Четверо в каменном веке. Том 2

Глава 5 Осень

Блокада продержалась четыре дня, на пятый слой живности на окнах уменьшился, потом появились просветы. До этого днём окна тоже немного просвечивались. Но сейчас можно стало посмотреть на внешний мир хотя бы одним глазком. Увиденное пугало: до самого леса висел чёрный туман. Только потом стало понятно, что в воздухе мошкары уже не так много. Чёрный фон создавали сидящие на листьях и еловых лапах насекомые. День за днём их количество уменьшалось, уничтожаемое полчищами птиц. Летающие охотники почти пропали, зато прибавилось тех, кто собирает с земли. Сколько раз люди дёргались, когда какая-нибудь птаха долбила по окну. Хорошо, что со стекла насекомые быстро осыпались, а то мужчина уже стал опасаться, что треснут.

На девятый день семейство решилось выйти из заточения. К этому времени окна почти очистились. А те твари, что остались, сидели не шевелясь. На коротком собрании семья решила, что пора выходить.

Михаил зажёг горсть щепок и приоткрыл дверь. Пламя затрещало и вспыхнуло бенгальским огнём.

— Фу, ты! — Мужчина заскочил обратно.

— Что там?

— Да вот, — ответил он Ольге. — Я уж испугался, что атмосфера поменялась.

— Как это?

— Очень уж резко пламя загорелось. Подумал, что много кислорода. А много кислорода было только очень давно, миллионы лет назад. Вот и решил, что провалились куда-то ещё глубже по времени.

— Ой! — Ира в ужасе прикрыла рот руками. — Как же мы теперь?

— Да никак! То есть, всё так же. Ерунда это всё. Показалось. — Успокоил он женскую часть семьи. — Это просто мошкара попадала в огонь и вспыхнула.

— Думаешь, всё в порядке? — Не поверила Ольга.

— Конечно! — Бодро ответил он. — Вон, в окно поглядите. Девчонки, не волнуйтесь. Сейчас выйду, проверю досконально. Но мне кажется, что всё закончилось.

От толчка двери снова посыпались тельца насекомых, вспыхивая в пламени. Михаил сделал первый хрусткий шаг за порог. Постоял. Никто не нападал, не пытался искусать. Мужчина осмотрелся. Всюду: на полу, на стенах, в паутине под крышей чернели точки кровососов. Мошкара то ли уснула на зиму, то ли вообще помёрла — не понять.

Ещё один осторожный шаг — и множественный хруст, как по тонкому утреннему льду, когда под ним ещё нет воды. Обернулся к жёнам:

— Дайте… А, ладно!

И вернулся в дом.

— Помогите ветровку накинуть.

Девушки расправили одежду, чтобы Михаил мог продеть руки в рукава. Аккуратно, стараясь не трогать бок, натянули тонкую болонь и накинули капюшон.

— И рукавичи.

— Эти пойдут? — Ира показала тонкие хлопчатобумажные перчатки.

— Ага… Ну, я пошёл.

Факел он потушил — смысла в нём уже не видел. Сметая тушки с перил, спустился вниз. Каждый шаг опять отдавался снежным морозным хрустом. На засове сверху тоже толстый слой — смести и открыть. Картина снаружи уже не удивляла: те же чёрные точки повсюду. Только фон буро-жёлто-зелёный — лиственные деревья за прошедшую неделю полностью потеряли зелень и начали опадать. Нетронутой кроной могли похвастаться только ёлки. Осень наступила внезапно, как понос. И цвет такой же.

Михаил вернулся — требовалось обсудить дальнейшие действия.

— Здесь всё тихо, — сообщил он жёнам, и выдал понравившееся ему сравнение про осень.

— Фу-у-у, Сапегин! Как ты мог? При дамах… Стоп! — Ольга выставила руку, зная диапазон его шуток. — Не вздумай повторять анекдот про «дам-недам».

— Ну, вот. Сама сказала. А вообще, я предлагаю посмотреть, что вообще происходит.

— На Скалу пойдём? — Уточнила Ольга.

— Ага. Давайте собираться.

