Черное танго

10

Вернувшись из Южной Америки, Франсуа Тавернье навестил Сару Мюльштейн. Его потряс и переполнил ужасом, жалостью и гневом ее рассказ о пережитом в нацистских застенках. Его не покидало чувство стыда за людей, способных причинять подобные страдания другим. Он повидал на своем веку и отвратительные расправы во время гражданской войны в Испании, и расстрелы из пулеметов женщин и детей на дорогах, и пытки участников Сопротивления, и разбомбленные города, и обезумевших от горя матерей, рыдающих над трупами детей, и сирот, бродящих среди развалин. Все это только укрепило в нем желание достичь мира и сближения между народами. Но слушая эту навсегда искалеченную и опустошенную женщину, он почувствовал, как в нем поднимается могучая волна доселе не испытанной за всю войну ненависти. Если до этого он пытался усмирить в Саре ее жажду мести, то теперь, наоборот, он был готов помогать ей в этой борьбе. Как и она, Тавернье считал, что нельзя оставить безнаказанными такие неслыханные преступления и таких вызывающе наглых преступников, ибо они в большинстве своем были хуже убийц, потому что смешивали с грязью, унижали, презирали, бесчестили свои жертвы. Убивать? Да, он мог это понять, ему самому приходилось это делать. Но унижать? Нет, никогда! Франсуа Тавернье, который считал, что многое повидал на свете, казался циником, любил радости жизни, говорил, что ни во что не верит, и в то же время мечтал иногда о тихом спокойном счастье с такой спутницей, как Леа, — этот Франсуа Тавернье присоединился к делу, начатому Сарой, с тем же энтузиазмом, что и во времена его борьбы в рядах испанских республиканцев и французского Сопротивления или при выполнении его теперешней миссии, официально заключавшейся в поисках перемещенных лиц. И это, несмотря на глубокое убеждение в том, что такому человеку, как он, глупо бросаться мстить за кого бы то ни было, кроме себя самого.

Итак, он согласился встретиться у Сары с Самюэлем и Даниэлем Зедерманами и двумя их друзьями, тоже евреями, — Амосом Даяном из польского города Люблина, бывшим членом группы «Хагана», и Ури Бен Зоаром из Палестины, бывшим бойцом еврейской бригады.

— Представляю вам Франсуа Тавернье, — сказала Сара. — Я не раз говорила вам о нем. Он согласен присоединиться к нам, если, конечно, никто из вас не возражает.

Бен Зоар подошел к Франсуа и протянул ему руку.

— Здравствуйте, рад снова встретиться с вами, — сказал он по-английски.

Заметив удивление пожимавшего ему руку Тавернье, он добавил:

— Я гостил у Исраэля Кармира в Тарвизио, когда вы туда приезжали.

— Верно, теперь я вас узнаю. Тогда вы были без усов.

— Именно так, — подтвердил Ури, поглаживая свои великолепные рыжие усы, придававшие ему сходство с английским офицером.

— Как! Вы знакомы?.. Мир действительно очень тесен, — сказала Сара, закуривая сигарету.

Амос Даян в свою очередь протянул руку и несколько неуверенно произнес по-английски:

— Добро пожаловать к нам.

Потом к Тавернье подошли Самюэль и Даниэль Зедерманы.

— Мне известно о той роли, которую вы играли в движении Сопротивления во Франции, а также при генерале де Голле. Знаю, что вас с моей двоюродной сестрой связывают узы дружбы. Учитывая положение, которое вы теперь занимаете, вы могли бы быть нам очень полезны в поисках нацистских преступников. Спасибо за то, что присоединились к нам, — сказал Самюэль.

Даниэль поздоровался молча. Сара жестом пригласила всех сесть, потом обратилась к Тавернье:

— Все присутствующие здесь знают, кто вы и что вы делали. Вы же не знаете никого из них, кроме меня. Поскольку вы приняли решение бороться в наших рядах, вам следует знать своих будущих соратников… Вообще говоря, мы стараемся не распространяться о своих действиях, но для вас, учитывая то, что мы о вас знаем, будет сделано исключение. Поэтому я сейчас коротко, расскажу вам, кем являются и что уже успели сделать четверо присутствующих здесь друзей.

