Человек на балконе

34

На имэйл предыдущим днем от ЧЗМИ мне пришло следующее сообщение: «Э, пошли на казахстанскую Неделю моды. Поебем моделей вместе!»

Мне никогда, в принципе, не было интересно, как фэшн-индустрия эксплуатирует молодых девочек в возрасте от 17 до 25 лет. И на показы я никогда не ходил. Но «Поебем моделей вместе!» — это очень даже хороший sale слоган, скажу я вам. Модели… Страстные, тоненькие, нежные… Стараясь удержать эти привлекательные образы в голове и спрятав свои страхи подальше, я решился-таки отправиться на показ, который проходил дождливым вечером в башнях Almaty Towers. «А хули, — думал про себя я. — Ведь ходил же ты, Рашев, на баркемп этим летом. И выжил при этом. Даже выучился с людьми разговаривать».

Что делать, если вас пригласили на показ мод? 1. Оденьте свои самые старые, хуевые джинсы. 2. Откиньтесь на заднем сиденье автомобиля. 3. Громко мычите, поворачивая голову взад и вперед. Это именно то, чем я занимался по пути на ивент. Следующий шаг: заставьте себя выйти из автомобиля и «пройти через страх». Блефуйте, улыбаясь, и старайтесь отгонять от себя мысли типа: «Что если они заметят, что на мне старые, хуевые джинсы?»

Меня как-то не впустили в ночной клуб Da Vinci. И даже в «Каганат» как-то не впустили. И в продуктовый магазин. Все из-за моих старых, хуевых джинсов. Один раз на меня напали на улице и начали пинать по джинсам. Именно по джинсам, и никуда больше.

Однако, на KFW меня благодушно впустили (не без помощи Рустама Оспанова), и вот я оказался в большом белом зале, увешанном картинами Серика Буксикова и рекламными материалами основных спонсоров мероприятия. Повсюду стояли столики и люди в преднамеренно вычурных одеждах и оборонительных позах. Проходим дальше и видим длинный белый подиум, по которому расхаживают люди-молнии так быстро, словно рифовые рыбы, зажатые между огромными китами. В них тоже чувствовался страх, и слава Богу!

Выпив халявный коктейль, я начал понимать, что немного разочарован в казахской фэшн-индустрии. Казахская мода такая же, как казахская демократия — фальшивая и производная.

Кто-то из известных модельеров, кажется, Гальяно, однажды сказал: «Вы одеваете элегантных женщин. Вы одеваете умных женщин. Я одеваю шлюх». Казахские модельеры явно попали под влияние этого изречения и приняли его слишком буквально. И если мертвый мэтр моды имел в виду, что он одевает женщин как шлюх, то наши, по всей видимости, создают коллекции, чтобы одевать шлюх. Чувствуете разницу? Основная масса показанных работ состояла лишь из нескольких оттенков, юбки и платья различной длины были изготовлены из одной и той же мерцающей ткани. Коллекция дома «Куралай» в самом начале практически ничем не отличалась от каталогов Zara. Сырая смесь из Eurotrash и дешевой попытки подогнать Eurotrash под азиатов была выполнена из рук вон плохо. Потом была хорошая коллекция Ларии Джакамбаевой — шик 60-х со смесью убийства, похоти и юной красоты. Высокие, худые, с крупными сиськами модели у Ларии также были самые лучшие. Огромные красные рты их являлись олицетворением пылающей жизни. Затем на подиум вышли египетские рабы в рваных одеждах, если не ошибаюсь от грузинки Кети Чхиквадзе. Еще какие-то холодные, умные машины с металлическими трубами на голове. Затем пляжные бомжи в банановых штанах. Но ни одна, ни одна из показанных коллекций не попадала в категорию пригодных вещей в наступающей вскоре зиме.

И бля… Не нужно быть экспертом в моде, чтобы видеть, когда ткани не подходят друг к другу по фактуре. Они просто не подходят на хуй. Это похоже на пафосные казахские рестораны, где вам подают жареные котлеты рядом с деликатными суши. Большинство моделей также особо не вдохновляли. Все в их образе — от их усталых, невеселых выражений на лицах до пухлых щечек и неумелой походки — намекало на то, что их недавно сняли в одной из точек на Саина и подвергли жестким тренировкам в течение двух часов. Кажется, ходящие по подиуму создания даже не понимали, что их оторвали от основной работы. Модели… были скучными и совершенно удручающими.

«Я люблю моду, и все мои подружки говорят, что у меня хороший вкус! Почему бы мне не запустить линию одежды?» — как бы говорили лица выходящих на подиум дизайнеров.

Я больше не мог выносить этих пыток и удалился в уборную. Дверь туалета была заперта — занято. Когда дверь открылась, из нее вышел крупный бизнесмен, кажется, из списка казахстанских супербогачей. Точнее, не вышел, а выплыл на волнах собственного пафоса. По его облику было видно, что он приехал сюда на самом роскошном в городе автомобиле в 700 лошадей. Пообщаться с такими же фатально влиятельными, как он, людьми. В руках мужчина уверенно сжимал четвертый Vertu. Одет он был в «дорогое». Бросив на меня презрительный взгляд, этот сверхуспешный индивид направился к выходу, видимо, забыв помыть руки. «Не смыл», — подумал про себя я. И не ошибся.

