Бытовик 2

Глава 25

Глава двадцать пятая.

И вот опять скрипят стальные колеса велосипедов по выжженной, до каменной твердости, степной земле, изредка шурша о скукожившуюся траву — я, с сотней велосипедистов, напрягая ноги и обливаясь потом, двигаюсь к поселку Свободный, с максимально возможной, в этих условиях, скоростью. Почему со мной всего сотня человек? Так бывшая пехота князя Слободана к длительным велосипедным маршам не приспособлена, а оставлять город Верный под защитой бывших чужих солдат, хотя и присягнувших мне, я не рискнул. Вот и набрал я с бору по сосенке тех, кто, более-менее, умел крутить педали, да и рванул в сторону Свободного, оставив в Верном максимальное количество лояльных мне людей. Спросите, почему не взял с собой конный эскадрон, что достался мне в наследство от Слободана? По официальной версии, которую я озвучил на очередном совещании, кавалеристы очень заняты выпасом многочисленного табуна верховых и тягловых коней и прочих животных, что в качестве трофеев достались мне от воинства хана Бакра, почитай больше тысячи голов разнообразной скотины, которая и не нужна мне в таком количестве. Уже всю траву подъели на лугах возле города, жадные обжоры. Да и боюсь я пока водить в засохшую степь кавалерийские отряды. Просто постоянно вспоминаю, сколько воды выпила моя лошадь, когда мы с ней впервые оказались в безводной степи, и боюсь, что на сотню лошадей я воды в этой местности не найду. Да и вообще, как дитя века моторизации и механики, я крупных животных опасаюсь, стараясь любить их на расстоянии. Поэтому, первым заданием, которым я озаботил при расставании свою молодую супругу, было — срочно обследовать все это многочисленное стадо или табун, и принять меры к тому, чтобы на мне оно не висело. Продать, раздать, подарить — делай дорогая, что хочешь, но зимой я не хочу судорожно перераспределять сено и прочий фураж, чтобы кони не начали дохнуть от бескормицы. Озадачил я супругу, ту самую, что долго бежала, держась за луку седла моего коня и заливала слезами серебряное стремя моего коня… Да вру я все, нет на моем велосипеде серебряных стремян, и не бежала ханская дочь за моим велосипедом. Помахала из окна дворца и пошла обдумывать мое задание, что я поручил ей, как человеку, разбирающемуся в пастушеской жизни.

Почему-то моя жена была крепко озадачена моим заданием, хотя, казалось бы, кто из нас специалист в содержании различной скотины — я, который в прошлой жизни видел живую лошадь пару раз в год, или девушка, выросшая на ферме, или где там живут местные скотоводы. Но, так как Гюлер изумленно хлопала глазами, пришлось дать ей несколько подсказок о направлениях, куда должна двигаться ее мысль- кого-то из парнокопытных оставить на племя, для выведения Булатовских рысаков (название породы рабочее), кого передать в лизинг местным жителям, в комплекте с гужевым транспортом, или без оного, кого в кавалерию, так как понял я, что условия в окрестностях города Верного позволяют оперировать чисто кавалерийскими подразделениями, так как здесь достаточно фуража и источников воды, и не надо садить кавалеристов на велосипеды, на потеху широких слоев общественности. Значит, будет штабс-капитан Галкин пересаживать своих бойцов с велосипедного на обычное седло. Наплевав на медовый месяц, всех озадачил, со всеми распрощался. Купцам, что сражались с нами до конца, отсыпал немного денег из сумм, уплаченных князем Слободаном жадным «англичанам», на прощание пообещав, что столь печальная история, как осада города больше не повторится, и купеческое сословие, особенно те, кто защищал город от степняков, будет теперь иметь режим наибольшего благоприятствования на всей территории Великого Княжества Семиречье. На этой теплой ноте я с речниками и расстался, как мне кажется, вполне довольными друг другом. В дополнение всего перечисленного, дал я Галкину Ивану Лукичу, как военному коменданту города и порта Верного, приказ готовить людей и корабли для создания военно-речного флота, благо остались у меня на рейде два корабля, принадлежавших купцу Калашникову, которые он не смог или не успел увести. Назвали их «Первак» и «Вторак», повесили на мачты государственный флаг Великого княжества — голубой круг на желтом фоне, символизирующий прекрасные озера нашего края, и семь извилистых голубых лучей, отходящих во все стороны от круга, что олицетворяют семь прекрасных рек нашей земли. Правда, подозреваю, что историческое Семиречье, во всяком случае, моего бывшего мира, располагалось в другом месте, но я тут главный, и я так решил. Возвращаясь к военно-речному флоту — решили, с Галкиным, на первое время, как эрзац-оружие, поставить на носу каждому пароходику по старой морской пушке, что у князя Слободана набережную украшали, и что люди купцов Калашникова и Гринёва, убегая, заклепали. Конечно, боевые корабли из этих колесных пароходиков, как из дерьма пуля, но положение обязывает. Великое мы княжество или не Великое? Да и, как любое порядочное государство, мы должны иметь хотя бы двух союзников — армию и флот.