Начну с моего двоюродного брата Самюэля, известного до войны адвоката. С введением мер, направленных против евреев, ему пришлось оставить адвокатскую практику. При содействии надежных друзей он основал подпольную газету, выходившую на иврите и разъяснявшую членам еврейской общины, что в действительности представляет собой нацизм. Но после появления десяти номеров его выдали властям. Пришедшие его арестовывать гестаповцы не застали Самюэля дома. Тогда они избили, а потом увезли с собой родителей, бабушку и дедушку, сестер и маленького братишку Даниэля. Все они, за исключением Даниэля, погибли в концентрационных лагерях. Самюэль два года скрывался в подвале у своей подруги, которая не была еврейкой. Там у них родился ребенок, но вскоре после рождения умер. Настал день, когда его жена не вернулась в подвал. Надо думать, она погибла во время бомбардировки. Ее поиски не дали никаких результатов. Я встретила Самюэля в Мюнхене. Вместе мы вскоре отыскали в Линце Даниэля, чудом уцелевшего в лагере смерти. Мы с Даниэлем решили мстить за перенесенные муки, хотя прекрасно понимаем, что месть — оружие слабых. Нам не стоило большого труда убедить Самюэля примкнуть к нам.

Здесь, в Париже, мы встретили Амоса. Он входил в состав отряда, который в апреле прошлого года отравил хлеб, предназначавшийся 36 тысячам пленных эсэсовцев из лагеря под Нюрнбергом. 2 тысячи караваев хлеба из 14 тысяч были отравлены мышьяком. Но умерла только тысяча эсэсовцев. Военная цензура союзников сделала все, чтобы замять это дело. Амосу угрожал допрос в американской полиции, но буквально накануне ему удалось перейти границу и найти убежище во Франции. Ури Бен Зоар — еврей из Палестины, входил, как вы знаете, в еврейскую бригаду. Вместе с несколькими единомышленниками он участвовал в казнях нацистов в Италии и Германии. Но вскоре «Хагана» воспротивилась планам широкомасштабного истребления немцев путем отравления питьевой воды в таких крупных городах, как Нюрнберг, Гамбург и Франкфурт, или поджога Мюнхена либо Штутгарта. Был отдан приказ прекратить любые карательные меры против немцев и возвратиться в Палестину. Мстителям скрепя сердце пришлось повиноваться. После нескольких дней одиночки в подпольной тюрьме «Хаганы» Ури разрешили выехать во Францию.

— А почему не в Палестину? Там ведь нашлось бы что делать? — спросил Тавернье.

— Я думал об этом, — ответил Ури. — Но мы принадлежим к тем, кто считает, что начинать надо с отмщения, а не с создания гипотетического израильского государства, и это идет вразрез с планами еврейской общины в Иерусалиме. Хотя некоторые из этих людей и говорят, что готовы помогать нам, большинство преследует единственную цель: создание еврейского государства. Мы же считаем, что Израиль не может существовать, пока не отомщены миллионы его погибших и непогребенных сыновей и дочерей. Вот почему наши люди преследуют и убивают нацистов, где бы они ни находились.

Все молчали, погрузившись в тяжелые воспоминания. Наконец заговорила Сара:

— Франсуа, у вас есть к нам вопросы?

— Есть… Для подобных операций потребуется много денег. Каковы ваши финансовые возможности?

— Проблем с деньгами не будет. Они у нас есть, — ответил Самюэль.

— Где вы их берете?

— Нас финансируют еврейские и нееврейские организации, в задачу которых входит сбор средств по всему миру для материальной поддержки нашего дела. Вначале некоторые из нас пошли на вооруженные ограбления, но теперь надобность в этом отпала.

— Кто-нибудь из вас участвовал в казнях?

— Я пока нет, — ответил Самюэль.

— А я участвовал, — сказал Ури.

— Я тоже, и не в одной, — проговорил Амос.

Франсуа Тавернье повернулся к Даниэлю.

— Я жду этого дня с нетерпением, — заявил молодой человек.

Тавернье не стал спрашивать об этом Сару. Он заранее знал, каков будет ответ.

— Вы только что вернулись из Аргентины. Какова там обстановка? — спросила Сара.

