ЭЛОДИ
ПРОХОДИТ НЕДЕЛЯ, а потом еще одна. Я хожу на занятия, читаю книгу, которую Рэн дал мне, ночью под простыней, вооружившись фонариком, как будто кто-то мог бы ворваться и застать меня за чем-то извращенным. Когда я заканчиваю читать, то перечитываю её заново. Тусуюсь с Кариной и Прес.
Обитатели Бунт-Хауса даже не смотрят в мою сторону, то есть Пакс и Дэш продолжают жить так, словно меня не существует, а Рэн старательно игнорирует меня всякий раз, когда у него появляется такая возможность. Чудесным образом появляется место в первом ряду моего французского класса. Доктор Фитцпатрик больше не требует от меня никаких неудобных заданий по английскому языку. Рэн как обычно растягивается на диване со своим обычным, отработанным уровнем скуки, но он держит свои язвительные комментарии при себе.
Если бы я не знала его лучше, то заподозрила бы, что он ведет себя наилучшим образом.
Однако все это меняется в четверг днем, когда высокая, стройная девушка с роскошно густыми, длинными черными волосами неторопливо входит в логово доктора Фитцпатрика, и Пакс так громко и неожиданно ругается, что Анжелика, робкая девушка, которая всегда заплетает волосы в косы, щелкает надвое свою пластиковую линейку.
— Какого хрена? — стонет Карина рядом со мной. — Это, должно быть, какая-то дурацкая шутка.
— Приветствую, Фитц. — Девушка с черными волосами прихорашивается, делая небольшой реверанс перед доктором, у которого челюсть лежит на полу.
— Мерси? Чем мы обязаны такому удовольствию? — Его рот говорит «удовольствие», но глаза говорят «Боже милостивый, нет». — Я и понятия не имел, что ты заскочишь в гости. Полагаю, именно поэтому ты проделала весь этот путь? Чтобы проверить, как поживает твой брат?
Она легонько шлепает его по руке, демонстрируя самый кокетливый вид, который я когда-либо видела.
— Нет, глупышка. Я снова перевелась! Швейцария была прекрасна, но холод взял надо мной верх. Для сравнения, в это время года Нью-Гэмпшир — тропики.
Глядя на эту старую / новую студентку, я чувствую, что все в комнате отодвигаются от нее. Включая меня, и я даже не знаю, почему.
— Э-э... что происходит? — бормочу я уголком рта.
— Это Мерси, — говорит Карина, закатывая глаза. — Она была здесь студенткой до прошлого июня. Потом решила поехать учиться в Европу, потому что Америка была слишком «неотесанной» страной. Никто не расстроился, когда она ушла. И уж тем более Рэн.
— Рэн? Почему? Он был... они были...
— Фу, нет! — Карина пинает меня прямо в лодыжку, и это чертовски больно. — Она его сестра.
Его сестра? Серьезно? Что это еще за чертовщина? Никто никогда не упоминал другого Джейкоби. Еще одно существо, у которого те же дьявольские гены, что и у Рэна.
— Они близнецы, — продолжает Карина.
О, становится все лучше и лучше.
— Рэн на восемь часов старше Мерси. Их родители собирались назвать ее Хеленой, но передумали, когда миссис Джейкоби продолжала кричать: «Мерси! Мерси!» (прим. Merсy в переводе — милосердие, милость, пощада, сострадание, помилование) во время родов. Их мама так сильно заболела после родов, что уехала на полгода поправляться, а отец нанял няню, чтобы ухаживать за ними. Миссис Джейкоби умерла, когда им было по три года. Очевидно, она так и не восстановила свои силы после беременности и просто исчезла, пока от нее ничего не осталось. Она была довольно ужасной матерью по всем статьям.
У меня уже давно были вопросы о Рэне. Я так мало знаю о нем, но ни в коем случае не спрашивала Карину. Особенно после того, как этот ублюдок попытался взломать мой телефон. Она бы вздернула меня и выпотрошила, как рыбу, за то, что я такая глупая. Но мне почему-то кажется, что я должна была это знать. Мне следовало бы догадаться, что в этом мире есть еще одна его частичка.
Мерси поворачивается и лучезарно улыбается классу, и я откидываюсь на спинку дивана, пораженная поразительным сходством, которое она разделяет со своим братом. Черты ее лица более утонченные и нежные, но у неё та же форма лица, подбородок, глаза, хотя зелень глаз Мерси далеко не такая яркая, как у Рэна. Она видит своего брата и машет ему рукой. Сидя на своем обычном месте на кожаном диване, Рэн смотрит прямо сквозь нее, как будто ее там вообще нет.
— Так вот. Как я и сказала, Рэн и Мерси раньше были очень близки, но теперь уже нет, — шепчет Карина.
