэн и его парни, они любят забавляться с людьми, Элоди. А когда никто не хочет играть в их дурацкие игры, жить по их дурацким правилам, они развлекаются друг с другом. Пакс поспорил с ним, что до рождественских каникул Рэн не сможет трахнуть десять девчонок. А когда он провалил испытание, его друзья сказали ему, что он должен носить одну и ту же одежду в течение целого месяца, когда мы вернулись с каникул. Так что да. Рэн определенно одет в ту же одежду, что и вчера вечером. На нем та же одежда, что и две недели назад. Думаю, они разрешают ему стирать её каждые пару дней. Но могу поспорить на свою задницу, что он будет носить ту же самую черную рубашку завтра, и послезавтра, и послезавтра, вплоть до первого февраля. Потому что единственное что может быть хуже, чем проиграть пари парням в Бунт-Хаусе... это неспособность оплатить счет, когда проигрываешь. Не важно, чего это им будет стоить или кто пострадает по пути.

— Парни Бунт-Хауса?

— Ага. — Карина хмурится. — У этих трех идиотов есть дом на полпути вниз по склону горы. Они называют его Бунт-Хаус. Все так делают. Им разрешено жить там по какой-то непонятной гребаной причине, в то время как остальные из нас должны дрожать здесь в течение зимних месяцев и жариться летом.

— У академии есть жилье за пределами кампуса?

Карина озадачена моим замешательством.

— Нет. Рэн при деньгах. Домом владеет его семья. Или он сам им владеет. Я не уверена в деталях. Все, что я знаю, так это то, что они могут делать там все, что им вздумается, а остальные должны оставаться здесь и подчиняться.

В голосе Карины слышится горькая нотка. Однако, когда она поднимает глаза от своей сумки, на ее хорошеньком личике появляется солнечная улыбка.

— В любом случае, Пакс, Дэшил и особенно Рэн. Берегись их, это все, что я тебе скажу, девочка. В противном случае тебе придется сожалеть об этом, это я могу тебе обещать.

— Красивая речь, Кэрри. Рад видеть, что ты вводишь прелестную маленькую Элоди Стиллуотер в курс дела.

Никто из нас не заметил, как парень, ранее сидевший на полу, встал и подошел к нам. Он красив в том самом опасном смысле, в каком красивы змеи, пауки и волки. Его волосы сбриты до темной щетины. Татуировки выглядывают из-под его белой футболки. Его голубые глаза сверкают, как будто они переполнены живым электричеством. Когда его взгляд встречается с моим, кажется, будто меня пригвоздили к спинке дивана, вокруг моей руки обмотан провод под напряжением, и я не могу его отпустить.

— Отвали на хрен, Пакс, — шипит Карина сквозь зубы.

Я впервые слышу, чтобы ее голос звучал иначе, чем дружелюбно, и от яда, капающего с ее слов, у меня перехватывает дыхание. Она не просто не любит этого парня. Она его ненавидит.

Пакс обнажает зубы самым странным образом, которое я когда-либо видела, его льдисто-голубые глаза сверлят Карину. Есть что-то откровенно плотское в энергии, исходящей от него, и это заставляет кожу на моих руках покрыться мурашками. Мне это не нравится, но я не могу оторвать от него глаз. Справа от него с громкими стонами друг Пакса поднимается на ноги.

Если Пакс выглядит как бывший заключенный со своими татуировками, бритой головой и странным поведением, этот парень — который может быть только Дэшилом —выглядит как библиотекарь. Одетый в белую рубашку на пуговицах и серые брюки со стрелками, кажется, парень тщательно готовился к сегодняшнему уроку. Толстые очки в черной оправе придают ему вид человека, который любит читать — размашистое, бессмысленное обобщение, но быстрый ум в его карих глазах, кажется, подтверждает эту теорию. Как и его глаза, волосы у него не одного цвета: светло-каштановые с одного ракурса, но, когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, они превращаются в темно-русые.

— Извините, дамы. Пакс не знает, как вести себя рядом с такими красавицами. Этим утром он выпил слишком много кофе, так что вы должны понять, он немного не в себе.

