Четверо в каменном веке. Том 2

Глава 16 Полевая хирургия

«Вот же стрекоза!» — Думал Михаил. — «Снова умотала. Хорошо хоть недалеко осталось».

Особенно тревожно стало, когда увидел в снегу кучу следов. Предположительно — волчьих. Если они съели парня, то он теперь не знает, что делать, как успокаивать Йв. Вон как девчонка спешила. Но крови, вроде, не видно. Может, и жив.

Из-за края валуна выскочила Йв и замахала руками.

«Значит, здесь безопасно. Но стоит поспешить».

Йв снова исчезла, а когда он повернул за угол, то увидел, как она растаскивает камни. Присоединился к ней и вдвоём они это проделали меньше, чем за минуту. Мужчина уже хотел лезть внутрь, но девушка остановила его.

— Куук, Галѣ! Гѣммо Йѣw тѣкитѣӈ! Тѣкуялӄэwгѣйӈѣӈ! — Крикнула она внутрь и прислушалась.

Потом исчезла внутри. Сам Михаил ничего не расслышал, но это же дикари. Дети природы. У них и чувствительность выше.

— Мекхаель! — Донеслось из-под камня.

Покряхтывая, как старый дед, мужчина на четвереньках пополз на голос. С яркого зимнего Солнца — в каменную темноту. Сослепу вляпался во что-то склизкое и липкое. И шерстяное. Остатки добычи, что ли? Почувствовал, как рука Йв тянет его куда-то вбок.

Наконец, проход закончился. Свет, загороженный человеком, попал в пещерку, и Михаил смог оглядеться. Возле входа лежало тело молодого неандертальца. Исхудавший, аж рёбра видны. Голова — сплошная копна спутанных волос, в которых непонятно, где борода переходит в шевелюру и в заросли на груди.

В самом проходе лежит заскорузлая шкура с протухшими кусками мяса. Именно в них вляпался Михаил. Теперь руку отмывать от вони. С другой стороны от паренька прямо в потухшем костровище сидела Йв.

«Эх! Не умеет она ещё беречь одежду. Зачем вообще девчонки её снарядили? Сидит, плачет, парня по голове гладит. Помер, что ли? Надо проверить».

Михаил приложил два пальца к шее аборигена. Долго ничего не чувствовал. Но удалось-таки настроиться. Сердцебиение на грани определения. И редкое — удар в две-три секунды.

«Силён парень. Вон как ему ноги разворотило. Неделя почти без лечения — а он всё ещё жив. Как говорится, если пациент хочет жить, то медицина бессильна!»

Ноги парня распухли. Хоть и не сильно. Наверно, холод помог. Левую голень покрывала большая короста крови. Засохла давно, но на пол до этого натекло прилично.

Первичный осмотр закончен.

— Жив твой парень!

— И?

— Жив, говорю. Только… Спит.

Михаил ткнул в грудь пациента и показал спящего человека.

— Койѣлӄэтѣӈ. — Закивала Йв.

— Ага, крепко спит. Будем его вытаскивать. Только проверю, что с ногами.

Так же, как летом с ногой Ирины, попробовал прочувствовать состояние костей. Но то ли рука соскользнула, то ли пациент попался нервный — но больной очнулся. Михаил, на всякий случай, попросил Йв крепко держать руки парня. И не зря. Когда пациент очнулся, то попытался то ли убежать, то ли подраться. С первой попытки не удалось — Йв удержала, а потом она торопливо заговорила. Парень замер, но продолжал смотреть на Михаила расширенными от ужаса глазами.

Вождь чертыхнулся и снял очки. Как он мог забыть то неизгладимое впечатление, что произвёл недавно на девушку? А та что-то говорила и говорила. Не сразу, но парень успокоился.

Пожалуй, пора познакомиться. Стоило это сделать сразу. Но пациент был в отключке, и этот пункт этикета Михаил пропустил. Надо нагонять. Он уже начал представляться, когда в голову пришла очередная гениальная мысль. Напоить, блин, человека надо. В смысле — дать жидкости. У него наверняка обезвоживание. Михаил отцепил фляжку от пояса и поднёс к губам парня. Больной пытался сфокусировать глаза на том, что ему суют, и ничего не понимал.