Двум местным рыбакам, что были рекомендованы Галкиным на должности капитанов моих крейсеров, я пообещал, при первой возможности, доставить из Покровска стальные листы для укрепления кожухов гребных колес, труб, капитанской рубки, и критических мест по бортам корабликов, а также соорудить бронированные артиллерийские полубашни, если удастся старые пушечки приспособить на поворотные тумбы. С учетом того, что тут купеческие корабли сроду пушек на борту не имели, два моих пароходика превратятся в «чудо-оружие».

Планы, планы, планов просто громадье, только ни людей, ни рабочих рук, ни инструмента ни для чего не хватает, вот и кручу я педали тяжелого велосипеда, как какой-то…

— Ваша светлость, Свободный показался…- из-за холма, навстречу нашей колонне, выехал разведчик из передового дозора.

— Что там? Всё в порядке?

— Никак нет, дым над посёлком поднимается.

— Поднажмём господа, последнее усилие…- я нажал на тугие педали, страшась и одновременно, желая быстрее попасть на территорию посёлка.

— Простите, ваша светлость, не доглядел я…- кося глазами в сторону, в третий раз начал каяться, комендант посёлка Свободный, подпоручик Синебрюхов Пров Янович: — Чувствовал, что не сегодня, завтра рванет, но не получилось ребят сохранить.

Рвануло в Свободном три дня назад. До этого всё ограничивалось злыми взглядами в спину, и, предчувствуя недоброе, комендант поселка запретил солдатам покидать двор комендатуры, под предлогом настигшей солдат эпидемии лихорадки. Ночью, под покровом темноты, когда жители поселка спали, солдаты ходили к колодцу и набирали воду, заполняя все имеющиеся у военных емкости, а утром, чтобы не вызывать подозрения, двое водоносов из числа легкораненых, с ведрами, демонстративно ходили за водой к поселковому колодцу. Вот на водоносов три дня назад и напала толпа у колодца. Если бы водоносы были более внимательные, и обратили внимание, что в этот день у колодца стояли не женщины, а исключительно мужчины, вероятно, они бы остались живы, но, обсуждая что-то забавное, два безоружных бойца встали в хвост молчаливой очереди. Пока полтора десятка местных жителей добивали у колодца безоружных водоносов, почти полсотни их земляков бросились к подворью, что я конфисковал для своих нужд после памятного штурма. Но, вместо беспомощных раненых и больных, ворвавшихся во двор мятежников встретили запертые двери и меткие выстрелы из узких окон и с крыши высотного здания. Потеряв десяток человек, нападавшие откатились и просто стали ждать, понадеявшись, что жажда сделает свое дело быстрее их пуль и клинков. Но непродуманность атаки сыграли с повстанцами злую шутку — поселковый колодец оказался под прицелом моих солдат, и теперь местные могли набирать воду только ночью.

— А вчера, ваша светлость, в поселок прискакала полусотня конных степняков, они сопровождали какого-то важного бая, что лежал на помосте, закрепленном между двух лошадей, накрытый какими-то шкурами. Всадники прошлись по домам, отобрали у местных воду, напоили своих коней, прихватили несколько коней у местных, взяли с собой несколько юнцов, из самых дерзких, и ушли на юг, а утром оказалось, что поселок брошен. Кто-то, очевидно не надеясь вернуться, свои дома поджог, деревья частично порубили, колодец испоганили, сбросив туда трупы наших ребят. Они еще пытались засыпать колодец, но дозорные услышали шум, начали стрелять на звук, поэтому местные это дело бросили…