Ох. Вау. Английский акцент. Гладкий, как шелк, голос Дэшила сразу же успокаивает. Он держится уверенно и спокойно, как будто уверен в своем месте в этом мире и в том, как именно он вписывается в него. Уверенность — ловкий трюк. Странным образом, это заставляет чувствовать себя рядом с ним в безопасности, в то время как рядом с Паксом чувствуешь себя совершенно наоборот.

Карина ерзает, не сводя глаз со стопки книг на другом конце комнаты, старательно избегая взгляда Дэшила. Ее реакция на Пакс была открытой враждебностью, но теперь она, похоже, замкнулась в себе, полностью отключившись.

— Кэрри? Ты разве не собираешься познакомить нас со своей новой подругой? — мурлычет Дэшил.

Моя новая подруг застыла, как камень. Карина выглядит так, словно вот-вот свалится с дивана, и я спасаю ее от ответа.

— Ты уже знаешь, кто я. Вульф-Холл не очень большое место. К тому же он только что назвал меня по имени, — говорю я, бросая взгляд на Пакс. — Я Элоди Стиллуотер. Перевелась сюда из Тель-Авива. Отец — военный. Мама умерла. Я увлекаюсь живописью, музыкой и фотографией. У меня аллергия на ананасы. Я единственный ребенок в семье. Ужасно боюсь грозы и обожаю блошиные рынки. Как-то так. Этой информации достаточно?

Я перечисляю эти случайные факты о себе с улыбкой на лице, но это звучит слащаво и чертовски фальшиво. Пакс издает смешок, в то время как Дэшил в ответ на мою большую речь полностью переключает свое внимание на меня, медленная, расчетливая улыбка расползается по его лицу. Он очень быстрый и умный. Вы практически можете видеть, как шестеренки жужжат в его голове, когда он записывает данные, которые я только что предоставила. Почему вдруг мне кажется огромной ошибкой то, что я передала эти незначительные факты о себе?

— Рад познакомиться с тобой, Элоди Стиллуотер. Всегда приятно завести нового друга. Может быть, ты захочешь как-нибудь заглянуть в наш дом? Мы будем рады оказать тебе свое гостеприимство.

Одновременно раздаются два голоса: один торопливый и настойчивый, другой явно скучающий.

— Она не может!

— Этого не будет, Дэш.

Обладатель первого голоса, сидя рядом со мной, вздрагивает. Не думаю, что Карина собиралась так громко высказывать свое возражение. Она смущенно берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими.

— Ты же знаешь, что у нее будут неприятности, если Харкорт узнает, — говорит она.

На диване, уткнувшись лицом в подушку, рычит Рэн Джейкоби.

— Она не приглашена. — То, как он это говорит, звучит как распоряжение, как приказ, переданный свыше, который должен быть соблюден.

Дэшил угрюмо вздыхает; похоже, он искренне разочарован.

— Не волнуйся, Стиллуотер. Джейкоби меняет свое мнение, как меняет носки. Разумеется, исключая его нынешнее состояние одежды. Обычно он очень часто меняет носки. Думаю, что это то, что мне нравится в нем больше всего.

— Ну ладно, класс! Усаживайтесь! Шевелись, шевелись, шевелись!

В передней части комнаты высокий парень в обтягивающей черной рубашке и черном галстуке-карандаше выбивает деревянный клин, который держал дверь открытой, и закрывает дверь за собой, входя в комнату. В свои тридцать с небольшим лет этот парень излучает какие-то тяжелые флюиды Кларка Кента. У него такая острая челюсть, что кажется, будто о неё можно порезаться и пустить кровь. Темные, волнистые волосы и темные глаза, и теперь я понимаю, почему половина девушек в комнате тают на своих местах, когда понимают, что он вошел.

Доктор Фитцпатрик, мой новый профессор английского языка, супергорячий красавчик.

— Рэн, убери подушку с лица, парень. Сядь. Ты знаешь правила, — командует он, кладя стопку бумаг на книжную полку.

В другой руке у него кофейная чашка, из которой он делает большой глоток, и мышцы его горла работают, когда он осушает содержимое чашки одним глотком.

