Человек, земля, хлеб

В. Василевский ДОБРЫЙ СЛЕД ОСТАВЛЯЕТ ЧЕЛОВЕК

Кому доведется проезжать по трассе Шумиха — Целинное, что в Курганской области, тот не минует совхозного поселка с несколько необычным названием — Мир. Ровные широкие улицы. Новые двухэтажные городского типа дома. Напротив здания парткома разбит сквер. Зелени много. Не потому ли улицы носят названия: Садовая, Березовая, Зеленая?..

Это — центральная усадьба Катайского совхоза.

Далеко видны электрические огни по вечерам. Ярко светятся окна совхозного парткома. Глядят они на молодую поросль яблонь, акаций, клена.

Заходим на огонек. В парткоме застали секретаря А. Показаньева, который только что вернулся с поля.

— Смотрел пшеничку на «Шадринке», — возбужденно рассказывает Андрей Иванович. — Радует от души. Намолот будет высокий. Да вот погодка нынче не балует.

«Шадринка»… Вдали от центральной усадьбы меж березовых колков затерялось это урочище. Старожилы припоминают, что когда-то, очень давно, приезжали сюда состоятельные мужики из Шадринска. Они-то и скупали у местных крестьян в полцены эти плодородные участки. Отсюда и пошло — «Шадринка».

Землю эту потом забросили. Так и дремали черноземы под степным ковылем не один десяток лет. Почти три с половиной тысячи гектаров!

Лишь в пятьдесят четвертом степь проснулась от рокота моторов. Добровольцы, приехавшие по комсомольским путевкам, начали подъем целины. Были среди них и шадринцы. Только теперь это не мужики-мироеды, а молодые хозяева земли советской.

Разговор сам по себе зашел о событиях последних лет, о людях совхоза. Андрей Иванович заметно оживляется: тема оказалась близкой. Его худощавое загоревшее лицо озаряется добродушной улыбкой.

— Одиннадцатую жатву ведем на целине… Что она нам дает? — переспросил Показаньев. — Только нынче соберем более трехсот тысяч пудов хлеба.

— Значит, стопудовый на гектаре?

— Да. Причем целина — это не только хлеб. Мы привыкли говорить: люди подняли целину. А я бы добавил: и целина поднимала людей.

Он достал папиросу, прикурил и подошел к окну. В стекло барабанили тугие дождевые капли. Скатываясь, они оставляли за собой едва заметный след. Кап — и серебристая дорожка потянулась книзу. Крайняя справа — длинная, извилистая. Рядом — короткая, но широкая. Встретив на пути приставшую к стеклу травинку, она причудливо изогнулась и устремилась дальше.

— Вот смотрю я сейчас на эти мелкие струйки и думаю: капля — и та оставляет след. А человек… Прав был Горький, когда сказал: «Превосходная это должность — быть на земле человеком»… А что, если бы человек жил долго? Сколько бы дел еще совершил! — Андрей Иванович достал из кармана небольшую записную книжку.

— Здесь у меня все: и дела, и люди.

Он полистал и добавил:

— Взять хотя бы вот этого… Красивая у парня жизнь! Почему? Потому что след на земле оставляет заметный…

И он рассказал о простом советском человеке. У него обыкновенная русская распространенная фамилия — Миронов. Да, Анатолий Миронов.

…Анатолий вышел на трассу и стал «голосовать» встречным машинам. Они проносились рядом, не снижая скорости. Наконец, одна из них остановилась.

— Чего тебе? — высунулась голова из кабины.

— Довези, браток. К поезду опаздываю.

Водитель изучающе посмотрел на здорового парня, нехотя открыл дверцу и буркнул:

— Чего это людям не сидится дома?

Миронов, забросив чемодан на пшеницу, сам уселся рядом с шофером. За всю дорогу хозяин машины только и спросил:

— Не целинник?

— Не-е-ет, — впервые в жизни сказал он неправду.

Дальше ехали молча.

В кассе вокзала Миронов взял билет и, чтобы случайно не встретить кого из знакомых, вышел из помещения. До поезда оставалось добрых полчаса. Подошел к киоску, хотел купить папиросы, но, вспомнив, что курить бросил, передумал.

Вот остановился поезд дальнего следования. «Это не мой», — подумал Анатолий. Засуетились пассажиры. Тут до него донеслись слова: «Счастливого пути!»

Знакомые слова. Он тоже, когда впервые сходил здесь с поезда, сказал на прощанье черноглазой проводнице: «Счастливого пути!» А она ему в ответ:

— Попутного ветра и большого счастья!

Крупным шагом направился он тогда к выходу на привокзальную площадь. «Шумиха» — прочел название станции.

Было это 27 марта 1954 года.

Потом припомнил разговор с водителем самосвала, который отказывался брать его в дорогу.

— Молодой, — говорил он, — пешком дойдешь.