– Ӄиwwичги! — Произнесла девушка, и парень открыл иссохшийся рот.

«Сколько он уже без воды?» — Прикидывал Михаил, всё сильнее наклоняя фляжку. Вскоре пациент прикончил всю воду. Михаил со вздохом поболтал последними каплями и прицепил пустую флягу обратно на пояс. Не жалко — по крайней мере, от воды парню явно стало лучше. В глазах появилась осмысленность. Он посмотрел внимательно на обоих, потом удивлённо — на девушку:

— Йѣw?

Вышло плохо, но его, кажется, поняли:

— И! Гѣммо Йѣw тѣкитѣӈ.

— Так, ребята. — Прервал их Михаил. — Это, конечно, очень трогательно. Но давайте закончим с этим. Для начала познакомимся. Я Михаил.

Он ткнул себя в грудь и попробовал произнести так, как услышал от неандерталки:

— Мекхаель.

Потом ткнул пальцем в грудь парню. Тот открыл рот, чтобы ответить, но смог только прохрипеть что-то невнятное.

— Галѣ, — перевела его спутница. — Ѣнно Галѣ.

Потом наклонилась и зашептала таинственно на ухо парню:

– Ѣнно Меӄаель. Ѣнно майӈаӈѣлҕѣну китѣӈ.

И при этом так странно косилась на Михаила, что тому снова стало не по себе. Своё имя он уже выделял в речи неандерталки. Сейчас же, кроме имени, в словесном мусоре мелькнуло ещё кое-что знакомое — «майна́нолго́ну». Это «майнанолгону» он уже слышал. Буквально вчера, когда костёр разжигал «волшебством». И тут два варианта: либо его признали крутым волшебником, либо опасным демоном. Хотя, нет. Ещё два вырисовываются: нейтрально-бытовое (а ничо так — огонь разжигает) и нейтрально-опасливое (колдун — полезно, но опасно). И если вчера Михаил, глядя на Йв, мог подумать про первый вариант. То сейчас — ближе к последнему. Очень уж внутренне подобрался Га́лё (именно так расслышал Михаил имя неандертальца).

Радует, что в глазах нет ужаса. Значит, демоном не считают. А сейчас надо продолжать. Михаил привлёк внимание парня:

— Галё!

— Э?

«Вот тебе и „э“», — буркнул себе под нос вождь и принялся жестикулировать:

— Надо ногу осмотреть. Будет больно. Ты готов?

Он поднёс руку к раненным ногам и вопросительно посмотрел на паренька. Тот покосился на руки экзекутора, ничего не понимая. Йв сообразила быстрее. Перебрав дрова, оставшиеся от костра, она сунула деревяшку под нос мужу. Горестно вздохнув, Галѣ закусил палку и выдохнул невнятно:

— Ток!

Раз пациент готов терпеть, то кто мы такие, чтобы ему препятствовать? Палка в зубы вместо наркоза — и Михаил продолжил. В этот раз он не церемонился и основательно потыкал пальцами. Даже немного, на самой грани чувствительности прогнул кости. Не нравилось Михаилу, как они криво лежали. И оказался прав — кости уже начали срастаться. Сколько должна зарастать кость у человека, он не помнил — не сталкивался как-то по жизни. Но за неделю точно не должно зарасти. Михаил попробовал ещё раз выпрямить изгиб. Парень взвыл в голос. Вроде идёт, но туго. Будто на месте перелома уже образовался упругий хрящ. Дома он ещё раз попробует, но не уверен. Наверно, так и останется. Что же, теперь парень — инвалид на всю жизнь. Угол не слишком велик, чтобы стало невозможно двигаться, но хромать на обе ноги точно будет.

— Не бегать тебе больше, парень… — Покачал Михаил головой.