Каким-то чудом Рэн оттаскивает подушку от своего лица и выпрямляется в сидячее положение. Подчиняется, но при этом бросает на Дока Фитцпатрика яростные взгляды.

Это очень неожиданно. Действительно, очень, очень неожиданно. У меня создалось впечатление, что Рэн никому никогда не подчиняется. Я, конечно же, не ожидала, что подчинится такой не авторитетной фигуре, как профессор английского языка.

Ужаснувшись, я быстро осознаю сразу несколько вещей. Прошлой ночью было так темно, что я даже толком не разглядела Рэна. В свете, вспыхнувшем от огонька его сигареты, я неохотно признала тот факт, что он был хорош собой. Но сейчас при дневном свете, когда слабое солнце вливается в массивное панорамное окно прямо за его головой, я могу видеть гораздо больше... и у меня просто нет слов.

Он очень красивый.

Его черные волосы вьются вокруг ушей, словно нарисованные на голове искусными мазками кисти мастера. Они густые и растрепанные, и мои пальцы сами по себе скручиваются, желая почувствовать их текстуру, и я сжимаю руку в кулак.

Его глаза зеленые, живые и пугающе яркие. Цвет нефрита, свежей, молодой травы, липы, и весеннего пробуждения после зимы. Они выглядят почти нереальными. У него необычный рот. Его верхняя губа немного полнее нижней, что должно выглядеть странно на парне, но чувственный, женственный рот умудряется сделать Рэна мужественным и суровым.

Я упиваюсь его видом: тем, как его мышцы перекатываются между лопатками, когда он опирается на край кожаного дивана и подтягивается вперед, чтобы опереться локтями на колени. То, как он свирепо ухмыляется, когда его быстрый взгляд скользит по комнате и он ловит девушку с косами, смотрящую на него. То, как он стискивает пальцы, все его тело оживает, как будто он только что был активирован.

— Ладно, всё, — говорит доктор Фитцпатрик. — Слушайте внимательно. Я читал ваши задания, и они оказались очень интересными. Очень эмоциональными. Очень реальными. А некоторые... были откровенно живописными.

— Что вы имеете в виду под живописными? — спрашивает девушка, сидящая впереди на пуфике. — Эссе было посвящено викторианской морали в английской литературе.

— Да, Дамиана. Да, так и есть.

О, круто. С того места, где я сижу, мне виден только ее затылок. Я и не подозревала, что учусь в том же классе, что и гадюка из сегодняшнего утра.

Доктор Фитцпатрик качает головой из стороны в сторону, возвращаясь к своей стопке бумаг. Он перебирает скрепленные скрепками документы на самом верху, пока не находит тот, который ищет.

— Это произведение называется «Покоренная гувернантка» и на четыре тысячи слов превышает наш лимит в две тысячи слов. Я выделил несколько разделов, которые показались мне весьма поучительными. — Он делает вид, что прочищает горло, а затем начинает читать задание.

— Раньше она была такой невинной, а теперь выглядела испуганной. Страх в ее глазах заставил его член затвердеть в штанах, когда он двинулся вперед, намереваясь загнать ее прямо в свою ловушку. Ее грудь вздымалась и опускалась так быстро, что большие груди грозили вот-вот выскочить из корсета. Ничто так не возбуждало его, как вид ее оголенной и ставшей уязвимой перед ним. Теперь в нем росло предвкушение, как всегда, когда он был так близок к достижению своих гнусных целей. В течение нескольких месяцев он трудился, обрабатывая гувернантку, зная, что ее церковь, вера и ее сумасшедший отец не позволят ей исполнить его самые темные желания. И все же он не сдавался. Он видел злой огонь, пылающий в ее душе, и был полон решимости выпустить его на волю.

