Чудо-мальчик

«НАЧИНАЕМ СПЕЦИАЛЬНЫЙ НОВОГОДНИЙ ПАРАД ЧУДО-МАЛЬЧИКОВ»

Репетиция началась после обеда, в три часа. Мальчик, первым вышедший на сцену, был гением скоростного чтения. Диктор-новичок, держа в руке микрофон, объявил начало репетиции. Зачитав комментарии в сценарии, он со словами: «Даже взрослому человеку потребуется минимум четыре дня, чтобы прочитать ее, мне кажется, что лучше использовать ее в качестве подушки» — протянул мальчику-суперчтецу толстую книгу с биографией американского президента Линкольна.

— NG![22] — громко крикнул продюсер и с раздражением велел диктору, чтобы тот, раз уж работает дублером, не нес отсебятину, а строго придерживался того, что написано в сценарии.

Продюсер добавил, что вряд ли найдется человек, который одобрит то, что в телепередаче биографию президента Линкольна рекомендовали использовать в качестве подушки. Лицо диктора-новичка побагровело, атмосфера на сцене стала напряженной, повеяло холодком.

— Эту книгу ты сегодня видишь впервые, не так ли? — спросил диктор.

Однако мальчик-суперчтец не ответил. Продюсер и все работники студии уставились на него. Лишь несколько секунд спустя мальчик-суперчтец едва слышно произнес:

— Да, э-э-эту книгу я действительно вижу в пе-первый раз се-се-сегодня.

— Мне говорили, что ты прочитал все книги на свете, но сейчас у тебя такой растерянный вид, словно ты вообще книжек до сегодняшнего дня не видел. Ты ответил с задержкой, потому что не хотел признаваться в этом?

— Я-я-я-я вообще го-го-го-говорю, не-не-немного заикаясь.

— Да, судя по тому, что тебя не пугает и не удивляет даже такой фолиант, ты, вероятно, надеешься на помощь неба.

— NG! — снова закричал продюсер диктору. — Эй, паршивец, тебе надоело жить? Ты что, хочешь сорвать передачу? Я же сказал тебе, чтобы ты не импровизировал!

Было видно, что диктор хотел что-то возразить рассерженному продюсеру, но, видимо, передумал и, изобразив улыбку, принялся оправдываться:

— Это не импровизация, а замечания, чтобы помочь мальчику расслабиться, но если вам не нравится, прошу извинить меня.

— Съемка уже отменена. Послушай, ты, наоборот, усилил напряженность. У тебя что, нервный тик? Почему у тебя дергается щека?

— Это я так посылаю сигнал этому школьнику, чтобы он говорил быстрее. Если вы не одобряете, я продолжу передачу, поменявшись с ним местами. Правая сторона моего лица сигнал не посылает.

«Ну, подождите вы у меня, вот стану известным, опытным диктором, я вам всем покажу, где раки зимуют», — услышал я его мысли.

Репетиция продолжилась.

— Так, начнем сначала? Ты готов? — сказал диктор и подумал про себя: «Черт, с этим парнем я дал маху».

— Я го-го-готов, — ответил мальчик-суперчтец, и в его голове пронеслось: «Фу, в э-э-этот раз я хо-хо-хоро-шо сделал».

На сей раз продюсер не крикнул «NG!». Сотрудники компании хихикали, зажав рты руками. Было слышно, как мальчик-суперчтец лихорадочно перелистывает страницы книги.

— Стоп! — закричал продюсер.

— Мальчик, постарайся во время съемки держать голову немного выше, чем сейчас. Ты слишком сильно наклоняешь ее.

— Е-е-если так, книга не ви-ви-видна, — страшно дрожа, выдавил из себя мальчик-суперчтец.

— Да какая разница… в любом случае ты пришел сюда, загодя все прочитав, не так ли?! — спросил он громко, в упор глядя на мальчика-суперчтеца. «Голову! Голову подними, черт тебя подери!» — дошли до меня мысли продюсера.

Лицо мальчика-суперчтеца густо покраснело.

— Не-не-нет, я-я-я не хотел, чтобы люди ду-ду-ду-мали, что я по-по-подготовился заранее, поэтому не про-про-прочитал ни буквы. То-то-только что я испугался, что слу-слу-случайно подсмотрю что-нибудь, и спе-спе-специально думал о другом. Пра-пра-правда. В кни-кни-книжном ма-ма-магазине я не чи-чи-читал би-би-биографию Лин-лин-линкольна. Я лишь не-не-немного полистал.

— Понял, понял. Только вот ты заставляешь меня думать, что тебе было бы лучше потратить время не на улучшение скорости чтения, а на лечение твоего заикания, — с раздражением пробурчал режиссер. — В любом случае выше подними голову и повернись в сторону камеры. Иначе только твоя голова в кадр и попадет. Что ты будешь делать, если зрители решат, что ты пришел сюда потому, что у тебя голова супербольшая? Сойди со сцены. Пусть выйдет другой человек.