Оба отзеркалили ему тревожные взгляды. Пришлось буквально на пальцах показывать хромающую походку. И развёл руками. Молодые люди переглянулись и почти в голос выдали:

— Тогок!

Михаил уже достаточно услышал неандертальских словечек, чтобы складывать значения. И память, на которую в цивилизованном мире обычно валится куча информации, нынче голодает и усваивает всё, что ей подкидывают. Вот она — тайна идеальной памяти дикарей! Надо перестать смотреть телевизор. Короче, Михаил решил, что если «ток» означает что-то вроде «давай, действуй», то «тогок», наверно, — «действуй решительно». И Михаил начал действовать.

Готовясь к выезду, он захватил многое, что предположительно могло потребоваться. Теперь мужчина сходил до саней и вернулся с необходимым. Две ровные доски по бокам тела — от подмышек до пяток. Получилось даже немного длиннее. Но больше — это не меньше. Расположив всё по местам, приступил к наложению шин. Всё по заветам брошюры о первой медицинской помощи: привязать вокруг груди, живота, бёдер, колен и лодыжек.

Упаковал так, что ногами шевелить не сможет. Теперь транспортировка.

— Йв?

Девушка посмотрела на него.

— Домой! — Махнул он рукой в примерном направлении.

Йв начала что-то втирать мужу:

— Муйи мѣччатѣлэкыӈ яяӈэтѣӈ.

Тот явно не понял и возразил:

— Wутку мучгин яяӈѣӈ китѣӈ.

Девушка снова втирает:

— Уйӈэ. Ӈанко мучгин нѣмэйѣӈӄин яяӈга.

— Точно! Яранга, — зацепился Михаил за знакомое слово.

Неужто что-то в языках осталось ещё от неандертальцев? В принципе, какой-то культурный и сексуальный обмен происходил. Вполне возможно, что и другие слова есть.

Наконец, пациент перестал паниковать. Теперь можно его перетаскивать. Носилки он соорудил ещё дома: две жерди и крепко привязанная к ним шкура.

«Сейчас испытаем, что у меня получилось».

Парень, хоть и похудел, но весил преизрядно. Михаил упрел, переваливая его на носилки.

«Кость, что ли, тяжёлая?»

Долго ли, коротко ли, но неандерталец оказался в санях. В дороге до транспорта он снова потерял сознание и теперь мирно лежал в отрубе. Лошадь снова попыталась убежать, но на привязи это не очень получается. Поэтому пациент занял лежачее место, а они с Йв сели на скамейку. Можно отправляться. Дело подходило к вечеру, но времени до темноты вполне хватало, чтобы успеть к одному удобному местечку, которое он видел по дороге. Уселись в сани, Михаил гикнул и лошадка почапала.

К распадку сани доехали без перерывов — Лизке как раз хватило сил на один забег. Потом была обычная бытовуха: Йв рубила дрова, Михаил обихаживал лошадь. Потом в очередной раз показывал волшебство: разжигал костёр от спички. Мужчину ситуация забавляла: Йв видит это уже не в первый раз и не перестаёт по-детски удивляться.

Галё очнулся, когда они уже жевали. Девушка внезапно подскочила к саням и начала что-то лопотать. Михаил прервал их любовное щебетание большой кружкой отвара. Как раз настоялись и уже остыли травы, которые сунула Ольга. Что-то там противовоспалительное и жаропонижающее, вроде коры ольхи и тополя. Может, ещё что — он не знает. Но воняет знатно. На вкус же — даже страшно глотать.

С уверенным видом он протянул кружку Йв и показал, что всё должно оказаться внутри её друга. Вы видели, как тошнит гусеницу? Михаил увидел. После первого глотка Галё ещё сумел сдержать рвотные позывы. Но это ведь только первый глоток, а дальше парень, как маленький, стал вертеть головой. Потом дело дошло и до рук. Молодёжь долго материлась, но девушка чего-то добилась: Галё позволил привязать руки. И всё. Теперь ему оставалось немного вариантов. Либо остаться без носа, который зажимала Йв, чтобы залить отвар. Либо захлебнуться. Ну, и последний вариант — всё-таки проглотить.