Гувернантка вскрикнула, когда ее спина ударилась о стену. Она знала, что загнана в угол и выхода нет. Но как только она осознала свое положение, то сразу же смирилась с ним. Ее дыхание участилось еще больше, на этот раз от волнения. Можно было что-то сделать с тем, чтобы уступить контроль над собой чудовищу в черном цилиндре, и теперь, когда он быстро приближался с таким угрожающим выражением в глазах, гувернантка обнаружила, что вовсе не так боится своей бесспорной судьбы, как ей казалось вначале. Она увидела угрожающую выпуклость его жезла, прижавшегося к передней части брюк. Видела, как он ощупывает себя, сжимая свою плоть самым зловещим образом, и, как бы она ни была удивлена, знала, что у нее влажно между ног, а ее женское лоно скользкое от желания, как…

Доктор Фитцпатрик останавливается, опускает руки по швам. Он раздраженно качает головой.

— Честно говоря, должен сказать, что впечатлен этой прозой. Отличное использование слова «зловещий». И «женское лоно». Тебе, наверное, пришлось долго это искать, Джейкоби?

Все взгляды устремляются на Рэна.

Конечно же, это он написал. Я совсем не удивлена. Вполне логично, что этот дьявол в черном сдал викторианское порно в качестве своего задания по английскому. Рэн не выказывает ни малейшего раскаяния, когда пристально смотрит на доктора.

— Ага, — говорит он. — Интернет — замечательная штука. Можно найти всякое странное дерьмо, если знаешь, что ищешь.

— Ты ведь понимаешь, что это эссе должно было быть посвящено викторианскому чувству морали, верно? — спрашивает доктор Фитцпатрик.

Рэн пожимает плечами.

— Ага. Но у них её не было. Викторианцы были такими же похотливыми, развратными и грязными ублюдками, как и мы. Просто им лучше удавалось это скрывать. Тогда было так же много книг о грязном сексе, как и книг о милых, порабощенных женщинах, которые жили по строгим правилам приличия. Просто у них не было такой огласки.

— Значит, ты хочешь сказать, что во многих викторианских произведениях женщины изображались слабыми, покоренными созданиями?

Рэн устало вздыхает, как будто ему не нужно ничего объяснять.

— Я не хочу это сказать. Все так и было. Джейн Остин описывала женщин того времени добродетельными, добрыми, нравственными созданиями, которые никогда и не думали о том, чтобы трахаться. Это ложь, Фитц. Женщины любят трахаться с незапамятных времен, как и мужчины. Тот факт, что викторианцы охраняли этот маленький лакомый кусочек, как будто это был какой-то огромный гребаный секрет, делает их еще более изворотливыми, чем мы.

Брови доктора Фитцпатрика удивленно ползут вверх. Думаю, что он не впечатлен аргументом Рэна, но и неохотно впечатлен им тоже. Швырнув бумагу в сторону Рэна, док отправляет пачку бумаги, трепеща, падать вниз к ногам парня.

— Сделай это снова. Сорок восемь часов, Джейкоби. Придерживайся задания, или будешь переделывать в третий раз. Это станет твоим Днем сурка по написанию эссе, пока не сделаешь все правильно. И никаких ругательств. Ты уже должен знать, что шоковая тактика со мной не сработает.

Рэн оставляет свое задание валяться на тонком персидском коврике у ног. Большинство парней были бы раздражены тем фактом, что им придется переписывать эссе с самого начала, но ему, похоже, все равно. Он воспринимает все это совершенно спокойно.

— Шоковая тактика действует на всех. Я просто еще не нашел для вас подходящего уровня шока, Фитц. Но я очень настойчив. Поверьте, я разберусь с этим еще до конца семестра.

Боже, этот парень — профессионал в придумывании заявлений, которые звучат как тонко замаскированные угрозы. Интересно, так ли он разговаривает со своими родителями? Мой отец снес бы мне голову с плеч, если бы я посмела так разговаривать с ним или с кем-нибудь из моих учителей. Родители Рэна, может быть, и военнослужащие, но у нас должно быть совсем разное воспитание, если он знает, что ему сойдет с рук такое поведение.

Доктор Фитцпатрик широко улыбается, предпочитая не отвечать, просто отворачивается от Рэна Джейкоби, делает глубокий вдох и поворачивается лицом к остальным ученикам.

— Ну ладно, детишки. Сегодня мы начинаем новую игру. Кто хочет стать добровольцем? — Его взгляд останавливается на мне, и он комично хлопает себя ладонью по лбу. — Вот черт. Совсем забыл, среди нас же есть новичок. Элоиза, верно? — говорит он, поморщившись на меня.