Это была репетиция съемок программы под названием «Специальный новогодний парад чудо-мальчиков», которую должны были показать тридцать первого декабря 1984 года с шести до семи часов вечера.

После мальчика-суперчтеца свои способности продемонстрировал мальчик-суперкалькулятор, а за ним — мальчик-суперсилач. После окончания представления, данного мальчиком-суперсилачом, в разделе «Чудеса» вместе со мной по плану выступал мужчина по прозвищу «парень-велосипед». Он-то и нашел наибольший отклик у зрителей. Коренастый, небольшого роста, он вышел с новым, специально созданным для его выступления велосипедом известной корейской фирмы «Самчхолли», таща его за собой в уже собранном виде. Правда, на репетиции он не смог показать свое мастерство и должен был просто уйти со сцены, но он продолжал стоять там, все время облизывая губы.

Не было ни одного человека, не знающего историю его жизни. Потеряв родителей во время корейской войны[23], он остался сиротой и поступил на работу в один из галантерейных магазинов, расположенных на рыночной площади в районе Чжонно. Он усердно трудился там, терпя издевательства и унижения, пока не стал взрослым парнем. Он искренне верил обещанию хозяина, что позже, когда он захочет жениться, тот поможет ему открыть на рынке маленький магазин.

Так шло время. Однажды в год, когда ему исполнилось двадцать три, он как-то раз доставлял ткань на одну из фабрик, находящихся на рынке «Пхёнхва» в районе Дондэмун, и встретил там девушку, работавшую сидой[24].

Из-за того что она целыми днями не видела солнечного света, ее лицо было бледным и на нем выделялись голубые капилляры, но в его глазах оно выглядело как лицо ангела. Это была его первая любовь, и он боялся, что если потеряет ее, то никогда больше никого не полюбит. После нескольких дней мучительных размышлений он признался хозяину, что хочет жениться, и попросил выдать ему заработную плату за то время, что проработал у него.

Хозяин магазина был родом из провинции Хамгёндо, но в свое время перешел через границу, отправившись на юг. С криками «Эй, паршивец, не знающий благодарности, ты хуже животного! О каких еще деньгах ты смеешь говорить! Уходи отсюда!» он вытолкал парня из магазина. Так однажды утром, юноша превратился в несчастного, которого выгнали из места, где он проработал пятнадцать лет.

Если бы небо было справедливым, оно, вероятно, раскололось бы от грома и стало метать молнии в рынок «Кванчжан» и в злосчастную лавку. Но мягкий по природе парень думал не о небесной справедливости, а только о том, чтобы получить причитающееся ему, поэтому, найдя крохотную комнатенку у рынка «Дондэмун-ундончжан», он стал каждое утро приходить к магазину и умолять хозяина вернуть ему заработанные деньги. Он даже не мог представить, что, если бы каждый раз, когда происходило подобное, в рынок «Кванчжан» ударяла молния, тот уже давно сгорел бы дотла.

Однако после нескольких дней непрекращающихся просьб и непрестанных потоков слез, которые проливал бедный парень, у хозяина, видимо, проснулась совесть и он заявил, что понимает юношу. Он признался, что не знает: останется ли от зарплаты хоть что-то, если из нее вычесть сумму долга, в которую входила стоимость проживания и питания. Хозяин с неудовольствием сказал парню, что если бы тот был коровой, то продажа его мяса принесла бы хоть какую-то прибыль. Затем он добавил, что, будучи не таким уж плохим человеком, он готов принять во внимание его обстоятельства и предложить ему сделку. «Я дам тебе этот велосипед. — Тут он кивком указал на стоявший в углу магазина старый велосипед, которым пользовались для доставки товара. — Этот велосипед — дорогая для меня вещь, я выменял его на соломенный мешок, когда, будучи сиротой, примерно в твоем возрасте шел через границу на юг. Если у тебя будет этот велосипед, ты сможешь заниматься доставкой на рынке. Ты же знаешь, что развозчики товаров всегда нужны. Если будешь стараться, сможешь разбогатеть. Издревле мудрые люди говорили: если хочешь помочь голодному, дай ему не рыбу, а удочку и научи ею пользоваться. Если ты откажешься от этого подарка, у меня не будет другого способа помочь тебе».

Парень, в замешательстве не найдя, что ответить, вышел из магазина, таща за собой старый черный велосипед, полностью изъеденный ржавчиной. Позже, устроившись развозчиком, он несколько дней колесил между магазином и фабрикой. Но, когда в один из дней бандиты с рынка избили его до полусмерти, он понял, что не сможет продолжить работать, не заплатив ассоциации торговцев.