— В перонистских кругах Буэнос-Айреса мне удалось узнать о прибытии в страну определенного числа немецких семей, которых встречали их соотечественники, обосновавшиеся в Аргентине еще до войны и имеющие в большинстве своем либо аргентинские, либо американские паспорта, либо документы международного Красного Креста, а то и дипломатические паспорта Мальтийского ордена и даже (гораздо реже) удостоверения личности Французской Республики. Весьма многочисленные и крупные немецкие колонии разбросаны по всей Южной Америке, начиная от Чили, Бразилии и Аргентины и кончая Эквадором, Уругваем, Боливией и Парагваем. Многие политические деятели этих стран — выходцы из Германии. Поэтому не составило большого труда организовать цепочки по подготовке выезда и приема беженцев из рейха.

Вам следует знать, что еще в начале войны установились связи между высшими должностными лицами в нацистском руководстве и их аргентинскими коллегами. Несмотря на разрыв дипломатических отношений между Германией и Аргентиной в январе 1944 года, операция «Огненная Земля», начатая Борманом в конце 1943 года, продолжалась без серьезных затруднений. Так, тысячи произведений искусства, тонны золота и другие ценности перевозились через Атлантический океан на борту подводных лодок, отплывавших из портов Испании, благодаря содействию находившегося в Мадриде генерала Паупеля. Германский посол фон Терман и его жена при участии капитана первого ранга Дитриха Нибура организовывали балы и партии в покер. Там собирались сливки немецкой колонии — князь и княгиня фон Шаумбург-Липпе, граф фон Люксбург, Людвиг Фрейд, услужливый посол рейха в Буэнос-Айресе, агент гестапо Годофредо Санстеде, фон Симон, а также аргентинцы — нынешний президент Хуан Доминго Перон, адмиралы Рамирес и Фаррель, полковники Миттельба, Эблин, Гонсалес и Тильберт. Хитрые немцы гладили по шерстке своих аргентинских друзей — постоянные выпивки для представителей прессы, щедрые подношения от князя фон Шаумбург-Липпе влиятельным аргентинским деятелям, великосветские приемы с обильным угощением.

Объявление под давлением Соединенных Штатов войны 27 марта 1945 года серьезно не отразилось на связях между влиятельными представителями Аргентины и нацистским руководством. Из осторожности нацистские фонды и ценности были переведены на счета аргентинских граждан. Поэтому, когда правительство Буэнос-Айреса, спохватившись, наложило арест на имущество нацистов и японских милитаристов, оказалось, что арестовывать было нечего. В апреле 1945 года из Испании в Аргентину прибыли подводные лодки, груженные ценнейшими военными трофеями, награбленными в разных странах, общей стоимостью в 800 миллионов долларов. В июле и августе две подводные лодки всплыли на поверхность в акватории порта Мар-дель-Плата и были переданы американским властям. В июле того же года две другие подводные лодки подошли к берегам Патагонии. Из них выбрались 80 человек, которых на надувных лодках тут же переправили на пустынный берег, где их ожидали многоместные легковые машины и грузовики. На берег были также переправлены десятки очень тяжелых ящиков, которые тотчас же погрузили на грузовики и отвезли на принадлежащую какой-то немецкой компании асьенду[3].

Вы, может быть, знаете, что так называемая «Organisation der ehemaligen SS-Angehorigen»[4] располагает разветвленной сетью служб, позволяющих ее членам бежать из Европы в Египет, Сирию или Латинскую Америку. Цепочка Германия — Австрия — Южный Тироль — Генуя — Танжер чаще всего используется, чтобы добраться до гостеприимных стран Южной Америки. Только вокруг Генуи имеются десятки монастырей и домов священнослужителей, где по указке высокого иерарха хорватской церкви Крунослава Драгановича, большого друга «поглавника»[5] Анте Павелича, находят временное убежище лица, желающие эмигрировать в Южную Америку. Благодаря своим дипломатическим отношениям с Ватиканом Драганович без труда получает для своих протеже разрешение на въезд в различные страны. Вопреки всем усилиям союзнической полиции Генуя остается надежным портом для бегства нацистских преступников.

