Черное танго

14

Франсуа Тавернье встречал их на Аустерлицком вокзале. Увидев его, Леа бросилась ему на шею, оставив Лауру одну с чемоданами. Когда же, наконец, они разжали объятия, то невольно рассмеялись, увидев, как разъяренная Лаура тащит за собой тяжеленные чемоданы.

— Вместо того, чтобы глупо смеяться, вы бы мне лучше помогли. Потом будете обниматься, у вас еще будет для этого достаточно времени.

Франсуа позвал носильщика, который водрузил вещи на плечи и проводил их до самой машины.

— Я рада, что приехала сюда, — сказала Леа, когда они проходили мимо собора Парижской богоматери.

— Я заказал столик в старом кафе «Друг Луи», мы пойдем туда сегодня вечером. Там готовят лучший паштет из гусиной печенки во всем Париже. Я несколько раз бывал там во время войны. Это был один из ресторанов, где обслуживали за деньги. После освобождения у хозяина были неприятности, но мастерства он не утратил. Лаура, вы, разумеется, тоже приходите, и еще… я пригласил Даниэля.

— С большим удовольствием, — пробормотала Лаура, густо покраснев.

Леа и Франсуа понимающе переглянулись.

Множество народу толпилось на набережных. Люди медленно прогуливались, всех будто разморило в этот теплый день конца лета. То там, то здесь уже проглядывали пожелтевшие листья. Они остановились на улице Грегуар-де-Тур.

— Вас не огорчит, если я украду у вас Леа в первый же день?

— Конечно, меня это огорчит, но я понимаю влюбленных. Когда же вы мне ее вернете?

— Это мы скоро узнаем. Будьте готовы к девяти часам, я за вами заеду. Давайте, я отнесу ваши чемоданы.

В машине Леа закурила. Отчего у нее так сильно билось сердце? Должно быть, от мысли, что через несколько минут она останется с ним наедине. Она закрыла глаза, затрепетав в предвкушении удовольствия, но, почувствовав чудное благоухание, открыла их. Франсуа положил ей на колени букет роз. При этом цветочница понимающе улыбнулась ему из-за своей тележки.

— Спасибо. Куда ты меня везешь?

— Это сюрприз.

Они поехали по улице Жакоб.

— Мы сейчас будем проезжать мимо дома моих тетушек. Но почему ты здесь останавливаешься?

— Потому что мы приехали.

— Но…

— Я купил эту квартиру.

— Неужели, Франсуа?! — сказала она в волнении и бросилась ему на шею.

— Ты довольна?

— Что за вопрос! Я вне себя от радости.

Леа быстро переходила из одной комнаты в другую, восхищаясь всем, что попадалось ей на глаза.

— Как все красиво! Та же самая квартира, а я ничего здесь не узнаю. Тут так светло, комнаты кажутся мне более просторными.

— Так и должно быть, просто пока еще очень мало мебели. Я рассчитываю, что ты примешь участие в обустройстве.

— С удовольствием, это будет так забавно.

— Ты уже была в своей комнате?

— Я не знаю, какую ты имеешь в виду.

— Пойдем посмотрим.

Он толкнул дверь.

— О!

Заходящее солнце освещало комнату, выдержанную в золотисто-белых тонах и обставленную восхитительной мебелью светлого дерева в стиле Карла X. Голубой палас с крупными розами почти полностью закрывал пол. Огромная кровать ослепительной белизны довершала картину.

— Как тебе это удалось? Я всегда мечтала иметь такую спальню, — сказала она, бросившись на кровать.

— Я знаю твои вкусы, вот и все.

Он лег рядом с ней и, даже не успев раздеться, сжал ее в своих объятиях.

Когда они прибыли в кафе «Друг Луи», их там уже ждал Даниэль Зедерман. Лаура, одетая слитком элегантно для такого заведения, подошла к его столику, ослепительно улыбаясь. Даниэль вежливо привстал.

— Я очень рада вновь видеть вас.

— Я тоже, — сказал он, бросив взгляд на Леа.

Они сели за столик. Леа озиралась вокруг с недовольным видом.