Природа просыпалась. Собаки по дороге услышали шорох в кустах и бросились туда, беря потенциальную жертву в клещи. Короткий шум, непонятный взвизг, небольшая пауза — и они вынырнули обратно, облизывая окровавленные пасти.

— Пообедали? — Хмыкнул вождь. — Тогда продолжим путь. Нас обед ждёт наверху.

Совмещая приятное с полезным, они тащили перекус для пикника. Мишка навострил уши и весело оскалился: Будет еда? Здорово, хозяин! А то это ж не обед совсем. Так, на один кутний зуб.

Лошадей оставили пастись возле огорода. В отличие от листьев, трава ещё зеленела. Только чуть подёрнулась бурым и жёлтым. Да и зимой в эти времена, как помнил Михаил описания учёных, дикие животные продолжали выкапывать из-под снега уже засохшую растительность. Собаки забирались наверх вслед за людьми. Гека, за его покладистый нрав, тоже решили причислить к зарождающемуся виду. Хвост у него, конечно, не вился колечком, но он уже научился у приёмного отца активно махать им. А ещё тявкал, пусть коротко и неумело.

Картина наверху открывалась тоскливая. Вся степь потемнела, потеряла яркие зелёные краски. Множество буро-жёлтых пятен портили настроение. Да и сама зелень приняла тёмные оттенки.

— Новая волна, — Ира обречённо смотрела на север.

Вождь обернулся. В отличие от остального неба, с той стороны голубизну отсекала тёмная, почти чёрная полоса. Михаил приложился к подзорной трубе. Некоторое время он пытался удержать её ровно, потом плюнул и опёрся на камень солнечных часов. Долгие пять минут он трепал нервы жёнам, мрачно отмахиваясь от вопросов.

— Ну, что там? — Ира нетерпеливо подпрыгивала и дёргала за плечо. — Это гнус? Это точно гнус? Ну, скажи!

— Да не дёргай ты! Ничего не видно.

Девушка обиженно отступила.

— Я… Ты…

— Ира, не тереби. — Ольга взяла её за руку. — Так ведь действительно всё размазывается.

— Ой! Извини, Миша.

Раздражение, внезапно возникшее, когда ему помешали, отпустило мужчину.

— Ничего… Всё в порядке.

Он разогнулся.

— Это не мошкара, не гнус. Слишком высоко для насекомых. — Пояснил он. Оля, помнишь ту скалу? Ты её показывала в прошлый раз. Так она на фоне этой тьмы выглядит как… Да никак. Слишком мелкая.

— Всё-таки дым?

— Нет. Думаю, что это настоящая осень. Тучи ползут. Сплошной фронт дождя. Я бы даже сказал — ливня.

Он попробовал ветер пальцем:

— Чувствуете? Ветер всё ещё с севера. Но теперь гораздо холоднее. Думаю, нам грозит резкое похолоданее.

— Ну, теперь-то можно не спешить и не бояться. — Улыбнулась Ольга. — Весь урожай собран.

— Сено осталось, — возразил муж. — Не всё сметали ещё. И одну копну лучше приволочь домой.

Ирина вклинилась в разговор:

— Ребят, я тут подумала… Если такие тучи… Миша, ты ведь тоже на Камчатке вырос. Помнишь, какие ливни там, как всё заливает? Какие потоки по склонам?

— Помню, конечно. Это ты к чему?

— К тому, что дом в яме стоит!

Лицо девушки выражало крайнюю тревогу.

— Мля-а-а-а! — Сматерились Михаил и Ольга в голос.

Теперь им тоже стало не по себе.

— Значит так, — решил глава семьи. — Здесь нам делать нечего. Надо хоть объём работ определить. Возвращаемся!

Он подходил к спуску, когда Мишка требовательно гавкнул.

— Что тебе?

— Гав!

— Еда? — Мужчина достал кусок мяса.

— Гав-гав!

— Понятно с тобой всё, проглот. Держи… И ты держи!

Он бросил собакам по куску и глянул на девушек.

— Вам тоже мяса?

— Не откажемся. Только не кидай, пожалуйста. — Усмехнулась старшая.

— Ну, что ж вы! Я ж не…

— Не «кто»?

