Черный дембель. Часть 5

Глава 12

О гибели бабы Любы Артурчик Прохоров в моей прошлой жизни упомянул в разговоре вскользь и как бы между прочим. Причём, говорил Артур о ней едва ли не в контексте шутки. Два момента в том его коротком рассказе я чётко запомнил. Мне они тогда показались нелепыми, и действительно походили на чёрный юмор. Бабу Любу сбила машина скорой помощи. Это обстоятельство уже само по себе выглядело абсурдно. Но прибавил ему «запоминаемости» и тот факт, что погибла Любовь Фёдоровна утром восьмого марта (когда шла от трамвайной остановки на работу в студенческое общежитие). Я точно запомнил, как подумал после слов Артурчика о том, что баба Люба получила не самый лучший подарок на Международный женский день.

— Это очень печально, — произнесла Лена, когда я пересказал ей слова Артурчика. — Ты прав, Серёжа: седьмого марта нам ехать в Москву никак нельзя. Бедная баба Люба.

Она покачала головой и вздохнула.

— Знаешь, Серёжа, — сказала Котова. — Я вдруг подумала, что именно Артур Прохоров тебе часто рассказывает об ужасных событиях. Он является к тебе во снах исключительно с дурными вестями.

Я усмехнулся и возразил:

— Не только с дурными. Иногда Артурчик мне рассказывал и просто интересную информацию. Не о чужих смертях.

— Например?

— Ну, он… о Высоцком иногда говорил.

Котова хмыкнула.

— Узнаю Артурчика, — сказала Лена. — И что он тебе о нём рассказывал?

— О!…

Я снова усмехнулся: вспомнил, что в моей прошлой жизни Артурчик был большим поклонником Владимира Семёновича Высоцкого. Как и сейчас. Но только тогда у него для поиска интересных сведений о любимом певце, поэте и актёре в двухтысячных годах появился интернет. Артурчик с годами не утратил интерес к жизни и к творчеству Высоцкого. Он постоянно извлекал из сети всё новые «важные» и «интересные» сведения, которые касались его кумира. И обязательно рассказывал их мне. Потому что его дети и внуки творчеством Владимира Семёновича Высоцкого не интересовались; а к увлечению Артурчика они относились, как к нелепой стариковской причуде. Я же зачастую выслушивал очередные «открытия» Прохорова даже без ироничной улыбки на лице.

— Ну, например, — сказал я, — он говорил: Высоцкий сейчас ездит на импортном автомобиле БМВ 2500 серо-голубого цвета. Но уже в следующем году увлечётся автомобилями «Мерседес». Пригонит себе серо-голубой «Мерседес» из-за границы: в точности такой же, какой стоит в гараже у Леонида Ильича Брежнева, и на каком ездит сейчас поэт Сергей Михалков.

— Как он об этом узнал? — спросила Лена.

Я пожал плечами и пообещал:

— Обязательно у него об этом спрошу. Когда снова увижу его во сне.

В четверг шестого марта мой кулинарный цех вновь заработал в усиленном режиме. Илья Владимирович в этом году принял для меня заказы на двадцать четыре торта. Я вновь объявил в студенческом общежитии набор на вакантные должности кулинаров. Явились на мой зов все те же кандидаты, что работали над «продукцией» цеха и перед Новым годом.

Два с половиной десятка тортов мы без особого напряга изготовили к вечеру пятницы. Последнюю партию «продукции» мы отгрузили Дмитрию уже затемно. Оставили в холодильнике лишь один торт — его я украсил нестандартно (тюльпанами и мимозами из крема) и приберёг для завтрашнего поздравления вахтёрши. Мы с Леной рассудили, что баба Люба уже второй год нюхала ароматы нашей выпечки — пора бы ей наши торты и попробовать.

В этом году ранняя весна не порадовала нас теплом. Я не видел на деревьях и намёков на зелёную листву (почки на ветвях пока даже не набухли). Замечал на рассвете: в прошлогодней траве ещё поблёскивал иней, а под ногами на асфальте хрустел тонкий лёд. Снег растаял ещё в конце зимы (в марте этого года он не выпал ни разу). Но шапки студенты МехМашИна пока не спрятали, да и не все ещё сменили зимнюю одежду на демисезонную.

Восьмого марта утром Кирилл, я, Лена Котова и Наташа Торопова (теперь она тоже бегала с нами, пусть и не ежедневно) отправились на пробежку. Мы с Кириллом поздравили девчонок с праздником: устно и поцелуями. Заверили их, что подарки обязательно будут, но «позже», когда вернёмся в общагу. Я ещё перед началом забега заявил, что занимаемся мы сегодня по сокращённой программе — никто не вступил со мной по этому поводу в спор.