В тот день, примерно в десять часов вечера, девушка, ставшая причиной всего, выходила из здания фабрики после окончания смены. Она увидела его, ожидающего ее в тени дома, и подошла ближе. Она собиралась сказать, чтобы он не мучил ее, не заставлял страдающего человека еще более страдать, но тут заметила его опухшие, огромные, точно колокола, глаза. Рядом с ним стоял ржавый велосипед. Выслушав его историю, она глубоко вздохнула и попросила покатать ее на велосипеде. Посадив ее на багажное сиденье, парень покатил по рынку «Дондэмун», улицы которого были заполнены легковыми автомобилями и автобусами, пересек его и выехал на главную улицу Чжонно. Велосипед издавал поскрипывающий звук. Юноша крутил педали, не обращая никакого внимания на сигналы автомобилей и свист полицейских. Он ехал по первой полосе, постоянно оглядываясь, словно боялся что-то потерять, и каждый раз спрашивал: «Ты на месте?»

Тогда на репетиции съемок телепередачи в разделе «Парад мастерства» он поделился со мной тем, что чувствовал в тот день. Он говорил, что, хотя у него не было даже крохотной комнатенки, чтобы провести ночь, и все, чем он обладал, был старый, весь покрытый ржавчиной велосипед, в тот миг ему казалось, что весь мир лежит у его ног. Он рассказал, как они тогда ехали на велосипеде и разговаривали.

— Вас выгнали из-за меня. На что вы теперь будете жить? — сказала она тихим, с нотками извинения, голосом.

— Даже если у меня будет лишь этот велосипед, я смогу доставить хоть танк! — похвастался он.

— Но если у вас нет денег, вы не сможете заниматься даже работой по развозу?

— В Сеуле что, существует только рынок «Кванчжан»?

— На родине у меня есть младшие братья, совсем малыши еще, их жизни зависят от моей зарплаты.

— Я много мечтаю, возможно, больше чем кто-либо. Милая Хесук, если судить по моим мечтам, возможно, я — самый богатый человек в Корее. Глядя на голубое небо, охо, сжав руки любимой, охо-хо, эй, эй, эх, замечательный день. Та-та-ра-та-та.

— Я вам так нравлюсь?

— Да, нравитесь.

— Я боюсь того, что кто-то может полюбить меня.

— Почему?

— Потому что, если полюбишь, не сможешь работать. Если не сможешь работать, не сможешь заработать денег. Если не заработаешь денег, братья останутся голодными, — сказала она грустно, в ее голосе послышались слезы.

Со следующего дня она больше не приходила на фабрику. Когда он спрашивал, куда она ушла, рабочие, пожимая плечами, отвечали, что не знают. Что до самого парня, то он в ее поисках объездил на велосипеде каждый закоулок в центре Сеула. За все это время он больше ни разу не напевал популярную в то время песню «Веселое воскресенье», которую исполняла известная певица Ким Чхучжа. Вместо этого он, сам того не сознавая, бормотал: «Если полюбишь, не сможешь работать. Если не сможешь работать, не заработаешь денег».

В Сеуле живет множество женщин, их число даже трудно себе вообразить, но той девушки среди них было не найти. Если еда мешает нам любить, зачем нам питаться? Он перестал есть. Если работа мешает нам любить, зачем работать? Он перестал работать.

Он жил так, блуждая в поисках той девушки, пока однажды не свалился, не в силах больше крутить педали. Упав, он подумал: «Надо жить дальше, нельзя вот так умирать. Если любишь, надо показать ей, что можно одновременно любить, есть и зарабатывать деньги». Так он размышлял, долго и пристально глядя на старый черный велосипед, лежавший рядом с ним, а у того все еще продолжали крутиться колеса.

— Ты видел? Тот выступавший парень — это сумасшедший «парень-велосипед», а? Когда он выходил на сцену, на велосипеде висел звонок, а когда он сходил со сцены, тот сумасшедший звонок исчез, а? Ты видел, а? Ты видел, а? — внезапно обратился ко мне мальчик, сидевший рядом со мной и ждавший своего выхода.

Он был маленького роста, с темным лицом, похожим на каштан; на его голове красовалась темно-красная бейсбольная кепка. Я решил, что он младше меня, поэтому у меня испортилось настроение оттого, что он обращался ко мне на «ты».

— Что видел? — спросил я раздраженно.

— Разве это не сумасшедший парень, а? Не сумасшедший, а? Даже если ему не хватало еды, такое выкинуть, а?

Каждый раз, когда он говорил «а?», его густые брови приподнимались и опускались обратно. Его глаза, когда он закрывал их, становились похожими на кукольные. Его волосы были довольно длинными, но не настолько, чтобы закрывать затылок, как у учеников средней школы, поэтому я и подумал, что он учится в начальных классах.

— Тебе сколько лет, что обращаешься ко мне на «ты»? — возмутился я, раздосадованный его манерой поведения.

«Вот те раз, вы видели такого сумасшедшего придурка, а?» — услышал я его мысли.

— А сколько лет тебе? — поинтересовался он, пропустив мой вопрос мимо ушей.

— Мне — пятнадцать.

— А мне исполнилось шестнадцать, я старше тебя, а? Так что обращайся ко мне на «вы», — сказал он, а про себя подумал: «Сможешь ли ты, сумасшедший придурок, узнать, сколько мне лет?»

— Сколько тебе лет на самом деле? — спросил я его снова, злясь, что он обозвал меня сумасшедшим придурком.