— Тебе здесь не нравится? — спросил Франсуа.

— Не слишком. Ты говоришь, это модное заведение? По-моему, оно никуда не годится, и свет ужасный. Ты уверен, что здесь хорошо?

— Очень хорошо. Гарсон!..

К ним подошел официант в широком белом фартуке.

— Месье?

— У вас по-прежнему есть мерсо[11]?

— Да, месье.

— Дайте нам поскорее одну бутылку.

— Хорошо, месье.

— Вот увидите, я лично никогда не пил ничего лучше. Посмотри меню.

Четыре человека, сидевшие за соседним столиком, о чем-то негромко говорили, поглядывая в их сторону. Элегантная брюнетка поднялась и подошла к ним.

— Месье Тавернье!

— Мадам Окампо!

Отодвинув стул, Франсуа поднялся.

— Какое удовольствие, мадам, видеть вас в Париже!

— Я здесь всего на несколько дней, а затем еду в Лондон.

— Я узнал, что вы получили орден Почетного легиона. Примите мои искренние поздравления.

— Спасибо… А вы не та девушка, с которой я встречалась в Нюрнберге? Я очень рада снова вас видеть. Вы — подруга месье Тавернье?

— Да. Добрый вечер, мадам, разрешите представить вам мою сестру Лауру и нашего друга месье Зедермана.

— Добрый вечер, мадемуазель, добрый вечер, месье. Я остановилась в отеле «Ритц», приходите ко мне вдвоем, я бы с удовольствием поболтала с вами перед отъездом.

Виктория Окампо вернулась за свой столик.

— Где ты с ней познакомился? — спросила Леа.

— В Буэнос-Айресе. Эта женщина имеет там вес. Она может нам быть очень полезна, — добавил Тавернье, обернувшись к Даниэлю.

Мерсо им бережно подал сам хозяин.

— Вы непременно закажете еще, это лучшее вино.

— М-да… оно ничем не хуже того, что я пил в сорок третьем.

Хозяин нахмурился и вернулся к плите.

— Кажется, он не слишком доволен, — сказала Лаура.

— Иногда не мешает освежить кое-кому память.

— Опять вы об этом! Нельзя ли подумать о чем-нибудь другом? Вы один из очень немногих, кто еще вспоминает об этом. Все смеются над коллаборационистами, над участниками Сопротивления. Поймите, с этим покончено, людям все это надоело, они думают только о том, как забыть о прошлом, где взять деньги, чтобы нормально есть, хорошо одеваться, чтобы жить, наконец! Война кончилась, и я хочу развлекаться. Не хочу, чтобы со мной говорили о мести, о казни, о…

— Вы правы, моя маленькая Лаура, забудем об этом… на сегодняшний вечер.

Они не спеша пили вино, за столиком воцарилось неловкое молчание. «Она права, — думала Леа, — к чему возвращаться в прошлое? Невозможно сделать так, чтобы всего этого как бы не было». В большинстве люди стремились это забыть, и лишь горстка одержимых хотела бы, чтобы память об ужасах нацизма жила. Леа разрывалась между теми и другими.

Когда подали кофе, Тавернье сказал:

— Сейчас мы зайдем в русский ресторан за Сарой и Самюэлем. Вы любите цыганскую музыку?

Полуприкрыв глаза, Сара слушала грустную скрипичную музыку. Музыканты «Шехерезады» в ярких блузах стояли вокруг стола. Немного опьянев, Леа пребывала в благостном расположении духа. Лаура пожирала Даниэля глазами. Тот же нервно курил сигарету за сигаретой. Самюэль и Франсуа были задумчивы.

— Здесь очень красиво, — сказала Лаура. — А не пойти ли нам в погребок на Сен-Жермен-де-Пре?

— Да-да, пойдемте, — поддержала ее Леа, — я там никогда не была.

Они вышли из ресторанчика около двух часов ночи.

К ним приближалась машина с потушенными фарами. Внезапно раздались выстрелы… крики… Сара упала на землю. Машина на большой скорости повернула к площади Европы… Все казалось нереальным… Самюэль склонился над молодой женщиной… вверху ее белое платье было залито кровью… Она открыла глаза. Франсуа тоже склонился над ней и окликнул растерявшегося швейцара, который стоял, размахивая руками.

