Чужестранец и завоеватели

Глава 18

До весны оставалось уже немного, но погода в горах ухудшалась с каждым днём, словно зима была загнанным зверем, ярящимся в преддверии своей гибели. Свирепые ветры день за днём гнали тяжёлые чёрные тучи, сыплющие колючим снегом и градом, дома заметало снегом по крыши, деревья и стены покрывались ледяной коркой сверху донизу.

Большинство собравшихся в Семикамне полагали, что лишь безумец способен повести куда-то войско в такое время года. Оррик, однако, не был в этом уверен. Он тщательно опрашивал курангов-перебежчиков, а особенно тех, что приходили из земли контов, где располагался основной лагерь Норана. То, что этим перебежчикам удавалось преодолеть перевалы, уже говорило об опасности. Где прошёл один, часто пройдут и тысячи. В чём-то им может быть даже проще.

Вот и сейчас Оррик выматывал вопросами юношу из племени контов, в метель заявившегося к самым воротам Семикамня. При свете лучины в полутёмной комнате было видно, что тот злится от повторения раз за разом одних и тех же вопросов в разных формулировках и в разном порядке. Сколько людей у Норана? Копейщиков? Стрелков? Всадников? Дваждырождённых? Где основной лагерь? Где прочие лагеря? Сколько воевод назначено командовать? Их имена? Как с оружием? Как с едой? Какие племена прислали ополчения? Кто из именитых героев приехал?

– Так сколько, говоришь, всего получается войска? – переспросил Оррик в очередной раз.

– Я же говорил – десять раз по десять сотен, никак не меньше! – на этот раз юноша дал волю своему раздражению.

Для лазутчика – а лазутчиков Норан уже подсылал – он казался глуповатым и несдержанным. Судя по тому, что Оррик мог извлечь из наблюдения за его мелкими жестами, манерой держать себя и прочим – не казался, а был. Притвориться простым смертным так, чтобы это убедило не только других простых смертных, для дваждырождённого было сложно. Искусных шпионов, развивающих умения обмана и притворства, в этой варварской глуши вроде бы не водилось.

– Уж очень число круглое, – заметил Оррик и без паузы спросил:

– Так с чего ты решил переметнуться?

Лицо юноши побагровело, он упёрся взглядом в стол:

– Со мной обошлись как с последним рабом.

Слова юноши звучали правдоподобно. По рассказам других перебежчиков, Норан собирал себе личную свиту из людей, которым не удалось занять достойное положение среди курангов в силу низкого рождения или скверного характера. Подобное к подобному, изгои и выскочки к изгою и выскочке. Но чтобы жаловать свой новый ближний круг оружием, драгоценностями и женщинами, всё это надо было у кого-то отбирать. Например, у контов, на которых теперь все прочие куранги смотрели свысока за их двурушничество, малодушие и, главное, за их неудачливость.

Что важнее, слова юноши звучали искренне. Оррик решил не выяснять детали. Кому приятно рассказывать как у него, скажем, силой отобрали невесту?

– Хорошо. Иди, – Оррик махнул рукой. – На дворе спросишь Мальда, будешь в его десятке. Он разберётся, где тебе спать и что есть.

Оставшись один, Оррик встал и некоторое время ходил взад-вперёд. Затем надел шубу и тоже вышел, направился в пиршественный зал.

*****

В пиршественном зале уже довольно давно не было пиршеств. Конечно, защитники Семикамня запасли немало еды, а дрались до последней крайности. Ну, после окончательного прорыва ворот, тех, кто не успел сдаться Оррику на площади, уже не спрашивали, до какого момента они хотят драться. Так что голод пока не грозил войску, даже с учётом потихоньку стекавшихся курангских союзников. Но кто знал, когда запасы удастся пополнить? Теперь было не до излишеств.

Поэтому дружинники и прочие лучшие люди стекались сюда просто коротать долгие зимние вечера. Играли в кости и в местный вариант «смерти чародея», пели песни, рассказывали байки, хвастались, боролись на руках. Поскольку выпивки тоже было не так чтоб много, времяпровождение оставалось в рамках приличий – пока никого не убили.