Элоиза – одно из самых распространенных имен. Хотя меня называли всевозможными другими именами — Эмилия, Эвелин, Элена. Очевидно, мое настоящее имя не так распространено в других странах, как во Франции.

— Почти. Элоди. Как Мэлоди, но без буквы «М», — поправляю я его, улыбаясь, чтобы он знал, что я не обижаюсь.

Он кивает и щелкает двумя пальцами. Девушка, сидящая в бинбэге через три человека от меня, томно вздыхает, когда парень поворачивается лицом к белой доске на колесах, и мы все видим, насколько плотно его серые брюки обтягивают задницу.

— Вместо всякой странной ерунды типа «встань и расскажи нам все о себе», боюсь, тебе придется стать добровольцем нашей сегодняшней игры, Элоди, — говорит он, выводя мое имя красным маркером на доске. Удивительно, но в этот раз он произносит имя правильно.

— Она не может быть добровольцем, если вы ее назначили, — ворчит Дамиана, бросая на меня кислый взгляд через плечо. — Разве это справедливо? Некоторые из нас ждут своей очереди уже несколько месяцев, Фитц.

— О, перестань ныть. Думаю, мы все устали от бесконечного гудения твоего голоса, деточка.

Вау. В смысле, я думала, что то, как Рэн говорил с доктором Фитцпатриком было дико, но, честно говоря, то, как он говорит с нами, тоже немного необычно. Доктор не похож на типичного профессора. Он кажется нормальным, функционирующим человеческим существом, а не академическим роботом, пытающимся впихнуть в нас учебную программу так быстро, как только возможно. Это освежает. Необычно и то, что он ставит на место таких людей, как Дамиана, когда она ведет себя стервозно. Думаю, мне действительно нравится этот парень.

Пока он не велит мне подойти и встать перед классом.

— Давай, Стилл...?

— уотер, — добавляю я.

— Давай, Стиллуотер. Подъем. Вставай в центр. У тебя есть работа, которую нужно сделать.

Подавленная, я смотрю на Карину, надеясь на чудо, которое будет означать, что я могу остаться сидеть с ней. Она морщит лоб, на лице появляется извиняющееся выражение.

— Извини, подруга. Я должна была догадаться, что он это сделает. Лучше всего просто пойти туда и покончить с этим.

Ух. Что за чертов кошмар! Я встаю с дивана так медленно, что мне кажется, будто я продираюсь сквозь клей. Как только оказываюсь перед классом, я оборачиваюсь, натягивая яркую, веселую (фальшивую) улыбку, и смотрю на класс. Честно говоря, это небольшой класс по любым меркам. В логове доктора Фитцпатрика, бездельничают, как избалованные кошки, примерно пятнадцать студентов и это большое облегчение.

— И что за игра? — спрашиваю я сквозь зубы, пытаясь хоть немного ослабить улыбку — сейчас она не может выглядеть настоящей, слишком напряженная.

Я ненавижу такие вещи. Ненавижу переезды в другие школы, ненавижу знакомство с новыми людьми, ненавижу изучать все новые правила. Ещё я ненавижу изучать все новые игры.

Доктор Фитцпатрик сияет, усаживаясь на край подоконника рядом с кожаной кушеткой Рэна. Похоже, у него здесь тоже нет письменного стола.

— Кто-нибудь хочет объяснить правила Элоди, класс? — Для него это просто развлечение.

Ему действительно нравится быть здесь, учить своих студентов. В пяти разных странах и в пяти разных школах я никогда не встречала другого профессора, который бы так наслаждался своей работой.

Парень сзади, прислонившийся к одной из книжных полок, говорит, не поднимая руки:

— Это конкурс популярности, — объявляет он, не отрываясь от Кубика Рубика, который лениво крутит в руках. — Ты стоишь там, как велит наш почитаемый мастер марионеток, и задаешь нам спорный аргумент. Этот аргумент должен быть связан с книгами или английским языком. Если класс обсуждает твою тему дебатов в развлекательной форме, не заставляя Фитца скучать, ты автоматически получаешь «А» на следующем задании, которое он задает.

