Шестиструнную гитару принёс младший из Павловых. Он протянул её мне, улыбнулся. Будто случайно мальчик задел мизинцем струну — та противно задребезжала. Дети улыбнулись.
Я приглушил струну. Заметил на ладах музыкального инструмента пыль. А ещё увидел на потёртом корпусе гитары сделанную синими чернилами надпись: «Серёжа + Варя = Любовь».
Варвара Сергеевна тоже на неё взглянула. И снова помрачнела. Именно благодаря этой надписи я и запомнил, что у Вариного покойного мужа было такое же имя, как и у меня — за пятьдесят лет этот факт не выветрился из моей памяти.
Не меньше четверти часа я настраивал гитару. Мальчишки с интересом наблюдали за моими действиями, облизывали карамельных бабочек. Следила за моими руками и Варя — задумчиво, невнимательно.
Идеального звучания от инструмента я не добился. Но порадовался результату своей работы. Снова признал, что провалявшаяся несколько лет на пыльном чердаке гитара прекрасно сохранилась.
Я провёл пальцем по струнам — прислушался к их звучанию. Убедился, что гитара Павловых далеко не худшего качества. Даже подумал, что она ничем не уступала той, на которой музицировал сейчас Артур Прохоров.
— Дядя Серёжа, про солдат! — напомнили мальчишки.
Я встретился взглядом с глазами Варвары Сергеевны. Вдохнул аромат «Иоланты» (Варины сыновья давно уже выдали мне тайну: их мама пользовалась духами только перед моим приходом).
Вспомнил: в прошлый раз я исполнил для мальчишек песню «Отслужили мы три года». Но теперь… Я сыграл проигрыш — и лишь после этого сообразил, какую песню спою.
— Зачем ты это сделала, надела платье белое…
Варя вздрогнула. Она отвела от моего лица взгляд, посмотрела на тёмный прямоугольник окна, за которым уже вступила в свои права ночь. Мне почудилось, что она меня не слышала — мысленно была сейчас далеко от меня и от этой комнаты.
— … Что дома ждут, что дома пишут…
Варя не написала мне ни одного письма. Всё, что я узнавал о ней во время службы, мне сообщал Кирилл. А вот я отправлял Павловой письма едва ли не каждый месяц, часто вспоминал о ней… пока служил в армии.
— … И девочки, которые их обещали ждать…
Я наведывался к Варваре Сергеевне по нескольку раз в месяц, когда учился на первом курсе. Приезжал к ней и в первое полугодие второго курса. Пока мне не увлёкся своей одногруппницей Ларисой Шировой…
— … Сбивая чёрным сапогом…
В последний раз (в той, в прошлой жизни) я видел Варвару Сергеевну в торговом центре, что появился в две тысячи первом году на месте городского рынка. Ей тогда уже исполнилось шестьдесят лет, но мне почудилось: она почти не изменилась.
— … Тебя я жду, тебя я слышу…
Утром Варя проводил меня до двери — как обычно. Махнула мне рукой. Закуталась в халат.
Я снова отметил, что мы с ней никогда не целовались на прощанье: ни в прошлой жизни, ни теперь.
Павлова вздохнула, улыбнулась. И вдруг она будто о чём-то вспомнила. Схватила меня за плечо.
— Подожди, Серёжа, — шепнула Варвара Сергеевна. — Стой здесь. Не уходи… пожалуйста.
Варя мазнула взглядом по моему лицу и скрылась в доме — бесшумно, словно привидение.
Я застыл на верхней ступени веранда. Смотрел на яркую полосу, что появилась на небе. Слушал голоса пробудившихся птиц.
Варвара Сергеевна вернулась с гитарой в руках — протянула её мне.
— Возьми, Серёжа, — сказала она. — Это тебе. Подарок. От меня. И от мальчишек.
Я посмотрел на надпись «Серёжа + Варя = Любовь». Покачал головой.
— Слишком дорогой подарок, Варенька. Не возьму. Если хочешь, научу твоих пацанов на ней играть…
— Нет! — сказала Павлова.
С кустов сирени вспорхнули птицы, испуганные громкими звуками Вариного голоса.
Варвара Сергеевна перешагнула порог, прикрыла дверь на веранду. И снова протянула мне гитару.
— Забери её, Сергей. Пожалуйста.
Павлова теперь говорила едва слышно — как всегда по утрам: когда спали её сыновья.
Мне почудилось, что её плечи поникли.
— Видеть её не хочу, — сказала Варя. — Не вспоминала о ней. До вчерашнего дня. Унеси её.
— Ладно.
Я принял из рук Варвары Сергеевны подарок. Прижал струны к грифу ладонью.
Варвара Сергеевна улыбнулась — невесело.
— Выбросить её мальчишки не позволят, — сообщила она. — Скажу им: это наш подарок тебе на…
— … На день ВДВ, — подсказал я. — Он через пару недель: второго августа.