Нос пареньку стало жалко. Да и захлебнуться не получилось, хотя Йв очень старалась. Кстати, в этом она оказалась права — выпить залпом оказалось гораздо легче. Но стоило успокоиться, как проглоченное запросилось наружу. Вероятно, чтобы не переводить ценный продукт, Йв схватила пациента за горло и на всякий случай закрыла ладонью нос и рот.

Ничего не пролилось, конечно. Но пациент внезапно расхотел дышать. Он хрипел, сипел, булькал, дергался и извивался взад-вперёд — никто ведь шины не снимал. Наконец, ему повезло — при особо сильном рывке он задел больную ногу и вырубился. Спазмы тут же прекратились и пациент спокойно засопел. Что снова говорит о том, что все проблемы в нашей голове.

Михаил пощупал лоб парню. Температура у того немного поднялась до нормальной человеческой. а то совсем ледышкой лежал в пещере. Немного выступил пот. Ну, так ведь как брыкался! Вот и вспотел. А может, это правильно, что пот. Михаил лёг с другого борта и завернулся в одеяло: раз больной выздоравливает, то можно спокойно поспать.

Следующий день особыми событиями не блистал. Лошадка чапала. Пациент спал. Время от времени сбавляли скорость или вообще останавливались. Но двигались в нужном направлении.

Вернулись уже ближе к полуночи. Был уже поздний вечер и пришло время останавливаться и разбивать лагерь, когда Михаил признал в чёрном силуэте на пределе видимости — родную Скалу. Тут же решил, что приехать лучше поздно, но сегодня. Зачем лишний раз рисковать и ночевать в чистом поле?

Лизка из последних сил доковыляла до конюшни, где и застыла. Михаил нагрёб ей сена. А с водой пришлось задержаться. У ворот его уже ждали. Сразу жёны выйти не успели, но сейчас спустились и с рёвом полезли обниматься.

— Мишенька-а-а-а, почему так до-о-о-олго? — Завыли они в голос.

— Подождите. Говорили же о неделе. Три дня туда, три обратно, и день там. А я за три обернулся. И то кое-как.

А сам обнимал обеих за плечи, поглаживал успокаивающе и пытался разобраться в себе. Всю жизнь он гасил в себе злость, ненависть, зависть, считая, что показывать их — некультурно. И это, в конце концов, удалось. Задирают одноклассники? Имитируй, что никого не видишь и не слышишь. В институте в твою группу засунули мажорное гавно? Будь выше этого. Девушка снова шантажирует постелью? Ей же хуже — пусть теперь самоудовлетворяется. Сосед моральный урод? Надень маску и не замечай его. Начальник дурак и хам? Просто выполняй всё по инструкции. А чтобы не шалили нервы — надо научиться закукливать сознание, оставляя снаружи только безэмоциональный манекен. Это же так просто — отделить своё внутреннее Я от внешнего мира белым туманом, через который, как через нирвану, ничего не проникает. Год за годом туманная оболочка только уплотнялась, становясь настоящим панцирем. Это было удобно и приятно. Только у отсутствия отрицательных эмоций есть обратная сторона — отсутствие эмоций положительных. Человек становится манекеном, роботом.

Выкрутасы Ольги иногда расшатывали эту броню, на мгновения в ней появлялись трещины, но тут же зарастали. Никто не переходил грань — им обоим было удобно такое сосуществование. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не Перенос. Мужчина понял, что в такой обстановке нервы у него не справляются. Даже более того — в диком мире лучше выпустить зверя. И Михаил понемногу отпускал поводок. Один из этапов — тот поединок с Чуком или порка жены осенью. Основательно его тогда сорвало с резьбы. Но выплёскивая негатив, он стал замечать, что гораздо полнее чувствует мир. Яркость красок и звуки природы — всё это полилось в него. Сначала понемногу, но потом поток только нарастал. И он понял, что вот эти две женщины рядом с ним — самые близкие и родные. Других таких не будет. Незнакомое тёплое и светлое чувство, будоражащее с непривычки и щекочущее нервы. Всё это так непривычно: вдруг, под старость реально полюбить. А особенно — ощущать на себе чью-то любовь.