На обратном пути Котова сказала:

— Серёжа, я подсчитала, что сегодня баба Люба не работает. Её смена начнётся завтра в восемь утра.

— Работает, — сказал я. — Вот увидишь.

В общежитие мы с Леной не пошли. Сказали Кириллу и Наташе, что немного прогуляемся — те взглянули на нас с удивлением, но не полезли с расспросами. Я уже выяснил, что Любовь Фёдоровна приходила на работу за пятнадцать минут до начала смены. Времени до встречи с ней у нас с Леной оставалось предостаточно. Поэтому мы направились в сторону проспекта неторопливо. Котова держала меня под руку. Пересказывала мне содержание очередного письма Бурцевой.

Я давно уже нарисовал у себя в воображении тот маршрут, который сегодня пройдёт (и несколько раз в неделю проходила) Любовь Фёдоровна. Я пару раз нашу вахтёршу о нём расспрашивал. Да и сам прикинул, что иным путём к общежитиям от трамвайной остановки не пройдёшь. Поэтому мы с Леной двинулись именно по нему. Перешли дорогу (что проходила параллельно проспекту) в том самом месте, где баба Люба (в теории) повстречается с машиной скорой помощи.

Остановились, огляделись.

— Жду её здесь, — сказал я. — Мимо этого места она точно не пройдёт. Это единственная дорога между общагой и проспектом, где её могла сбить машина.

— А я? — спросила Лена.

Она прижала ладонь к чуть покрасневшему от холода кончику своего носа.

— Ты иди в конец этого квартала. Жди её на том перекрёстке.

Я указал рукой вправо, добавил:

— Это на тот случай, если она сегодня приедет на автобусе. С автобусной остановки она может пойти и там. Это маловероятно. Но лучше уж мы подстрахуемся.

Любовь Фёдоровна появилась со стороны трамвайной остановки. Через пару секунд после того, как я отметил: она опаздывала. Я увидел её в полусотне метров от себя. Она как раз прошла мимо приметного каштана с причудливо изогнутым стволом. Баба Люба шагала по тротуару со стороны проспекта. В коричневом пальто, прятала седые волосы под серым шерстяным платком. Шла быстро, уверенно — не по-старушечьи. Словно совершала марш-бросок. Она чуть склонила вперёд голову. Помахивала тряпичной сумкой, в которой наверняка лежали бутерброды, печенье и небольшой кулёк с карамельками «Раковые шейки». Она не смотрела по сторонам, стучала по тротуару каблуками ботинок. Резкие звуки её шагов отражались от фасадов зданий и уносились во дворы.

Я почувствовал, что сердце в моей груди чуть успокоилось: замедлило ритм сокращений. В очередной раз взглянул на часы. Прикинул, что таким темпом Любовь Фёдоровна как раз и явится на работу в обычное время. Хмыкнул и подумал о том, что не вложил в свои расчеты скорость её ходьбы: меня ввёл в заблуждение возраст бабы Любы. Любовь Фёдоровна стремительно приближалась. Смотрела в мою сторону (и словно сквозь меня), никак не реагировала на моё присутствие у неё на пути. Я невольно почувствовал себя бестелесным призраком. Выждал, пока вахтёрша окажется в пяти шагах от меня, окликнул её. Она меня словно не услышала. Зато я услышал всё усиливавшийся вой сирены справа от себя — это стремительно приближалась машина скорой помощи.

— Любовь Фёдоровна! — повторил я.

Преградил вахтёрше дорогу и тут же схватил её за плечи, пока она не врезалась носом в мою грудь. Любовь Фёдоровна замерла. Но не издала ни звука: не возмутилась моей бесцеремонностью, не поздоровалась. Будто робот-пылесос, который уткнулся в стену. Я держал её крепко, на вытянутых руках. Смотрел на выглянувшую из-под серого платка седую прядь. Заметил, как Баба Люба вздрогнула (словно тот лунатик, которого вдруг разбудили во время ночного путешествия). Она запрокинула голову, взглянула мне в лицо. Пару секунд Любовь Фёдоровна хмурилась и точно не понимала: кто я такой и где она сейчас находилась. Моё сердце в это время отсчитывало секунды до появления машины скорой помощи. Но я не повернул голову — рассматривал лицо вахтёрши. И не ослабил хватку.

— Чёрный? — произнесла баба Люба.

Она удивлённо приподняла белёсые брови. У меня за спиной, промчалась машина скорой помощи. Звуки сирены почти заглушили вопрос вахтёрши, но я прочёл его по губам.

— Здравствуйте, Любовь Фёдоровна, — сказал я. — С праздником вас!

И только теперь убрал руки с женских плеч.

— Спасибо, Сергей.

