Бунт Хаус

Глава 24.

ЭЛОДИ

СЕКРЕТ — это страшная и удивительная вещь. Это мерцающее пламя свечи в груди, согревающее вас изнутри. Он может заставить вас улыбаться в сгиб локтя, спрятав лицо в рубашке, в то время как вы мечтаете о тех часах, когда наступит «позже», когда вы снова увидите объект своего увлечения. Но секрет может также заставить вас чувствовать себя оооочень дерьмово.

— Я так рада, что ты перевелась. Честно говоря, я была так несчастна, пока ты не появилась. Выпускной год в Вульф-Холле, казалось, будет чертовски ужасным благодаря Дэшу. Но даже эти куски дерьма из Бунт-Хауса не могут испортить последние несколько месяцев здесь. Моя бабушка всегда говорила, что хороший друг может все исправить. Боже, какие у тебя красивые волосы, — говорит Карина, быстро проводя пальцами по моей голове. Я неподвижно сижу на полу между ее ног, пока она творит свою магию, заплетая мои непослушные волосы в сложную косу. — А ты никогда не думала о том, чтобы вернуть свой естественный цвет? — спрашивает она.

Она даже не подозревает, что я чувствую себя невероятно виноватой из-за того, что она только что сказала мне. Я не очень хороший друг. Просто ужасный друг. Я ничего не могу исправить. Я связалась с парнем, которого ненавидит Карина, который является лучшим другом парня, который разбил ее сердце, и я не могу представить себе, что смогу выйти из этой ситуации в ближайшее время. Эгоистично... Боже, я даже не могу поверить, что позволяю себе так думать... я не хочу выпутываться из этой ситуации, хотя и знаю, как ей было бы больно и обидно, если бы она узнала, что я творю. И что же я за друг такой?

А теперь она говорит о том, чтобы вернуть моим волосам естественный цвет?

Нож крутится у меня в груди, и мне становится трудно дышать. Я ковыряю ногти, внезапно очень заинтересовавшись половицами.

— Э-э... да. Вообще-то, да. Я давно хотела это сделать, но...

— Но тебе не нравится быть брюнеткой?

— Нет, это из-за мамы. У нас с ней был одинаковый цвет волос. Когда она умерла, моему отцу пришлось каждый день смотреть на меня, напоминающую ему, как мы похожи, и это чертовски бесило его. Как мы были похожи, — поправляю я себя. — Он будет в ярости, если я верну его обратно.

— Вау. — Карина перестает заплетать косы и смотрит вниз через мое плечо, недоверчиво глядя на меня. — Твой отец в пяти с половиной тысячах миль отсюда, Элли. Тебе уже почти восемнадцать. Ты можешь делать все, что захочешь. И кроме того... какого хрена тебе понадобилось красить волосы только для того, чтобы угодить ему? Он звучит как гребаный придурок. Извини, если это грубо, но я называю это так, как я это вижу. Я ничего хорошего о нем не слышала.

Вот тут-то мне и следовало бы броситься на защиту полковника Стиллуотера. Вот что должен бы сделать любой другой человек, если бы кто-то обозвал его отца. Но, честно говоря, мне нечего ей сказать хорошего. Насколько это печально? Каждое яркое и блестящее воспоминание из моего детства было связано с моей матерью. С ее кривой, теплой улыбкой, и глупыми голосами, которые она разговаривала, когда мы устраивали чаепития с моими плюшевыми лошадьми, и тем, как она обнимала меня так крепко, когда отправляла спать, что я думала, что мои легкие могут лопнуть... была единственным светом в остальном очень темном шторме.

— Да, он вроде как сам себе закон, — говорю я ей. — Этот человек едва отвечает даже дяде Сэму. Он не привык, чтобы люди подвергали сомнению его указы. Он точно не привык к тому, что люди не подчиняются прямым приказам.

— Он приказал тебе не красить волосы?

— В недвусмысленных выражениях.