При появлении в дверях Оррика болтовня в зале разом стихла и все уставились на него. После всей истории с похищением княгини и её чудесным возвращением, Нельяну стали почитать и любить ещё сильнее, а на Оррика смотрели вообще как на ангела, спустившегося с небес и ровню богатырей из сказаний. Если война не будет проиграна, то он станет им ровней во всех смыслах – пара бойких на язык дружинников уже пыталась изложить историю его подвига стихами. Уважение, от которого теперь было не продохнуть, вытекало, конечно, из почтительного страха. Это раздражало, но и облегчало жизнь.

– С утра хочу выехать, проверить заставы на юге, – обратился он к Нельяне, которая отделилась от компании, только что слушавшей какой-то рассказ. – Сегодняшний перебежчик никого на пути встретил – как бы они там не засиделись у печи, вместо стояния на посту.

Бойцов у Нельяны было немного. А бойцов, способных не угробить себя в зимних горах даже без помощи врагов – ещё меньше. К тому же, тут вставала извечная дилемма. Если отправить в дозор простых смертных, рискуешь тем, что дозор с лёгкостью снимут дваждырождённые разведчики, высланные вперёд вражеского войска. А отправлять дваждырождённых – значит разделять своё незаменимое боевое ядро.

Решение дилеммы тоже было извечным – нападать первым, не уступая врагу инициативы. Вот только сейчас оно не годилось. У Норана, по всем рассказам, было если не десять тысяч войска, то уж восемь-девять точно. А у Нельяны – меньше трёх, считая обозных слуг и собравшихся под её знамя курангов. Конечно, полсотни с лишним оставшихся дружинников и полторы дюжины прочих дваждырождённых были большой силой. В числе дваждырожденных враг, похоже, уступал. Но, как говорится, лишь Зрелость избавляет от необходимости считать обычных воинов.

За неимением же дваждырождённого на Зрелости – или войска побольше – оставалось лишь полагаться на удачу. И на собственную энергию.

Увидев, что Нельяна кивнула, Оррик окинул взглядом собравшихся:

– Мне нужно трое добровольцев. Ты, ты и ты.

Ответом стали картинные стоны указанных им людей, которым предстояло оставить позади тёплое жильё в такую погоду, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит. И смешки большинства прочих. Но спорить никто не спорил.

– Выезжаем завтра чуть рассветёт, жду вас при конях и оружии.

*****

– Ты точно сторонишься меня, – пожаловалась Нельяна позже этим же вечером, в более интимной атмосфере их собственной спальни. – Еле оклемался с мороза, – и завтра уже снова в разъезд.

Нельяна похвально долго воздерживалась от подобных разговоров, особенно учитывая творящиеся вокруг ужасы и её молодость, так что Оррик ответил вполне спокойно:

– Я б, конечно, предпочёл всю зиму греться в постели с тобой. Если бы не армия курангов, с воеводой, который едва не оттяпал мне голову при прошлой встрече. Дай им только шанс, они нас подогреют совсем по-другому.

Нельяна вздохнула и прижалась к Оррику чуть плотнее:

– А когда зима кончится, и мы победим?

– А тогда я поеду дальше на восток.

Оррик был готов к повторению этого вопроса и заранее решил всегда отвечать прямо. Некоторые дваждырождённые женщины, которых Оррик знавал раньше, в ответ на такую прямоту попытались бы его убить. Нельяна лишь резко села на кровати. Распущенные рыжие волосы рассыпались по её плечам.

– У нас ты бы мог быть князем. Даже великим князем, если Восемь окажут милость. Если уж я так мало для тебя значу.