— Это верно, дойти-то я дойду, — ответил ему Анатолий, — да вот только дорога пока незнакома.

Согласился, поверил, довез до совхоза.

Поезд, на который Миронов взял билет, опаздывал. Медленно тянулось время. Он поставил чемодан и опустился на него. Задумался. Мысли в эту минуту были там, где остались полюбившиеся ему люди, с которыми вместе прокладывал первую борозду.

Весной пятьдесят четвертого года в наступление на целину пошел плуг. Трудное это было время. Но Анатолий держался твердо. Сутками не отходила его походная мастерская от тракторов. Часто и ночевал в поле. Нередко ложился спать без ужина, работал без завтрака.

Некоторые «добровольцы», приехавшие сюда в поисках приключений, быстро сбежали. Подходили и к нему «доброжелатели».

— Ну, ради чего ты оставил завод и приехал сюда? — говорили они. — Зарплата там была приличная. А здесь? Посмотри, на кого ты стал похож? Может, Анатолий, повернем назад, пока не поздно?

У него был один ответ:

— Я здесь остаюсь. Дезертиром быть не хочу!

Миронов не любил маловеров и нытиков. В трудные минуты вспоминал Семена Давыдова из «Поднятой целины», который впервые в жизни взялся за плуг. Он на себе чувствовал, как у Семена ныли натертые ботинками ноги, болела с непривычки в пояснице спина. А как Давыдов работал! Самозабвенно — до тошноты, до головокружения. Ему хотелось доказать крестьянам, что за день на быках можно вспахать больше десятины целины. Питерский посланец решил: «Умру на пашне, а сделаю!»

Целина!.. Миронову до боли в сердце стал дорогим и близким опьяняющий запах свежевспаханной земли. Подолгу всматривался, как за тракторами стлались широкие ленты поднятой целины. Пласты тучного чернозема курились маревом вдали. Все меньше и меньше оставалось веками не тронутого ковыля.

Бывало, устанет за день и уснет как убитый. А иной раз долго ворочается — нет сна. Закроет глаза: и вот стоит она, высокая, ровная пшеница, колышется под синим зауральским небом.

…Наступила уборка. Крепко взял в руки штурвал комбайна Миронов. Плавно вел свой степной корабль по пшеничному морю. И сейчас в глазах стоят высокие густые хлеба. Умело направлял хедер комбайна в глубокие волны чистой целинной пшеницы. Сыпучим, словно живым, зерном наполнялся бункер, и вот уже золотая струя полилась в кузов грузовика.

— Трудно? — бывало спросит комбайнер Захаров, у которого он учился.

— Да как сказать, нелегко… — И на усталом, черном от загара лице появлялась белозубая улыбка. — Зато какой мы урожай вырастили! И где? На «Шадринке»! На земле целинной!

Анатолий видел, как рядом по шоссе сплошным потоком осенью шли машины. В них золотое зерно. Это был первый хлеб целины! Хлеб, вобравший в себя лучи горячего солнца, щедрые соки покоренной земли и труд, нелегкий труд новоселов. Здесь была и частица труда Анатолия Миронова.

Вместе с трудовой славой пришло к Анатолию самое главное — доверие людей. Зимой комсомольцы совхоза избрали его своим вожаком. Надо было видеть, каким огоньком задора светились тогда его глаза. Может быть, впервые он по-настоящему понял, какая большая ответственность возложена на него теперь. Его знали трудолюбивым, скромным и чутким товарищем.

Окунувшись с головой в молодежные дела, и сам не заметил, как появились и такие качества, которых раньше, кажется, не было: острое беспокойство за судьбу не только личных, но и совхозных обязательств, смелость, настойчивость, вера в свои силы и силы людей. Он — всегда среди молодежи; рад помочь и советом и делом. И сам учился у молодежи.

В совхоз прибыли еще новоселы — ярославские девчата — веселые, задорные, красивые. Все как на подбор. Приглянулась Анатолию одна из них по имени Валя — белокурая, румяная, стройная, как молодой тополек. Все чаще и чаще Миронов заходил на ферму, где она работала дояркой. Вместе их видели в клубе, на танцах, а провожая до общежития, подолгу расставались…

КУХНЯ.

Сейчас на перроне вокзала Миронов пытается разобраться, что же, собственно, произошло? Как это случилось? Почему он решился вернуться на завод?

А началось, пожалуй, с того случая, когда Миронов побывал у секретаря парторганизации.

— Не нравится мне поведение нашего директора, — сказал он откровенно, — груб, пьет. А дело страдает. Совхоз отстает по всем показателям.

Да, крутой нрав был у директора, и уж кого невзлюбит — не работать ему в совхозе. Особенно ненавидел тех, кто поперек дороги становился. Критику не терпел.

Разговор в парткоме состоялся, но положение не изменилось. Зато встретил директор Миронова однажды и говорит:

— Куда нос свой суешь?

