Чужестранец и завоеватели

Глава 19

На вершине очередного подъёма, Оррик попридержал коня и скинул капюшон плаща. Дружинники остановились вслед за ним, но продолжали кутаться в плащи и шубы. Мороз на этой высоте был такой, что, казалось, плевки уже замерзают на лету. Но Оррик был последователен в мысли, что лучше помёрзнуть, чем подохнуть. К тому же сейчас у него было дурное предчувствие. С точки зрения Оррика дурные предчувствия означали «я уже заметил опасность по мельчайшим признакам, просто ещё не зафиксировал её сознательно».

И действительно, не успел он оглядеться, как мелькнула выпущенная из-за валунов впереди чернопёрая курангская стрела. Попала бы прямо в лицо одному из дружинников, не отбей её Оррик взмахом руки.

– Вперёд! – закричал он и пришпорил серую кобылу. Та рванулась вперёд, вздымая брызги снежной крошки. В месте, где среди камней укрывался стрелок, негде было спрятать большой отряд. Свистнула ещё пара наспех нацеленных стрел, улетев в пустоту за подъёмом.

А затем куранги бросились к собственным лошадям. Видно поняли, что нарвались на сильного дваждырождённого. Оррик проскакал между валунов как раз вовремя, чтобы запустить дротик в лошадь самого медлительного. Та встала на дыбы с диким, предсмертным ржанием, всадник не удержался в седле. Трое остальных успели скрыться за краем небольшого плато. Доскакав до этого края, Оррик натянул поводья. Склон там был такой, что простой человек, пожалуй, не решился бы спуститься по нему напрямую, только зигзагом, выискивая тропку. Одна из лошадей полетела кубарем, ломая кости себе и всаднику, но две другие как-то ухитрились вывезти седоков.

– Пусть бегут! – крикнул Оррик особо горячему дружиннику, который было вознамерился повторить этот смертельный номер.

Меж тем, оставшиеся двое дружинников, постарше и поопытнее, спрыгнули на землю и скрутили оглушённого падением с лошади куранга.

Оррик подъехал к ним, поглядел на пленного, которого привели в чувство парой оплеух и пригоршней снега за шиворот. Довольно молод, но с виду уже бит жизнью. По одежде племя не определишь. Глядит дерзко.

– Где Норан с войском и зачем он послал вас сюда?

Молчание.

– Может ему уши обрезать, раз всё равно не слушает? – предложил дружинник посуровее.

Оррик только хмыкнул. Под пытками, конечно, говорят все. При условии, что у палача есть сколько угодно времени. И что именно говорят – вопрос отдельный. В общем, на войне пытки годились только на то, чтобы выместить на ком-то злость или узнать, где простые обыватели запрятали своё добро.

– Хоть на куски меня режьте, трупоеды саклибские, ничего не скажу, – отозвался куранг. И тут же получил под дых за «трупоедов».

– А ну погодите, – Оррик махнул рукой дружинникам. – Я знаю, что мы с ним сделаем.

Все вокруг уставились на него. Оррик выдержал некоторую паузу. Его способ легко мог не сработать. Если Норан, вопреки предположению Оррика, доверил разведку кому-то из лучших людей племён, а не своим лизоблюдам, он и не сработает.

– Мы его отпустим, – весело сказал Оррик. – Пусть топает обратно к Норану и объясняет, как это он ушёл из наших рук.

Он ткнул пальцем в пленного:

– Норан – человек нрава подлого, руки у него загребущие, а душа лукавая. Скорее горы станут морями, чем он поверит, будто мы тебя отпустили просто так. Ну, может только когда вытянет из тебя все жилы на дыбе. Да и тогда убьёт, чтобы не признавать ошибки перед войском.

Дружинники тут выпустили куранга, позволив ему рухнуть на снег. Решимость исчезла с его лица, сменившись выражением, похожим скорее на детскую обиду.

– Впрочем, – заметил Оррик. – Если хочется ещё пожить, можешь выложить всё, что знаешь о войске Норана и его замыслах. Как доказательство искреннего желания перейти к нам.

Взгляд куранга заметался из стороны в сторону, наконец он выпалил:

– Поклянись своими богами, что оставишь мне жизнь и возьмёшь с собой!