– Только ты для меня здесь вообще что-то и значишь, – Оррик решил не уточнять, что вся страна саклибов с его точки зрения – варварская дыра. Власть над таким местом не обещала много радостей, зато обещала много трудов, вплоть до гроба. Не сказал и того, что уж если класть остаток жизни на стремление к величию и славе – вернее будет добиваться их через развитие искусств Второго Дыхания, чем через власть над простыми смертными и коллекционирование символизирующих эту власть титулов.

– Вот из-за твоей любви, я и не могу остаться.

– Ты что, белены объелся? А ну изволь-ка объяснить, как же это оно выходит!

– А вот так, – Оррик был по-прежнему спокоен. – Женщина вроде тебя, настоящая княгиня, любить может только человека достойного. Но что же достойного в том, чтобы отказаться от долга, обетов и цели, пусть даже ради тебя? Стоит мне остаться, не пройдёт много времени, прежде чем ты сама об этом задумаешься. Задумаешься раз, задумаешься два, а потом ты задумаешься вот ещё о чём: насколько хватит верности тебе у такого непостоянного человека?

Тут Нельяна разозлилась по-настоящему, аж кулаком по кровати стукнула, да так, что едва не пробила доску:

– Не слишком-то высоко ты меня ставишь!

Оррик, однако, с виду был само спокойствие:

– Высоко. Как я не могу отказаться от чести и гордости, так и ты не сможешь любить человека у которого их нет. Что же в этом низкого?

– Мягко стелешь, да жёстко спать, – глухо ответила Нельяна. Похоже, теперь она была на грани слёз.

Оррик сел и обнял её. Она на миг дёрнулась, но не стала отстраняться.

– Уж как есть. Чем желать невозможного, не лучше ли с толком воспользоваться тем временем, которое Небеса нам отвели?

*****

На следующее утро Оррик выехал из Семикамня в смешанных чувствах. С одной стороны, немалая удача – отболтаться от влюблённой женщины без бурного и некрасивого скандала, а то и телесного вреда. Даже врать не пришлось. Только умалчивать, как обычно. С другой стороны, совесть подкалывала, а часть разума ехидно спрашивала, где он ещё найдёт другую женщину, от которой можно отболтаться даже без бурного и некрасивого скандала.

Холод, снег, в котором вязли лошадиные ноги, полумрак, потом ветер, и снова снег, летящий в лицо, быстро выбили у него из головы посторонние мысли. Ну, разве кроме мысли, что зря он поминал Небеса и их провидение всуе, тем более ради оправдания блуда.

Но уже ночью погода поменялась. С утра Оррик и его спутники диву давались, глядя на сверкающее великолепие заснеженной земли и чистое лазурное небо без единого облачка. Как Оррик не раз успел убедиться за четыре с лишним года, если у его путешествия по далёким землям и была какая-то светлая сторона, так это возможность любоваться прекрасными видами, которые домосед и представить себе не смог бы.

Вот только не время сейчас было любоваться видами. А время пользоваться случаем. Творившийся вчера мрак и кошмар были, в своём роде, предпочтительнее – в такую погоду действительно лишь безумец погнал бы войско на перевалы.

Застава ночевала в крохотной курангской деревушке на три двора –естественно, поставленной на высоком месте и обнесённой частоколом. К облегчению Оррика, следов боя не было, а над одним из домов вился дымок от очага. К ещё большему его облегчению, из десятка, высланного в заставу, внутри обнаружилась лишь пара юнцов, топивших этот очаг. Прочие, как и полагалось, разъехались в дозоры.

– Всем честь и хвала, – заявил Оррик, когда разобрался в ситуации и грел руки у очага. После ночёвки в зимнем лесу, даже убогая обстановка жилища небогатого куранга, где и печи-то не было, а дым выходил через дыру в крыше, казалась роскошью. – Несёте дозор должным образом. Ну и мы поможем, как можем.

Он задумался, разглядывая свою мысленную карту окрестных гор:

– Метнёмся до Совиной горы. Если никого не встретим по нашу сторону –поглядим, правда ли, что зимой там сам Отступник ногу сломит, может и заставы курангов на их стороне пощупаем.