— Не знаю, как таких называют. Ну, всякие такие, кто девушек на поводке держат и кормят из собачьей миски.

— Ф-ф-фу! Сапегин! Ты где такие извращения видел?

Михаил засмущался.

— Да так… Мелькало в сети.

— И часто ты такое «мелькало» смотрел? — Ольга подозрительно прищурилась.

— Ничего я не смотрел! Это всё поклёп! Всё врут!

— Кто врёт?

— Все! Все врут! А я белый и пушистый.

— Сапегин! Признавайся!

Она навалилась на него, прижимая к солнечным часам, и поцеловала — грубо, в засос. Михаил вывернулся и отскочил.

— Твою же нафик! Хватит! Пошли уже домой. Дела не ждут.

Ольга так и не отстала, время от времени выпытывая у него, какое ещё «мелькало» он смотрел. Используя при этом методы допроса, не разрешённые международной конвенцией по правам человека: щипки, укусы и шлепки по заднице. Каждый раз она комментировала Ирине невнятные ответы мужа. Или их отсутствие. За короткую дорогу от Скалы до дома она всё-таки умудрилась вывести его из себя.

Михаил никогда не поднимал руки на женщин, но тут какая-то пелена окутала мозги. Почти не контролируя себя, он выломал гибкую ветку и, улучив момент, поймал жену за шею, а потом и в локтевой захват. Заставил наклониться. Так, чтобы она выставила попку.

— Ты что делаешь? — Послышался глухой голос из подмышки.

Михаил промолчал. Только сопел, пытаясь справиться с сильной женщиной.

— Эй! Ты чего задумал? — Голос стал испуганно-злой.

Михаил нанёс первый удар. Несильно — правая рука до сих пор почти не могла работать.

— Ай! Твою мать!

Попало не столько больно — через плотные штаны почти не чувствовалось, но очень обидно. Ольга ударила в ответ кулаком по рёбрам. Михаил снова стегнул вичкой. Ольга замахнулась и вдарила со всех сил. Но в таком положении не очень размахнёшься. Да и бить получалось только в левый, здоровый бок. Но и этого хватало. К тому же удар отдавался с другой стороны. Боль раз за разом вгоняла мужчину в ожесточение. Он уже перестал жалеть раненый бок и замахивался изо всех сил. Это было какое-то странное наслаждение: бить и чувствовать боль в ответ, боль от своего удара, моральную боль от того, что поднял руку на любимую. Закушенные в кровь губы немного отвлекали от боли ударов, которые получал от жены. Но моральная — моральная боль не проходила, и глаза застилала пелена слёз.

Внезапно он почувствовал резкую, перехватывающую дыхание вспышку в левом боку. Взвыв, мужчина схватил жену за волосы, бросил на землю и… Очнулся.

Рядом ревела в голос Ира, пытаясь их разнять.

— Хватит. Пожалуйста, прекратите. Хватит. Не надо.

Мужчина отошёл на пару шагов, чуть не упав от нахлынувшей слабости. Перед ним поднималась жена: заплаканная и оттого красивая странной красотой. И всё так же любимая, несмотря на её недавние выкрутасы.

Усмехнувшись уголком рта, она тряхнула растрёпанной косой и внезапно заржала.

— Импотент, мля! Нормально не можешь уже?

— Тебе добавить?

— А добавь!

— И добавлю!

— Добавь-добавь, если по-другому не встаёт.

Михаил замахнулся. Но ударить не успел: между ними выскочила Ира и снова заревела:

— Хватит, пожалуйста. Хватит уже. Не надо ссориться.

Она жалобно смотрела на них заплаканным личиком. Внезапно что-то промелькнуло в её глазах, девушка решительно задрала подол куртки, наклонилась.

— Если это поможет, то ударьте меня. Пусть злость перейдёт ко мне, а не друг в друга. Я… Я не буду защищаться.

Ольга долго смотрела на девушку внимательным взглядом. Из груди вырвалась смешинка, другая — и женщина расхохоталась. Но уже не злобно, а легко и душевно.

— Тоже мне, Иисуска выискалась! Думаешь, не ударю? Ошибаешься.