«Четырнадцать лет», — мысленно ответил мальчик, а вслух произнес:

— Я же говорю, шестнадцать. Затем он добавил про себя: «Ну, что теперь скажешь, сумасшедший придурок?!»

— Если тебе четырнадцать лет, ты еще ученик седьмого класса средней школы. Несколько лет тому назад, выступая в рубрике «Парад мастерства», тот парень рассказывал, что он поступил так, потому что хотел выжить. Но ты тогда был слишком мал, поэтому, скорей всего, не помнишь.

— Я же говорю тебе, что мне шестнадцать лет.

«Вот сумасшедший придурок» — мелькнуло в его голове, но вслух он сказал:

— В любом случае я не об этом говорю.

«Как он узнал, что мне четырнадцать, а?» — раздался его голос в моем сознании.

— Если хочешь жить, надо есть, но разве можно питаться старым ржавым велосипедом, а? «Он действительно сумасшедший придурок», — снова услышал я его мысли, вслух же он продолжил:

— Наверняка у него однажды разовьется болезнь желудка или кишечника, а? Он говорит, что колеса велосипеда пахнут потрохами коровы и у седла — тоже запах животного, это правда? Тот парень похож на нищего, но должен был он хотя бы раз попробовать мясо, чтобы знать, какой у него вкус, а?

На сцене репетиция по-прежнему была в самом разгаре. В этот раз выступал мальчик-суперфутболист. Выйдя на сцену, он стал жонглировать мячом, подкидывая его головой, коленом, стопой, и за все время, пока длилась репетиция, он так ни разу не уронил его. Даже когда говорил диктор, он ждал момента для своей реплики, подбрасывая мяч головой. Продюсер дошел до того, что попросил его устроить петушиный бой с диктором. Мальчик-суперфутболист, не прекращая набивать мяч, ответил, что, хотя он не достиг еще должного мастерства, он все-таки готов попробовать. Продолжая жонглировать мячом, он схватил свою левую ногу за щиколотку. Диктор некоторое время не спеша оглядывался по сторонам, но когда наконец собрался атаковать — сверху вниз, словно пытаясь клюнуть, мальчик-суперфутболист потерял равновесие и упал на спину. Мяч, подпрыгивая, покатился по полу. Продюсер громко и весело рассмеялся.

— Нет, так не пойдет. Вернемся-ка мы к нашему цачжанмёну[25], — сказал он, не переставая смеяться.

— А почему ты пришел сюда? Какими суперспособностями обладаешь? У всех на этой передаче есть какая-то суперспособность, например суперчтение, супервычисление, суперсила. Сейчас мы видели суперпетушиный бой. Говорят, что твое выступление будет самым последним, а? Почему твое выступление самое последнее? Всем известно, что выходящий последним выступает с самым интересным номером. Когда выбирали лучшего певца, короля песни, Чжо Ёнпхиля, он тоже вышел последним, а? Какой суперспособностью ты обладаешь, а? — внимательно глядя мне в глаза, мальчик засыпал меня вопросами.

Пожав плечами, я ответил:

— У меня нет никакой способности. Меня попросили прийти, поэтому я пришел.

Не отрывая от меня взгляда, он подумал: «Что-то он сильно воображает, а?» — и спросил, словно пораженный моими словами:

— Действительно нет никаких способностей, а? — Мальчик сделал круглые глаза. — Не может этого быть! Такого быть не может, а? Смотри внимательно сюда.

Он вытащил из кармана ложку и, закрыв глаза, три раза глубоко вздохнул и начал тереть ложку в области перемычки. Пара секунд — и она согнулась прямо на моих глазах. Мне показалось, что у него получилось даже лучше, чем у Ури Геллера.

— Уа-а-а, ты действительно талант, — признал я, искренне удивленный.

— Это что, только начало, — похвастался он. — Вот погоди, увидишь мои суперспособности экстрасенса и удивишься еще больше, а? Нет, все-таки интересно, почему я выхожу раньше тебя, а? Скажи мне. Ты что умеешь, а?

Я покачал головой и ответил:

— Я действительно ничего не умею делать. Правда, однажды я тоже согнул ложку, как ты, но согнул ли ее я сам или она сломалась, когда мы столкнулись с автомобилем «Бонго», я не уверен. Я всего лишь выжил после автокатастрофы.

Пристально уставившись на меня, он мысленно воскликнул: «А, доклад о шпионе 113!» — и, ударив себя по лбу правой рукой, сказал:

— Черт, а я знаю тебя. Ты тот чудо-мальчик, а? Тот самый чудо-мальчик, который поймал сумасшедшего шпиона, а? Черт, поэтому…

«Действительно сумасшедшая передача, а? И не надоело им талдычить про сумасшедшего чудо-мальчика?» — услышал я его голос в своей голове.

В это время продюсер громко крикнул:

— Следующий!

Мой сосед резко поднялся и пошел в сторону сцены. Я заметил, что он оставил на своем месте ложку, и, подобрав ее, крикнул ему вслед, чтобы он забрал ее. Мальчик остановился и, обернувшись, вытащил из кармана целую связку ложек, показал мне, а затем развернулся и пошел к сцене.

