Черное танго

19

Расположившись в шезлонге на палубе теплохода «Мыс Доброй Надежды» и накрывшись пледом, Леа вспоминала последние дни перед отправлением из Франции: ужин в Монтийяке накануне ее отъезда, когда собрались ее родные, Жан Лефевр, его мать и отец Анри. Не сговариваясь, все беседовали о самых незначительных вещах. Леа была со всеми весела и приветлива. Она вот-вот должна была расстаться с ними и думала о том, как она любила их и как ей будет их недоставать. Когда гости разошлись, а остальные легли спать, она обошла свой старый дом, затем спустилась на террасу, прощаясь со всем, что было ей дорого. Всякий раз в значительные моменты своей жизни, перед отъездом отсюда или по возвращении, именно здесь, на этой террасе, с которой открывался вид на виноградники, леса и луга, она черпала силы и решимость. Созерцая в который раз этот безмятежный пейзаж, она предчувствовала мучительную разлуку, отъезд, не сулящий возвращения. Куда она отправлялась?.. Она ничего об этом не знала, а лишь предчувствовала новые страдания.

От краткого пребывания в Париже у нее сохранились беспорядочные воспоминания. Постоянное присутствие Франка, еще не пришедшего в себя после смерти Лауры, их хождение по городу, фильмы, которые они видели, магазины, где они тратили деньги Франсуа, — все это, как и путешествие в Геную, откуда она отплыла на теплоходе в компании Даниэля Зедермана и Амоса Даяна, вспоминалось ей довольно смутно. На теплоходе они расстались, так как молодые люди ехали во втором классе. Леа почувствовала огромное облегчение, поскольку хотела побыть одна. Во время остановки в Барселоне она смогла полюбоваться садами Гауди, прогуляться по живописным улочкам и послушать песни фламенко в портовом ресторанчике, где она была вместе с Даниэлем.

В Лиссабоне она осталась на теплоходе, так как у нее были жар и мигрень. Вечером ее пригласили за столик капитана, и она познакомилась с одним голландцем из Амстердама. Ему было около тридцати лет. Несмотря на некоторую холодность, это был красивый мужчина. Звали его Рик Вандервен. Для него это была деловая поездка. Он великолепно говорил по-французски с чуть заметным акцентом, утверждал, что коллекционирует предметы искусства и высоко ценит сюрреалистическую живопись, постоянно переписывается с Андре Бретоном, Марселем Дюшаном и Сальвадором Дали, с которыми он познакомился в салоне восхитительной и образованной женщины Лизы Деарм, недалеко от Дома инвалидов. Их разговоры об искусстве и литературе напоминали ей беседы с Рафаэлем Малем. Поначалу они встречались по вечерам в баре, за аперитивом, затем после ужина, в конце концов, оказались за одним столиком, за которым кроме них сидели еще два господина примерно пятидесяти лет, говорившие по-английски с чудовищным акцентом.

Однажды, когда Леа опоздала на обед, и они не заметили, как она вошла, девушка услышала, что все трое говорят по-немецки, и ей стало неловко. Очень скоро обольстительный голландец стал кавалером Леа. Он ненавязчиво ухаживал за ней, и она не оставалась к этому безучастной. Однако ее раздражало его любопытство по отношению к ней. Откуда она? Чем занимались ее родители? Есть ли у нее братья и сестры? А жених? Что она собирается делать в Аргентине и как долго предполагает там задержаться? У кого она остановится? Есть ли у нее друзья в Буэнос-Айресе? Скорее в шутку, нежели из недоверия, Леа придумала себе семью, войдя в образ беззаботной девушки безо всяких проблем. Единственное, что она не скрыла, сказав правду, не вдаваясь, однако, в детали, — это то, что она получила приглашение от Виктории Окампо.

Рик Вандервен хорошо танцевал. Каждую ночь Леа охотно танцевала до двух-трех часов со всеми, кто ее приглашал, но чаще всего с Вандервеном. Ее молодость и красота вносили свежую струю в эти немного напыщенные вечера. Однажды ночью, проводив Леа до каюты, он привлек ее к себе и поцеловал; она покорилась не без удовольствия, затем, немного кокетничая, повернулась и исчезла за дверью. Войдя в каюту, она включила свет и вскрикнула.