Дружеский, но не сдержанный по силе шлепок заставил девушку взвизгнуть и потереть попку. Она глубоко вздохнула и повернулась к мужу:

— Полдела сделано, теперь ты.

— Что за бред! Прекрати сейчас же!

— Нет. Оля ударила, теперь ты.

— Не буду я тебя бить. Нам домой надо идти.

— Это удар примирения. Пока не шлёпнешь — домой не пойду.

— Не пойдёшь, значит?

— Не пойду!

— Ладно… Сама виновата.

— Угу… Я жду… Мой господин.

— Твою же ж мать!

Фраза обозлила мужчину, но ясности мысли он уже не терял и хотел ударить в полсилы. Как на зло, под ногу попался какой-то корень, и Михаил приложился всем весом. Ирина взвыла и часто задышала, пытаясь унять боль. Улыбнулась через силу:

— Ну, вот. Теперь осталось…

— Ты извини, — стушевался мужчина. — Я не хотел так сильно. Это вон — корень попался.

— Правильно попался. Иначе не получилось бы. Только извиняться надо не перео мной. Теперь ведь тебе стыдно. Вам обоим стыдно. Ну, что — вы готовы выполнить моё желание?

— Это что за прикладная психология? — Нахмурилась Ольга.

— Так готовы выполнить желание?

— Помириться, что ли? Кажется, готова.

— Помириться и поцеловаться. А ты, Миша?

— Готов, — вздохнул тот.

— Теперь хором: прости меня.

Ира взмахнула руками на манер дирижёра.

— Ну!

Супруги встали друг перед другом.

— Прости…

— Прости…

— Не верю!

— Станиславский, блин. — Проворчал Михаил.

Прикрыв глаза, он вспоминал, как они познакомились, как вымокли в тот день под внезапным ливнем, как гуляли по улицам разных городов, как ходили в походы. Перед ним снова была ОНА — Оля, Олечка, Оленька. Любовь и вся его жизнь.

— Прости…

— Прости…

Лёгкие, но достаточно сильные руки Иры подтолкнули их друг к другу. Организмы, затопленные сначала адреналином, а потом продуктами его распада — метанефринами, почувствовали, что каждому нужно прижаться к своей половинке, впитать её. Они обнялись, шипя от боли, но не разрывая объятий. Губы встретились в нежном и долгом поцелуе — до кислородного голодания, до кругов перед глазами.

— Ну, вот! Теперь верю. — Пробилось сквозь шум крови в ушах.

Ольга улыбнулась и притянула вторую жену в круг.

— Иисуска, блин…

Так они и стояли, обнимаясь и целуясь попеременно.

Постепенно странное ощущение единства спадало. Но оно не исчезло до конца. Теперь каждому стало по-настоящему стыдно. До глубины души. Одной — что задирала любимого мужчину. Другому — что не выдержал и поднял на неё руку. Обоим — что всё-таки ударили Иришку. И только Ира счастливо улыбалась: судя по всему, последний барьер пал и они по-настоящему вместе.

Хотя, кое-кто тоже беззаветно радовался. Мишка, очумев сначала от драки, а потом примирения, скакал вокруг, заливаясь счастливым лаем. Гек так не умел, но и он бежал рядом и радостно скалился, вывалив язык. Жеребёнок тоже носился кругами, поддерживая общий кипеш. И только Лизка меланхолично шагала, срывая траву вдоль тропинки.

Объём работ оказался достаточно большим, но не запредельным. И если бы не потасовка… Теперь же все трое работали с грацией робота Вертера: ни согнуться, ни разогнуться.

Когда Михаил дома снял рубаху, то сам испугался — левый бок представлял сплошной синяк. Самочувствие, конечно, не радовало, но и особо хреново себя не чувствовал. Вид пугал, но попка жены казалась ещё хуже. У него хотя бы нет кровавых рубцов. А ягодицы Ольги выглядели сеткой из лиловых и багровых полос, на которых выступила густая россыпь мелких алых точек.

— Ну, ты и зверь!

Ольга крутилась перед трельяжем, пытаясь рассмотреть результат экстремальной порки.

