Чужой

Десятый щелчок зубами

Время действия: двадцать третье января, вечер

Место действия: исправительное учреждение Анян

Сижу, в монитор компьютера гляжу. Указание начальницы «Анян» — «предоставлять заключённой Пак ЮнМи вечернее время для работы на компьютере», исполняется сотрудниками исправительного учреждения неукоснительно. Можно даже сказать, — до маразма доходит. Вот сейчас мне нет никакой необходимости проводить время в сети. Отклика от книгоиздателей не получено, поэтому отсиживать зад перед монитором бессмысленно. Но «старший приказал!» и надо ли оно тебе, или не надо — без разницы. Сиди и делай, раз сказано! Тюрьма, однако…

Впрочем, я тоже не лыком шит! Мог ведь заняться чем-нибудь полезным, в копилку знаний себе чё-нить положить, но вместо этого маюсь ерундой, «сетевым серфингом». Отдыхаю. День сегодня был трудный, завтра будет не менее проблемный. Вот кого не хочу лицезреть, так это АйЮ…

… Солли, Солли… Сольдо… «Десять сольдо, маленький деревянный человечек!»

На глаза попадается странно звучащее имя, вызывая воспоминания о Буратино, когда он, желая купить билет на представление в драном шатре театра Карабаса-Барабаса, толкал с рук свою «прекрасную азбуку».

Перехожу по ссылке, желая увидеть, как «Солли демонстрирует идеальное тело, покусывая подсолнух!» Интересно, какое оно — «идеальное тело»?

Оказываюсь на странице сайта, смотрю. Ну… Чего-то невероятного — не вижу, но сиськи вполне себе. Впрочем, при более пристальном изучении там определяется не грудь, а какое-то жуткое бюстье…

Странная, в общем, композиция. Выношу окончательный вердикт, детальнее рассмотрев изображение. Какую цель преследовал фотограф, создавая образ и настроение, — совершенно непонятно.

Переношу внимание с фото на комментарии людей, тоже побывавших на страничке и тоже посмотревших.

[*.*] — Если она решила, — раз в лифчике, то стоит расстегнуть ширинку?

[*.*] — А потом она будет ныть о том, что её якобы насилуют.

[*.*] — Кажется, она считает себя главной героиней какого-то лоли фильма.

[*.*] — Почему она продолжает жить подобным образом?

[*.*] — Я не имею ничего против отказа от ношения лифчика, но тут Солли реально немного перегнула. Я часто завидую ей за то, что она проживает свою жизнь так, как хочет, но когда я вижу фотографии вроде этой, то правда не знаю, что с ней не так. Она сидит с расстегнутой ширинкой и пьяным выражением лица, покусывая подсолнух. Солли ведь уже в том возрасте, чтобы сообразить, что другие люди могут сказать об этом. Не понимаю, зачем она опускает свой имидж до уровня мерзких сплетен.

Похоже, Солли — достаточно известный публике персонаж, — делаю вывод, пробежав глазами по комментариям. — А кто она, вообще, такая?

Тыкаю мышкой на следующую ссылку с названием «Невинная сексуальность. Солли хвастается своей осиной талией» и упираюсь взглядом в соски, торчащие сквозь ткань топа.

Бодренько! — оценив «картину в целом», решаю я и перехожу к комментариям.

[*.*] — Терпеть не могу, когда она сперва выкладывает подобные фотографии, а после заявляет, будто её насилуют взглядом!

[*.*] — Я уже столько раз их у неё видела, просто скучно.

[*.*] — Мне почти кажется, будто она специально постит подобные картинки, чтобы выпендриться.

[*.*] — Хоть бы подложила внутрь что-нибудь, мне хочется блевануть!

Хм. Общественность негодуе, видя нечто, имеющееся у всех? Действительно, да это же просто «ад Чосон» какой-то!

В Корее существует фетиш — нельзя позволять видеть твои соски. Это считается весьма неприличным для представителей обоих полов. Но если женщины решают данную проблему достаточно просто, прикрываясь верхней частью нижнего белья, то для мужиков всё гораздо «суровей». Тем приходится покупать специальные пластыри, которыми они заклеивают свои «выпуклости» во избежание намёка, что у них может что-то «торчать». Удивительно ли, что нация стоит на пути к вырождению?

[*.*] — Солли жалуется, что её якобы «насилуют взглядом», хотя сама продолжает разгуливать без лифчика.

[*.*] — Нет ничего плохого в том, что она ходит без него, но даже мужчины подкладывают что-нибудь поверх сосков, когда носят майки без рукавов. Почему она отказывается соблюдать базовые манеры в дресс-коде?