В общем и целом, желание «поебать моделей вместе» куда-то испарилось. Пусть этим занимается ЧЗМИ. А еще иногда, даже в глазах очень успешных, богатых людей на KFW я наблюдал дикую грусть. В особенности в глазах престарелых гламурных женщин, бывших красавиц. Мы были леопардами, львами и наше место займут мелкие шакалы и гиены, и все мы (леопарды, шакалы и овцы) будем продолжать считать себя солью земли — как бы говорили они. Есть такой фильм у Лукино Висконти — «Леопард». Его больно смотреть. Стареющий сицилийский аристократ наблюдает, как песок былого величия и власти медленно ускользает сквозь пальцы. И эта дева уже никогда не взглянет на него влюбленными глазами. А это вино уже никогда не будет таким же сладким. И сразу видятся старики на креслах с чехлами и с лысыми черепами, греющиеся на закатном калифорнийском солнышке.

— Йоу, поехали на Weekender, там какая-то группа сегодня играет. «Помпейя», кажется! — схватил меня за шкирку и вытащил на улицу появившийся из ниоткуда Арсен Рысдаулетов, по кличке Superfly.

Weekender — алматинский музыкальный фестиваль новомодного казахского ресторатора Аскара Байтасова. Аскара я знаю довольно давно и вижу довольно часто. На вечеринках у Влада Шустера, на «Даче», на других многочисленных тусовках и мероприятиях. Весьма неглупый, скромный, интеллигентный, всегда с самурайской улыбкой и твердо знающий, куда идти и что нужно делать. Он мог бы стать казахской Гертрудой Стайн — эдаким патроном алматинской богемы. Все, что ему осталось — это найти местных Эрнестов Хемингуэйев, Фицжеральдов и Ремарков, и дело в шляпе.

Порыскав немного по Аль-Фараби, мы, наконец, выехали на нужное место. «Как?» — спросите вы. Гораздо легче, чем вы думаете — увидев поток людей, одетых в винтажные зауженные джинсы, носящих ироничные пластмассовые очки (у ребят побогаче — настоящие Ray Ban) всех цветов радуги, ковбойские клетчатые рубашки, цветочки на платьях, нелепые головные уборы, неоновый лак для ногтей, шпильки, яркие пояса, узорчатые и красочные легинсы, майки с принтами, длинные шарфы, кеды и массивные платформы. Обеспеченная городская молодежь, «хипстеры», интересующиеся элитарной зарубежной культурой и искусством, модой, альтернативной музыкой, инди-роком, артхаусным кино, современной литературой и фотографией. Фотографы, дизайнеры, блогеры. Священные чудовища, блядь. У всех в глазах одно и то же выражение: «Я уникален, вы никогда не поймете меня».

Казалось бы, моя стихия. Ан нет. Не моя. Я привык идти против общества. Бывают моменты в моей жизни, когда я обнаруживаю, что я один против всех. Это меня только раззадоривает. Уверенному в своей правоте мне временная изоляция не страшна.

Когда мы наконец-то прошли в украшенный различными арт-инсталляциями павильон, выяснилось, что группа Pompeya уже отыграла. Зеленело огромное людское поле в центре огромного павильона и у сцены. Издали какие-то люди захлопали руками, затопали ногами, некто шумно откупорил пивную банку.

— Ага, Рашев привалил! — прохрипел незнакомый волосатый несовершеннолетний самец, явно обдолбанный марихуаной.

Молодой Шодик Ализода стоял в компании двух прелестных девиц. Туда и сюда сновала красивая актриса Айсулу Азимбаева. В углу бухал режиссер Каиржан Орынбеков, разговаривающий с лос-анджелесским акцентом, но кажется немного страдающий от синдрома дефицита внимания и гиперактивности. А вот и яркие бестии, сестры Грибановские — красные, будто горящие в огне губы, блеск в глазах, в один момент похожие как две капли воды, в другой совершенно разные. Вот нарисовался журналист Мади Мамбетов с седой неухоженной шевелюрой. В углах стояли вездесущие Багабои и Яны Рэи. Пришедшая на выставку со своим долговязым американцем пиарщица Жамиля Гафур нарочито меня игнорировала. Уже довольно tipsy, я поздоровался с ней в проходе, однако нарвался на самый жестокий игнор из всех игноров, которые испытал в жизни. Это было гробовое молчание, уважаемые дамы и господа. Кристальная ненависть.

— Хе-хе, все тебя ненавидят, — сказал улыбающийся Superfly.