— Мы знали, что такая организация существует, но мы не представляли себе размаха ее деятельности, — сказала Сара. — Вы упомянули в качестве соучастников международный Красный Крест, Ватикан, Мальтийский орден и не помню, что еще. В это трудно поверить…

— Вы что же думаете, что после самоубийства Гитлера, которое, кстати, для многих не является полностью доказанным, после падения третьего рейха и гибели миллионов людей исчезли все неофашисты и неонацисты на земле?.. Ничуть не бывало! Небольшие группы вроде нашей могут причинить немало вреда такой сети, как, скажем, ОДЕССА. Однако не надо обольщаться, большинство из этих мерзавцев не попадется нам в руки.

— Мы это знаем, — вступил в разговор Самюэль. — Но не мы одни идем по следу бежавших нацистов. Как нам сообщили из США, наши единомышленники в этой стране напали на след Адольфа Эйхмана. Бывшие бойцы «Хагана» разузнали адрес его семьи в Бад-Ауссе в Австрии. Они посменно ведут наблюдения за женой и братом Эйхмана. Если потребуется, эта немногочисленная группа мстителей позовет нас на помощь. Что касается нашей группы, то Амос узнал местонахождение двух женщин из концентрационного лагеря Равенсбрюк — Розы Шеффер и Ингрид Заутер, которые проникли в ряды сотрудников Красного Креста и которых мы с Сарой встретили на железнодорожном перроне: они сопровождали детей-сирот. Так вот, обе женщины сейчас находятся в Лионе, в женском монастыре. Даниэль и Амос отправляются завтра в этот город, чтобы понаблюдать за их образом жизни и подсказать потом, каким путем их можно будет арестовать.

— Вы рассчитываете затем передать их французским властям? — спросил Тавернье.

— Нет, — холодно ответила Сара, — мы их сами казним.

— После этого, — продолжал Самюэль, — мы отправимся в Аргентину и продолжим охоту на зверей. Двое из нас будут там выдавать себя за беглых нацистов. Для этой роли лучше всего подходят Амос и Даниэль, которые прекрасно говорят по-немецки и имеют чисто арийскую внешность. А когда вы намереваетесь снова отправиться в Аргентину? — обратился он к Тавернье.

— Осенью. У меня поручение к аргентинскому правительству от французского правительства.

— Прекрасно. А нельзя ли вам выехать пораньше?

— Не знаю. Надо узнать на вокзале д'Орсэ[6].

— Хорошо было бы вам успеть до отъезда жениться…

— Жениться?!

— Да, на Саре. Это облегчило бы нашу задачу…

— Возможно, и облегчило бы, но у меня нет ни малейшего намерения жениться.

— Я вам не нравлюсь? — спросила с иронией в голосе молодая женщина.

— Не в этом дело, Сара, вы же прекрасно знаете.

— Знаю, что вы любите другую. Но успокойтесь, я не ревнива.

— Речь не об этом…

— Речь о простой формальности, — вмешался в разговор Самюэль.

— Ничего себе формальность! Сразу видно, что не вас собираются женить!

— Франсуа, я знаю ваши чувства, возможно, лучше, чем вы сами. Поверьте, если бы можно было действовать иначе, я не просила бы вас участвовать в подобном маскараде, — сказала, вновь став серьезной, Сара.

— Но…

— Прекрасно знаю, что именно вы хотите сказать. Позвольте мне всем этим заняться.

— Не вмешивайтесь в такие дела. Я сам должен заняться этим…

— Я поеду вместе с вами.

— Но она не хочет вас видеть.

— Знаю, и это обнадеживает. Она не хочет меня видеть, потому что ее потряс мой рассказ. Именно этим я и хочу воспользоваться, чтобы уговорить ее помочь нам.

— Не собираетесь же вы просить Леа…

— А почему бы и нет? Разве однажды она не помогла мне и не спасла мне жизнь? Разве не рисковала она собственной жизнью в рядах борцов Сопротивления?

— Все так, но теперь она должна обо всем этом забыть!

— Плохо же вы ее знаете! Как бы ни хотела, она никогда не сможет этого забыть. Она — простая и прямая натура, а такие, как она, считают, что зло должно быть наказано.

— Мне это известно. Но почему вы хотите, чтобы наказывала именно она? Послушайте меня и не впутывайте Леа в это дело.

— Но она нужна нам!