Павлова кивнула. Мне показалось, что она повеселела.
Я шагнул к ней и поцеловал её… в щёку: именно щёку Варвара Сергеевна подставила для поцелуя.
— Спасибо, Варя, — сказал я. — Но подарок слишком дорогой. Деньги за гитару я отдам со стипендии.
— Только попробуй! — ответила Павлова. — Я и так задолжала тебе за все эти торты…
Я вернулся от Варвары Сергеевны и сразу же отправился на пробежку вокруг посёлка. Проделал утренние процедуры в привычной последовательности: бег, брусья и турники, отработка ударов на стволе яблони. Из родительского сада я вышел, когда солнце уже полностью выбралось из-за крыши дома Прохоровых. Сполоснулся под холодной водой. С посиневшими от холода губами вышел из душа — увидел слонявшегося по двору сонного брата. Кир лениво поприветствовал меня и поинтересовался, что за гитара стояла сейчас у нас в гостиной около серванта. Я ответил: мне её подарили.
— Варька Павлова, что ли? — спросил Кир.
— Не Варька, а Варвара Сергеевна, — сказал я. — Павлова почти вдвое старше тебя. Прояви уважение.
— Так она и тебя старше, — сказал Кирилл, — почти вдвое.
Он ухмыльнулся и добавил:
— Вот, значит, зачем ты по ночам у неё пропадаешь! Проявляешь уважение.
Кир раздражённо шаркнул ногой.
— Малой, какая муха тебя с утра укусила? — спросил я.
Посмотрел на хмурое лицо брата.
— Серёга, скажи, как ты это делаешь? — попросил Кир.
— Что именно?
Кирилл раздражённо взмахнул рукой.
— На Варьку… на Варвару Сергеевну почти все мужики посёлка заглядываются, — сказал он. — И холостые в том числе. Она никого к себе не подпускала. А ты приехал… и ночуешь у неё чаще, чем у себя дома.
Кир покачал головой.
— Мужики к ней с подарками бегали, — сказал он. — Павлова никого из них на порог не пустила. А тебе гитару подарила. Да ещё и с памятной надписью: дурацкой, конечно… Но всё равно, как так-то?
Я улыбнулся, повесил на верёвку во дворе мокрое полотенце. Услышал, как в летней кухне загрохотала посудой мама. Уловил в воздухе запах жарившихся блинов — мой желудок поприветствовал его громким урчанием.
На ум пришло сразу несколько мудрых изречений на тему того, как угодить женщинам…
— Серёга, скажи, а Ленка Котова красивая? — спросил Кир.
Он закусил губу — мой брат всегда так делал, когда нервничал.
Я закрыл рот, проглотил так и не озвученные цитаты и афоризмы; потёр гладко выбритый подбородок.
— Нет, лучше скажи, она тебе нравится? — потребовал Кирилл.
И повторил:
— Тебе.
Я заметил, что у Кирилла потемнели скулы.
— Мне нравится Варвара Сергеевна, — объявил я. — А в сторону ваших комсомолок я дышу ровно. Как и в сторону прочих малолеток. Я тебе об этом говорил. Забыл, что ли?
Кир дёрнул плечом.
— Да мало ли!.. что ты тогда говорил. Она вон… тоже о тебе постоянно говорит. Только о тебе меня постоянно и расспрашивает.
Кирилл покачал головой, ударил кулаком по мокрому полотенцу — то закачалось на бельевой верёвке.
— Серёга, вот почему всегда так происходит? — спросил Кир. — Девушки, бокс, школа… Девчонки гуляют со мной и говорят о тебе. В школе все только и твердили, что я во всём похож на брата. И тренер…
Он вздохнул.
— … Тренер тоже постоянно мне на тебя тыкал. Всё твердил, чтобы я брал с тебя пример. Говорил, что ты в мои годы уже «о-го-го!», а я даже городские сорики «профукал». Я ведь с бокса в прошлом году из-за этого и ушёл. Надоело…
Я пожал плечами. Придержал рукой полотенце.
— Вот и докажи, братишка, что ты лучше меня, — сказал я. — С первого раза поступи в институт. Не надейся на авось, как это сделал после школы твой старший брат. Помнишь ведь: я с первого раза в институт не прошёл. И отправился топтать плац.
Кирилл ухмыльнулся.
— Так ты же на Москву тогда замахнулся, — сказал он. — Не сравнивай тот универ с нашим МехМашИном. Зато ты в Москве тогда неплохо погулял. Я до сих пор не забыл твои рассказы.
— Что было, то было.
Я улыбнулся, пригладил ладонью мокрые волосы на своей голове.