— Ладно. Понятно. В какой-то момент я поеду в аптеку и куплю коробку краски для волос. Я оставлю её для тебя за дверью. Если у тебя есть какие-либо возражения, озвучь их сейчас или навсегда держи при…

— Оооо, окрашивание волос. Звучит очень весело.

Карина и я одновременно поднимаем глаза. Мне потребовалась секунда, чтобы осознать тот факт, что Мерси Джейкоби зависает на входе в мою спальню, прислонившись к дверному косяку и рассматривая свой безупречный французский маникюр. Она так похожа на Рэна, что мой желудок тут же завязывается в двойной узел.

— Чего ты хочешь, Мерс? — спрашивает Карина.

Похоже, она не удивлена, что эта девушка появилась здесь. Не то чтобы она казалась счастливой по этому поводу.

— Я тоже рада тебя видеть, Кэрри. Из всех людей здесь, в Вульф-Холле, я больше всего рада встрече с тобой. — Холодная, расчетливая улыбка, расплывающаяся по ее лицу, неубедительна. От неё у меня даже зубы сводит. — Вспомни, сколько времени мы все проводили здесь вместе, — говорит она, входя в мою комнату и небрежно оглядываясь.

Она делает вид, что интересуется маленькими безделушками, которые я разбросала по комнате, но я вижу, что ей надоедает все, к чему она прикасается. Нет ничего достаточно дорогого, или достаточно редкого, или достаточно ценного, чтобы привлечь ее внимание. Я не знаю этого наверняка, но нетрудно представить, что за человек Мерси, судя по тому, как она презрительно усмехается, глядя на маленькую музыкальную шкатулку в своей руке.

— Теперь это комната Элоди, — говорит Карина. — Может быть, тебе стоит дождаться приглашения, прежде чем прогуливаться здесь, как будто ты хозяйка этого гребаного места.

Мерси прижимает руку к груди, ее рот опускается вниз, превращаясь в фальшивую маску ужаса.

— Черт возьми, ты права. — Взгляд ее зеленых глаз, не таких ошеломляющих, как у Рэна, скользит вниз, ко мне, где я сижу на полу. — Элоди, верно? Извини за вторжение в твое девичье время с нашей восхитительной Кариной. Просто я проходила мимо и увидела вас здесь, и это вернуло мне столько приятных воспоминаний о моем пребывании здесь до того, как я покинула Вульф-Холл. Я, ты, Прес и Мара. Верно, Кэрри?

Глаза Карины темнеют. Все ее настроение мрачнеет. Выражение ее лица — сплошная буря и беспокойное море.

— Тебе нечем заняться? Я слышала, что они планируют еще одну вечеринку в Бунт-Холле. Почему бы тебе не пойти и не напакостить своему брату или еще кому-нибудь? Я уверена, что ты придумала множество злых испытаний и несчастий для жителей Вульф-Холла, пока тебя не было.

Мерси пожимает плечами и корчит гримасу.

— Знаешь, она никогда не была такой скучной. — А потом, обращаясь к Карине: — Как ты прекрасно знаешь, Рэн все еще злится на меня за то, что случилось с Марой. Меня не пригласили на вечеринку, так что на этот раз я не буду участвовать в планировании. Хотя, я все равно пойду. Дэш все еще любит меня, даже если Рэн ведет себя как маленькая сучка. Дэш все ещё увлечен тобой, Кэрри? У меня такое чувство, что так и есть. — Она ухмыляется, и на ее хорошеньком личике появляется неприятная тень.

Карина пристально смотрит на девушку, когда та подходит к самому большому окну и смотрит на лабиринт.

— Мне плевать на Дэша, — рычит Карина. — Пусть катится к черту, мне все равно.

— Там он будет чувствовать себя как дома, — задумчиво произносит Мерси. — Как я понимаю, это означает, что ты не придешь на вечеринку?

— Конечно, нет.

Мерси резко поворачивается, отворачиваясь от окна.