Тогда Анатолий написал в газету. Выступил на партийной конференции.

На этот раз руководитель признал свои ошибки, но время показало, что это было только на словах.

— Меня критиковать? Этого не потерплю! — заявил позднее самодур.

И не потерпел! Отправил Анатолия на курсы шоферов — подальше от совхоза. А потом работы не давал.

— Ты что, — кричал он, — приехал сюда за длинным рублем?

— Нет, не за длинным, — отвечал Анатолий, — просто надо разобраться.

— Поздно! — шумел хозяин кабинета. — Выйди вон!..

«…На второй станционный путь прибывает пассажирский поезд…» — донеслось из репродуктора. Голос диктора вывел Миронова из задумчивости.

«Ну вот, скоро буду в Шадринске», — вздохнул он.

Анатолий вспомнил завод, товарищей… партийное собрание перед отъездом на целину, на котором его приняли в партию.

Большой зал. Устремленные на него взгляды коммунистов. Зачитали заявление, анкету. Потом Миронов рассказал несложную свою биографию.

— А о родителях что ж? Кто в люди тебя вывел?

К горлу подступил какой-то комок. Анатолий не сразу ответил. Ему почему-то вспомнилась небольшая фотография, которая и сейчас лежала на дне его чемодана. На ней два милых детских личика смотрели в объектив широко открытыми глазами. Они и не подозревали, что нет у них уже ни отца, ни матери. Чья-то участливая рука сделала тогда на фотографии надпись: «Толе — 3,5 года, Нине — 5 лет».

Миронов посмотрел в притихший зал, чуть дрогнувшим голосом ответил:

— Товарищи! В детдоме я воспитывался.

На всю жизнь запомнились ему слова секретаря горкома. Вручая партийный билет, он крепко пожал Анатолию руку и сказал:

— Помни, товарищ Миронов, отныне с тебя спрос вдвойне, ведь ты коммунист!

Это было как раз накануне отъезда на целину. В нагрудном кармане Миронова, у самого сердца, лежали партийный билет и комсомольская путевка.

Какой-то внутренний голос спросил Анатолия: «А что ты теперь скажешь товарищам? Что ответишь? Испугался трудностей и покинул поле боя? Сбежал?»

«Кто же я на самом деле? Кто я теперь?» — впервые строго спросил себя Анатолий.

«Дезертир!..» — отвечал ему все тот же незнакомый голос.

— Нет! — громко сказал он вслух.

Миронов достает из кармана железнодорожный билет, рвет его и бросает в урну…

— Было это несколько лет назад. Вернулся Анатолий в совхоз. Женился. Молодой хозяйкой в дом вошла Валя, заботливая жена, — заканчивал свой рассказ Андрей Иванович Показаньев. — Миронова избрали председателем Совета. Он уважаемый на селе человек. А директором совхоза у нас давно новый человек.

Мы вышли на широкую, залитую электрическими огнями улицу. Дождь перестал. Небо стало чистым.

— Вы, наверное, заметили, как хорошеет наш поселок. А зелени сколько появилось! Это заслуга нашего Совета.

Было совсем тихо. Совхозный поселок спал. Лишь где-то вдали, может быть, на «Шадринке», слышался гул моторов. Шла уборка урожая на целине.

— Да, чуть не забыл, — сказал секретарь парткома на прощанье, — Миронова мы рекомендовали в Свердловскую партийно-советскую школу. На днях вернулся. Экзамены выдержал успешно. Дело для него не новое, он ведь здесь закончил вечернюю школу. Теперь готовится к отъезду…

Не в этот, в другой раз мне довелось встретиться с Анатолием Мироновым. Внешне — это человек мало приметный. Среднего роста, худощавый. Откинута назад копна темно-русых волос. По лицу еле заметными бороздками пролегли первые морщинки. Производят впечатление его серые с голубизной открытые глаза. Они по-прежнему горят огнем молодости. Всегда веселые, всегда жизнерадостные.

Миронов пригласил меня на квартиру. Пока мы шли, его не раз останавливали односельчане. Попросту с ними здоровался, что-то советовал.

Я узнал, что он член совхозного парткома, руководит группой народных контролеров, много работает над собой. Почтальон доставляет ему одиннадцать подписных изданий. Миронов страстный шахматист, имеет разряд.

Дома детишки угостили меня своим медом.

— Второе поколение целинников, — заметил я.

— Да! — с гордостью сказал Анатолий. — Им тоже работа будет. Недаром в песне поется, что «и на Марсе будут яблони цвести».

Тут я невольно вспомнил известные слова о том, что жизнь человеку дается один раз, и хочется прожить ее бодро, осмысленно, красиво…

Не знаю, помнит ли эти слова Анатолий Миронов, думал ли он над ними. Но жизнь его сложилась именно так — осмысленно и красиво… Добрый след оставляет человек на земле.