— Так что стряслось-то, малой? — спросил я. — С девчонками не ладится? Или с Артуром поссорился? А может, ты мандражируешь перед экзаменами? Боишься, что, как и я тогда, оплошаешь на вступительных?
Кирилл хмыкнул.
— Чего там бояться-то? — сказал он. — Ночью меня разбуди, и я тебе школьную программу по физике и по математике наизусть перескажу. У меня по этим предметам пятёрки в аттестате, а не… как у некоторых.
Кир снова вздохнул.
— Неплохая идея, — сказал я.
— Что?
— Разбужу тебя сегодня под утро — объяснишь мне законы Ньютона.
— Да ну тебя!.. Только попробуй. Я к утру только засыпаю.
— Значит, с бабами проблемы, — сказал я.
Кирилл повёл плечами.
— Да не то, чтобы проблемы… — произнёс он. — Ленка сказала, что до экзаменов мы с ней больше не увидимся. А Артур с Наташкой завтра в кино пойдут. Меня тоже звали. Но я… ну, ты сам понимаешь. Отказался.
— Разве тебе не Наташа Торопова нравится? — спросил я.
Кир тряхнул головой.
— Нет, — сказал он. — Ленка Котова красивее. Это Артур на Наташку запал. Да и она ему глазки строит.
— Как интересно, — пробормотал я.
— Что тебе интересно, Серый?
— Жизнь интересно складывается, — ответил я.
Несильно ударил брата по плечу.
Кирилл насупился.
— Расслабься, малой, — сказал я. — Никуда от тебя эта Ленка не денется. Если она не дура, конечно. Поступите в институт. Будет она у тебя едва ли не каждый день перед глазами мелькать. И ты у неё.
Я помахал перед своим лицом рукой и заявил:
— За пять лет ты не то что Котовой — египетскому сфинксу голову задуришь. Если захочешь, разумеется. И если не подыщешь на место своей подружки кандидатуру поинтереснее. Так что расслабься, Кир, и готовься к экзаменам.
После обеда я взял в летней кухне старый табурет — вынес его со двора и установил на обочине дороги: под кроной шелковицы, в десятке метров от калитки Прохоровых. Уселся на него, забросил ногу на ногу. Громко зевнул — спугнул с ветвей стаю воробьёв. Опёрся спиной о древесный ствол и раскрыл учебник физики за девятый класс.
Не прошло и получаса, как ко мне подошла мама. Она заверила меня, что папа сегодня днём больше не включит телевизор: она отправила мужа работать на огород. Сказала, что обеспечит мне в доме тишину и покой для учёбы. Но я объяснил: не привык с утра до вечера торчать в казарме — заявил, что в доме мне не хватало воздуха и солнечных лучей.
— Свежий воздух и синее небо, — сказал я, — что ещё нужно советскому десантнику?
И тут же добавил:
— Ну, кроме сытного обеда, Родины и улыбки матери, разумеется.
Под шелковицей я просидел до вечера. Стряхивал падавших на страницы книги гусениц, глотал пыль, когда по дороге проезжали автомобили. Слушал лай пса, что доносился со двора Прохоровых. Обменивался приветствиями с проходившими мимо меня людьми. Захлопнул учебник, когда край солнца коснулся крыши дома.
Занёс ненавистный табурет в родительский двор.
А в понедельник после полудня снова установил его под шелковицей.
В понедельник и вторник я пообщался под шелковицей с поселковыми школьниками — детишки расспрашивали меня об армии и о прыжках с парашютом. С подачи Кирилла я устроил во вторник небольшой концерт: в очередной раз спел «Синеву» и песню из кинофильма «В зоне особого внимания», повторил для собравшихся под шелковицей старшеклассниц песню погранцов, сыграл «С неба привет».
В среду я просидел под деревом почти четыре часа. Слушал пение Артура Прохорова — тот в компании с моим младшим братом устроил в своём дворе очередные посиделки. Читал учебник физики. Ветви шелковицы прятали меня от прямых солнечных лучей, но не спасали от жары. Я то и дело смахивал со лба капли пота. Но не покинул свой пост…
…До того, как услышал хриплый мужской голос:
— Эй, хозяева! Есть кто-нибудь в доме?
Звуки гитары стихли.
Во дворе Прохоровых задребезжали звенья цепи, и залаял пёс.
Я поднял голову, посмотрел на мужчину, замершего около калитки Прохоровых. Тот вцепился руками в доски забора, заглядывал во двор моих соседей. Невысокий, щуплый, темноволосый — гость Прохоровых напомнил мне о том дне из прошлой жизни, когда я в компании Артура и Кирилла восседал за столом около соседской летней кухни и дуэтом с Прохоровым горланил песни. Сегодня на гитаре играл только Артур. Ему изредка подпевал мой младший брат.