[*.*] — Ей не стоит попадаться на глаза публики, если она не хочет быть изнасилованной взглядом.

[*.*] — Как тогда воспринимать её фотки? «Изнасилование фотографией»⁇

[*.*] — Она наслаждается, когда на неё все пялятся.

[*.*] — Мужчинам тоже нафиг не уперлось смотреть на тебя, а потому прикройся, пожалуйста!

«Изнасилование взглядом»? Хм… Кажется, где-то подобное было… Ещё раз, — кто она такая, причина происходящего и зачем это читать? — вновь задаюсь вопросом, переходя по ссылке — «Скандалы Солли: „Вечеринка с друзьями“; „Фото со взбитыми сливками“; „Без лифчика“»

Треш какой-то… Почему это выкладывают в Сеть?

[*.*] — Могу понять такое поведение, если она принимает наркотики, но мне страшно думать о том, что она так ведет себя в трезвом состоянии.

[*.*] — Я видела её недавнюю трансляцию… Мне стало жаль Солли, поскольку очевидно, что её больше не волнует собственный имидж. В СМИ всё было описано гораздо лояльнее, чем это было на самом деле. Её лайв был… просто… *вздох*… Даже не знаю, как подобное описать словами…

[*.*] — В какой проект можно пригласить такую знаменитость? Только лишь в шоу, где выбирают самого большого психа, кх-кх-кх…

[*.*] — У Солли самые худшие друзья. Если бы они были настоящими, то они остановили её и не позволили вести себя таким образом на глазах у публики.

[*.*] — Её лучшая подруга — АйЮ!

АйЮ⁈ Лучшая подруга Солли — АйЮ⁇ — искренне изумляюсь я и тут же вспоминаю парное фото, в котором коленки «похожи на лица младенцев».

Вот это да! У главной звезды кей-попа и «гордости нации», внезапно, — странная знакомая! Интересно, с чего так? Неужели АйЮ не может как-то повлиять на неё? Чтобы не пила, и не курила, и лифон всегда носила? Пф…

В этот момент на экран, закрывая его почти целиком, вылетает информационное сообщение об окончании времени сеанса работы в Сети.

Ну вот! Только хотел узнать, в чём тут дело, как всё закончилось!

Время действия: двадцать четвёртое января, четыре часа утра

Место действия: исправительное учреждение Анян, блок карцеров

По коридору с серыми бетонными стенами, освещаемому белым светом светодиодных ламп, разносится грохот. Две охранницы с дубинками в руках, молча смотрят на содрогающуюся железную дверь, которая является источником шума.

— Минут десять уже колотит, — не поворачивая головы, наконец произносит одна из них.

— Угу, — отвечает ей напарница и, вздохнув, предлагает: — Ну что, давай…

Первая охранница кивает и, подняв дубинку, стучит ею в преграду.

— Заключённая Пак ЮнМи! — строгим голосом произносит она. — Прекратите нарушение порядка! Немедленно отойдите от входа и встаньте напротив него, у стены!

Шум смолкает.

— Мне только спросить! — раздаётся приглушённый голос.

— Повторяю. Отойдите от двери и встаньте у стены, чтобы вас было видно! — требует караульщица. — Мы откроем окошко для переговоров!

В камере воцаряется тишина. Решив, что приказание выполнено, охранница отодвигает засов и открывает небольшое оконце, в котором тут же появляется голова ЮнМи.

— Скажите, как зовут друга АйЮ⁈ — громко восклицает она.

Вторая охранница, вздрогнув от неожиданности, вскидывает руку с приготовленным заранее газовым баллончиком и выпускает струю аэрозоли прямо в лицо сиделицы.

— Ай! — хватаясь руками за глаза, вскрикивает та, отскакивая прочь. — ЗА ЧТО⁈ Я же просто спросить хотела! У-у-у! Больно! Печёт! Суки…

Прижимая ладони к лицу, ЮнМи сгибается пополам, силясь перетерпеть боль.

— Не нужно было это делать, — неодобрительно произносит охранница. — Теперь у нас будут проблемы из-за необоснованного применения спецсредств.

— Зато она не успела наложить на нас проклятие! — бодро отвечает ей напарница.

— Что ей помешает сделать это позже?

— Проклятия самые сильные, когда ведьма в ярости!

— Какая разница, — две пули или одна, если они все попали в сердце?

— С одной пулей шансов выжить всё равно больше!

— Не верю, что я это слышу. Пожалуй, мне следует сменить напарницу.