— Всё равно долго! — Донеслось до него сквозь погружение в самого себя. — Знаешь, как страшно было! Тебя нет и нет. Столько ужасов передумали!

Михаил встряхнулся, прекращая самокопание.

— Так, давайте без паники! Вот он я. И я устал до чёртиков, спать хочу. А надо ещё гостями заниматься. Вы пока поставьте кипятиться пару вёдер. Мне завтра понадобится холодный кипяток.

Озадачив барышень ЦУ[15], он вернулся к неандертальцам. Заставлять беременную таскать тяжести — это не комильфо. Но, блин, она только что бегала по заснеженной степи. Как-нибудь справится. Срок-то у неё, судя по всему, гораздо меньше, чем у Иры с Ольгой.

Раненого определили в баню. Никакого смысла мучиться и затаскивать его вверх по лестнице, протискиваться хитровывернутым способом через двери. Только чтобы завтра с утра тащить обратно через две двери, потом вниз и через узкие повороты крытого двора — до бани. Там тоже надо умудриться втиснуть. Не проще ли убрать ненужную петлю?

Через полчаса мужчина уже показывал неандерталке, что железная хрень в углу — это место для огня. Разжёг, а дальше особых навыков не требовалось. Будет подкидывать по мере надобности. Так и оставил их. Даже если печь задымит, то угореть они не угорят, имея привычку сидеть в дымной пещере. И не замёрзнут.

Они не замёрзли. Утром вождь застал парочку на полу, хотя накануне с таким трудом закинули неандертальскую недвижимость на полок. Вероятно, топить каменку тоже надо уметь. Девушка подкидывала дрова как обычно, а потом камни прогрелись, и температура резко скакнула вверх. Вчера Михаил автоматом закрыл отдушину и входной люк, а дикарка не догадалась, что таким способом можно проветрить. С какими усилиями беременная спускала мужа вниз — остаётся тайной, но утром оба лежали на прорезиненном полу. Температура в парилке всё ещё стояла выше комфортной. И воняло. Резь пота, прогорклость жира, вязкость мокрой шерсти… И ещё немного дыма и дерьма.

— Я смотрю, у вас тут своя атмосфера, — пробурчал он, пробираясь к отдушине.

Идти приходилось на ощупь — висящий в воздухе запашок не только начисто блокировал дыхательный рефлекс, но и заставлял слезиться глаза.

Когда немного проветрилось, занялся подготовкой к операции. Расставил свечи в плошках вдоль полки. Снова подняли больного на полок. Так удобнее работать. Подмыли больного — вчера Михаил уже так вымотался, что просто бросил всё, не стал дожидаться, когда в бане станет тепло. Теперь же самому лезть и трогать. Вдвоём с Йв не только вымыли Галё, но и уговорили его привязать руки — чтоб не бушевал, если что. Пропустили верёвку под полком и завязали на запястьях незатягивающиеся петли. Так и сосуды не передавит, и снять или ударить не сможет.

За это время закипела вода, поставленная в русскую печь. Часть вскипятили ещё накануне и она уже остыла. Теперь несложно получить обеззараженную воду любой температуры. Михаил вытащил из кипятка и разложил инструменты, которые, по его мнению, должны потребоваться: остро наточенные ножи, ножницы, иголки, нитки. Всё в нескольких экземплярах — решил таким способом застраховаться, если инструмент внезапно затупится или упадёт.

Можно приступать.

В самом начале замочил коросту на ноге, а пока она доходит, осмотрел второй перелом. Ничего не поменялось: голень чуть искривлена — на 5-10 градусов.

«Цельсия», — ухмыльнулся доморощенный хирург. — «Не! Ну, а чо? Сам пошутил — сам посмеялся».

На месте перелома образовалось утолщение. То есть, позавчера он видел не опухоль, а зарастающие кости. Пациент снова заскрипел зубами.

— Сестра, почему пациент не под наркозом?