– Умный какой, – с раздражением подумал Оррик, которому не хотелось оставлять жизнь предателю, сломавшемуся за минуту под не таким уж сильным давлением. Ну ладно, сильным давлением, один лишь враждебный взгляд такого дваждырожденного как Оррик заменял четверть часа побоев и угроз.

Так или иначе, ничего не поделаешь:

– Пусть падёт на меня гнев Непостижимой Многоликой и Всевидящего Золотого Судьи, если я обману тебя. А теперь давай уже, рассказывай.

*****

Оррик примчался в Семикамень уже на следующее утро. Что он сам, что его серая кобыла были достаточно выносливы для такой поездки, тропа от заставы была достаточно чёткой, чтобы не слишком бояться загнать лошадь в природную ловушку. По крайней мере, в ясную ночь, такую как эта. А в Семикамне спорить и уговаривать никого не пришлось. Нельяна и все остальные тут же согласились, что надо выступать.

Но всё же они опоздали. Норан словно знал заранее, когда сменится погода. А может и не «словно» – его шаманы вполне могли предсказывать её искуснее священников Нельяны. Так или иначе, он собрал свой передовой полк под самым перевалом и повёл его вперёд, едва лишь небо прояснилась. К тому времени, как подоспела из Семикамня конная дружина, высоты на спуске с перевала уже были черны от курангов. Заставу перебили бы внезапным нападением поутру, не будь она уже предупреждена и готова отступать к своим.

Но Оррик не унывал – это все видели. Увидев всё это, он только сказал, что уж верно Норан истратил всю свою удачу на то, чтобы преодолеть горы. А потом приказал возвращаться, чтобы встретить отставшую пехоту и разбить лагерь на берегу Звенящей реки. Река сейчас не звенела, ибо замёрзла, но её берег со стороны Семикамня был довольно высоким, а со стороны, откуда приближалось войско курангов – низким и открытым. Те, кто соображал в военном деле, сразу поняли, что Оррик присмотрел это место заранее. И были правы.

Не всем правда нравилась мысль встречать неприятеля здесь.

– Как бы не пришлось нам тут туго, – тихо сказала Нельяна Оррику, глядя с высоты над берегом на рассыпавшихся внизу людей. Часть рубили колья из растущих поблизости деревьев, часть вколачивали их в мёрзлую землю, там где подъём берега был менее крутым. Потом её взгляд перешёл на чёрные точки курангских всадников, ползущие по невысоким холмам на другой стороне, на дымы лагерных костров за этими холмами, пятнавшие сверкающую панораму зимних гор. Дымов становилось всё больше и больше – подтягивались новые отряды. Времени до заката оставалось уже немного – Норан, как видно, собирался завязать бой поутру.

– Не столь уж высок наш берег. И их берег не столь уж ровен – мало где конница сможет развернуться, – тут она вздохнула. – Вот только если запрёмся за стенами Семикамня – сами скажем всей стране, что нам с Нораном не тягаться,

– Угу, – ответил Оррик. – Всех, кто у него помрёт от простуд и плохой кормёжки в осадном лагере, заменят те куранги, что сейчас ещё надеются пересидеть по углам. Лучше всего, конечно, было бы запереть его войско на перевале, заставить пробиваться вперёд по трупам, чтоб не сдохнуть от холода в местах, где и палатки не разобьёшь. Но раз не вышло – встретим его здесь. Этот берег – не крепостная стена, конечно. Взобраться на него – дело вполне посильное. Но оно нам и на руку.

– На руку? Ох и любишь ты называть убыток прибытком, Оррик. Хотя… –Нельяна на миг задумалась и её лицо разом просветлело. – Если не настолько уж крепка наша позиция, то волей-неволей придётся Норану на неё напасть. Не с руки ему, с его-то тьмой воинов, показывать робость, когда войско мёрзнет без крыши над головой, да подъедает, что с собой в заплечных мешках принесло.

– Опять верно, – Оррик усмехнулся, пригладил отрастающий заново ус. – И я даже могу примерно сказать, куда он направит главный удар. Именно смотря на места, где коннице будет туго.

Нельяна помрачнела снова:

– Ох не знаю, что выйдет из сражения по твоему чужеземному обычаю.

– Из сражения по саклибскому обычаю точно выйдет поражение, – ответил Оррик. – Потому что такого-то сражения Норан и ждёт. А мы сделаем ему сюрприз.

