Шестого ноября мы с Котовой не уехали из общежития: до полуночи провозились на кухне, выполняли заказ Ильи Владимировича Прохорова (изготовили три «цветочных» торта). После летнего (и сентябрьского) перерыва работа моего кулинарного цеха возобновилась, хотя она пока и не вышла на зимне-весенние объёмы производства. Я от заказов не отказывался. Пусть ещё и не истощил свои созданные в прошлом полугодии финансовые резервы, но они таяли буквально на глазах (чего стоил только пошив двух мужских костюмов и платья для Котовой). Впереди уже маячил Новый год с его закупкой подарков. И зимние каникулы, на время которых мы запланировали поездку в Москву. Да и походы в кафе и столовые никто не отменял, как и покупку зимней одежды.
В шесть утра мы с Кириллом передали торты Дмитрию, водителю директора швейной фабрики. Совершили традиционную утреннюю пробежку вместе с сонливо потиравшей поначалу глаза Котовой. О погоде на седьмое ноября в этом году я не помнил ничего. Потому что в прошлой жизни в ноябре я обживался в следственном изоляторе — погода меня тогда интересовала в последнюю очередь. Но сегодняшнее утро порадовало. Дул тёплый, совсем не осенний ветер (он стряхивал нам на головы с деревьев яркие жёлтые и красные листья). На небе торопливо проплывали редкие облака, не обещавшие дождь. В окнах домов отражался свет выглянувшего из-за крыш солнца. Я подумал, что и сам бы сегодня с удовольствием прогулялся по проспекту Мира в хорошей и весёлой компании.
Тёплой погоде я порадовался, ещё и потому что сегодня мы с Котовой планировали не меньше двух часов «дышать свежим воздухом» (ждать начала пожара). Места для наблюдения мы наметили заранее. Как и порядок действий в случае, если предсказание из моих записей сбудется именно сегодня. Лена допускала, что сегодня пожар не случится: её смущало упоминание в моих записях пункта приёма стеклотары, где я работал. Я же почти не сомневался в том, что описанный мне «старичком» несчастный случай произойдёт именно в этом году. Вместо похода на демонстрацию я с утра пораньше оседлал Братца Чижика. Котова ждала меня на автобусной остановке: из общежитий мы снова ушли в разное время и озвучили разные причины пропуска демонстрации.
Котова подкрасила ярко-красной помадой губы, спрятала её и зеркальце в сумку. Надела солнцезащитные очки. Пальцем спрятала под оранжевую косынку каштановый локон.
— Как я выгляжу? — сказала Лена.
Она повернулась в мою сторону. В чёрных стёклах я увидел отражение своего лица. Окинул взглядом наряженную в длинный плащ Котову, посмотрел на туфли с высокими каблуками.
— Превосходно. Даже я бы тебя сейчас не узнал.
Лена вздохнула.
— Может, всё же пойду без очков? — спросила она.
Я покачал головой, ответил:
— У тебя слишком приметные глаза. Без очков от маскировки не будет никакого толку.
Лена дёрнула плечами — плащ зашелестел.
— Ну, я пошла?
— Иди, — сказал я. — Ни пуха, ни пера.
— К чёрту, — отозвалась Котова.
Лена поправила на плече ремешок сумки. Зашагала по безлюдной улице, цокая по тротуару каблуками. Я отметил, что у неё вполне осенний вид: яркий, как и у украшенных разноцветной листвой деревьев.
Я поддал газу. Мотоцикл тронулся с места и покатился по присыпанной опавшими листьями дороге. Братец Чижик быстро обогнал Котову. Краем глаза я заметил оранжевую косынку, когда свернул во двор пятиэтажки.
План действий по спасению Нюры Ивановой и её сыновей мы с Котовой в очередной раз проговорили сегодня утром, когда в нашей съемной квартире Лена наносила на лицо яркую косметику (тени для глаз и румяна для сегодняшнего маскарада я позаимствовал из коллекции Маргариты Лаврентьевны). Ещё вчера Лена мне доказывала, что я «перемудрил» с планом. Но сегодня она не спорила со мной, чётко повторяла вслух пункты сценария и придуманную мной «легенду». Будто заподозрила, что целью сегодняшнего мероприятия было не только спасение трёх человеческих жизней.
Согласно плану, мы с Леной утром дежурили около дома по улице Щорса двадцать три порознь. Я «ремонтировал» мотоцикл — место для ремонта присмотрел удобное: с него я видел и вход в подъезд (где сегодня случится пожар) и дыру в бетонном заборе (через которую местные жители проникали на территорию Колхозного рынка). Лена Котова же в это время «прогуливалась»: патрулировала тротуар на отрезке между поликлиникой и домом Ивановых. Куда Нюра утром поведёт детей, я не имел ни малейшего представления — поэтому и выбрал для себя наблюдательный пункт под самыми окнами дома.