— Ты, молодец, Пров Янович. — я похлопал подпоручика по плечу: — Я ожидал худшего. Мне богиня во сне сказала, что у вас неладно, я все дела бросил, молодую жену, Великое княжество и к тебе помчался…

— Поздравляю, ваша светлость. А кто молодая и что за великое княжество…

— Если чаем угостишь, Пров Янович, то я все тебе расскажу, а то через час я хочу прокатиться вслед моим бывшим поданным, спросить хочу, что их не устраивало. А ты, пока меня не будет, насчет колодца подсуетись, почисти и ребят наших оттуда достань…

— Так ребят мы уже достали, сразу же, как увидели, уже обмыли и хоронить собрались…

— Ну вот и хорошо. Значит похороним и поеду я дальше. Кстати, тот бай на носилках — мой тестюшка. Говорят, что Бакр ногу сломал, когда ко мне в гости хотел зайти…

Дорога, куда могли уйти мои неверные подданные, была хорошо известна, да и, наверное, была она единственной в вела в сторону небольшой речушки, пересекающей караванную тропу, ведущую с севера на юг, верстах в тридцати от поселка.

Вот туда я, после двух часов отдыха, и направил свою сотню на велосипедах.

Беглецов мы нашли ночью, ориентируясь на тусклое пламя нескольких далеких костров. Объехав по широкой дуге стоянку беглецов, мы сами встали лагерем в трех верстах южнее, сварили чай на таблетках сухого спирта, погрызли концентраты из гороха и сушёного мяса и, выставив часовых, легли спать.

Лагерь беглецов снялся с места часа через три после рассвета. Мы к тому времени уже заняли плоскую вершину холма, мимо которого проходила караванная тропа.

— Еще раз повторяю, выбивать только мужиков. Не дай бог, бабу или ребенка кто-то подстрелит. — низко пригнувшись, двигался я вдоль цепи лежащих на земле стрелков: — Животину тоже не убивать, если кто уйдет — и хрен с ним. Стрелять только по команде.

Выстрелы загрохотали вразнобой, когда до первых спутников, идущих по тропе, оставалось около ста шагов. Люди и животные заметались по дороге, кто-то растянулся на земле, закрыв голову руками, кто-то бросился куда-то в степь. Полтора десятка молодцов, размахивая клинками, безрассудно бросились в сторону холма, ни один не добежал до цепи стрелков. Несколько всадников и повозок рискнули прорваться под огнем, и ушли, умчались по бесконечной степной дороге, но большинство беженцев остались лежать в редкой, пожухлой траве.

После этого сводная рота поднялась и пошла вперед. Мужчин, если они не пытались сопротивляться, вязали и отводили в сторону, под караул, туда же забирали молодых женщин и детей, как говорил Чингиз-хан, не выше тележного колеса. Копаться в вещах беженцев я запретил. После того, как цепь прошла толпу беженцев насквозь, я дал команду возвращаться обратно, гоня впереди себя тех, кого отобрали. Вой, раздавшийся за спиной, оставил меня равнодушным. Эти люди не оценили мягкость завоевателя с Севера, убили моих людей, и если бы не прозорливость опытного офицера, готов биться об заклад, расправились бы с моими ранеными самым жестоким образом, потому и получили той-же самой мерой.

Из-за полона двигались мы медленно, поэтому пришлось остановиться на ночевку в степи. Уложив пленников в середину стоянки и наказав унтерам, что они отвечают лично, если чей-то боец уволочет смуглую молодайку подальше в степь, «посмотреть звезды», я завалился спать, ибо устал без всякой меры, а завтра предстоит обратный путь в город Верный, чтобы подготовить перегон массы пленных и гужевого скота в Покровск.

Утром обнаружили недалеко от лагеря несколько женщин, что безуспешно прятались в траве. От посланных за ними велосипедистов, степнячки убежать не смогли и через несколько минут пять теток средних лет стояли передо мной. Судя по крикам нескольких детей, которых как раз кормили половинками солдатского пайка, это были матери, что не смогли найти в себе силы оставить детей в наших руках, и двинулись вслед за нами.