— А ты, хорошенькая маленькая Элоди? Я слышала, что мой брат очень увлечен тобой. Ты пойдешь на вечеринку?

Бл*дь. Что, черт возьми, я должна сказать? Пакс и Дэш сказали, что они планировали вечеринку вчера вечером, когда я пошла в Бунт-Хаус, но я не получила приглашения. Рэн ничего не сказал мне об этом. Теперь я совершенно не представляю, будет ли он ждать меня…

— Не говори глупостей, — бормочет Карина. — Твой брат чертовски испорчен, Мерси. Реально психически ненормальный. Элоди не настолько глупа, чтобы даже приблизиться к нему. Она тоже не пойдет на вечеринку, а теперь, пожалуйста, просто уходи. Мы пытаемся наслаждаться тем, что осталось от нашего воскресенья, а ты портишь его своим сарказмом.

Мерси стоит неподвижно, ее взгляд задерживается на мне, полный веселья; медленная, косая улыбка расплывается по ее лицу. Она выглядит так, будто у нее есть секрет. Или, скорее, она знает какой-то секрет и смакует его тяжесть на своем языке. Если они с Дэшем близки, то, возможно, он сказал ей, что я вчера вечером была в их доме. Может быть, он сказал ей, что я исчезла в комнате Рэна и не возвращалась до трех часов ночи. Судя по тому, как она выгибает бровь, играя с кончиками своих волос, она действительно это знает, и ей нравится, что я сейчас извиваюсь, как червяк на крючке.

Ужас плотно сжимается вокруг моего горла. Мне нужно сменить тему разговора. Сейчас же.

— Кто такая Мара? — спрашиваю я.

Удивление Мерси не выглядит настоящим. Однако она выпячивает его.

— Ты не знаешь, кто такая Мара Бэнкрофт?

— Я бы и не спрашивала, если бы знала.

Мерси бросает на Карину любопытный взгляд.

— Раньше это была ее комната. До того, как она пропала. Она и мой брат были... очень близки.

Карина встает на ноги.

— Мерси, пожалуйста.

Мерси игнорирует ее.

— Она была очень красива, правда, Кэрри? Эти её красивые длинные черные волосы. Эти большие ярко-голубые глаза. Я была очень удивлена, когда узнала, что Рэн интересуется тобой. Ты совсем на нее не похожа.

Она смотрит на меня так, словно я какая-то третьесортная, дисконтная версия этой Мары Бэнкрофт. Как будто она понятия не имеет, почему ее брат даже дважды посмотрел на меня. Однако я все еще ошеломлена другим обрывком информации, который она только что обронила.

— Она пропала?

— Ммм. — Мерси играет с концами своих волос. — В прошлом июне, сразу после последней вечеринки, которую устраивал мой брат. Все это было очень подозрительно. Она была чем-то расстроена и ушла посреди игры в пив-понг. Просто зашла в лес и... пуф. Растворилась в воздухе. Полиция заподозрила неладное. Они искали ее несколько дней, не так ли, Кэрри?

— Что ты надеешься сделать прямо сейчас? — огрызается Карина. — Все это осталось в прошлом. Мара ушла. Мы все поклялись, что будем жить дальше.

Вот черт. Когда я впервые приехала в Вульф-Холл, Прес сделала странное замечание о девушках, покидающих академию. Карина немедленно прервала ее. Сказала ей, чтобы она позволила мне обустроиться здесь, прежде чем выкапывать все это. Тогда мне это показалось странным, но потом я совершенно забыла об этом. А теперь я узнаю, что девушка, которая раньше спала в этой комнате, моей комнате, бл*дь, исчезла?

— Мара любила эту комнату, — продолжает Мерси. — У нее были самые разные тайники для своих маленьких сокровищ. — Это очень странно — просто выпалить такое.

Карина напрягается, ненависть исходит от нее, как дым.

— Хватит уже.