Я проверил тормозную систему Братца Чижика, отрегулировал натяжение цепи. Изредка слышал со стороны поликлиники постукивание женских каблуков. Краем глаза следил за входом в подъезд, откуда поначалу то и дело выходили спешившие на праздничную демонстрацию жильцы дома. Нюра с детьми появилась из подъезда, когда я универсальным способом проверял давление в шинах (постукивал по ним ногой). Иванова вела своих мальчишек за руки. Прошла мимо меня — пацаны с любопытством поглазели на мотоцикл. Перевела детей через дорогу. Все трое шагнули через дыру в заборе.
Я взглянул на циферблат наручных часов — засёк время: сомневался, что утренняя прогулка Ивановых продлится больше часа. Стук каблуков стих. Я повернул голову и увидел, что Котова замерла в десятке шагов от поворота к дому. Она будто случайно задела меня взглядом, кивнула — но словно не мне. Я усмехнулся и подумал о том, что Лена вчера правильно заметила: мой план походил на сценарий к плохому шпионскому фильму. Я с ней не спорил. Но и от «шпионского сценария» не отказался. Хотя прекрасно понимал: выбрал излишне усложнённый способ спасения Ивановых. Вот только я выбрал его намеренно.
Знакомый мне по прошлой жизни «старичок» появился из подъезда через пятьдесят минут после Ивановых. Он огляделся: сощурил глаза, пробежался взглядом по двору. Подтянул вытянутые на коленях штаны. И торопливо зашагал в мою сторону. Я стрельнул взглядом в направлении окружавшего Колхозный рынок забора и убедился, что Котова заняла исходную позицию. Подал ей условный сигнал, на который Лена отреагировала наклоном головы. Вытер о тряпку руки, бросил её на дно бокового прицепа. Услышал доносившиеся со стороны Колхозного рынка звонкие детские голоса — заметил, как Котова поправила очки.
Ещё в воскресенье я объяснил Лене, для чего придумал ей столь яркий наряд. Сказал, что Нюра Иванова (да и остальные, кто увидит Котову около дома номер двадцать три по улице Щорса) запомнит в первую очередь оранжевый платок, длинный плащ, яркую губную помаду и солнцезащитные очки — всё то, от чего мы избавимся сегодня вечером (плащ я «на днях» верну Маргарите Лаврентьевне вместе с косметикой). Высказал сомнение, что Иванова узнает Лену при следующей встрече, если та когда-либо случится. К тому же, заверил я, подобный наряд вполне соответствовал сегодняшнему «рабочему» образу Котовой.
«Старичок» прошагал мимо меня, мазнул взглядом по мотоциклу и тут же устремил свой взор туда, где на тротуаре встретились Ивановы и отыгрывавшая свою роль Котова. Я примерно представлял, о чём сейчас говорили друг другу Лена и Нюра. Иванова работала нянечкой в детском саду. А её муж Пётр числился слесарем на тракторном заводе. Эти сведения я отыскал уже в этой, в новой жизни. Котова же сейчас изображала молодую работницу планового отдела тракторного завода (того самого, где трудились моя мама и Рита Баранова). По придуманной мною легенде, она была сейчас Юлей, любовницей Петра Иванова.
Лена прятала «бесстыжий» взгляд за тёмными стёклами очков. Она рассказывала Нюре, прижимавшей к себе двумя руками притихших трёхлетних мальчишек, о своей любви к её мужу. Я пояснил Котовой, что подобная тема наверняка заинтересует и задержит Иванову. Не ошибся: Нюра слушала Ленин рассказ и будто бы совсем не спешила домой. «Старичок» прошёл мимо беседовавшей с незнакомкой Ивановой и юркнул через дыру за грязно-серый бетонный забор. Застывшие на краю тротуара молодые женщины не обратили на него внимания. А вот мальчишки проводили «старичка» любопытными взглядами.
Я отметил, что Котова уверенно удерживала на себе внимание Ивановой. Щёки Нюры раскраснелись, будто на морозе или словно щедро намазанные румянами. Она прижимала к себе сыновей. Я видел, как изредка шевелились её губы. Но Котова говорила почти без остановки. Это я определил в том числе и по тому, как часто Лена жестикулировала. Шуршание листвы клёнов заглушали для меня звуки её голоса. Но Нюра её прекрасно слышала — это я понял по её менявшейся осанке: Иванова ссутулилась, точно ощутила на своих плечах тяжесть свалившихся вдруг на её семью проблем. Котова же стояла, горделиво приосанившись.