– Говорить тебе легко, да легко ли людям будет делать? Может срубить змее голову лихим конным наскоком было бы всё ж вернее.

Оррик поглядел в сторону работающих внизу. Дружинники Нельяны рубили и обтёсывали колья наравне с обозными слугами и перебежчиками-курангами – никто даже не попытался бухтеть, что такая работа им не по чину. Хотя именно от выскочек, среди которых многие едва только поднялись из грязи, можно было ожидать подобных взбрыков. Можно было бы, если бы воины не слушали Нельяну, как посланницу небес.

Оррик нагнулся, зачерпнул ладонью снега и начал лепить снежок, немного неуклюже, потому что ладонь была в толстой перчатке.

– То, что мы убили Кро-Кроаха лихим наскоком – огромная удача. Она не повторится. Во-первых, Норан ждёт, что мы опять попытаемся оставить войско курангов без начальника. Как говорят перебежчики, с некоторых пор Норан редко ночует на одном месте дважды, окружил себя телохранителями, везде таскает с собой шамана для предупреждающих заклинаний – если бы не это, я б и в самом деле попытался зарезать этого гада в его лагере. В битве Норан тоже будет остерегаться. Выманить его ещё может и удастся, пробиться к нему через войско курангов – ой вряд ли. Потому как, во-вторых, Небесные Боги не посылают подобной удачи несколько раз подряд. Или только великим праведникам. Я на такого точно не тяну.

– Так что, – Оррик показал снежок Нельяне. – Я этой ночью посмотрю, нельзя ли чего сделать, но на попытку прорубиться к Норану через его войско я бы не поставил даже этот снежок против слитка золота. Чтобы снять ему голову нужен способ получше.

Он запустил снежок, так что тот перелетел через головы работающих, через реку и почти достиг зарослей, которыми заканчивалась снежная гладь на той стороне.

– И он у нас есть.

*****

Ночь выдалась тёмной. Костры саклибского лагеря за подъёмом берега давали не больше света, чем звёзды в вышине. Одна лишь полярная луна позволяла кое-как разглядеть дорогу через лес и бурелом.

Это было на руку Норану. В его стане были, конечно, люди, хорошо знавшие эти места. Но полагаться на чужие слова там, где можно во всём убедиться собственными глазами, он не привык. А вести рекогносцировку при свете дня было рискованно, когда у врага больше и стрелков, и всадников, и дваждырождённых.

Бесшумно как тень, Норан спустился из леска на широкое поле перед высоким вражеским берегом. Весной здесь проносился бурный разлив Звенящей, смывая всё и вся. Сейчас же снег лежал здесь гладкой, поблёскивающей скатертью – плотный, слежавшийся, не очень глубокий. Казалось, лучше места не придумаешь, чтобы идти пешим колоннам и скакать всадникам. Но Норан прошёл чуть подальше, пощупал сапогом – как ему и было сказано, под снегом оказалась россыпь из крупных камней. Пеший человек тут будет спотыкаться, но сейчас, спасибо снегу, пройдёт не так уж медленно. А вот лошадь… Нет, лошадь тоже осилит, всё-таки не осыпающийся склон. Но только шагом. Скакать всадники смогут лишь по узкой полосе, где из речного льда не торчат камни.

– Влево там россыпь ещё на версту, горы мне свидетели, – зашептал проводник, едва Норан вернулся под прикрытие деревьев. – А справа она у изгиба кончается. Там – ровный берег, песок один.

Норан прошёл немного вдоль берега и поглядел в указанную сторону. За изгибом русла обрывистый вражеский берег вздымался тёмной массой горы, столь крутой, что ловкий человек ещё взберётся, но отряд воинов не поведёшь. Значит справа будет прикрывать гора, слева каменистая россыпь. А спереди…

– Пошли к изгибу, гляну поближе.

Походив да поглядев, Норан остался не вполне доволен. Полоска гладкого песчаного пляжа была слишком узкой. По ней не провести всё войско – выйдет неуклюжая колонна, в которой сражаться будут лишь первые ряды. Вражеский берег в этом месте был не очень высок и крут, но саклибы успели укрепить его редким частоколом, заметным на фоне дальних гор – невеликое, а всё же препятствие.