— Ужас… Ф-ш-ш-ш….

Она осторожно прикоснулась к сплошному — на обе ягодицы — синяку.

— У-у-у! Тебе бы так…

С каким-то самоистязанием она снова притронулась к исполосованному заду. Неожиданно нахлынули воспоминания, как её нагнули… Как это было стыдно и… И сладко. Именно неожиданная реакция предавшего её собственного тела заставила тогда взбеситься. Никогда… Никогда в жизни она не получала наказания ремнём. Стыд подчинённого положения неожиданно преобразовался в возбуждение.

— …Оля!

— А? Что?

Она непонимающе посмотрела на удивлённую Ирину.

— Это Я тебя спрашиваю: что с тобой?

— Нет, всё в порядке. Всё в порядке! Надо идти.

Удивляясь самой себе и реакции организма, Ольга почувствовала, что горит у неё не только попка, но и кое-что между ног. И лицо, которое запылало от осознания того, что она возбудилась от такого.

«Никогда мазохисткой не была…» — Пробурчала она, натягивая джинсы. Новая волна сладкой боли растеклась по всей попке, концентрируясь где-то ниже, сходясь в одной точке.

— Нет, так дело не пойдёт! — Заявила она. — Надо обязательно смазать.

Ольга раскрыла отделение серванта с лекарствами и через пару минут нашла требуемое.

— Вот! Верное средство. Ира, помогай мазать.

Она передала девушке тюбик.

— Что это? «Бадяга»… Чего? — Девушка захлопала глазами. — Я думала, что бадяга — это что-то неважное, что-то муторное. «Ну и бадяга» говорят.

— Как видишь, это полезная мазь. От синяков и опухоли хорошо помогает. Давай, мажь.

Ольга легла на живот, выставляя на обозрение багровые полушария. Но Ира уже подошла к мужу:

— Миша, поворачивайся.

Тот смущённо махнул в сторону старшей жены, а сам присел на край стола.

— У неё серьёзней выглядит. Начни с Оли.

Пожав плечами, девушка приступила к процедуре.

— Ай! Аккуратней.

— Извини… Вот и всё. Теперь Миша. Подними руки.

Вскоре его рёбра заблестели от мази.

— Так, ребята. — Ира щёлкнула пальцами, привлекая внимание. — По сравнению с вами у меня ерунда. Но мне кажется, что тоже будет синяк… Два синяка.

Она спустила штаны, показывая пару симметричных ярко-алых отпечатков ладоней.

— У меня всегда так. Кожа очень сильно реагирует. Поэтому… Смажьте, пожалуйста.

Девушка обезоруживающе улыбнулась и протянула тюбик.

— Оба, если можно.

— Опять психологические фокусы?

Ольга проворчала, но натёрла мазью ту половинку попки, по которой ударила. Михаил одновременно справился со своим фронтом работ.

— Вот и всё! — Ира шустро оделась. — А теперь, как говоришь ты, Миша, арбайтен!

Сначала хотели копать с самой низкой стороны котлована. Но Михаил прошёлся с рулеткой, а Ира по его измерениям быстро подсчитала, что в другом месте гораздо ближе до низкого участка и меньше объём земляных работ. Расставив вешки, зарылись в грунт.

До вечера, завывая при каждом движении, прошли едва четверть. Михаилу не удавалось без болей в рёбрах ни воткнуть лопату в землю, ни откинуть набранный грунт. А ещё приходилось через каждые десять сантиметров рубить корни деревьев. Девушки легко справлялись с первой частью работ, но им со стоном приходилось нагибаться, чтобы поднять инструмент с землёй.

После ужина, вытерпев экзекуцию с мазью, девушки уснули на животиках, боясь побеспокоить раненные кормовые части. Михаилу же пришлось искать положение, чтобы не задеть как старые, так и новые повреждения. Наконец, удалось повернуться полубоком, когда почти ничего не болит. В таком виде и уснул, придерживаясь за торец дивана.