Неандерталка промолчала — она просто не поняла. Ответила Ольга:

— Хорошо зафиксированный пациент в наркозе не нуждается.

Внутри бани не так много места, так что обе жены расположились в партере — на скамейке у входа. Оттуда и кидали каменты.

— И всё-таки непорядок, — пробормотал врач и показал Йв на палку во рту пациента.

Девушка взяла новую и заменила уже разгрызенную парнем.

— А почему ты действительно ему наркоз не дал? — Спросила Ольга.

Михаил как раз пытался поднять отмокшую коросту и говорил задумчиво:

— Ты имеешь в виду водку?

— Да.

— А я не хочу рисковать. Нам же абсолютно точно известно, что местные не употребляют а́лког̓оль.

Именно так и сказал — с ударением на А и украинским Г. Вхождение в роль медика непроизвольно изменило и его речь.

— Сколько среди современных нам дикарей имеют ген усвая́имости а́лког̓оля? Очень мало. А здесь вообще другой вид, хоть и близкородственный. Тут надо изучать. Давать понемногу и смотреть. А если скопытится от передоза? Не-е-е, нам такая медицина не нужна!

— Да ладно тебе, — смутилась жена. — Предложить уж нельзя! Сразу лекцию. Зануда…

Последнее она буркнула себе под нос. Но Михаил слишком хорошо знал жену и что именно она может сказать.

Тем временем короста под тряпкой размокла до состояния кашицы. Аккуратно поддевая края ложкой — специально выбрал ту, у которой узоров на ручке нет, — мужчина оторвал нашлёпку. Выглядело, конечно, жутко: местами багровая — местами синюшная кожа, толстые белесые перетяжки. Но рана практически зажила. Только кое-где выступили капельки крови, где короста прилипла слишком сильно. Но жуть, конечно! Вот что стоило соединить края раны? А теперь толстенный рубец будет мешать двигать ногой. Стоило бы сделать рассечение, он слышал про такое, но Михаил не рискнул. Зажило — и ладно. На всякий случай потыкал пальцем. Молодая кожа белела, но сразу же наливалась цветом. А был бы внутри гной — ямка от пальца распрямлялась бы очень медленно. Цвет над гниющей раной тоже восстанавливается плохо. Это про переломы Михаил ни слухом, ни духом. А про раны — вполне компетентен в виду жизненного опыта.

Получается, зря он готовил все эти железяки, точил на трёх брусках ножи. Впрочем, лучше приготовиться и не понадобится, чем быть не готовым, а надо. Где-то он подобную поговорку слышал… Не вспомнить!

Михаил обработал поверхность раствором чистотела. Потом приступил к замене шин. Теперь можно избавиться от больших досок и приделать к каждой ноге по отдельности. Так человеку будет удобнее.

Гипс бы, пришло в голову, когда снова мучился с наложением шин. Но под рукой — только известняк. А пока он застынет — кости уже сами зарастут. Ещё он слышал про какие-то лубки, но что это — не представлял. Понятно, что второе значение — средневековые комиксы, — здесь не подходит. А больше никаких мыслей по этому поводу.

Наконец, после долгих двухчасовых мучений, на каждой ноге красовались повязки, армированные деревяшками от пятки до середины бедра. Выправить изгиб получилось только самую малость. И то, только когда пациент вырубился и перестал дёргаться. Объявив, что лечение закончено, Михаил выгнал женщин в дом. Сам же остался — после таких нагрузок хотелось сполоснуться. Раненый с удивлением наблюдал за процедурой.

— Что? Не понимаешь?

Парень молчал, но глаза очень его членораздельно-так говорили: «не понимаю».

— Эх, ты! Тёмные вы ещё. Чистота — залог здоровья. Знать надо!

После нервотрёпки последних дней Михаила без всякой выпивки развезло на болтовню, вот и грузил ничего не понимающего аборигена. Так даже лучше: он не понимает, и Михаилу можно болтать, что в голову взбредёт.