Несмотря на то что это была всего лишь репетиция, мальчик-экстрасенс проявил себя по полной: он силой мысли согнул три ложки и поднял одной рукой школьный стул (он почему-то настаивал, чтобы это был обязательно школьный стул) вместе с диктором, сидевшим на нем. Все — продюсер, диктор, мальчик-суперчтец, мальчик-суперкалькулятор и даже мальчик-суперсилач, — смотрели на него, раскрыв рты. Увиденное произвело впечатление и на мальчика-суперфутболиста, участвовавшего в петушином бою, хотя, надо признать, удивление не помешало ему продолжить подбрасывать мяч головой. Когда продюсер сказал, что такая суперспособность его устраивает, и попросил показать ее на настоящей передаче, мальчик-экстрасенс ответил, что все понял, и опустил стул с диктором на пол.

Потом продюсер предупредил, что взамен тот не должен будет повторять слова «сумасшедший» и «а?», а мальчик-экстрасенс, спрыгнув со сцены, подошел к нему и, стукнув по его левой руке, ответил:

— Дядя, вам надо бы следить за своими сумасшедшими часами, а?

И тот, посмотрев на свои часы, невольно вскрикнул:

— О, уже шесть часов? Что это? Как так быстро время пролетело?

Среди других суперспособностей мальчика-экстрасенса оказалась способность заставлять вращаться стрелки часов по его желанию.

Когда наконец я поднялся на сцену, продюсер, который был вечно чем-то озабочен, увидев меня, подумал: «Что это еще за фрукт, зачем он вышел?»

— Так, хорошо, попробуй рассказать что-нибудь драматичное, — начал диктор, добавив мысленно: «Башка», — чтобы мы почувствовали реалистичность.

«Шевелись давай», — услышал я его голос, но вслух он сказал:

— Что-нибудь наподобие сцены столкновения, — «Башка животного будет лучше смотреться на сцене», — снова донеслось до меня. — Нам интересно: пока ты лежал в коме, ты ничего не видел? Что ты увидел, когда очнулся?

— Я слышал громкий звук, — ответил я.

— Черт! — выругался диктор и, подумав: «Может, мне тоже громко крикнуть, чтобы зрители почувствовали реалистичность?» — уточнил: — Значит, ты хочешь сказать, что услышал громкий звук, когда вышел из комы? Это удивительно. На что он был похож? Можно ли его, например, сравнить с каким-нибудь знакомым нам звуком?

— Нет, — я дал ответ не сразу, не сумев тотчас определить тип звука. — Его не с чем сравнить. До сих пор я не слышал ничего подобного. Этот звук нельзя было услышать ушами, он ощущался всем телом.

— Черт, всем телом! — воскликнул диктор. «Реалистично! — раздался в моей голове его голос. — Драматично! Всем телом!» — но вслух он повторил: — Всем телом! Значит, ты слышал звук всем телом. Потрясающе.

— После этого передо мной начало разворачиваться что-то длинное… вроде тоннеля…

— Ну? Ну, а что было потом? — стал нетерпеливо расспрашивать диктор. — Что там появилось? Неужели скоростное шоссе?

— NG! — рявкнул продюсер. — Эй, паршивец, — обратился он ко мне, — что это еще за «Да здравствует молодость»?[26] Черт, что это значит — «всем телом»? Тебе бы анекдоты сочинять.

Наконец, крикнув: «На этом репетиция закончена!» — продюсер собрал своих сотрудников.

Не отрывая от них взгляда, я вернулся на свое место. Они с серьезным видом обменивались мнениями. Я слышал, о чем они думали: «Зачем он вышел?», «Сверху пришло указание дать ему возможность выступить», «Фактически из-за него организована эта передача», «Черт подери. Вы посмотрите на того мальчика, который жонглировал мячом, стоя на одной ноге!», «А что делать с мальчиком, гнущим ложки?», «А этот мальчик, несмотря на свое прозвище, слишком обычный. Хотя, быть может, сработает эффект неожиданности и зрители будут в шоке от контраста с остальными?», «Но теперь что делать?». В этот момент поток чужих мыслей прервал мальчик-экстрасенс. Он сказал мне:

— Не пойдет. — «Дело дрянь» — пронеслось в его голове. — Если бы у тебя тоже были сумасшедшие суперспособности, ты жил бы роскошной жизнью, как я, не так ли, а? — размышлял он вслух, а про себя добавил: «Я бы на твоем месте не смог бы людям в глаза смотреть от стыда, а?»

— Что еще за «роскошная жизнь»?

— Мне сказали, что, раз у меня есть суперспособности, в этой стране будут заботиться обо мне всю мою жизнь.

— В этой стране?