Время действия: двадцать четвёртое января, десять часов утра

Место действия: исправительное учреждение Анян

— Руки вперёд! — требуют от меня.

Не сопротивляясь, выполняю команду и на моих запястьях защёлкиваются наручники.

Совсем ку-ку… На мне уже и так — красный комбинезон для опасных заключённых, висящий мешком на моей фигуре, поскольку он размера «оверсайз». Лицо красное, с налитыми кровью глазами, от полученного ночью заряда из газового баллончика. На одной щеке, из-под красноты, пробивается рассасывающийся синяк жёлто-сине-фиолетового оттенков. Если всё сложить, то общая видуха такая, что можно смело претендовать на роль вурдалака в фильме ужаса. Причём грим для съёмок не нужен. Теперь ко всей этой «красоте», ещё и «браслеты» добавились. Зачем? Стараются, чтобы я стопроцентно выглядел педофилом-маньяком-расчленителем? Может, думают, — стану просить, умолять не снимать меня в таком виде? Буду взамен клясться и обещать «сделать что угодно»? Три раза — «ха»!! В путь, так в путь! Или, в корейском варианте перевода, — в езду, так в езду!

— Это согласно правилам безопасности, — неожиданно начинают объяснять про «украшения на запястьях», хотя я ничего не спрашивал. — Наручники — способ заставить передумать, если в чью-то голову вдруг придёт идея устроить драку.

— Есть вещи похуже драки, — не удержавшись, отвечаю я.

— Какие же?

— В мире есть много ужасного.

— ЮнМи! В твоих интересах быть на встрече предельно вежливой и уважительной.

В этот раз у меня получается промолчать.

— Ты поняла? Не хочешь что-нибудь сказать?

— Абсолютно нет, — отвечаю я на последний вопрос. — Спать хочу.

— «Спать»?

— Да.

Я полночи провёл, не смыкая глаз. Сначала кошмар приснился, затем была схватка с охранницами, затем меня лечили в медпункте. Там долго ждали, пока придёт дежурная сестра. В результате, — вернули в камеру только в начале шестого, незадолго до подъёма. Считай, всего три с небольшим часа сна, вместо положенных восьми. А впереди ещё целый день, причём в его первой половине — встреча, которую пропустил бы с огромным удовольствием.

— Запомни. Если с «первой любовью нации» что-нибудь случится, твои проблемы будут просто невероятными!

— Что же может случится с «лапочкой нации»? — хмыкаю в ответ и, показывая, поднимаю скованные руки. — Разве я не в наручниках?

(некоторое время спустя. Учебный класс в «Анян», назначенный быть местом встречи АйЮ с малолетними преступницами.)

Дверь открывается и, первой из коридора, заходит съёмочная группа, «работая» сразу двумя камерами. Одна, — по идущими вслед за ней чинам в полицейской форме и руководством исправительного учреждения. Другая –снимает класс. Последней из делегации входит АйЮ, в сопровождении своего секьюрити.

— Встать! — командует старшая группы несовершеннолетних, с которыми запланировано знакомство и разговор.

Девушки дружно поднимаются из-за парт, с шумом отодвигая стулья. АйЮ, скромно остановившись за спинами настоящих полицейских, осматривается по сторонам.

Секунда, и её взгляд натыкается на знакомое лицо. Глаза звезды эстрады распахиваются от удивления.

— ЮнМи! — наклонившись вбок и выглядывая из-за впереди стоящего мужчины, восклицает она. — Что с тобой случилось?

ЮнМи молча смотрит на неё. Возникает пауза.

— Заключённая Пак ЮнМи, вы можете отвечать на вопросы, — приходит на помощь начальница исправительного учреждения.

— Спасибо, — с лёгким сарказмом благодарит та.

— Что с тобой случилось? — в это время, подойдя к ЮнМи, повторяет вопрос АйЮ.

— В смысле, — «что случилось»? — удивляется та и приподнимает скованные руки. — Я в тюрьме.

— А твоё лицо? Почему оно такое красное?

— А, об этом… — поняв, кивает ЮнМи и, секунду подумав, выдаёт объяснение. — Спала плохо. Охрана мне в него из баллончика набрызгала. Чтобы сон быстрей пришёл.

После прозвучавших слов в классе наступает напряжённая тишина. Начальница «Анян» откровенно морщится, а съёмочная группа снимает первой камерой двух главных героинь рядом, второй камерой — даёт общим планом присутствующих.

— Очень больно? — помолчав, сочувственно спрашивает АйЮ.

— Удар дубинкой по лицу произвёл гораздо большее впечатление. — признаётся ЮнМи.