Подождите-ка…

Что???

Док, конечно же, в любую секунду поправит парня и объяснит суть игры. Так ведь? Доктор Фитцпатрик сидит на краю подоконника и счастливо улыбается. Он даже не возражает против того, что этот парень только что назвал его «наш почитаемый мастер марионеток».

Я не совсем понимаю, что мне делать. Я бы с удовольствием сказала, что мне наплевать на мои оценки здесь, в Вульф-Холле, но печальная правда заключается в том, что ежемесячное пособие, которое мой отец загружает на мою Американ Экспресс, напрямую связано с моим средним баллом. Я слишком хорошо знаю, как это работает: я успешно сдаю тесты и задания, и у меня будет достаточно средств, чтобы выжить здесь, а если я испорчу свой послужной список, или не сделаю то, чего ожидает от меня полковник Стиллуотер, то мне придется влачить очень унылое существование практически с пустыми карманами.

Я еще не изучала продовольственную ситуацию в этих краях, но предполагаю, что здесь есть закусочная или даже кафе. Ресторан, если повезет. Было бы здорово обедать съедобной пищей время от времени, а не кипятить воду и давиться лапшой быстрого приготовления на завтрак, обед и ужин, скажу я вам. «А» прямо с ворот? Полковнику Стиллуотеру будет гораздо труднее урезать мое пособие.

— Ооокееей. — Мне не нравится придумывать умную, интересную тему разговора на месте. Если бы я знала, что это произойдет, то не стала бы утруждать себя сном прошлой ночью. Я бы бодрствовала, прокручивая что-нибудь потрясающее, чтобы поразить этих ребят в классе. К сожалению, единственное, что я могу придумать, это: — Английский язык умирает. Современный сленг и текстовая речь так быстро вытесняют историю и жизнь из художественной формы, что вскоре полностью эволюционирует. Дискутируем?

Доктор Фитцпатрик вскакивает на ноги, хлопает в ладоши и бросается обратно к белой доске.

— Мне это нравится. Вы, негодяи, разрушаете мой язык своими текстовыми сообщениями и своим отвратительным неандертальским жаргоном. Кто-нибудь, скажите что-нибудь! Вы можете сесть, мисс Стиллуотер.

Он подталкивает меня локтем, и я бросаюсь обратно на безопасный диван со взглядом, прикованным к полу. Слава Богу, он не возненавидел эту тему. Слава Богу, мой голос не дрогнул, и я не спотыкалась на каждом слове. Слава Богу, никто не засмеялся.

С безопасного дивана я оглядываю комнату, ожидая... нет, боясь того момента, когда доктор Фитцпатрик поймет, что никто не собирается участвовать в моей теме дебатов. В другом конце комнаты захлопывается книга. Кто-то кашляет.

А затем…

Парень с черными волосами, одетый в потрепанный свитер, сидящий у огня, говорит:

— Все языки постоянно развиваются. Утверждать, что английский язык мертв, потому что он меняется и преображается в определенном направлении, все равно что утверждать, что человек вымер, когда хомо сапиенс развился из обезьян.

— Хорошо. — Доктор Фитцпатрик снова щелкает колпачком на своем красном фломастере. На его лице огромная самодовольная ухмылка. — У кого-нибудь есть что сказать на это?

Дамиана вздыхает.

— Ты просто кретин, Эндрю. Человек не вымер, потому что хомо сапиенс эволюционировал. Мы стали чем-то новым. Другой вид или штамм гоминид. Вид, из которого мы произошли, вымер, когда мы изменились. То, что ты сказал, не имеет никакого смысла.

— Значит, ты считаешь, что английский язык не эволюционирует? — спрашивает ее доктор Фитцпатрик.

— Конечно, это так. Обычно, когда что-то развивается, это происходит к лучшему. Наш мозг стал больше и сложнее, потому что мы научились говорить и общаться с помощью языка. Это было улучшением по сравнению с более простыми, примитивными версиями нашего разума. Текстовая речь и сленг не являются позитивным улучшением нашего языка. Это просто лень.

Доктор Фитцпатрик потирает руки.