Среди моих солдат было несколько человек, что более –менее, сносно, могли объясняться на местном наречии, через которых я довёл до сведения заплаканных женщин, что дети эти со вчерашнего дня являются моими воспитанниками, которые будут жить на казенном коште княжества до совершеннолетия. Матери же могут следовать с нами в Покровск, и самостоятельно устраивать там свою судьбу. Препятствовать их встречам и общению с детьми в праздничные дни я не собираюсь, но попытка похитить любого из моих воспитанников будет караться по всей строгости законов Великого Княжества Семиречья.

Вечером следующего дня я, с взводом своего конвоя, добрался наконец до окраин Верного. Холм на месте братской могилы уже был воздвигнут, и теперь пленные, под присмотром вооруженных кавалеристов, собирали в степи камни, от здоровенных валунов до мелкой гальки и тащили все это добро к крайним улицам пригорода. Одним из моих «предвыборных обещаний электорату» было не допустить в будущем налетов кочевых банд на Верный, охрана имущества подданных. Я понимаю, что основа безопасности государства и его граждан — это сильная армия и флот, а также неотвратимость возмездия, но, даже самый лучший кавалерийский полк не даст гарантию, что несколько молодых кочевников, не думающих о последствиях своих поступков, не собьются в шайку и, с целью наживы, не проникнут за черту патрулей и не убьют обывателя, не разграбят дом или, не умыкнут чью-то дочь-красавицу. Поэтому, весной я планировал постройку сплошной стены вокруг поселения, вот и собирали пленные природные строительные материалы, заодно расширяя поля для будущей распашки.

Не скажу, что между мной и Гюлер с первого, или даже, второго взгляда, вспыхнула великая любовь, что описывают в романах, но моя молодая жена была мне симпатична, да и в ее глазах я видел вспыхнувшие при нашей встречи огоньки. Правда, никакой сказочной ночи в стиле Шахерезады меня не ждало, девушка была, по меркам двадцатого века моего прошлого мира, несколько зажата, но тут я думаю мне, в очередной раз, «подгадила англичанка» в исполнении ее британских воспитателей из Хоросана, ведь в этом временном отрезке моего бывшего мира, считалось, что истинная английская леди в постели с мужем должна лежать смирно, глядеть в потолок и думать об Англии.

— Муж мой, я выполнила твоё поручение и распределила всех животных, которых ты поручил моим заботам. В твоем кавалерийском полку числится триста пятьдесят верховых лошадей и сто вьючных. В твой конный, что-ты поручил разместить при кавалерийском полку, отобраны двести кобыл и десять лучших жеребцов. Капитан Галкин подобрал ответственных за разведение людей. Двести тридцать лошадей переданы в аренду жителям города, с правом выкупа, десять лошадей выкуплено. Еще я посмотрела телеги и прочие повозки, пометила наиболее крепкие, что пригодны для твоих обозов, остальные выставила на продажу. Яков, буйволов и прочих коров у нас набралось больше пяти десятков голов. С ними тоже надо решать, что делать.

— Молодец, ты моя умница. — я отставил пиалу с чаем, встал из-за стола, и не поленился, дойти до жены и поцеловать в нежную щечку, отчего Гюлер густо покраснела, но осталась довольной: — Сегодня после полудня у меня совещание с командирами. Там ты доложишь результат своей работы, после чего я представлю тебя людям как моего наместника в городе по гражданской части…

— Олег! — девушка впервые назвала меня по имени: — Но это невозможно!

— Почему невозможно?

— Потому…- Гюлер закрыла лицо ладошками: — Я женщина, мне не положено вообще в присутствии мужчин открывать рот. Меня просто не будут слушать.

— Стоп. — я вернулся за стол и негромко хлопнул ладонью по столешнице:

— Что-то я не помню, чтобы британские высокородные леди не имели право высказывать свое мнение, и вообще, если тебя учили истории, то ты должна знать, что нынешний король Британии получил свою корону от мамы, которая правила страной и колониями пару десятков лет, и говорят, что мама-королева со своим делом справлялась несравнимо лучше сынка.

— Я не леди, я не высокородная и я…

— Да, да, ты мне рассказывала — ты узкоглазая обезьяна, но ты моя жена, а я самопровозгласил себя Великим Князем. Да и, честно говоря, почти все мои офицеры еще пару месяцев назад были серой солдатней, поэтому, если кто-то посмеет открыть рот и сказать что-то плохое в отношении супруги Великого Князя… Ну, я думаю, что ты, как человек, очень ловко обращающийся с винтовкой, сможет постоять за честь нашего рода.