Закончив здесь, он ушёл в избу. Раненого решил оставить в бане. А чего таскать? Дома на пальцах объяснил дикарке, что больному надо лежать ещё неделю. Та вроде поняла. Тем более что объясняли в три лица.

После обеда и стопочки — старшая разрешила от нервотрёпки, — Михаил плюхнулся в кровать. Сон уже почти сковал мужчину, когда его растолкала жена.

— Сапегин! Ты сколько раз поил травами мужа Йв?

— Галё, что ли?

— Ну, да.

— Один…

Михаил не понимал, куда клонит супруга, и очень удивлялся.

— А где остальное?

— Что остальное?

— Сапегин, не тупи! Где остальные травы? Я тебе с запасом дала.

До мужчины начало что-то доходить.

— Так это… Заварил я их…

— Все?

— Ну, да…

— И Галё всё выпил?

— Ну, да…

— Там же щепотку надо на стакан. Щепотку! — Ольга потрясла перед его лицом сжатыми пальцами, показывая объём.

Потом вздохнула тяжко, отмахиваясь, как он неразумного.

— Как он вообще у тебя выпил? Его вывернуть должно было.

Теперь Михаилу стало ясно, почему паренька так колбасило.

— Ну, да. Тошнило. — Подтвердил он. — Но мы справились. И я подумал, что так и должно быть.

— Нет, не должно.

— Знаешь, ты тоже хороша! — На Михаила нашло внезапное раздражение. — Не могла подробно рассказать?

И тут же понял, что зря он так. Сейчас начнётся…

Но не началось. Ольге, вероятно, было лень спорить и скандалить. Она снова отмахнулась и молча вышла.

Мужчина откинулся на подушки и уставился в ночную темноту потолка.

«Эх, тяжела ты, жизнь врача!» — Зевнув, подумал он, и всё-таки уплыл в сон.

И начались очередные будни. Не трудовые — просто будни. Утром — печь, помои, вода, лошадь. Вечером — печь, помои, вода, лошадь. Протопить печь, вынести помои, натаскать воды. Воды приходилось таскать изрядно: вода для быта, вода в отопление. В отопление ведь ещё и прокипятить сначала надо, чтобы убрать кальциевые соли.

А лошадь… С лошадьми гуляли женщины. Совмещали полезное с полезным: выгуливание, кормёжка и свежий воздух. Неандерталку тоже припахали. Была надежда, что её чутьё поможет заранее обнаружить залётного хищника. С местными, было такое предположение, они вроде замирились. Машка дрыхнет в пещере, а с волками нейтралитет. Подкормили вот даже. Да и гуляли девушки по внутренней территории, куда за всё лето волки так и не зашли. Была надежда, что и не зайдут — слишком близко к медвежьей пещере.

Вот и бродили они втроём, учили языки друг друга. Михаил сделал жёнам соответствующую накачку. На глазах рождалась дикая смесь: всё о природе и некоторый быт — из языка неандертальцев, от русского оставалась только неизвестная аборигенам часть — названия веществ, технологичных изделий и прочее.

И ещё на совете племени решили переселить неандертальцев. Никто не подумал, но жильцы в бане — это очень неудобно. Да, Михаил не оставил женщин совсем без мойки. Та плёнка, что летом использовалась в душевой и часовне — домик для часов на Скале, была аккуратно снята и теперь лежала в подполье. Вот он и занялся сооружением индивидуального душа всего из трёх частей: поддона, рамы и шторки.

В основании мини-мойки — огромный пластиковый таз. Этот монстр метрового диаметра и полуметровой высоты (300 литров по пачпарту) использовался когда-то, чтобы настаивать раствор для полива. Садоводы-огородники в курсе: наливаешь ёмкость естественной водой — без всего этого хлора из водопровода, и херачишь всё, что под руку попадётся (навоз, крапиву, другую траву). Всё это бродит неделю на жаре, потом берёшь, разводишь и поливаешь. Только потом добавляешь воды в еёмкость, чтобы дальше бродило. Таз, конечно, пованивал, но основная грязь отмыта ещё осенью. Да и вонь специфическая — застоявшейся бражкой пахнет. Учуяв запах, Михаил снова вспомнил, что его НЗ потихоньку расходуется, а прибавляться — не прибавляется.