Я улыбнулся и спросил:

— Что ж вы, Любовь Фёдоровна, не смотрите по сторонам? Чуть меня не затоптали. Едва не прошлись по мне, как по коврику.

Баба Люба хмыкнула.

— Ага, тебя затопчешь. Бугай. Скорее бы лоб о тебя расшибла.

Она убрала со лба седой локон, спрятала его под платок. Тяжело вздохнула.

— Вид у вас сегодня невесёлый, — сказал я. — Что-то случилось? Не выспались? Или на работу не хочется?

— Не хочется, — сказала баба Люба. — Не выспалась. И уже опаздываю.

Я увидел, как баба Люба строго сжала губы.

Предложил:

— Провожу вас. Чтобы хулиганы вас не обидели.

Баба Люба сверкнула в меня голубыми глазами и усмехнулась.

— Проводи, Серёжа. Проводи.

Она взяла меня за руку и спросила:

— А твоя глазастенькая не заревнует?

Я сохранил серьёзное выражение лица. Пожал плечами.

— Не знаю, баба Люба. Она может. Но я придумаю оправдание, не сомневайтесь.

Любовь Фёдоровна запрокинула голову, посмотрела на меня.

— Женишься-то ты на ней когда? — спросила вахтёрша. — Ждёт ведь девка. А ты, небось, ещё ей и предложение не сделал.

— Не сделал, — согласился я. — Пока. Но женюсь.

Вздохнул и сообщил:

— Летом женюсь. Точно. Обещаю.

Баба Люба дёрнула меня за руку — мы остановились. Она заглянула мне в глаза.

Пару секунд мы смотрели друг на друга, молчали.

— Верю, — сказала вахтёрша. — Тебе, Сергей, верю. Молодец.

Мы снова двинулись в сторону общежития. На асфальт впереди нас приземлилась ворона. Она следила за нашим приближением, вертела головой, вычерчивала кончиком клюва в воздухе зигзаги. Мы поравнялись с ней — птица преспокойно наблюдала за нами. Затем будто бы разочаровано каркнула нам в след. Я услышал хлопанье крыльев, но не обернулся.

— Так что у вас случилось, баба Люба? — спросил я. — Вы сегодня сама на себя не похожи. Плохо себя чувствуете? Или заболел кто-то из родственников?

Любовь Фёдоровна покачала головой.

— Не знаю, Серёжа, — сказала она. — Может и заболел. Не знаю.

Вздохнула. Провела пальцем по лбу; проверила, не выглянули из-под платка волосы.

И вдруг запрокинула голову, посмотрела на моё лицо и сообщила:

— Сын меня с праздником не поздравил. Ни открытку не прислал, ни письмо не написал. Никогда такого не было.

Любовь Фёдоровна пожала плечами.

— Не похоже это на него. Переживаю. Совсем старая, наверное, стала.

Она махнула сумкой, невесело улыбнулась.

— Ещё со вчерашнего дня навыдумывала невесть что. Глаз этой ночью не сомкнула. Рада, что хоть сменами на сегодняшний день поменялась. А то сидела бы дома одна. Извелась бы вся.

Я довёл бабу Любу до «мужского» корпуса. Пообещал, что скоро загляну в её каморку на чай. Вернулся за Котовой.

В комнату вахтёрши я и Лена пришли уже после девяти утра. Принесли коробку с тортом.

Ещё с порога комнаты вахтёров я заметил, что настроение у бабы Любы изменилось. Любовь Фёдоровна встретила нас улыбкой. Её глаза задорно блестели.

— Сын позвонил, — сообщила она. — Обрадовался, что застал меня на работе…

Баба Люба сказала, что сын «огорошил» её новостью: у неё вчера родилась ещё одна внучка. Призналась, что не ожидала подобного известия: сыну уже почти «стукнуло» пятьдесят лет.

— Любочкой её назвали, как меня, — сказала она.

Поругалась на работу почты СССР: сын заверил её, что отправил поздравительную открытку ещё в начале прошлого месяца вместе с письмом, где сообщал о будущем пополнении в семействе.

— Просит, чтобы я приехала в Ленинград, — сказала баба Люба. — Говорил, что для них ребёнок тоже стал неожиданностью. А у его супруги важная работа.

Усмехнулась и добавила:

— Действительно важная, раз она обо мне вспомнила. Старших детей она мне не доверила.

Махнула рукой.

— Вот брошу всё и уеду к внучке!

— Езжайте, баба Люба! — хором сказали я и Котова.

Мы подарили вахтёрше торт. Любовь Фёдоровна пожаловалась, что «жалко резать такую красоту». Но разрезала «красивущий» торт недрогнувшей рукой.

Будто по волшебству у неё в комнатушке вслед за нами нарисовались Вова Красильников и Паша Мраморов. Я заметил их голодные взгляды. Сообразил, что торт точно не пропадёт: не успеет.