В моей прошлой жизни Иванова после встречи со «старичком» ненадолго задержалась во дворе дома. Я сверился с часами: «ненадолго задержалась» в моём представлении значило минут пять-семь. Затем Нюра вместе с детьми (а значит, неторопливо) взбиралась по ступеням — на это я выделил ещё пять минут. Всё это время Котова без видимого труда удерживала на себе внимание супруги Петра Иванова. Я снова взглянул на циферблат и надел мотошлем. С четвёртой попытки завёл Братца Чижика. Мотоцикл зарычал, задрожал. Я уселся на него — заметил, как Лена (будто невзначай) задела меня взглядом. Кивнул.
Хлопок в доме раздался, словно по моему сигналу. Краем глаза я приметил вспышку. Услышал звон. Он повторился через три-четыре секунды, но прозвучал уже в иной тональности: это сыпались на тротуар осколки оконных стёкол. Лена и Нюра замолчали. Повернули в мою сторону лица. Но посмотрели они не на меня, а на взметнувшееся над крышей пятиэтажки облако из огня и дыма. Нюра выпустила руку сына, прижала ладонь к губам (словно сдерживала крик), выпучила глаза. Котова поправила очки, потеряла к собеседнице интерес, резко развернулась. Лена торопливо зашагала по тротуару в направлении остановки.
Иванова о ней будто бы позабыла: не взглянула ей вслед, а поспешила к своему дому. Нюра и мальчишки пробежали мимо меня. Живые, пусть и испуганные. Я выждал почти минуту: смотрел на суетившихся во дворе людей, на выглядывавшие из окон верхних этажей языки пламени, на поднимавшиеся к небу клубы дыма. Убедился, что Иванова не рванула в подъезд. Видел, как Нюра и её дети, запрокинув головы, смотрели вверх — туда, где в квартире на четвёртом этаже горели их вещи. «…Знак ГТО на груди у него… — подумал я. — Или у неё?» Я аккуратно поддал газу. Братец Чижик плавно тронулся с места.
Под колёсами мотоцикла шуршали сухие кленовые листья. Рычал двигатель. Ветер шумел в кронах деревьев. Во дворе дома по адресу улица Щорса двадцать три звучали громкие испуганные голоса — они стихли первыми, когда я проехал мимо шагавшей по тротуару Котовой. Ближе к проспекту затихло и шуршание листьев под колёсами: здесь недавно поработали дворники. Не появился и шум проезжей части: проспект Мира рано утром перекрыли для проведения праздничной демонстрации (мы с Леной сегодня добирались до улицы Щорса не по проспекту, а виляли на мотоцикле по мелким улочкам).
В квартале от проспекта Мира я остановился: припарковал Братца Чижика около безлюдной автобусной остановки. Обернулся — взглянул на столб дыма, который поднимался над крышами домов и над верхушками деревьев. В кустах шиповника тревожно чирикали воробьи. Над ближайшей ко мне пятиэтажкой кружили вороны — они будто наблюдали с высоты за пожаром. «Старичок» в моей прошлой жизни говорил, что пожарные явились на вызов быстро. Но я пока не видел пожарных машин, не слышал рёв пожарных сирен. Слышал голоса птиц, шелест листьев и становившийся всё более отчётливым цокот каблуков.
Лену я ждал недолго. Издали заметил маячивший на фоне невзрачных фасадов хрущёвок яркий оранжевый платок. Отметил, что Котова шагала по тротуару, будто по подиуму: уверенно, невозмутимо и спокойно. Отбивала каблуками по асфальту монотонный ритм. Ритм не изменился, когда Лена уверенным движением сняла косынку и встряхнула головой, разбрасывая по плечам каштановые кудри. Котова сунула платок в сумку, туда же отправила и солнцезащитные очки. Она посмотрела мне в глаза, нерешительно улыбнулась. Но тут же прогнала улыбку со своего лица — будто Лена её устыдилась.
— Начался пожар, — сказала Котова. — Ты слышал этот хлопок?
Я кивнул, ответил:
— Слышал. Плевать. Скоро потушат.
Лена остановилась рядом со мной, дёрнула плечом.
— Наверное…
— Мальчишки живы, — напомнил я. — Ты молодец. Справилась со своей задачей.
Котова снова улыбнулась, её глаза блеснули.
— Да! — сказала она. — Они такие хорошенькие! На мать похожи.