Будь у саклибов обученная пехота, вроде той, что Норан видал в дальних странах, таких как Великий Инз и Шамарское царство, взять такую позицию было бы ой как непросто. Но саклибы испокон веков привыкли воевать в конном строю. Из пехоты у них были только стрелки. Да и те на войну дальше стен родного города являлись с собственными лошадьми, чтобы поспевать за дружинами.

Конечно, курангов обученной пехотой тоже никто бы не назвал. Когда им в чистом поле угрожали всадники, отогнав их собственную слабую конницу, они умели лишь сбиваться в неровные круги копейщиков, способные отбивать конные наскоки со всех сторон, но неспособные дружно куда-то двигаться не развалив весь строй – просто большие мишени для стрелков. Потому-то саклибы обычно и выигрывали сражения на своих плодородных равнинах, а куранги – в своих суровых горах, где коннице было не развернуться.

Но сейчас сражение предстояло именно в горах. Всё решит навал пехотной массы, которая пересечёт замерзшую реку, преодолеет откос берега и прижмёт саклибов к крутым холмам почти сразу за ним. Пригорки и лески на курангском берегу, вроде того, где сейчас укрывались Норан и его спутники, плюс каменистая россыпь, замедлят и расстроят движение войска. Стрелы и болты выбьют какое-то количество людей. Бой на склоне будет тяжёлым. Но разница в числе позволит преодолеть все сложности.

Вот только не мог же чужеземный чёрт этого не понимать? Или надеялся, что власть Норана над войском недостаточно велика, чтобы погнать курангов на кровавый штурм сильной позиции?

Мысленно Норан выругался. Как раз для этого его власть над курангами была достаточно велика. А вот чтобы не гнать их туда – чтобы медлить с долгожданным боем на основе лишь неопределённых предчувствий – её не хватало. Норан знал, что за глаза его и так упрекают в робости, называют выскочкой-тираном, который боится нападения даже в собственном лагере. Пара мелких побед дали ему авторитет, неудача в Высоком Луге прошла незамеченной. Пока его неустанная энергия толкала курангов вперёд и внушала уверенность в успехе – они повиновались. Но стоит лишь застрять, остановиться, отступить – и всё будет кончено. Лишь большая победа могла надёжно закрепить его положение.

Оставалось возвращаться в лагерь и готовиться к завтрашнему сражению, чтобы оно стало такой победой.

*****

Оррик взял с собой в разведку к лагерю курангов троих дваждырождённых дружинников. А возвращались они уже впятером, прихватив связанного языка из числа часовых. Под тревожные звуки рогов курангов позади – часовых Норан выставил много и бдительных, один успел поднять тревогу.

Ночь действительно была очень тёмной, особенно после полуночи, когда небо затянули тучи. Да и местность была гладкой лишь по горным меркам – пологие холмы, тут и там поросшие лесом. Более благодаря острому слуху, не упускавшему звуки впереди, несмотря на шум за спиной, чем острому зрению. Оррик заметил, что навстречу им из лощины выезжает конный отряд, прежде чем две группы всадников столкнулись нос к носу.

Посчитать врагов более точно чем «вроде бы их больше» времени не было. Погоня из лагеря курангов наверняка уже скакала по их следам. Оррик принял решение мгновенно:

– Вперёд! Прорываемся! – и послал лошадь в галоп.

Лязг стали, крики людей, ржание лошадей – стремительная стычка во мраке, где больше слышно, чем видно. Оррик махнул мечом, вроде бы зацепив первого куранга, мимо которого пронёсся, нацелился в голову второму. Но тот обладал нечеловеческими чувствами, или, может быть, нечеловеческой удачей – он успел выхватить меч и отбить удар. Вспыхнул на миг сноп разноцветных искр – в их свете Оррик и Норан узнали друг друга. Но прежде чем они успели обменяться ещё хоть одним ударом, серая кобыла унесла Оррика прочь.

На миг Оррик испытал острое желание натянуть поводья, вернуться, и попытать счастья в схватке дваждырождённых. Но обернувшись, он даже не смог сразу понять, какой из мелькающих позади курангских всадников был их предводителем.

У Оррика не было привычки совать голову под топор ради призрачной надежды вернуть уже утраченную возможность. Опять же, конный бой не был его коньком. Он лишь крикнул во всю глотку:

– До завтра, Норан!