— Быстрее, позовите же врача!

Вскоре послышалась полицейская сирена. Расталкивая зевак, к ним подошел мужчина без пиджака с медицинской сумкой в руке. Он опустился на колени и осмотрел раненую.

— У нее прострелено плечо, — сказал он полицейскому в штатском. — Необходимо произвести более тщательный осмотр, но, похоже, рана не слишком опасна. Этой даме повезло.

— Хотелось бы вам верить, доктор, — успела сказать Сара прежде, чем потеряла сознание.

Леа и Лаура плакали, прижавшись друг к другу.

— Вы теперь убедились, что не для всех это закончилось, — сухо сказал Даниэль, обращаясь к Лауре.

Сару положили на носилки и отнесли в полицейский фургон. Самюэль и Даниэль тоже сели в машину.

Рассказав комиссару о том, что произошло на их глазах, Франсуа, Лаура и Леа вернулись к своей машине. Они молча доехали до улицы Грегуар-де-Тур.

— Будет лучше, если вы проведете эту ночь вместе. Я еду в больницу и вернусь, как только смогу. Пока меня не будет, никому не открывайте.

Франсуа Тавернье вернулся лишь среди дня, небритый и осунувшийся.

— Сара вне опасности. Других ранений у нее нет, только рана в плече. Через два-три дня она сможет выписаться из больницы.

— Что говорят полицейские?

— Они не могут сказать ничего определенного. Вы не забыли, что во второй половине дня вы должны быть на набережной Орфевр?

— Нет, не забыли, — сказала Лаура. — Кто мог ненавидеть Сару до такой степени, чтобы попытаться убить ее? Что вы думаете по этому поводу? У вас есть какие-нибудь предположения?

— Ни малейшего. Наверное, это какая-то ошибка.

— Но Франсуа…

— Да, Леа, ошибка.

— Почему же ты нам велел никому не открывать?

— Это мера предосторожности. Я должен идти: мне еще нужно попасть на вокзал д'Орсэ. До скорой встречи.

Нет, она не знала, были ли у Сары враги; нет, она не видела, кто стрелял, и не запомнила номера автомобиля; нет, никого подозрительного она не заметила, нет… Леа совсем не нравился этот допрос. Случившееся глубоко потрясло Лауру: она чувствовала, что весь ее маленький мир пошатнулся. Она была так напугана, что инспектор сжалился над ней и сократил допрос. Когда они вышли из Дворца правосудия, она рассталась с сестрой, сославшись на важную встречу.

Леа перешла на другой берег Сены и поднялась по бульвару Сен-Мишель. Молодые люди оборачивались ей вслед, восхищенно присвистывая. Она улыбалась в ответ, чувствуя себя неотразимой в небесно-голубом костюме, который ей одолжила Лаура. На бульваре царило возбуждение начала учебного года: мальчики и девочки прогуливались, нагруженные книгами. Около Люксембургского вокзала десятка два зевак окружили двух уличных певцов, хором повторяя за ними припев песни Эдит Пиаф. У женщины был очень красивый голос. Леа остановилась. Допев песню, певица под аплодисменты принялась собирать пожертвования.

— Пятьдесят сантимов — слова и музыка. Кто хочет купить у меня песни малышки Пиаф, принесшие ей такой успех?.. Спасибо, мадемуазель.

Леа быстро прошла по улице Гей-Люссака и вышла на улицу Сен-Жак. Вышедшие из Валь-де-Грас мужчины в военной форме обратились к ней с утонченной шуткой. Проходя по узкому тротуару, она вплотную прижалась к воротам, пропуская молодую мать с большой детской коляской. Чья-то рука схватила ее, подталкивая ко входу, и прижала к стене, в то время как другая рука зажала ей рот. Тяжелая дверь закрылась за ней. У своего лица она чувствовала чье-то прерывистое дыхание.