— Мы прекрасно можем обойтись без нее. Нам ни к чему такая, как она, импульсивная девушка…

— Однако ее дядя, отец Адриан, думал иначе. Он не раз использовал ее способности.

— Тогда она боролась за освобождение своей страны от оккупантов…

— А теперь будет бороться за то, чтобы они не оккупировали ее страну вновь.

— Все это мне кажется очень сложным и рискованным, — вмешался Самюэль. — Если, как я понимаю, Франсуа Тавернье влюблен в эту девушку, то нас ждут неприятности. Нет ничего хуже, чем любовные переживания в условиях конспирации.

— Ваш двоюродный брат прав. Это слишком рискованно не только для Леа, но и для всех нас. Я дал обещание помогать вам и участвовать в вашей борьбе, но отнюдь не ценой безопасности и жизни Леа.

— Ну ладно, на сегодня достаточно, — произнесла, наконец, Сара. — Поговорим об этом в следующий раз.

По тону ее голоса все поняли, что пора расходиться. Мужчины встали и направились к выходу.

В сквере на площади Вогезов с криком бегали взапуски дети под присмотром мамаш, сидящих в тени с вязаньем или шитьем в руках. Небо было белесым от жары, под аркадами старинных зданий не видно ни души. Расставшись со своими спутниками, Франсуа Тавернье в пиджаке, накинутом на одно плечо, направился к своей машине, оставленной на улице Тюренн. Разговор у Сары произвел на него тягостное впечатление. Разумно ли было с его стороны, учитывая собственное положение, ввязываться в авантюру, затеваемую любителями, в числе которых женщина, потерявшая всякий здравый смысл? Ясно, что назвать это разумным никак нельзя. Впрочем, еще во время войны в Испании он перестал понимать, что конкретно означает выражение «поступать разумно».

Наследник богатой семьи фабрикантов шелковых тканей в Лионе, он рассорился с родными, вступив добровольцем в армию испанских республиканцев. Только дядя, управлявший его состоянием, поддерживал с ним необходимые, хотя и прохладные, деловые отношения. Кристально честный Альбер Тавернье не только сохранил, но и приумножил состояние племянника. При этом он не запятнал себя коллаборационизмом, чего никак нельзя было сказать об остальных членах семейства. После освобождения некоторые из них оказались бы в тюрьме, не вмешайся в их судьбу тот, кого они называли «паршивой овцой».

Погруженный в свои мысли, Франсуа Тавернье тем не менее машинально отмечал все, что происходило вокруг. Так, он заметил, что при его приближении какая-то плохо различимая мужская фигура поспешно спряталась за опору арки. Мгновенно насторожившись, он по привычке бойца-подпольщика опустил руку в карман за оружием, но тут же улыбнулся: боевые действия закончились, и верный «вальтер» лежал теперь в его домашней коллекции. Не расслабляясь, он пошел дальше, открыл дверцу машины и огляделся… Нет, наверное, показалось. За исключением редких прохожих, направлявшихся к улице Риволи, вокруг никого не было.

Внутри машины было нестерпимо жарко. Тавернье ослабил узел галстука и расстегнул ворот рубашки. Убедившись, что за ним никто не следит, он медленно поехал в направлении Университетской улицы. Заказанные им работы по обустройству квартиры шли своим чередом и, как и было предусмотрено, к осени должны были закончиться. К тому времени он будет знать, согласна ли Леа выйти за него замуж.

Он в гневе стиснул зубы при воспоминании о нелепом предложении Сары. Если он женится, то только на Леа, и ни на ком другом!.. У Сары, конечно, были веские основания считать, что, став женой дипломата, она без труда войдет в высшее аргентинское общество и получит идеальную возможность для наблюдения за деятельностью беглых нацистов, укрывшихся в этой стране. Тавернье легко себе представлял, как Сара завязывает дружеские отношения с двадцати шестилетней актрисой Эвой Дуарте, на которой недавно женился президент Аргентины Хуан Доминго Перон. Ни для кого не было секретом, что новый президент являлся горячим почитателем Бенито Муссолини и своим человеком в пронацистских кругах и что избранием на высший пост в государстве был обязан «cabezitas negras»[7]. Опираясь на определенную часть рабочего класса и армии, новый «вождь», собравший на выборах 56 процентов голосов, намеревался превратить свою страну в великую мировую державу. Несмотря на оппозицию со стороны коммунистов и аристократии, власть нового президента, казалось, установилась надолго.