— Несколько дней назад к нам домой пришли сумасшедшие близнецы, брат и сестра, а? Они были одеты в черные костюмы. Такой экстрасенс, как я, должен многое сделать для своей страны и народа, так что надо начинать оберегать меня уже сейчас, а? Вот и они сказали, что меня будут отдельно обучать в специальной школе экстрасенсов, а потом отправят учиться за границу и дадут деньги на карманные расходы. Теперь они говорят, что после сегодняшнего моего выступления мне будут выплачивать стипендию. Близнецы сказали, что между ними существует телепатическая связь. Поэтому они, мол, не испытывают никаких трудностей, когда разговаривают с человеком по очереди: то он, то она. Что ты думаешь об этом, а? — спросил он меня, а сам подумал: «Он, наверно, решит, что это бред сумасшедшего и сплошная фантастика, кхы-кхы-кхы».

— Я не думаю, что это фантастика, — признался я.

— Да, а? Ты действительно так считаешь?

Не знаю, хорошо ли он гнул ложки, но парнем он был и правда недогадливым.

Ровно в шесть часов, после слов диктора Бён Дэына: «Начинаем специальный новогодний парад чудо-мальчиков», на канале запустили прямую трансляцию передачи. Когда мальчик-суперчтец, смочив палец слюной, быстро пролистал страницы книги и передал ее диктору Бён Дэыну, тот раскрыл ее в произвольном месте и задал вопрос:

— У Линкольна был политический соперник Дуглас Арнольд Стивен. Вспоминается такое?

— Да, у Лин-лин-ликольна был политический соперник Дуглас Арнольд Стивен, — подтвердил мальчик-суперчтец.

— Мальчик, тебе достаточно отвечать кратко. В этой книге есть такая фраза. В 1860 году на выборах президента политический соперник Линкольна Дуглас обвинил его в двуличии. Здесь приводится ответ Линкольна на это обвинение. Что же он ответил Дугласу?

— Лин-лин-линкольн от-от-ответил так: «Ду-ду-дуг-лас чересчур строг ко мне. Е-е-если бы его слова были правдивы, как бы я мог выйти с таким страшным лицом в такой важный день?»

— О, уважаемые зрители. Ответ точен, все совпадает, вплоть до запятой.

Диктор Бён Дэын, развернув книгу в сторону камеры, показал оригинал текста. Зрители, сидевшие в студии, разразились аплодисментами. Я подумал, что на самом деле Линкольн не заикался, поэтому утверждать, что ответ точен до запятой, было бы неверно.

Прямая трансляция продолжилась без помех. Мальчик-суперкалькулятор выполнял арифметические операции в уме быстрее, чем на счетах и калькуляторе, мальчик-суперсилач, намотав на руки одеяло, положил их под заранее подготовленные колеса машины «Пони» и долгое время показывал удивительную концентрацию физических и духовных сил, позволявших ему выдерживать вес машины. Он терпел, только иногда натужно кряхтя. Парень-велосипед вышел на сцену, отрывая куски от седла и поедая их. Заявив, что с утра ничего не ел, он, пренебрегая приличиями, откусил немного от переднего колеса велосипеда.

Незначительные неприятные моменты начались, когда после него на сцену вышел мальчик-суперфутболист. Наступив на мусор, оставшийся от завтрака парня-велосипеда, он поскользнулся и упал на спину, успев подкинуть мяч головой всего два раза. Стоявший перед сценой продюсер махал рукой и шептал ему, чтобы он быстрей вставал, но тот, словно человек, потерявший сознание, продолжал лежать с недоуменным выражением на лице. Затем, поднявшись на ноги, ободренный аплодисментами зрителей, сидевших в студии, он снова начал жонглировать мячом. К счастью, как и планировалось, мальчик-суперфутболист сумел-таки, не прекращая подбрасывать мяч, съесть пару палочек цачжанмёна. Этого было достаточно. Если бы он съел больше, все его лицо было бы измазано цачжанмёном.

После него пришла очередь мальчика-экстрасенса. Когда он собрался выйти на сцену, путь ему преградил работник канала.

— Порядок изменили. Ты выходишь самым последним, а ты, чудо-мальчик, — сказал он, обращаясь ко мне, — выходишь раньше. Иди, готовься быстрее.

— Фу, слава богу, Чжо Ёнпхиль, оказывается, все-таки я. Люди на этой сумасшедшей передаче наконец-то пришли в себя, не так ли, а? — спросил мальчик-экстрасенс не то себя, не то меня.

Медленно шагая по ступенькам, я поднялся на сцену. Диктор Бён Дэын плавным жестом вытянул левую руку в мою сторону и произнес:

— Уважаемые зрители, попрошу вас поприветствовать горячими аплодисментами Ким Чжонхуна!

И студия взорвалась овациями.

Я посмотрел в зрительный зал. Я думал, что мне заложило уши, потому что звук аплодисментов постепенно стихал, пока не исчез совсем. Сейчас студия выглядела иначе, нежели на репетиции: зрителей совершенно не было видно. Вместо их лиц я видел только свет — ослепительно-яркий белый свет. Неожиданно для себя я судорожно вздохнул. Слепящий свет заполнил всю сцену. Мне показалось, что я вошел в море света.