Одни и те же люди, снова и снова. Байтасов, несомненно, устраивал бал, по всем традициям европейских балов конца XIX-го века. Он даже людей позвал выборочно, по пригласительным, при этом умудрившись пригласить аж 800 человек. Все эти 800 человек сейчас гудели, напивались и курили на его пиршестве. А хули ему еще делать, если его настоящая профессия — наследник. Пресыщенному, ему, наверное, скучно. Я, разумеется, иронизирую сейчас, но в словах моих есть доля правды. Мысли мои подтвердились, когда сам хозяин бала подошел ко мне и улыбчиво поздоровался.

— А, Рашев! Как ты мог приехать так поздно? Ты все пропустил! Ты же обещал, что приедешь и напишешь об этом! — даже немного с обидой заявил Байтасов, тем не менее, не скрывая свою радость по поводу успеха мероприятия.

— Напишу, напишу, — ответил я. Как видите, слово свое я сдержал.

Казахские инди-телочки, так же, как и их американские эквиваленты, в основном занимались распространением вокруг себя ауры презрительной горделивости и сопливой нахальности. Поверженный взгляд, как бы говорящий: «Меня никто не понимает». Неправдоподобно изношенный свитер, купленный в Benetton, но выдаваемый за second-hand. Бесполезная плюшевая сумочка. Самодельная юбка. И, что самое интересное, они научились холодно и высокомерно танцевать. Я думал, что в Казахстане это невозможно, но они, блядь, научились это делать. Один 26-летний фотограф на вопрос о том, легко ли затащить в постель женщину из этой тусы, ответил мне:

— Не-не, ты чо. Я даже никогда и не пытался. У них нос настолько высоко поднят, а на лбу прямо написано: «Я ТЕБЕ НЕ ДАМ»!

Народ вокруг вглядывался в мир и ошалевал от восторга. Заторопились, зашумели, зааплодировали молодые люди. Затоптали в проходах, устремившись к идущему к ним, таща за собой черный шнур микрофона, певцу группы Pompeya. Забывшие душевные раны, задавившие источники тревоги и жгучих воспоминаний.

— Рашев — авантюрист, он заигрывает с хипстерами и мамбиками, чтоб в интернете про него писали, — сказал рядом стоящий знакомый человек, не будем называть его по имени.

Ухая, охая, сопя, хрипя и ругаясь, потные, «хипстеры» и «молодежь» прожигали друг друга взглядами, топчась по полу павильона. В отблесках пламени от светомузыки в стаканчиках и бутылках физиономии старых и молодых посетителей бала выглядели таинственно и героически. Мне пришло в голову, что они — толпа пьяных римских мужей и женщин, жгущих свои костры под стенами Колизея; что расположившись вверху, в темных небесах над городом Алматы, следят за нами Бахус и Зевс, что подстерегает нас месть богини Ники. Но невзирая на надзор за ними с небес, увы, на земле Республики Казахстан, где эти «хипстеры» и «молодежь» живут, они не нужны. Модные и буйные не нужны Казахстану, но нужны покорные труженики, бессмысленные производители: агрономы и бизнесмены, пиарщики и налоговые инспекторы. Вся эта кодла c ветром в голове могла бы служить любой вере, но неспособна на выполнение посредственных заданий. Потому они скопились тут, под крышей Байтасова, как отставные офицеры без дела и занятий по привычке жмутся в мирной жизни к своему командиру.

«Хе-хе-хе, все тебя ненавидят».

Впизду! Не хочу! Мохито мне! И «Куба либре»! — думал про себя. Господи, помоги мне найти в этой вакханалии хотя бы одного нормального человека! Бухгалтера там, или другого офисного планктона. Или Джулиану, на худой конец. Я не хочу хипстеров, я хочу Джулиану.

Накачавшись вином, я решил нарушить их мирное щебетание. Я прошел в самый центр площадки и, не выпуская вино из рук, сделал несколько движений бедрами. Женщины вокруг одобрительно хмыкнули, мне показалось, что они смотрят на меня приветливо. Затем я пустился в свой агрессивно-трагический казахский танец, по-казахски метался, то в быстрых дробных прыжках, то вдруг в резких поворотах. Мне казалось, что я хорошо танцую, увлекая всех в свой абсурдный стиль! Я танцевал не хаус-ритм, но трагедию Мусрепова!

Они все отлетели от меня, как голуби в парке 28 панфиловцев, вспугнутые ботинком негодяя. Вместо аплодисментов я сорвал вымученные улыбки пятившихся в толпу стеснявшихся девиц. Вокруг образовался пояс отчужденности. Дотракиец, резко дернув задницей, с позором покинул танцпол.

«Хе-хе-хе, все тебя ненавидят».

В этот момент я точно для себя решил, что покину Алматы навсегда. Или спрыгну с высокой-высокой скалы. Мне опостылел этот город и опостылела эта страна. А все мы — лишь мертвецы в отпуске. Смертные, смертные, смертные… Чем короче любовь, тем она ярче, чем короче жизнь, тем она слаще. И вот наши линии пересеклись, вот мы выпиваем, а скоро вы исчезнете и от этого мои чувства только острее.

Останется лишь влюбленность — в город, в музыку и в старые, хуевые джинсы.