Вещи в поездку я собрал ещё вчера. Много одежды с собой не взял — только самое необходимое: из расчета на два дня пребывания в столице. Обратные билеты я купил на вечер одиннадцатого марта (на этот раз проигнорировал утренние рейсы).

Сегодня я лишь завершил приготовления (когда мы с Леной остались в моей комнате одни). Я растёр в порошок три таблетки из тех, что осенью забрал у Венчика (он ими усыпил Ингу Рауде). Растворил порошок в чекушке водки «Русская», закупорил её пробкой.

— Зачем тебе это? — спросила Котова.

— С собой эту водку возьму. В Москву.

— Бурцеву и Елизарова усыпишь, чтобы забрать у Миши удостоверение?

— Как вариант, — ответил я. — Если другие варианты не сработают.

Вечером восьмого марта мы приехали на вокзал в машине такси. Сразу отправились на перрон, куда уже через десять минут прибыл наш поезд. Мы предъявили билеты строгой розовощёкой проводнице, взобрались по ступеням в вагон и окунулись в ароматы креозота, табачного дыма и жареной курицы.

С попутчиками нам повезло: в купе нас встретила молодая супружеская пара. Они будто бы и не расстроились из-за того, что мы нарушили их уединение. Супруги бодро поздоровались с нами и уже через минуту мы с ними болтали, будто с давними знакомыми: обсуждали новости, шутили и смеялись.

Наши соседи по купе в Москву ехали впервые. Поэтому мы с Леной прочли им лекцию на тему главных достопримечательностей столицы (ГУМ, ЦУМ, «Пассаж», Московский дом книги…). Лена посоветовала им посетить ВДНХ: пообедать в ресторане «Ташкент» и обязательно прокатиться на оленьей упряжке.

На Павелецкий вокзал наш поезд прибыл без опоздания. Хотя по Москве он снова едва ехал, словно подкрадывался. Мы разглядывали через окно вагона столицу. Наши соседи глазели на город с нескрываемым восхищением. Мы с Леной посматривали за окно со слабым интересом бывалых путешественников. Обсуждали, во что одеты москвичи (они всё ещё не избавились от зимних облачений). Прикидывали «температуру за бортом». Обнаружили, что снег в Москве ещё сохранился: под кустами и под деревьями. Но дороги и тротуары от него уже очистились, на асфальте блестели лужи.

С попутчиками мы попрощались уже на перроне. Пожелали им удачи и влились в толпу спешивших к зданию вокзала советских граждан. Шли следом за носильщиком, катившим загруженную сумками и чемоданами металлическую тележку. То и дело проходили сквозь застывшие в воздухе клубы табачного дыма. В самом начале перрона, на привычном месте, ещё издали увидели Настю Бурцеву. Она стояла около металлического ограждения в одиночестве, скользила взглядом по лицам проходивших мимо неё людей. Анастасия заметила нас, радостно улыбнулась, встрепенулась и помахала нам рукой.

Лена и Настя поприветствовали друг друга радостными возгласами, обнялись, поцеловали друг друга в щёки. Достался поцелуй и мне — дружеский, едва ощутимый. Мы сразу же свернули в сторону от входа в вокзал, направились к стоянке автомобилей. Котова и Бурцева на ходу обменивались информацией. То и тело восклицали «а ты помнишь⁈», а «ты знаешь⁈». Засыпали друг друга вопросами — торопливо, будто подозревали, что через пару минут снова расстанутся. Я слушал их щебет и посматривал поверх голов шагавших впереди нас людей на стоянку. Высматривал там «Чайку» или чёрную «Волгу».

Но с «Чайкой» мы снова «пролетели». На стоянке нас ожидала «Волга». Но не чёрная, а салатовая с «шашечками». Анастасия подвела нас к ней. Черноволосый улыбчивый таксист блеснул золотым зубом и учтиво приоткрыл перед девчонками дверь автомобиля. Он поправил на голове кепку, взглянул на мою ношу. Обошёл машину и распахнул багажник. Торопливо затолкал туда наши вещи. Я почувствовал, что от него пахло чесноком и тройным одеколоном. Мужчина окинул стоянку взглядом, будто мысленно уже прокладывал через неё маршрут. Мы с ним одновременно забрались в салон и хлопнули дверями.

— Куда поедем, красавицы? — спросил таксист.

Посмотрел он на меня.

Настя озвучила ему свой домашний адрес. Водитель повернул ключ в замке зажигания.

— Разве мы не к Мише Елизарову поедем? — спросила Лена.

— Миша позавчера уехал в командировку, — сообщила Настя. — Неожиданно. На две недели. Он оставил нам ключи от своей квартиры. Но папа сказал: вы поживёте эти дни у нас.