— Не двигайся и не кричи… я тебе ничего не сделаю, только передам одно поручение… Ты ведь пойдешь в больницу навестить свою подругу-еврейку?.. Скажи ей, чтобы она не дергалась… Промахнулись вчера — не промахнемся завтра… Мы — везде… и будем убивать каждого, кто станет у нас на пути…

— Я не понимаю, — только и смогла проговорить Леа.

— Тем лучше для тебя. Если бы ты понимала, тебя бы уже не было в живых… Эта еврейка — неподходящая компания для такой красивой девушки, как ты… Поняла, что тебе поручили?.. Я отпущу тебя: главное — не кричи, а не то мне придется тебя прикончить. Чертовски было бы обидно… Ладно, беги навести эту шлюху.

Мужчина грубо оттолкнул ее, вышел и не спеша открыл дверь. Дрожащая, разом ослабевшая, Леа заплакала. Она пришла в себя, лишь услышав шаги на лестнице.

— Ты что-нибудь потеряла? — спросил ее мальчик одного возраста с Шарлем.

— Нет, спасибо.

— Тогда почему ты плачешь? Ты не ушиблась?

Она вымученно улыбнулась:

— Все в порядке. Ты очень хороший мальчик.

Выйдя из темного вестибюля, Леа невольно зажмурилась от еще яркого послеполуденного солнца. Она бежала, расталкивая прохожих, которые осыпали ее проклятиями. Так же бегом она пересекла бульвар Пон-Рояль. Машины сигналили. С трудом переводя дух, она пришла в больницу. Ей указали корпус, где лежала Сара. Монахиня проводила ее до комнаты, где помещалась раненая. У двери дежурил полицейский. Он попросил у Леа документы.

— Не утомляйте ее, не задерживайтесь надолго, — сказала монахиня, открывая дверь.

В комнате царил полумрак. Штора из белого полотна слегка колыхалась от дуновения ветра, проникавшего через приоткрытое решетчатое окно. Сара, казалось, спала на высокой металлической кровати. Плечо ее было перевязано. В волнении Леа склонилась над ней. Открыв свои чудесные зеленые глаза, Сара посмотрела на подругу, и легкая улыбка тронула ее черты, отчего она стала еще красивее. Эта улыбка погасла, когда она увидела следы слез на лице Леа.

— Ты из-за меня расстроилась?.. Я себя чувствую очень хорошо… через пару дней я смогу ходить. Ты успокоилась?.. Но что это с тобой?.. Почему ты плачешь?.. Что-нибудь случилось?..

Глотая слезы, Леа все же смогла рассказать, что с ней только что произошло, и передала слова напавшего на нее человека.

Сара выпрямилась, у нее вырвался стон.

— Зря я сейчас все рассказала, не дождавшись твоего выздоровления.

— Это не страшно. Значит, они перешли в наступление. Я не думала, что они осмелятся на это во Франции. Надо полагать, у них здесь есть сообщники, о которых мы не подозревали, или они почувствовали, что мы вот-вот добьемся своей цели. Самюэль получил подтверждение, что две женщины, которых я ищу, находятся в Париже, они чуть было не уехали в Аргентину вместе с другими преступниками. Ты должна мне помочь…

— Но, Сара, разве ты не поняла: если ты не остановишься, они убьют тебя!

— Они уже меня убили. Я больше не боюсь их. Хочешь ты этого или нет, но ты — одна из нас. У тебя нет выбора: сейчас они знают все о тебе и твоей семье. Если ты хочешь жить так же спокойно, как раньше, ты должна помочь нам их уничтожить.

— Ты с ума сошла! Времена подполья кончились!..

— Вовсе нет. Для них, как и для нас, скрытая война продолжается.

— Это я уже успела понять. Почему бы тебе не сообщить полиции все, что ты знаешь об их деятельности во Франции?

— Потому что меня не захотят выслушать. Сказать французам, всему миру о том, что нацисты все еще находятся среди нас, что гадина не только не умерла, но всегда готова к нападению, что во всех странах у них есть друзья, жаждущие им помочь, что у них есть свои люди в правительственных кругах, в газетах, на заводах и фабриках, в литературной среде… Сказав все это, в лучшем случае удостоишься недоверчивой усмешки, а в худшем — столкнешься с сочувствующими им и их делу. Нет, я не могу говорить об этом с полицией. Там меня, безусловно, выслушают, но попросят молчать об этом.