Я указал рукой на боковой прицеп и скомандовал:
— Бросай сумку в люльку. Дома поболтаем. Поехали.
«Домой» мы вернулись ещё до полудня. При виде многочисленных зелёных комнатных растений я подумал о том, что мы явились из осени в лето. Котова замерла в прихожей около зеркала, стёрла с губ помаду.
— Как тебе сегодняшнее приключение? — спросил я.
Отражение Котовой посмотрело на меня из зеркала. Лена показала мне свою руку.
— Волновалась, — сказала она. — Смотри: у меня до сих пор пальцы дрожат.
Лена виновато улыбнулась.
— Это адреналин у тебя по телу гуляет, — сказал я.
Подошёл к Котовой, положил руки ей на плечи, поднёс губы к её уху.
— Скоро расслабишься, — пообещал я. — Сейчас мы найдём для твоей нерастраченной энергии достойное применение.
Я лежал на кровати, смотрел на потолок, где снова поселились маленькие жёлтые пятна солнечных зайчиков. Левой рукой обнимал прижавшуюся к моему плечу щекой Лену. Слушал урчание своего живота и голос Котовой.
— … Мы с Петенькой очень любим друг друга, говорю ей, и всё равно будем вместе, — пересказывала Лена мне свой диалог с Нюрой Ивановой. — Вы, говорю, нам не помешаете. Потому что для настоящей любви нет преград. В общем, я изображала не роковую женщину, а влюблённую дурочку, как ты мне и говорил. Думаю, у меня неплохо получилось.
Котова приподняла голову, пощекотала волосами мою руку, заглянула мне в лицо.
— Серёжа, как думаешь, Ивановы из-за этой моей выходки не разведутся? — спросила она.
Я ухмыльнулся.
— Эта твоя выходка сохранила им семью, а не разрушила. Дети и Нюра живы. Они не позволят Петру подналечь на спиртное. Трудности укрепляют отношения в нормальных семьях. В плановом отделе тракторного завода нет никакой Юли. Это я точно знаю. И Нюра об этом узнает, если захочет. Она вцепится в своего Петю ещё крепче, раз уж он теперь нужен не только ей.
— Ты так думаешь?
— Я уверен в этом.
Котова поцеловала мою руку и снова прижалась ко мне щекой.
— Ты прекрасно отыграла роль, Лена, — сказал я. — Молодец. Нюра и её сыновья сейчас живы во многом благодаря тебе и твоему актёрскому таланту. Ревность, сгоревшие вещи и временно непригодная для жилья квартира — это всё ерунда, это поправимо. Исправлением этих проблем займутся власти, родственники и коллеги Ивановых по работе.
Я погладил Лену по голове и спросил:
— Тебе понравилось спасать жизни детишек?
— Понравилось, — едва слышно ответила Котова.
— Вот и замечательно.
Я зевнул и поинтересовался:
— Помнишь, Лена, я говорил тебе, что в Москве познакомился с лейтенантом КГБ Михаилом Елизаровым?
— Ну… что-то такое помню, — ответила Котова.
— Елизаров коренной москвич. Он ненамного старше меня: года на три. Боевой на вид: с небольшим шрамом и с пятном от ожога на лице — они его не уродуют. С веснушками. Высокий: примерно с меня ростом. Худощавый. Живёт в отдельной двухкомнатной квартире в самом центре Москвы — она ему досталась от родителей отца. Не женат.
Котова спросила:
— Серёжа, зачем ты мне всё это сейчас рассказал?
— Чтобы ты лучше представила Елизарова.
— Зачем?
— Потому что мне снова нужна твоя помощь, — сказал я.
Лена вновь приподняла голову, прижала тёплую ладонь к моим рёбрам. Солнечные зайчики на потолке задрожали.
— Что мне сделать? — спросила Котова.
Я пожал плечами. Посмотрел Лене в глаза.
— Понятия не имею. На этот раз не дам тебе никаких инструкций. Потому что пока не придумал их. Но уже знаю, какой мне нужен результат твоих… наших действий. Необходимо, чтобы после нашей зимней поездки в Москву у твоей подруги Насти Бурцевой случился роман с подчинённым её отца лейтенантом КГБ Михаилом Елизаровым.
Под моей спиной скрипнули пружины дивана. Едва заметно покачнула листьями стоявшая в углу комнаты финиковая пальма.
Котова удивлённо хмыкнула.
— Роман? — сказала она. — У Насти и лейтенанта? Для чего это нужно?
Между бровей у Лены появилась морщина.
— Чтобы мы с тобой спасли жизни ещё как минимум десятерых детишек, — ответил я.