А затем меня объяла абсолютная тишина…

Мне казалось, что я стою один в центре пустыни.

Было такое ощущение, словно в ней никого не нет.

Никого, даже диктора Бён Дэына,

Даже зрителей,

Даже работников студии,

Даже других чудо-мальчиков.

Мне казалось, будто я парю совсем один в том ярком белом свете.

Я словно шагал по облаку, а вокруг меня разливался свет.

Я шел в ту сторону, откуда доносился какой-то странный звук.

Я двигался по направлению к звуку, который слышал не ушами, а всем телом, резонировавшим с ним.

Сколько времени прошло вот так?

— В третьей декаде сентября прошлого года, убив двух невинных граждан…

Потихоньку зал стал проступать из нечетких очертаний, и одновременно моего слуха начал достигать голос диктора Бён Дэына. Я принялся смотреть, как его силуэт медленно вырисовывается на фоне яркого света. Пока я шагал к сцене, он, вытянув левую руку в мою сторону, повторял уже сказанное:

— Это был десятилетний сын патриота, полного решимости умереть. Патриота, совершившего лобовое столкновение с автомобилем, за рулем которого был шпион, сбежавший с места преступления и оставивший свою жертву в критическом состоянии. Я представляю Ким Чжонхуна, чудо-мальчика нашей свободной Кореи. Уважаемые зрители, прошу вас встретить его громкими аплодисментами. — Зрители снова разразились рукоплесканиями. Я не понимал, что происходит. Мне показалось, что ход времени смешался, словно хорошо перетасованные карты.

— Школьник Ким Чжонхун, как ты себя сейчас чувствуешь, как твое здоровье? — спросил диктор Бён Дэын, поднося микрофон ко мне.

— Благодаря беспокойству граждан страны, мне стало намного лучше, — ответил я, как меня учили.

— Как твоя нога? Нет ли трудностей при ходьбе?

— Нет, после встречи с Президентом я стал хорошо ходить, — сказал я.

— Уважаемые зрители, вам видно? Именно эта нога — тут он показал на нее рукой, — является примером чудесного излечения. Это нога чудо-мальчика. Посмотрите, от былых повреждений не осталось и следа, — вещал диктор Бён Дэын, поглаживая мое бедро левой рукой и думая про себя: «Сколько же можно это повторять?»

Зрители в студии снова громко захлопали.

— Хотя снова вспоминать тот ужасный миг трудно, — продолжил он, мысленно негодуя: «На самом деле мне тоже уже надоело твердить об одном», — ради зрителей, которые сейчас смотрят эту передачу, ты можешь еще раз рассказать о том моменте, когда твой отец направил машину в сторону автомобиля шпиона?

Вглядываясь в ослепительно-яркий белый свет, я сглотнул слюну. Все уставились на меня. Я знал, что там, среди зрителей, сидит полковник Квон.

— Отец…

Не успел я произнести это слово, как у меня хлынули слезы. Когда я начал плакать, у диктора Бён Дэына тоже вдруг полились слезы. Я подумал: «Почему именно сейчас мне вспоминается то, как отец, давясь рыданиями, распевал народные песни в трактире?» Бён Дэын какое-то время не мог нормально говорить. Вытащив носовой платок, он вытер слезы и протянул его мне. Я, тоже немного успокоившись, продолжил рассказ:

— Грузовик моего отца столкнулся с автомобилем «Бонго», которым управлял вооруженный шпион, а я ничего не смог сделать. Мой отец погибал рядом со мной, а я не успел попросить его: «Не умирай!» Я не то что «Не умирай!», я даже «Прощай» не сумел ему сказать. Отец всегда говорил мне, что из-за него мать ушла в далекую страну. Но в тот раз из-за меня туда ушел отец. Потому что я ничего не сделал. Не зная, что он умирает, я лишь тихо лежал и ничего не делал.

Стоило мне закончить свою речь, как из разных мест по всему залу послышался плач. Стоявший впереди продюсер, думая про себя: «Что это за атмосфера скорбящего дома в конце веселого года! Хватит, хватит!» — энергично замахал правой рукой. Однако у него тоже текли слезы. Диктор смотрел на присутствующих, недоумевая: «Что это, вообще, за дела? Почему, стоит этому мальчику заговорить, как я сразу чувствую себя страшно одиноким?»

— Отец Ким Чжонхуна не просто умер в результате дорожно-транспортного происшествия, — сказал Бён Дэын. — Он умер во имя страны и народа. Как вы знаете, находящийся здесь школьник Ким Чжонхун побывал в гостях у смерти и, переступив порог ее дома, вернулся к нам. Сегодня сюда пришло действительно много чудо-мальчиков. Однако, уважаемые зрители, я считаю именно школьника Ким Чжонхуна, сидящего здесь, среди нас, настоящим чудо-мальчиком нашего века — так разливался диктор, хотя при этом в голове его стучало: «Ложь, это же ложь».

— Когда Ким Чжонхун вышел из комы, не было ни одного человека среди жителей нашей страны, кто не желал бы ему выздоровления.