— Я не понимаю.

— Дело в том, что для них это не откровение. Они помогают некоторым нацистам бежать в обмен на информацию.

— Я не верю тебе.

— У меня нет доказательств относительно Франции, но американцы, в частности, пользуются услугами многих из них. Что же мешает французам последовать их примеру?

— Хотя бы то, что они французы!

Лицо Сары делалось все более жестким по мере того, как она говорила. В ответ на реплику Леа она недобро рассмеялась.

— Не думала я, что, пережив все, что тебе довелось пережить, столкнувшись с предательством, с коллаборационизмом, в том числе и в твоей семье, ты все еще такая наивная!

Сраженная этим доводом, Леа склонила голову. Да, даже французы…

Вошла монахиня.

— Мадам Тавернье, необходимо, чтобы ваша подруга вас оставила. Вам нужен покой.

— Спасибо, сестра, она уже уходит.

Леа охватила дрожь. Она недоверчиво посмотрела, как за женщиной в белом закрылась дверь, и опустила глаза, не смея встретиться взглядом с Сарой. В ней еще жила слабая надежда. Придя в больницу, она спросила мадам Мюльштейн…

— Я вижу, Франсуа тебе ничего не сказал. Мы поженились по возвращении, из Монтийяка. Но это всего лишь необходимая формальность. Это ничего не изменит в ваших отношениях. Я не ревнива.

«Но я-то ревнива», — подумала Леа, готовая разрыдаться.

— Надо, чтобы ты как можно скорее увиделась с Франсуа, — продолжала Сара. Она, казалось, не замечала, как побледнела Леа. — Если ты его не застанешь, набери номер: Дантон 26–27. Ты запомнила?.. Главное — ничего не записывай. Когда тебе ответят, скажи, что мадам Гюго ждет месье Сент-Бёва в назначенное время. В девять часов вечера ты должна быть на Сент-Андре-дез-Ар. Ты знаешь, где это?

Леа кивнула.

— Обрати внимание на то, чтобы за тобой не было слежки. Оденься во что-нибудь темное. Ты слишком бросаешься в глаза в этом голубом костюме. С тобой встретится кто-нибудь из наших. Ты мне говорила, что заметила у напавшего на тебя человека акцент… и почувствовала на своей шее прикосновение его усов… Это может облегчить поиски. К тебе должны подойти со словами: «Вы не видели Виктора?» Ты ответишь: «Я собираюсь встретиться с ним сегодня вечером». Ты все поняла? Повтори.

Леа монотонно повторила.

— Хорошо. Приходи ко мне завтра. Я должна быть в курсе.

В коридоре Леа столкнулась с Даниэлем.

— Как она себя чувствует? Почему вы молчите?.. Что с вами? Вы очень бледны.

Поддерживаемая молодым человеком, она села на стул. Ноги были ватными, она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

— Все нормально, ничего страшного: просто я не выношу запаха эфира.

— Вы меня напугали… Как себя чувствует Сара?

— Лучше, гораздо лучше.

— Хотите, я провожу вас?

— Нет, сейчас это пройдет, спасибо.

У Леа было одно желание: бежать из этой больницы и прийти в себя, чтобы все обдумать. Она быстро рассталась с Даниэлем.

На площади Обсерватории она вскочила на подножку автобуса, когда он уже тронулся. Контролер схватил ее за руку и накинул ремень безопасности.

— Очень опасно, мадемуазель, прыгать на ходу.

— Этот автобус идет до площади Сен-Мишель?

— Да, мадемуазель, два билета, пожалуйста.

Леа протянула деньги и оперлась на деревянные перила. Ее волосы развевались на ветру. Автобус шел с большой скоростью.

Придя на улицу Грегуар-де-Тур, она открыла дверь ключом, который ей дала сестра. В квартире никого не было. Она трижды позвонила на Университетскую улицу. Никто не подошел к телефону. Франсуа тоже не появлялся. Зато, когда она набрала номер, данный ей Сарой, ответил мужской голос.