Утром разминка получилась особенно тяжкой. Мало ему стягивающихся шрамов от столкновения с гигантской кошкой. Так теперь весь левый бок сплошь горел зверской пульсирующей болью. Бадяга немного успокаивала и снимала боль. Но не сказать, что серьёзно. Помучившись за завтраком, он заглотил анальгин. Всё равно срок годности у таблеток заканчивался через полгода. Ольга тоже закинулась химией.

— А я не буду, — решила младшая. — Не болит почти.

И она показала уже побледневшие, но всё ещё выпуклые следы ладоней.

— И долго у тебя так? — Поинтересовалась Ольга.

Мелкая только пожала плечами в ответ:

— Пару дней точно.

— Спасибо тебе.

Ольга аккуратно обняла девушку сзади за плечи и положила подбородок на плечо.

— Спасибо. Ты ведь спасла нас. Не дала распасться семье. Я неожиданно поняла, что до сих пор люблю Мишку. Сильно люблю, несмотря на некоторые его дурацкие привычки. И жизни без него не представляю.

— У меня ведь здесь никого. Теперь вы — моя семья. И я не дам вам пропасть из-за всяких глупостей… Знаешь… Вчера, когда возвращались, Миша сказал мне то же самое про тебя. Что он любит и жить без тебя не может.

— А мне он такое сказать не может!

Обида снова захлестнула женщину.

— Оля…

Ирина даже не стала продолжать. Тона хватило, чтобы напомнить вчерашнее.

— Извини, снова я со своим «я». И кто из нас умудрённая годами женщина, а кто — зелень молодая? А?

— Просто я не хочу остаться в одиночестве. Мне страшно становится.

Внезапная мысль заставила Ольгу спросить:

— А Миша вчера, кроме любви ко мне, говорил, что тебя любит?

Ира застыла, не зная, как ответить. Как можно сказать другой женщине, что её мужчина любит тебя? А Ольга продолжила:

— Если он не признался в любви к тебе, то я обижусь и всё-таки надаю ему тумаков!

Ирина облегчённо выдохнула. Но всё же переспросила:

— Ты уверена, что хочешь знать?

— Так было или не было? Говорил?

— Не напрямую, но… Сказал, что дорожит мной, что я чудо. И что без меня стало бы хуже. Это, конечно, не любовь, но привычка — тоже хорошее дело.

— Наверно, ты права, Ириша. А теперь — хватит прохлаждаться. У нас только жопы болят, а у нашего мужика — пол тела. Но он уже роет эту чёртову канаву.

Успели вовремя. Погода дала им ещё два дня, а потом разверзлись хляби небесные. Заканчивали уже под ливнем. Зато увидели, что трудились не зря: вода, попавшая в котлован, устремилась по траншее и грязным потоком влилась в ручей ниже по течению. Всего за час с небес вылилось столько, что воды в полуметровой канаве стало по щиколотку. Теперь стали видны мешающие течению кочки — их пришлось срочно срезать. Потом охающие и стенающие, но веселые от проделанной работы, уселись сушиться у горячей печки. Приняли для сугреву и от усталости и мирно смотрели в окно, как вода льётся и льётся, и просвета этому не видно.

— Полгода плохая погода. Полгода — совсем никуда.

Михаил стоял у окна и смотрел на воду. Это не дождь, и даже не ливень. Это сплошной поток, как в водопаде. До ближайших деревьев рукой подать, но об их наличии можно только догадываться.

— Полгода пло…

— Сапегин! Ты достал.

Ольга оторвалась от чтения и посмотрела на него поверх книги.

Ирина тоже отвлеклась, оставив в покое вязание, которому решила научиться:

— Да, Миша, не надо. Вдруг накаркаешь?

— Про полгода, что ли?

— Да.

— Уже молчу.

Ира кивнула и вернулась к роспуску связанного только что куска.

Вообще, после того происшествия Ира получила негласный статус хранительницы семьи. Никто об этом не говорил и не упоминал, но оба решили, что Ирина олицетворяет мир в семье. И оба поняли, что другой решил так же. Не сговариваясь, они прислушивались к её словам, если речь заходила о взаимоотношениях в семье. Ирина, будто добрая бабушка, угадывала намечающиеся конфликты и мирила непутёвых внуков. Хотя в остальное время оставалась самой обычной девушкой. Но стоило атмосфере между супругами накалиться, как её укоризненный взгляд гасил конфликт. А так — девушка, как девушка по жизни. Что за столом, что в постели. Хотя, если спросить мужа, то в постели её тоже нельзя называть обычной.