— Леа, что случилось? — громко спросил Вандервен, стоявший за дверью.

Приложив палец к губам, Амос знаком дал ей понять, чтобы она ответила.

— Ничего, я просто наткнулась на стол. Спокойной ночи, до завтра.

— Вы уверены, что все в порядке?

— Совершенно уверена, спасибо. Доброй ночи.

— Доброй ночи.

Все еще не отнимая палец от губ, Амос отвел ее подальше от двери.

— Что вы здесь делаете? — тихо спросила она.

— Я ждал вас. Как давно вы знаете этого человека?

— О ком вы говорите?

— О Рике Вандервене.

— Мы познакомились здесь, на теплоходе, и симпатизируем друг другу.

— Вы ничего подозрительного не заметили?

— Нет. А что я должна была заметить?

— Как складываются ваши взаимоотношения с другими соседями по столу?

— С месье Бартелеми и месье Джонсом?.. Обычные отношения соседей по столу. Они здороваются, но редко беседуют… Ах, да! Однажды… они все трое говорили по-немецки.

— О чем они говорили?

— Я не разобрала, они говорили тихо и замолчали, когда я вошла… Мне кажется, я слышала слова «подводная лодка» и «Кордова»… Вы думаете, что это бежавшие нацисты?

— Я ничего об этом не знаю. Мы пытаемся навести справки по радио. Пока же будьте осторожны и постарайтесь побольше разузнать о них.

На палубе Леа замерзла, свернула плед и вернулась в свою каюту. На туалетном столике стоял букет красных роз. Она заметила записку: «Жду вас сегодня вечером в баре. Рик». «А если он нацист?» — подумала она. Ей трудно было в это поверить. Разве он не говорил с отвращением о войне и о зверствах немцев? То, что он говорит на языке потерпевших поражение, не должно ее удивлять: многие голландцы на нем говорят. Амос и Даниэль ошибаются, им повсюду мерещатся нацисты. Тем не менее, смутная тревога не покидала ее; она твердо решила быть еще осторожнее и расспросить своего знакомого.

Перед ужином она надела длинное платье из крепа цвета слоновой кости с драпированным лифом и уложила волосы локонами на затылке. Леа удовлетворенно улыбнулась, глядя на свое отражение в зеркале.

В баре было оживленно. Пианист Хоселито играл медленный вальс, а бармен Рикардо, специалист по великолепным коктейлям, энергично смешивал их. Он встретил Леа улыбкой:

— Добрый вечер, сеньора.

— Добрый вечер, Рикардо.

— Я приготовил коктейль в вашу честь, мадемуазель, в честь Франции. Хотите попробовать?

— С удовольствием. Как он называется?

— «Второй БД»[14], мадемуазель.

Перед ней возник призрак Лорана д'Аржила на танке… Леа взяла стакан, который ей протянул бармен, и выпила в память молодого человека, погибшего в бою.

— Вкусно, но слишком крепко.

— Будьте осторожны с коктейлями Рикардо, они небезопасны, — сказал Рик Вандервен, подойдя к стойке бара.

— Спасибо за розы, Рик, они великолепны.

— Пойдемте за столик. Что вы будете пить?

— Я бы повторила «второй БД».

— Вы знали кого-нибудь из этой дивизии?

— Да, там служил один мой очень близкий друг. Он был убит в Германии.

Вандервен вздохнул.

— Мы потеряли многих друзей в эту войну.

— Где вы тогда находились, Рик?

— В сороковом я попал в плен и провел четыре года в лагере для офицеров.

— Было очень тяжело?

— Достаточно. Но это ничто в сравнении с тем, что пришлось вынести евреям в концентрационных лагерях.

— У вас есть друзья-евреи?

— Есть. А у вас?

— Был один друг, но он умер. И еще подруга, которая была депортирована.

— Она вернулась?

— Не знаю, — солгала Леа.

Какое-то время они пили молча.

— Вы хорошо знаете месье Бартелеми и месье Джонса?

— Не больше, чем вы. Я знаю только, что они занимаются экспортом мяса и в связи с этим едут в Аргентину. И еще то, что они ирландцы. А почему вы об этом спросили?

— Просто так. Пойдемте ужинать, я голодна.