— Вот этот эркер, например, — говорит Мерси, проводя рукой по белой краске подоконника. — Мара обычно сидела здесь и каждый вечер писала в своем дневнике. Она часами строчила в блокноте, запечатлевая на бумаге свои самые личные, сокровенные мысли. А когда она заканчивала, то прятала свой дневник подальше, положив его в самое безопасное место, какое только сможет придумать. — Она протягивает руку к краю подоконника, тянется под него, и громкий щелкающий звук наполняет комнату. Мерси берет раскрашенное дерево... и просто поднимает его в руках, отрывая от стены.

Что за...?

— Господи Боже. — Карина вполголоса выплевывает цепочку ругательств. — Ты, должно быть, шутишь. Полицейские обыскали эту комнату вдоль и поперек и ничего не нашли. Ты знала, где она спрятала свой дневник, и не сказала ни слова?

— По-твоему, я должна была просто отдать его? — Мерси смеется — холодный, серебристый, жестокий звук, от которого мой пульс стучит в висках. — Я думала, ты будешь рада, что я держала рот на замке. Мара не сдерживалась, когда брала в руки ручку. Уверена, что она написала о тебе много такого, что вызвало бы удивление у многих, если бы ее дневник попал не в те руки.

Я встаю, тревога тянется вниз по позвоночнику, когда я пересекаю комнату, направляясь к эркеру. Карина хватает меня за руку, пытаясь оттащить назад.

— Элли, правда, оно того не стоит. Не покупайся на ее чушь, ладно?

Я встряхиваю рукой, чтобы освободиться, но не слушаю, а хочу увидеть.

Я не единственная, кто хранит секреты. Оказывается, я была заперта в темноте, все студенты и даже преподаватели академии держали меня по другую сторону запертой двери, которую они не открывали. Это первый раз, когда я узнаю что-то об этой девушке, и теперь мне нужно знать больше.

В эркере есть место, скрытое под подоконником — довольно большое тайное отверстие, в которое вполне мог бы поместиться человек, если бы захотел. Внутри: черная лакированная шкатулка с нарисованными на крышке белыми цветами, свернутый свитер, розово-серая полосатая папка и маленькая толстая книжечка в кожаном переплете с инициалами М. Б., тиснутыми золотом на обложке.

— О, вы только посмотрите на это. Я только что разгадала одну загадку. Может быть, я открою детективное агентство, как только выйду из этой адской дыры. — Мерси чертовски самодовольна, когда с громким стуком роняет подоконник на пол у своих ног. — Боже мой. Который час? Я только что вспомнила, мне пора идти. Если вы, девочки, извините меня, у меня горячее свидание в городе. Наслаждайся просмотром дневника, Элли. Думаю, что ты найдешь это чтиво захватывающим.

Сестра Рэна неторопливо выходит из комнаты, покачивая бедрами. Она не потрудилась закрыть за собой дверь, но Карина соскакивает с кровати и бросается через комнату, захлопывая ее за ней. Я никогда не видела, чтобы она двигалась так быстро.

— Тебе не нужно это читать, — говорит она.

Вау. Когда Карина поворачивается ко мне лицом, я едва узнаю ее. Она стала пепельно-бледной, краска сошла с ее лица, и в чертах ее лица появилась паника. Она выглядит на десять лет старше, чем есть на самом деле, и ее отчаянно преследуют призраки.

Я лезу в тайник Мары и достаю оттуда книгу в кожаном переплете. Она холодная и тяжелая в моих руках, толще Библии, ее страницы местами сморщены и запачканы, большинство из них исписано.

— В чем дело, Карина? — Я должна спросить. Я ненавижу, что мои слова такие жесткие и отрывистые, но здесь явно происходит что-то такое, о чем она не хочет, чтобы я знала.

Она шагает через комнату, протягивая руку за дневником.

— Дай его мне, Элли. Серьезно. Это одна из тех неприятностей, в которые ты не хочешь ввязываться. Ты можешь... ты можешь просто довериться мне? Разве я не присматривала за тобой с тех пор, как ты приехала сюда?