«Надо не забыть и к ягодному сезону соорудить-таки аппарат». — Мелькнуло в голове.

Вокруг таза сколочена деревянная рама высотой по плечи. По верху рамы — алюминиевое кольцо, в народе именуемое «халахуп». Вот на него и ложится плёнка — просто складывается пополам и перекидывается. Нижний край — внутри таза, чтобы не расплескать воду по комнате. Заходишь, закрываешь шторку, присаживаешься на табуреточку (или стоя). Всё, можно мыться. Только поливать тебя должен кто-то снаружи. Для чего и шторка сделана всего по плечи.

— В принципе, можно пользоваться. — Вынесли вердикт девушки, опробовав в тот же вечер. — Только надо перенести наверх.

Это да. Михаил исходил из того, что будут палькаться, брызгать водой. Вот и поставил сооружение в подвале. Но не продумал, что горячую воду придётся таскать сверху. Пришлось переносить в большую комнату. Да, места там уже немного. Но лучше он по лестнице будет носить уже остывшую после мытья воду, чем кипяток. Два раза чуть не навернулся, так теперь страшно.

И всё же, наличие возможности помыться — это не то же самое, что парилка. Душа и тело требовали баню. Как ни трись мочалкой, но при комнатной температуре не отмоешься. К тому же, девушки обязались показать аборигенке, что такое по-настоящему чистое тело. Они уже уговорили её отмыть всё тело с мылом, расчесали и уложили волосы.

В шевелюре действительно бегали насекомые. Как сверху, так и снизу. Так что провозились долго. Зато теперь девчушка не чесалась каждые пять секунд.

Теперь на очереди, как по секрету сообщили жёны — уничтожение лишней растительности. Неандерталка явно балдела от гладкой кожи человеческих женщин. Вот они и рассказали «по секрету», что нужна баня.

О, женщины! Как же вы умеете крутить мужиками, стоит вам что-то захотеть.

«Ладно, я», — рассуждал Михаил. — «Я чисто советского воспитания, где везде — от детсада, через школу, универ, и до самой старости, — везде женщины либо руководят, либо могут влиять на решения. Но как девчонка крутит пацаном! Захотела стать красивой — теперь парню остаётся только терпеть. По крайней мере, пока не выздоровеет».

Так как в большой комнате заселяться уже просто невозможно… Невозможно по меркам современного человека, а неандертальцам — вполне. Так как наверху места нет, то был осмотрен подвал с отоплением. Помещение квадратов на двенадцать наполовину занято лестницей, печью от водяного отопления и углом с углём. Минусуем ещё проходы между этими сооружениями — и на проживание меньше половины.

Но Йв сразу уцепилась. В пещерке между валунами получалось примерно столько же места. Температура ей тоже понравилась. Наверху в избе жара скакала иногда до тридцати, пока печь топится. При такой температуре неандертальцы чувствовали себя крайне некомфортно. А внизу никто температуру не гнал: топить батареи всё ещё невозможно, просто поддерживали 10–15 градусов, чтобы не замерзали трубы. Оказалось, что это для аборигенов самый кайф.

Неандерталка, определившись с приоритетами и заручившись поддержкой этих взбалмошных девиц, тут же развила бурную деятельность. Походив всего пару дней в чистом виде, она это заценила, и Галь переселялся в подвал уже помытый. Он, конечно, пытался избежать этой участи, но никакие крики и вопли не остановили экзекуторшу. Михаил с жёнами слушали концерт довольно долго, пока взмыленная — в прямом и переносном смысле — девушка не вылезла из люка и не попросила помочь с переносом.

Кое-как помытого пациента проволокли сквозь все препятствия и положили на кое-как сколоченный топчан. Да, с мытьём парню не повезло. Зато уже после обеда судьба оказалась дважды благосклонна к нему.

Но не будем забегать вперёд. Всё началось несколько ранее.