За неделю, что льёт с неба, они перепробовали разные занятия, чтобы развлечься. Работы по хозяйству занимали не так много времени, чтобы не мучиться бездельем. Покувыркаться в постели — тоже хорошее занятие, но к нему нужно такое же хорошее здоровье. Девушкам, к тому же, надоело некоторое однообразие фигур сексуального пилотажа. Что за дела? Муж лежит пластом, а они скачут.

Михаил пытался что-то поправить или отремонтировать в доме — мелких работ хватает. Но большинство дел требует нагрузки на корпус, а сами они не срочные и могут подождать до выздоровления. Книги все перечитаны. Те, которые художественные. А другие не читают, а листают, когда нужны ответы. Хотя Ольга что-то нашла и теперь наслаждалась приключениями героев. А Ирине приглянулось вязание. Случайно найдя комплект спиц и крючков, она с энтузиазмом принялась за тренировки. Пряжи не так много, но Ольга обещала отдать на растерзание старые вязаные вещи, которые можно распустить.

Старшая жена оторвалась от чтения и посмотрела на скучающего мужа.

— Миша, ты как? Рёбра меньше болят?

— Пока ещё больно…

Он непроизвольно поморщился.

— Ты же основательно мне навставляла.

— Ну, извини, но и ты хорош — вичей по жопе…

— Да ты первая нач…

— Кхм-кхм… — Ирина прочистила горло.

Ссора тут же замолкла. Оба вжали головы и нахохлились.

— Ребята… Оля, Миша…

Через силу, заставляя себя вспомнить всё хорошее, Михаил тихо произнёс:

— Прости…

И в ответ — эхом:

— Прости…

Успокоившись, Ольга вернулась к вопросу:

— Я же о чём вообще… Зима скоро, а с трубой отопления мы не разобрались.

Ну, вот, опять ему напоминают о том, что он и так помнит. Волна раздражения накатилась на мужчину, но он подавил её усилием воли и попытался объяснить:

— Я помню, Оль. Но попасть на чердак можно только через крышу. А лезть под ливнем в таком состоянии я не стану. Так и свалиться недолго. Да, тянуть с этим не стоит. Как я подозреваю, сразу после дождей начнутся морозы. Поэтому спешу успокоить: как только пелена дождей поредеет, приступлю к работам. Я помню о трубе.

День проходил за днём. Рёбра у Михаила почти перестали болеть, а попка Ольги полностью излечилась — только покрылась сеткой тонких белых шрамиков. Михаил с виноватой нежностью целовал дело рук своих, от чего Ольге становилось и щекотно, и постыдно приятно. Хотелось снова получить порку, лишь бы потом вот так же нежно гладили и целовали.

Женщина в очередной раз отогнала подобные мысли, мотнув головой и возвращаясь к погоде за окном. Небо не прояснялось. Поселенцы ещё в первые дни, как начался ливень, на всякий случай углубили канаву вокруг дома и ежедневно проверяли овощную яму на отсутствие воды. Прошло больше недели, а яма пока оставалась сухой, хотя чувствовалось повышение влажности. На десятый день Михаил решил, что затопление им не грозит, и приступил к ремонту — кроме замены поломанной лестницы надо было ещё успеть прогреть и просушить яму перед спуском овощей.

Ремонт занял всего полдня, а вот сушка доставила хлопот.

— Как вообще предки топили это дело? — Проворчал мужчина, в очередной раз с душераздирающим кашлем выныривая из задымлённой ямы.

Стоило только разжечь буржуйку, как она гасла без поступления кислорода. Но, зараза, продолжала исправно дымить.

— Всё! Больше не полезу. Пусть проветривается.

— А как вы сами умудрялись топить? — Поинтересовалась Ира.

Михаил хотел сказать, но зашёлся в очередном приступе кашля.