Я не спускал глаз с застывшего около забора мужчины. Лишь мельком увидел его лицо. Прикинул, что гостю Прохоровых от тридцати до сорока лет. Отметил: мужик нарядился в видавшую виды рубашку с неуместными в жару длинными рукавами и в мешковатые светло-серые брюки. Я задел взглядом торчавшие из коричневых босоножек на ногах мужчины чёрные носки. Взглянул на загорелые руки мужика — рассмотрел на них неприкрытые манжетами рубашки синие рисунки татуировок.
— Хозяева!.. — снова крикнул мужик.
Он приоткрыл калитку и шагнул во двор. Собачий лай усилился. Я закрыл учебник: почти беззвучно. Не без труда оторвал свой зад от табуретки, размял ноги. Увидел, что навстречу гостю вышли Артур и Кирилл. Они смотрели на мужика сверху вниз — тот оказался почти на полголовы ниже моего брата. На лицах комсомольцев я не увидел настороженности — лишь удивление и вежливый интерес. Парни затеяли с гостем беседу. Говорили негромко — я не расслышал их слова.
Но я хорошо помнил, о чём говорил этот самый низкорослый гость в моей прошлой жизни. Он попросил тогда, чтобы его пропустили к телефону. Сообщил, что у поворота к Верхнему кладбищу случилась авария: разбился мотоциклист. Мужчина заявил, что его направили к этому дому: сказали, что отсюда он вызовет скорую помощь. В прошлый раз к телефону его пропустили. Провели его в дом и теперь — Артур вручил моему брату гитару и повёл гостя к крыльцу дома.
Я бросил учебник на табурет и зашагал к соседям. Отметил, что не волнуюсь — напротив, чувствую радостное возбуждение: как перед дембелем. Следил за низкорослым мужиком до того момента, когда тот скрылся в прихожей Прохоровых. Вспомнил, что бабушки Артура не было в доме и в прошлый раз (сегодня она отправилась на огород). Прикрыл за собой калитку, улыбнулся своему младшему брату. Тот смотрел на меня с тревогой, крепко сжимал в руке гриф гитары.
— Серёга, около кладбища какой-то парень разбился, — сообщил он мне. — Мотоциклист.
— Да, — сказал я. — Мне уже рассказали.
— Думаешь, это кто-то из поселковых? — спросил Кир.
Я покачал головой.
— Вряд ли. Мимо меня сегодня ни один мотоциклист не проехал.
Мы подошли к ступеням крыльца.
Из дома доносился хрипловатый голос.
Я взглянул за забор — увидел дорогу, шелковицу и свой табурет. Не заметил ни пенсионеров, что проживали в домах через дорогу от дома Прохоровых. Не разглядел и посторонних пешеходов. Отметил, что спрятаться около наших домов чужакам было бы сложно: около заборов не росли кусты. Разве что люди притаились бы в кроне шелковицы. Но в таком случае со своего наблюдательного пункта я непременно обнаружил бы их передвижения: не подошли бы они к моему табурету незамеченными.
Хриплый голос стих — в гостиной Прохоровых громыхнула о рычаги телефонная трубка. Я услышал, как в доме Артур задал гостю несколько вопросов и получил на них уклончивые ответы. В точности, как это происходило и в прошлый раз, который я вспоминал всё отчётливее: будто стряхнул с этих воспоминаний пыль забвения. Я поднялся на крыльцо — услышал скрип половых досок. Шагнул в прихожую и увидел в дверном проёме на другом её конце коренастую фигуру гостя. Посмотрел мужчине в глаза.
— Дозвонились? — спросил я.
Мужчина кивнул.
— Да, — сказал он. — Обещали, что скоро приедут.
Я почти не сомневался: гость не обманул. Он действительно совершил звонок в скорую. В той, в прошлой жизни, я видел в этот самый день, как промчался по улице мимо моего дома новенький РАФ-977ИМ с белой надписью «03» на красной дверце. Автомобиль медиков тогда поехал в направлении Верхнего кладбища — к тому месту, где, по словам гостя Прохоровых, истекал кровью молодой мотоциклист. Видел я и как неторопливо возвращался этот автомобиль обратно. Мы с парнями тогда гадали: выживет ли пострадавший парнишка.
— Вот и замечательно, — сказал я. — Вы молодец, товарищ. Сделали большое дело!
Протянул мужчине правую руку.
Гость очень правдоподобно смутился. Сделал два шага мне навстречу. Я улыбнулся — приветливо, радостно. И левым кулаком зарядил мужчине в неприкрытый чёлкой лоб. Удар вышел несильным, но точным. Мужчина запрокинул голову, взмахнул руками. Он не удивился: не успел. И не вскрикнул, не выругался. Потому что через секунду после первого удара я нанёс следующий — завершил «двоечку». Гость Прохоровых получил тычок в челюсть. Он тут же обмяк и закатил глаза. Повалился на скрипучие половицы прихожей.