«Нет, вы посмотрите, вот же скверная привычка лгать», — упрекнул он себя, а вслух сказал:

— Благодаря тому, что все люди в едином порыве объединили свои души, школьник Ким Чжонхун выздоровел и теперь стоит перед нами. Чудо — это ведь не только когда летают по воздуху или ходят по воде. «Ну, давайте аплодисменты!» — мысленно обратился он к зрителям. — Настоящее чудо — это когда исполняются все наши желания.

«Ну, где же аплодисменты?» — снова раздался в моей голове голос Бён Дэына.

После его слов зрители в студии устроили бурные овации.

«Хорошо, теперь, кажется, передача идет по плану», — подумал диктор и попросил:

— Ким Чжонхун, не мог бы ты снова рассказать нам, какие еще удивительные истории произошли с тобой?

Я посмотрел на зрителей в студии и признался:

— После того как я пришел в себя, я начал слышать голоса.

— Что за голоса ты слышал? — осведомился диктор, мысленно любопытствуя: «Интересно, что же это за голоса?»

— Например, если я сейчас буду сидеть тихо, то смогу услышать мысли людей в переднем ряду. Также раньше, когда я держал чью-то вещь в руке, я мог получить информацию о ее владельце. Я не только слышал его мысли, а, будто превратившись в него самого, чувствовал вместе с ним радость и грусть. Я не знаю, почему вообще у меня появилась такая способность. Просто я чувствую. После пробуждения я стал чувствовать души других людей.

В студии воцарилась абсолютная тишина. Все зрители и даже диктор Бён Дэын сидели, не издавая ни звука. Время шло. В зале установилась такая напряженная обстановка, словно во время прямой передачи произошел какой-то сбой.

— Ха-ха-ха, вот как, ладно, — натянуто рассмеялся диктор, заметив, что пауза затянулась. В мыслях же его мелькнуло: «Его можно назвать мальчиком-радио. Зрители оценят шутку». — Хорошо. Ким Чжонхун, скажи нам, о чем я только что подумал? — волнуясь, спросил меня Бён Дэын.

— Вы подумали: «Его можно назвать мальчиком-радио. Зрители оценят шутку».

— Да, абсолютно точно. Сейчас в голове Ким Чжонхуна, кажется, запрятан транзисторный приемник, принимающий все частоты. До сих пор мы не были свидетелями демонстрации таких способностей… Подобного еще не происходило, не так ли?

Я вернул диктору переданный им ранее мне носовой платок.

— Скажите, — обратился я к ведущему, — когда вы жили на родине, в Начжу, вы несколько раз убегали из дома, так ведь? Той ночью, когда вы сбежали второй раз, случилось нечто необычное: вы шли по полю и плакали, как вдруг перед вами кое-кто появился, правда?

По мере того как я говорил, меня охватывало чувство, словно я брожу в бесконечной темноте совсем один; у меня снова полились ручьем слезы. Глаза диктора Бён Дэына тоже повлажнели.

«Поразительно, даже страшно, — раздался его голос у меня в голове. — Он не так-то прост. Тогда мне было четырнадцать лет. Как он узнал об этом?»

В четырнадцать лет мальчик Бён Дэын в той бесконечной темноте увидел яркий свет. Это была…

— Уважаемый диктор, вы ведь тогда встретили Святую Деву Марию. Вы ведь до сих пор искренне верите в то, что это была сама Богородица.

«Поразительно. Откуда он знает об этом?! Поразительно! Поразительно!» — изумился диктор и подтвердил вслух:

— Уважаемые зрители, слова Ким Чжонхуна верны.

Его глаза так расширились от удивления, что стали почти круглыми. Из них, словно вода из водопроводного крана, брызнули слезы. То были слезы человека, знакомого с одиночеством и страданиями, не сумевшего до этой минуты ни у кого найти отклика и теперь, в конце концов, узнавшего восторг взаимопонимания.

Зрители, находившиеся в тот день в студии, как и телезрители, остававшиеся дома, так же, как диктор Бён Дэын, начинали плакать, когда в их памяти воскресали мгновенья пережитых страданий. В студии поднялся невообразимый шум от всеобщих рыданий.

Единственным человеком, не пролившим ни слезинки, был тот мальчик-экстрасенс, который из-за всех этих событий не смог показать зрителям, как ловко он умел сгибать ложки. Как я узнал позже, его звали Ли Манги. Его имя было похоже на имя непобедимого борца, который с легкостью укладывает противников на обе лопатки. Но в конце концов, единственный талант, продемонстрированный Ли Манги в тот день, оказался талантом равнодушия, которое не исчезало даже в таком мощном водовороте чувств. Ругая на чем свет стоит сумасшедшие передачи, где работают такие сумасшедшие дикторы, он думал: «Что за сумасшедшие зрители, а? Почему плачут, а? И вообще, почему все плачут, а?»

В тот день все время, вплоть до завершения телепередачи, его голос звучал в моей голове громче всех.