— Это уже что-то, ребята. У кого-нибудь есть что сказать на заявление Дамианы?

Рэн откидывается на спинку кожаного дивана, поворачиваясь так, что его спина опирается на подлокотник. Он вскидывает ноги, переплетает пальцы и кладет их на грудь.

— Спустись с небес, Дэми. Ты все время используешь текстовую речь. Ты далеко не пурист (прим. приверженец пуризма, человек, выступающий за чистоту нравов, языка и т. п.).

— Нет!

— LOL. LMFAO. BTW. NP. Ты все время пишешь мне это дерьмо.

Ха. Почему меня не удивляет, что Дамиана и Рэн переписываются? Они оба такие отвратительные. Они, наверное, лучшие гребаные друзья.

— Это не совсем текстовая речь, — возражает Дамиана. — Это всего лишь аббревиатуры.

О боже мой. Она не могла этого сказать. Серьезно? Я прячу улыбку за блокнотом, прячу смех за зубами и двумя сотнями страниц чистой разлинованной бумаги.

— Похоже, ты не согласна, Элоди, — говорит доктор Фитцпатрик.

О, да ладно вам.

Его пристальный взгляд прикован ко мне, в глазах пляшут веселые огоньки. Я могла воздержаться от смеха в ответ на замечание Дамианы, но забыла о тех частях своего лица, которые не закрывала. Леви всегда говорил, что я улыбаюсь больше глазами, чем ртом. Развернувшись на стуле, Дамиана с ненавистью смотрит на меня.

— Давай, Стиллуотер. Выкладывай, если ты считаешь себя такой чертовски умной.

Все средние школы одинаковы. Даже безумно дорогая частная школа-интернат. Независимо от богатства, стиля воспитания, возможностей или разнообразия, всегда есть одна популярная девушка, которая думает, что ее дерьмо не воняет. Меня успокаивает то, что я знаю, чего можно ожидать в Вульф-Холле, но один раз, только один единственный раз, было бы здорово, если бы вся эта подлость не была чем-то особенным. Судя по прошлому опыту, качать головой и держать рот на замке в этой ситуации будет хуже для меня, чем говорить то, что я думаю. Так же, как и в естественном мире, проявите любые признаки слабости, и хищники придут к вам и сделают все возможное, чтобы вас подавить. Они чертовски неумолимы. Вот почему я стараюсь, чтобы мои руки не дрожали, когда опускаю блокнот и смотрю ей прямо в глаза.

— Да, это аббревиатуры, но LOL? BTW? Акронимы. Эмодзи. Сокращения. Все они считаются текстовой речью.

Я это очень хорошо знаю. Полковник Стиллуотер так яростно презирает все формы сленга, что поклялся сломать мне пальцы, если я когда-нибудь им воспользуюсь. А мой отец скорее переломает кости, чем нарушит обещание. Я никогда в жизни не использовала аббревиатуру в текстовом сообщении.

Дамиана сердито смотрит на меня из-под своей скомковавшейся туши. Некоторые люди могли бы счесть ее интенсивное использование тонального крема и контуринга красивым, но мне кажется, что она носит чье-то чужое лицо.

— А почему бы тебе просто не заткнуться на хрен? Ты здесь всего пять минут, и думаешь, что владеешь этим местом?

Вау. В чем проблема этой сучки? Я едва глазом моргнула с тех пор, как приехала сюда, и почему-то Дамиана уже чувствует угрозу от меня. Борьба за власть — не мой конек. У меня нет никакого интереса соперничать за ее корону. Все, что я хочу сделать, это выполнять свои задания, получать хорошие оценки, чтобы успокоить полковника Стиллуотера, а затем убраться отсюда к чертовой матери, как только я закончу учебу. Рядом со мной Карина издает звук отвращения.

— Полегче, Ди. Сбавь обороты. Элоди просто…

Лицо Дамианы искажается от отвращения.

— Что это за имя такое — Элоди? Звучит так, словно она какая-то французская шлюха.

— Ха! La petite pute française (прим.с фран. «маленькая французская шлюха»), — говорит Пакс со своего места на полу у окна. — Ты берешь в евро, Стиллуотер? Или пара зеленых заставит тебя лечь на спину? Обменный курс сейчас просто убийственный.