После ужина Леа под предлогом сильной мигрени вернулась к себе в каюту. Там ее ждала лаконичная записка от Даниэля: «Приходите в воскресенье в часовню на мессу». Она задумалась, прилегла, но уснуть ей не удалось. Тогда она встала, натянула свитер и брюки и вышла на палубу. Из танцевального зала до нее доносилась музыка. Леа облокотилась на поручень, волосы ее развевались на ветру. Она наблюдала за волнами. Светила луна. Небо было усыпано звездами. Смотрел ли сейчас Франсуа на это небо, думал ли он о ней или же забыл ее?.. Она не сообщила о своем приезде. Если он не виделся с Викторией Окампо, он будет очень удивлен, а то и разгневан. Сара, напротив, будет рада ее видеть, в этом она не сомневалась. «Кто знает, возможно, я смогу быть им полезна», — подумала она. Шум голосов отвлек Леа от ее мыслей, ей показалось, что она узнала один из них. Не раздумывая, она спряталась за канатами. До нее доносились обрывки разговора на немецком языке: «Помочь товарищам… союзнические власти… сионистский интернационал… к счастью, Перон… в военном лагере в Патагонии… наш резерв на военные расходы… мы будем сильнее всех… Осторожнее… кто-то идет… А, это вы… нет, мы ничего не знаем… В Буэнос-Айресе будет видно… Давайте разойдемся… Ни к чему, чтобы нас видели вместе…»

Себеседники поспешно разошлись. Леа вышла из своего убежища; она узнала голос месье Бартелеми. Значит, Амос и Даниэль были правы!.. Оглядевшись вокруг, она быстро пошла в свою каюту.

Когда Леа пришла в маленькую корабельную часовню, там было много народу. Те, кому не хватило складных стульев, теснились у дверей. Она заметила своих друзей и с трудом пробралась к ним. Даниэль передал ей листок бумаги. Она, в свою очередь, отдала ему записку, в которой сообщала о том, что слышала минувшей ночью.

После богослужения пассажиры второго класса поднялись на свою палубу. Рик подошел к Леа.

— Вы хорошо спали? Как ваша мигрень?

— Все отлично. Сегодня чудесное утро. Завтра мы делаем остановку в Рио. Вы хорошо знаете Бразилию?

— Я был там перед войной. Это красивая страна, но уж очень много негров. Вы не доставите мне удовольствия прогуляться с вами по городу?

— Может быть.

— Как? Разве я не ваш кавалер? Вы никого не знаете на борту, кто мог бы сопроводить вас, а женщине одной опасно ходить по улицам незнакомого города.

— Что же со мной может случиться?

— По меньшей мере, вам станут докучать. Латиноамериканцы более смелы по отношению к женщинам, нежели европейцы. Итак, вы согласны, я зайду за вами?

— Завтра будет видно. Извините меня, я иду к парикмахеру.

— Тогда до скорой встречи.

«Находитесь у себя в каюте в два часа ночи, мне необходимо сообщить вам нечто важное. Будьте вдвойне осторожны», — таково было содержание записки Даниэля. «Прямо как в романе про шпионов», — подумала Леа, разорвав записку на мелкие клочки, не переставая наблюдать за отражением парикмахера в зеркале. Она была сейчас его единственной клиенткой. Машинально перелистывая французские, испанские и американские журналы, она обратила внимание на статью о де Голле. Речь шла о его военной карьере, но ни слова не было сказано о том, что с ним произошло после того, как в январе он объявил о своем «решении уйти в отставку». Леа вспомнила, как она тогда была расстроена и разочарована. Как же так, даже он, этот великий человек, оставлял корабль?! Почему? «Честь, здравый смысл, интересы моей родины не позволяют мне дольше участвовать в интригах, в результате которых государство станет еще более презираемым, правительство — более беспомощным, страна распадется, а народ станет беднее. Я слагаю с себя полномочия, которыми меня, по всей вероятности, наделили только для того, чтобы не дать мне их осуществить». После его отставки Франция увязла в межпартийных дрязгах. Светлые идеалы Сопротивления ненадолго пережили войну. Через месяц — Рождество: Рождество летом, при свете солнца. Обретет ли она когда-нибудь вновь радость рождественских праздников прежних лет?.. Она заерзала под феном. Парикмахер, фатоватый прилизанный мужчина, не говоривший ни слова по-французски, высвободил ее.