— Ну, тогда вам, наверное, стоит присесть, мисс Джейкоби, — говорит доктор Фитцпатрик с натянутой улыбкой.
Мерси вальсирует к кожаному дивану и садится на его край, у ног брата. Она хлопает его по ботинкам, пытаясь заставить его дать ей пространство, и на лице Рэна появляется выражение отвращения. Он встает, молчаливый, как могила, и направляется к выходу. Впервые за две недели он внимательно смотрит на меня, выходя за дверь.
— Рэн! Рэн, это обязательное занятия! — кричит ему вслед доктор Фитцпатрик, но зря тратит свое дыхание.
Рэн уже ушел.
На следующий вечер, когда я возвращаюсь в свою комнату после ужина, открываю дверь, и что-то стремительно поднимается в воздух, кружась перед моим лицом. Я кричу, бросаясь защищаться в довольно постыдном проявлении паники. Я предполагаю, что это летучая мышь, но осознаю свою ошибку, когда пышное перо мягко опускается на пол.
Оно черное. Глубоко черное. Но когда я поднимаю его для более близкого осмотра, маслянистый, металлический, сине-зеленый оттенок ловит свет и просвечивает насквозь. Оно прекрасно, опахало, по обе стороны толстого, древесного костяка, совершенно во всех отношениях.
Перо чудесно. Так обыденно, что мы даже не замечаем, как они торчат из наших подушек, или подхвачены легким ветерком, или качаются на поверхности ленивой реки, пойманные в водовороты и стремительные вихри, пока оно несется вниз по течению. Но перо — это шедевр инженерной мысли. И это перо, которое, должно быть, было подсунуто под дверь моей спальни, несомненно, очень красивое.
Это послание. Некоторые парни могут подсунуть записку под дверь девушки. Более ленивые парни просто отправляют сообщение. Парень, который подкинул это перо под мою дверь, является поклонником более тонких форм общения. Все началось с азбуки Морзе во время шторма, а сейчас это, что должно быть слишком очевидно для него.
Что он хотел сказать этим пером? Кроме как «Помнишь меня? Я существую». Это за гранью моего понимания. Все, что я знаю, это то, что Рэн был на четвертом этаже крыла девушек, и он стоял прямо за моей дверью.
— Эй, ты уже готова? — Карина стоит в коридоре позади меня.
У нее на лице дерзкая ухмылка, потому что между ней и ее сэндвич-мороженым Энди Сэмбергом все накаляется, и мы должны встретиться с ним перед кинотеатром «Виста» через час, чтобы посмотреть вечерний фильм — какой-то фантастический фильм о роботах, захвативших мир.
Я медленно прячу перо за спину.
— Ну, знаешь? Кажется, у меня начинается мигрень. Я не уверена, что сидеть перед ярко освещенным экраном — это самое лучшее для меня сейчас.
— О нет! — дует губы она, но глаза у нее очень блестят.
Карина пригласила меня посмотреть фильм до того, как Андре пригласил ее на свидание, поэтому она смущенно спросила меня, не буду ли я против, если он придет. Я сказала ей, что не возражаю, если она пойдет с ним одна, но она отвергла это предложение, даже не рассматривая его, а я не хотел быть стервой и категорически отказываться идти. Это удобный выход — никто в здравом уме не хочет оказаться третьим колесом в кинотеатре — и Карина выглядит втайне довольной. Я уверена, что на ее месте я бы тоже так выглядела.
— Ты уверена, что говоришь это не только для того, чтобы дать мне немного побыть наедине с мальчиком? — спрашивает она.
Мальчик. Подруга говорит так ласково, с головокружительным блеском в глазах. Она пытается скрыть свое волнение по поводу этого свидания, но это реально не работает.
— Да, уверена. Когда у меня начинается мигрень, мне нужно свернуться калачиком в постели и заснуть. Это единственный способ пройти через все это. Меня, наверное, будет тошнить, если я пойду. Но тебе стоит заглянуть в мою комнату, когда вернешься. Расскажешь мне, как все прошло.
Карина прикусывает нижнюю губу и ухмыляется, как чертенок.
— А что, если я не вернусь?
— Карина! Ты собираешься спать с ним?
Она визжит, как пятилетний ребенок, ныряя в сторону, когда я пытаюсь ударить ее по руке.
— Ну, не знаю. Может быть? Я на всякий случай заполнила бланк отсутствия. Это делает меня шлюхой?
— Нет! Нисколько. Если ты думаешь, что он хороший парень, и он хорошо к тебе относится, и ты думаешь, что готова, то почему бы и нет?
Моя подруга улыбается от уха до уха, хотя теперь уже немного спокойнее.