Дневник кажется мне неразорвавшейся бомбой в моей руке. Если я его вскрою, он взорвется, и все, что я знаю, все, что я думаю, что знаю об этом месте, превратится в дым. Это то, чего я хочу? Чтобы все стало еще сложнее? Вся моя жизнь была одной проблемной ситуацией за другой. С Рэном все так сложно, что я даже не знаю, что между нами происходит. Но тайна, окружавшая прежнюю обитательницу моей комнаты, кажется весьма туманной. Такое чувство, что было бы опасно не знать, что случилось с девушкой и кто причастен к ее исчезновению. И я признаю, что Карина сейчас находится на самом высоком уровне паники, и это пугает меня. Это заставляет ее выглядеть невероятно виноватой — в чем именно, я не уверена — и я понятия не имею, что мне сейчас делать.

— Пожалуйста, Элоди. Ничего хорошего не выйдет из чтения этого дневника, уверяю тебя. Мы должны просто передать его копам, и пусть они разбираются с этим. — Карина стискивает зубы. Она запинается, ее плечи напрягаются, спина настолько прямая, что кажется, будто она вот-вот отдаст честь четырехзвездочному генералу. — Прошел почти год. Родители Мары все это время очень переживают за свою дочь. Полиция будет знать, что делать с новыми уликами. Передать его им — это правильно.

— Ты знаешь, куда она делась, Карина? Поэтому ты не хочешь, чтобы я его читала?

Она моргает, ее веки быстро трепещут.

— Нет! Если бы я знала, где она находится, поверь мне, я бы сказала об этом любому, кто меня послушает. Я просто пытаюсь уберечь тебя от ситуации, которая действительно испорчена и может подвергнуть тебя опасности. Ты не можешь сердиться на меня за это.

— Опасности? Почему я должна оказаться в опасности?

Ее зрачки увеличились почти вдвое. Я вижу, как они расширяются с расстояния четырех гребаных футов.

— Уф, Элли. Просто отдай мне дневник. Клянусь Богом, ты будешь счастливее от того, что не знаешь, что там внутри.

Какого хрена? Что делать? Я должна просто отдать его ей? Или держать его над моей головой и не позволять его забрать? Карина на полтора фута выше меня, так что это дерьмо не сработает. Если я не дам ей того, что она хочет, между нами возникнут разногласия. Я потеряю свою единственную настоящую подругу в Вульф-Холле. Зачем? Потому что я подозреваю, что здесь произошло что-то нехорошее? Да. Это хорошая причина, чтобы сделать стойку, но если полиция уже занимается этим делом…

Неохотно протягиваю ей дневник. Я не хочу потерять Карину. А эта девушка Мара, может быть, и призрак, бродящий по этим коридорам и прячущийся в тени моей спальни по ночам, но, возможно, Карина права. Может быть, эта ситуация не имеет ко мне никакого отношения, и я должна оставить ее в покое.

Карина вздыхает с облегчением, когда ее рука сжимает дневник, и я отпускаю его. Однако в ее глазах прячется чувство вины. Теперь, когда она добилась своего, она чувствует себя плохо, потому что сильно давила на меня.

— Спасибо, Элли. Правда. Я серьезно. Я благодарна тебе за то, что ты мне доверяешь. Я знаю... знаю, как это должно выглядеть…

— Знаешь? — Мой тон острее, чем острие клинка. — Неужели?

Карина вздыхает, крепко прижимая дневник к груди, как будто я могу схватить его и выбежать из комнаты.

— Мара была очень беспокойная, Элоди. Она была такой веселой, и трудно было не любить ее, но у нее часто бывала аллергия на правду. Просто не хотела её слышать. Иногда реальность и то, как она хотела, чтобы все было на самом деле, слегка расплывались по краям. Я уверена, что этот дневник полон вещей, о которых она просто нафантазировала. Грезы наяву, которые могут принести много вреда, если их прочтет не тот человек. — Она фыркает, на ее лице написано раздражение. — Может быть, мы просто забудем об этом и продолжим жить сегодняшним днем? Я просто хочу, чтобы все снова стало нормальным.