Впервые Леа было скучно на теплоходе. Она опасалась встречи с Риком Вандервеном за ужином и еще больше — позднего свидания с Даниэлем.

Против всякого ожидания ужин прошел весело. Вместе с Риком она была приглашена за столик капитана и познакомилась с молодой аргентинкой, работавшей на радио Буэнос-Айреса. Неважно говорившая по-французски очаровательная Кармен Ортега, тем не менее, с юмором рассказала о своих ссорах с женой президента Аргентины Эвой Дуарте. Какое-то время они жили в одной квартире на живописной тенистой улице Посадас, но после многочисленных ссор из-за любовников расстались. Эва была злопамятна и мстительна. Кокетливая и завистливая, она в каждой женщине видела соперницу. Кармен поведала историю знакомства Эвы и Перона в Луна-парке, рассказав о том, как ей удалось одержать верх над красивой актрисой Либертад Ламарк. Тоненькая брюнетка с великолепной фигурой, Кармен Ортега обладала к тому же врожденным даром мима. К концу ужина две женщины подружились.

Около двух часов ночи Леа вернулась в каюту. Только она вошла, как раздался стук в дверь.

— Откройте, это я, Даниэль.

Молодой человек стремительно вошел.

— Мы с Амосом оказались правы: Бартелеми и Джонс — бежавшие нацисты, причем из самых отъявленных; один был лагерным врачом в Бухенвальде, другой — помощником начальника лагеря в Дахау. Их настоящие имена — Адольф Рейхман и Морис Дюваль.

— Это французское имя.

— Да, он родом из Франции. Его предок переселился в Австрию в XYII веке.

— А что насчет Рика Вандервена?

— О нем нам ничего не удалось узнать. Кажется, он, в самом деле, голландец, бумаги его в порядке. Мы разузнаем поподробнее в Буэнос-Айресе. А вы в свою очередь, ничего не выяснили?

— Нет. Завтра мы сойдем на берег. Я прослежу за ним.

— Будьте вдвойне осторожны. Бартелеми и Джонс вам не доверяют. Они распорядились навести о вас справки.

— А вас ни в чем не заподозрили?

— В какой-то степени, но мы как раз этого и добивались. Двое пассажиров второго класса считают, что мы немцы и бежим из Европы. Разумеется, мы делаем все, чтобы они думали обратное, и допускаем незначительные оплошности. Они поддерживают контакты с двумя вашими соседями по столу. По прибытии надо, во что бы то ни стало, не допустить, чтобы нас видели вместе. Это опасно как для вас, так и для нас. Пока, к счастью, никто не заметил, что мы знакомы, и наш выход в Лиссабоне остался незамеченным. Я думаю, нам не стоит видеться до прибытия. Разве что, в крайнем случае. Мы знаем, где вас найти. Ждите, когда мы дадим о себе знать.

Рик Вандервен без удовольствия сопровождал новоиспеченных подруг, с восхищением открывавших для себя пляжи Рио, его оживленные улочки, роскошные магазины. После Европы, где не хватало порой самого необходимого, эта роскошь и изобилие казались Леа неправдоподобными. Она чувствовала себя, будто во сне и почти не замечала нищеты favelas[15], мимо которых они проезжали на такси, — настолько бразильцы были веселы и приветливы. Они вернулись на теплоход с уймой покупок.

Подруги не расставались до конца путешествия, что крайне раздражало Вандервена, и договорились непременно увидеться в Буэнос-Айресе.

Теплоход причалил в понедельник, 16 декабря, в 7 часов утра. Было облачно и прохладно. Леа ждала машина. Водитель, посланный Викторией Окампо, передал ей, что та должна была поехать на несколько дней в Мардель-Плата и приносила ей свои извинения. Она заказала для Леа номер в отеле «Плаза», директор которого был из числа ее друзей. По возвращении она заедет за своей гостьей и сопроводит ее в Сан-Исидро. Тем временем директор будет в ее распоряжении и покажет ей город.

В отеле «Плаза» директор уже ждал ее и сам проводил до номера.

— Не стесняйтесь меня побеспокоить, если вам что-нибудь понадобится. Я пришлю вам горничную. Вы не окажете мне честь пообедать со мной?

— С большим удовольствием.

— В таком случае до скорой встречи. Жду вас в гриль-баре.