— Да. Я имею в виду, что он очень милый. Мне приходится провоцировать каждый контакт между нами, потому что он пытается быть джентльменом. Честно говоря, я вроде как хочу, чтобы он просто прижал меня к стене и трахнул уже.
— Карина!
Она смеется. Выражение ее лица меняется, когда она видит то, что я держу в руках…
Вот дерьмо.
Я совсем забыла про перо. Я рассеянно вертела его в пальцах, вдавливая тупой конец полого стержня в подушечку большого пальца, пока разговаривала с ней.
— Очень мило, — говорит Карина, забирая его у меня. Она подносит его к свету. — Ого, оно действительно прекрасно. Где ты его взяла?
— О, на лужайке. Нашла на траве. — Удивительно, как легко я ей вру.
Мне это не нравится, но я была бы дурой, если бы сказала ей правду. Она бы с ума сошла, если бы узнала, что Рэн был здесь. Карина отменила бы свое свидание и провела остаток ночи, пытаясь уговорить меня донести на Рэна за то, что он прокрался на девичий этаж. Это вторжение — наименьший из его многочисленных грехов, но Карина ухватилась бы за него обеими руками, если бы решила, что этого будет достаточно, чтобы его исключили из академии.
— Я никогда раньше не видела такого перышка. Красивое, — говорит она, протягивая его мне обратно.
Я забираю его у нее.
— Да, красивое.
— Ты должна оставить его себе. Сделай с ним что-нибудь красивое. Я знаю, как сделать из него заколку для волос. Могу показать тебе, если хочешь.
— Было бы здорово.
Она хлопает в ладоши и делает глубокий вдох.
— Ладно. Я собираюсь выбраться отсюда. Пожелай мне удачи! Возможно, когда я вернусь, мне будет, что рассказать.
Я жду, пока она исчезнет в коридоре и завернет за угол, а потом достаю мобильник и начинаю печатать сообщение.
Я: оно прекрасно, но я его не оставлю.
Почти сразу же появляются три точки.
РЕН: лгунья.
Я: ты должен остановиться.
РЭН: зачем говорить то, что ты не имеешь в виду?
Я: о чем, черт возьми, ты говоришь?
РЭН: ты говоришь мне, что я должен остановиться. Но ты не хочешь, чтобы я останавливался. Это последнее, чего ты хочешь.
Черт возьми, от этого засранца мне хочется кричать.
Я: ты этого не знаешь. Ты понятия не имеешь, что творится у меня в голове.
РЭН: я знаю, что сегодня вечер пятницы, и ты никуда не пойдешь.
Я: Пойду. Я иду с Кариной.
РЭН: странно. Я только что видел, как она сжигала резину на дороге в своей дерьмовой Файрберд. И ты не сидела на пассажирском сиденье.
Я: Сталкер!
РЭН: я многое замечаю, малышка Эль. Подай на меня в суд. Ты осталась в академии, потому что хотела встретиться со мной.
Я: ты чертовски высокого мнения о себе, да?
РЭН: грубая честность очень похожа на высокомерие для неподготовленного глаза.
Я: Боже, просто остановись!
РЭН: встретимся.
Я: НЕТ.
РЭН: Дай мне час. Если ты не придешь, мне придется прийти к тебе. Тогда ты увидишь, какой я на самом деле сталкер.
Я: ТЫ СОШЕЛ С УМА! Ты не посмеешь прийти ко мне в комнату.
Моя кровь почти закипела. Я не могу поверить этому ублюдку. Он просто бессовестный.
РЭН: возможно. А может, и нет. Но для тебя безопаснее будет прийти ко мне.
Я: Ты действительно думаешь, что я вернусь в тот дом? Где вы втроем могли бы сделать со мной бог знает что?
На этот раз маленькие точки загораются не сразу. Проходит целая минута, прежде чем они появляются снова, и я стою у окна в своей комнате, глядя на постепенно сгущающиеся сумерки, которые ползут к академии, сомневаясь в собственном здравомыслии. Почему я так сильно хочу, чтобы он ответил? Как я могу быть настолько глупой?
РЭН: Пакс и Дэшил никогда бы и пальцем тебя не тронули. Они знают, что после этого никогда больше не смогут ходить. Но это неважно. Если ты не хочешь идти сюда, я пойду туда. Встретимся на чердаке. 8 вечера.
На чердаке? Он знает об этом месте? Боже, неужели нигде в Вульф-Холле я не в безопасности от этого парня?
Я: НЕТ, РЭН.
Он не отвечает.
Я: Я не собираюсь встречаться с тобой, Джейкоби. У меня нет желания умереть.
Мой телефон молча лежит на ладони, пока экран не становится черным.