— Ну ладно, ладно. Довольно, — мягко говорит доктор Фитцпатрик, поднимая руки.

Он не выглядит шокированным или даже отдаленно обеспокоенным тем, что сказала Дамиана, или дерьмовыми комментариями Пакса, если уж на то пошло. Однако все замолкают в ту же секунду, как он говорит, повинуясь его ленивой команде. Пакс все еще многозначительно подмигивает мне, прикусывая кончик языка. Очевидно, он прокручивает в голове целый ряд непристойных сценариев.

— Не хотелось бы тебя огорчать, Ди, но если ты используешь эти термины, когда пишешь Рэну, то это значит, что ты используешь текстовую речь, — подтверждает доктор Фитцпатрик. — Если ты…

— Как будто я бы написала этому извращенцу! — кричит она.

Рэн ухмыляется и закрывает глаза.

— Конечно, пишешь. Обычно после полуночи. И еще, да. DTF также считается текстовым языком.

Дамиана вскакивает со своего места и тычет пальцем в Рэна, который с закрытыми глазами не видит ее возмущения.

— Ты просто кусок дерьма, Рэн Джейкоби. Я бы никогда не трахнула тебя. И уж точно никогда не попросила тебя об этом.

— Ладно, ладно, садись. Рэн, прекрати свои пошлые разговоры, пока я не отправил тебя в офис Харкорта. Вы, ребята, знаете, что я люблю оживленные дебаты, но мы немного отклонились от темы. Как вы думаете, класс, что сказал бы старина Шекспир обо всех новых словах, которые мы создаем, чтобы выразить себя?

Дебаты продолжаются. Каждый раз, когда класс каким-то образом отклоняется к теме секса, доктору Фитцпатрику удается вернуть нас к порядку. Я тихо сижу, не в силах отвести глаз от Рэна, недовольная тем, что мой взгляд продолжает возвращаться к нему в тот момент, когда я забываю активно не смотреть в его сторону. Старая пословица верна: от катастрофы невозможно отвести взгляд. И я уже знаю, что Рэн Джейкоби — это не просто метафорическая автокатастрофа. Там уже скопилось много машин, и на месте происшествия уже есть мертвые люди. Но я направляюсь прямо к нему и не могу удержаться. Хуже всего то, что я не пристегнута ремнем безопасности, и этот ублюдок перерезал мне тормозные шланги.

Он жестокий, подлый и гнилой до мозга костей. Но я не могу убежать от него. Есть очень реальная опасность, что он поднесет свою чашу к моим губам, и я выпью его яд, как будто умираю, а он — лекарство.

Все, что я могу сейчас сделать, это собраться с духом и надеяться, что конец будет быстрым.

Резкий, пронзительный звонок заглушает Прес, рыжеволосую девушку, с которой я познакомилась ранее, и все студенты выходят из класса, громко жалуясь и канюча на задание, которое доктор Фитцпатрик обещал позже отослать нам по электронной почте.

В коридоре Карина вздыхает с облегчением.

— Боже, я так рада, что все закончилось.

Не думаю, что она имела в виду само занятие по английскому.

Скорее всего, имелась в виду близость к Рэну и его команде.

У подножия крутой винтовой каменной лестницы Карина быстро обнимает меня.

— Боюсь, что именно здесь я тебя и оставлю. Мне нужно бежать на испанский. Твой класс биологии там, наверху. Не бойся. Все должны быть милыми.

Примерно на полпути вверх по лестнице в моем заднем кармане звонит сотовый телефон. Взволнованная, я с трудом вытаскиваю его и читаю сообщение, которое только что пришло. Из-за сумасшедшей разницы во времени мне кажется, что я ждала этого момента целую неделю. Странно, что я до сих пор не слышала ни единого звука от Леви и остальных, но по крайней мере…

О.

Подождите.

Это сообщение не от одного из моих друзей в Тель-Авиве. Неизвестный номер, американский, с кодом города 929, который мне не знаком.

Сообщение короткое и по существу.

«Будь менее очевидной, Стиллуотер. Отчаяние – выглядит отвратительно.»