В качестве представителя французского правительства Франсуа Тавернье был представлен президентской чете. Целуя руку супруге президента, он с трудом удержался от ироничной улыбки: красивая крашеная блондинка с обилием косметики на лице была одета в платьице, скорее приличествующее маленькой девочке, а нее двадцатишестилетней женщине. Эва Перон повела его в парк президентского дворца и принялась жеманно восторгаться цветами, которые, по ее словам, она безумно любила. Ее супруг генерал Перон сказал Тавернье, что всегда будет рад видеть его у себя.

Вечером того же дня на ужине у директора литературного журнала «Сюр» Виктории Окампо только и разговоров было что о прекрасной Эве и о том, как она окрутила вахлака Перона, которого, впрочем, некоторые из присутствующих дам считали «muy macho»[8]. Высокая и красивая пятидесятилетняя Виктория Окампо по прозвищу «пожирательница мужчин», наперсница многих аргентинских литераторов, любовница либо приятельница самых крупных писателей своего времени и убежденная франкофилка, сразу же прониклась глубокой симпатией к французскому дипломату, за которым, как ей казалось, тянулся шлейф удивительных приключений. Перед отъездом Тавернье в Париж она привезла ему бумагу, ленты для пишущих машинок, кофе, сахар, а также деньги, собранные Жизель Френд для Комитета солидарности с французскими писателями. Все это Тавернье должен был передать Адриенне Моннье, согласившейся играть роль посредника между французскими писателями и этим комитетом. Владелица крупного книжного магазина, издатель «Улисса» Джеймса Джойса, Адриенна Моннье со словами признательности встретила Франсуа Тавернье в своем книжном магазине на улице Одеон.

— Благодаря помощи наших аргентинских друзей, — сказала она, — мы сможем снабдить необходимым отечественных писателей, которые утверждают, что не могут работать без утренней чашки кофе.

Заметив удивление на лице гостя, она рассмеялась:

— Действительно, книжный магазин превратился в бакалейную лавку. Но что делать? Одной только духовной пищи нашим литераторам недостаточно. Мы распределяем продукты ежедневно с 14 до 18 часов, кроме воскресенья.

— Кто имеет право на вашу продовольственную помощь?

— Писатели, независимо от того, посещают они мой книжный магазин или нет. Мы рассылаем им составленный Жизель график поступлений продовольственных посылок. Вот, посмотрите, списки получателей с их собственноручной подписью.

Франсуа Тавернье пробежал глазами списки: «Жан-Поль Сартр — один килограмм зеленых кофейных зерен, один батон колбасы, одна банка растительного масла, один килограмм сушеных фруктов; Анри Мишо — три килограмма зеленых кофейных зерен, один фунт чая, десять плиток шоколада, три килограмма сгущенного молока, три банки мясных консервов «Экстра», один окорок, три бруска засахаренного молока; Андре Бретон — один килограмм зеленых кофейных зерен, два батона колбасы, одна банка растительного масла, один брусок засахаренного молока…» С нескрываемым волнением Франсуа вернул хозяйке магазина листки с изображением вверху фригийского колпака, а под ним — двух сплетенных в пожатии рук над заваленным продуктами прилавком.

Адриенна Моннье заметила его волнение и с доброй улыбкой произнесла:

— Что поделаешь, мы — бедняки. Приходите, когда пожелаете. Мы всегда вам рады.

Принятый как в перонистских кругах, так и в среде интеллигенции Аргентины, Франсуа Тавернье был, несомненно, идеальной фигурой, способной помочь Саре и ее друзьям в осуществлении их миссии. Но при всем при том, было ли так уж необходимо женить его на прекрасной еврейке? Он в этом сомневался, хотя… И все же ради утоления их жажды мести должен ли он принести в жертву свою любовь к Леа?

Чтобы немного отвлечься от назойливых мыслей, он принял приглашение Лауры послушать в «Лорантэ» джаз, где играли похожий на канадского лесоруба кларнетист в ковбойке и с волосами ежиком по имени Клод Лютер[9] и длинный худой тромбонист — Борис Виан[10].