Ее последнее заявление теперь кажется таким напряженным. Я подозреваю, что она говорит не только об обычном, спокойном дне, который мы запланировали для себя. Думаю, что она говорит о жизни в Вульф-Холле в целом и о том, что здесь никогда не будет ничего нормального, если люди будут продолжать вспоминать таинственное исчезновение Мары. Я делаю глубокий вдох через нос, пытаясь снять напряжение, которое накопилось внутри меня.

— Окей. Хорошо. Я больше не буду поднимать эту тему. Но сначала тебе нужно ответить на один вопрос.

Карина тревожно покусывает губу, но все же кивает.

— Что ты хочешь знать?

— Рэн или кто-нибудь из других парней Бунт-Хауса имел какое-то отношение к исчезновению Мары?

Карина вся напрягается. Качает головой.

— Нет. Мне бы очень хотелось повесить на них что-нибудь, но они всю ночь провели в доме. Их было трое. Я видела их своими собственными глазами. Дэшил... — она вздрагивает. — Он был со мной. Все мы сидели на кухне и играли в игры с выпивкой. Мы все так напились, что никто из нас не выходил из дома до следующего утра. Рэн вырубился перед камином и проспал там до рассвета. Пакс всю ночь готовил коктейли. Что бы там ни случилось с Марой... они не имели к этому никакого отношения.

Я анализирую это в своей голове, позволяя укорениться этой информации. Рэн не был причастен к таинственному исчезновению девушки. Он невиновен в любом возможном преступлении, которое произошло той ночью.

— Окей. Что ж. Хорошо. Полагаю, что на этом все.

Карина с облегчением улыбается мне.

— Отлично. Ты лучшая, Элли. Тебе кто-нибудь об этом говорил?

— Все время. — Я натянуто улыбаюсь, но как бы сильно я ни старалась, знаю, что улыбка не доходит до моих глаз. Я смотрю, как она кладет дневник в рюкзак, полный косметических средств, которые принесла с собой в мою комнату, и плотно застегивает сумку, как только книга скрывается из виду.

— Я закончила с косами, — говорит она. — Ты хочешь, чтобы я сделала тебе маникюр? У меня есть лампа для гель-лака. Будет отлично выглядеть.

Я замечаю напряженность в ее голосе. Она изо всех сил пытается стереть воспоминания о том, что только что произошло, но чтобы стереть эту неловкость, потребуется нечто большее, чем маникюр. Если бы она была одной из моих подруг в Тель-Авиве, я бы немедленно потребовала объяснить, что, черт возьми, происходит. Однако здесь такое давление неуместно. Лучше всего просто забыть о дневнике и явном вмешательстве Мерси. Лучше всего просто забыть о Маре и темном облаке, которое сейчас нависло над академией.

Я кладу кусок дерева на место, снова образуя подоконник, и увеличиваю мощность своей улыбки, стараясь, чтобы на этот раз она выглядела настоящей.

— Конечно. Но только если ты пообещаешь не красить мои ногти в ярко-желтый цвет.

В ТЕМНОТЕ…

Я — БЕЗЫМЯННА.

Потеряна.

Забыта.

Воздух, словно осколки стекла, ощетинился в моих легких.

У меня в горле пересохло от крика.

Когда соломинка появляется в дыре на этот раз, у меня нет другого выбора, кроме как пить.

Я продолжаю эту пытку, глотая тепловатую, грязную воду, которая течет через пластик в мой рот, но я не так сильна, как думала.

Если я и умру, то только потому, что оказалась здесь в ловушке и никому не пришло в голову меня искать.

Но я слишком слаба, чтобы сдаваться.