Ответила Ольга:

— Просто цепляли трубу от пылесоса на выдув и совали.

— Зачем вообще эта морока?

— Во-первых, высушить стенки от влаги. — Женщина загнула палец. — Во-вторых, прокоптить, чтобы плохо росла плесень. И в-тре… Да, вроде всё. Этого уже достаточно.

— Я придумал.

Михаил, наконец, отдышался и смог высказать идею:

— Проблема, понятно дело, в том, что свежий воздух смешивается на входе с горячим дымом и не может дойти до пола. И причина в короткой отдушине — она практически на уровне пола.

Чтобы не разглагольствовать зря, мужчина приступил к работам, на ходу раздавая указания. Отдушина начиналась в яме почти у потолка и торчала над поверхностью всего на двадцать сантиметров. Для медленной замены воздуха этого хватало. Но не в случае массированной дымовой атаки. Для удлинения выхлопа его сверху надставили куском асбестоцементной трубы и присыпали нижний край землёй для изоляции. Но этого мало. Надо доставить воздух от поверхности (выше нельзя — должно быть гораздо ниже дымохода) до пола ямы. При этом воздуховод должен быть достаточно широким. Единственный найденный материал — труба водостока.

— Так… Длин-но-вато. — Пробормотал Михаил. — Эх! Резать придётся. А жаль…

— Зачем резать? — Не поняла Ирина.

— Как зачем?

Мужчина удивился тупости девушки. Только что объяснял, что вход воздуховода должен располагаться ниже верхнего среза вытяжки.

— Повторяю…

— Да нет! Зачем резать? Можно же засунуть под углом. Гипотенуза длиннее катетов.

Михаил хлопнул себя по лбу.

— Я уже туплю…

Быстренько поставили трубу. Чтобы уж воздух точно попал в цель, воздуховод подвели к самому поддувалу. Пришлось даже переставлять буржуйку. Запечатали проём люка — дым должен выходить только через отдушину.

— Давай ещё пару фуфаек сверху, так точно дым не пройдёт. — Скомандовал Михаил.

Ольга передала ему старую рабочую одежду.

— Держи. А теперь всё распаковывай и лезь зажигать печку.

Мужчина посмотрел на неё, вздохнул и только молча стукнулся лбом в столбушку, потом ещё раз и ещё…

— Мля! Оля, ты всё прикалываешься? — Михаил, наконец, обрёл голос. — Не могла раньше сказать?

— Да я сама только сейчас сообразила.

— Да ла-адно!

По его лицу можно было рисовать известный мем с Николасом Кейджем.

— Ну, действительно. Я тоже затупила.

Ира пресекла намечающуюся перепалку:

— Миша-а-а… Она не врёт. Я, между прочим, тоже не сообразила.

— Да ты-то чего? Ты подобным не занималась до этого… Ну, О-кей! Пусть так.

— Пусть? — Взвилась старшая жена. — То есть, ты мне не веришь?

— Оля… — Тихонько произнесла Ира.

— Ну, хорошо. «Пусть так», — передразнила Ольга мужа. — Давайте уже заканчивать.

В этот раз получилось на «отлично»: дым активно повалил из удлинённой отдушины. И дымило напропалую, не переставая, заполняя горечью пространство под сарайкой. Разгорелись дрова, потом повалил удушливый дым от обрезков резины и пластмассы. Немного просачивалось сквозь запечатанный люк, но это уж совсем тоненькие ниточки дыма. Когда Михаил понял, что разгорелось основательно, скомандовал закрывать.

— Всё. Теперь выгорит за счёт разложения пластика. Закрывай дырки и пошли спать. Время позднее уже.

— А чем закрывать?

Ольга спросила каким-то странным голосом. Но Михаил не понял:

— Вон, тряпок полно.

Зато Ира моментально ухватила мысль подруги:

— Тряпками не интересно. Да и грязные они. Ты лучше сам их закрой.

— Только мы сначала решим, кому первой подставлять.

До главы семейства, наконец, дошло:

— Намёк понял! Ладно, девчонки. Шутки шутками, но дыры… Тьфу ты! Трубы закрывайте.