«Младшая сестрёнка нации» несколько секунд осуждающе разглядывает синяк, потом зябко поводит плечами. Наверное, представив, как бьют по лицу её. Ужас айдола.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает она. — Сможешь участвовать в мероприятии?

— Я бы лучше поспала, — отвечает ЮнМи. — Сегодня была ненормальная ночь. И, честно говоря, не вижу необходимости здесь своего присутствия. Ты хотела позлорадствовать, увидев меня на дне. Это случилось, видео снято. Или в сценарии есть ещё сцена, в которой я рыдаю, раскаиваюсь, и прошу простить? Если так, то следовало предварительно согласовать сюжетную линию съёмок. Я больше не делаю то, на что не подписывалась. Поэтому — увы! Буду участвовать в твоём телешедевре исключительно как мебель — статично и деревянно. Это всё, что могу предложить.

Среди девушек-заключённых слышатся несколько вздохов. Видимо, некоторые из них удивлены ответом ЮнМи.

— Очень жаль, что ты обо мне так думаешь, — тихо и с сожалением произносит АйЮ. — Я здесь совсем не поэтому. Я пришла узнать, — могу ли я помочь своей подруге?

— С чего вдруг я стала «подругой»? — удивляется ЮнМи озадаченно смотря на собеседницу. — Ты ведь удалила меня из списка своих онни? Извини. Мне ничего от тебя не нужно.

Все присутствующие, замерев, глядят на стоящих друг напротив друга «звёздных девушек», ожидая, чем же закончится их противостояние, столь внезапно раскрытое простым людям.

— Хотя, прости, — неожиданно говорит ЮнМи, пока АйЮ занимается подбором слов для ответа. — Пожалуй, я погорячилась. С чего-то вдруг вспомнились наши хорошие времена. Ещё до того, как ты попыталась увести моего оппа. В память об этих славных днях я дам тебе совет. Ли ДжонХён, — он ведь твой друг?

Задав вопрос, ЮнМи требовательно смотрит на АйЮ, растерявшуюся от прилюдного обвинения в одном из самых страшных женских грехов.

— Это так, я узнавала. — не получив ответа, продолжает она. — Солли тоже. Вот мой совет. Не приставай к чужим тебе людям, а займись своими друзьями, если желаешь видеть их и дальше.

— О чём ты говоришь? — не понимает АйЮ.

— О том, что расстанешься с ними навсегда, если не станешь заниматься их судьбой.

— «Их судьбой»? Как же это сделать?

ЮнМи в ответ пожимает плечами.

— Твои друзья, ты с ними и разбирайся, — безразлично сообщает она и добавляет: — Я сегодня спала всего три часа, но всё же смогла найти силы дать тебе уникальный совет. В благодарность за это не будешь ли ты против, если я немного подремлю на последней парте, пока ты беседуешь с девочками? Всё, что ты собираешься им сказать, — мне не нужно.

АйЮ удивлённо моргает, услышав просьбу.

— Я думала, мы сможем поговорить, — признаётся она. — Вдвоём.

ЮнМи отрицательно качает головой.

— У нас закончились общие темы для разговоров. Ты действовала за моей спиной. Отныне я не желаю тебя больше видеть.

Пххх… — выдыхают свидетели диалога.

АйЮ несколько секунд смотрит в глаза ЮнМи.

— Мне очень жаль, онни, что ты так думаешь. — тихо произносит она. — На самом деле ты не права, и я не заслуживаю подобного обвинения. Надеюсь мы когда-нибудь встретимся и сможем поговорить без обид.

— Не в этой жизни. — ЮнМи неуступчиво качает головой. — Последуй моему совету. Друзья — более важны для тебя, чем чужая я.

Немного помолчав, АйЮ окидывает взглядом собеседницу и оборачивается к начальнице «Анян».

— Скажите, госпожа НаБом, нет ли в этом здании другого помещения, куда можно перенести запланированную встречу? — спрашивает она. — А ЮнМи-онни сможет пока поспать тут, как она хочет.

Операторы съёмочной группы добросовестно снимают изумлённые лица присутствующих.

(позже)

На голом полу своей одиночной камеры, улыбаясь во сне, спит ЮнМи.

Время действия: двадцать пятое января, утро

Место действия: столовая исправительного учреждения «Анян»

— АйЮ и правда пыталась увести твоего оппа? — очень заинтересованно спрашивает БонСу.

— Ну, если она встречалась с ним в элитных французских ресторанах, — то, наверное, да. Задумывала. — отвечаю я.

— Она не должна была так поступать.

— Полностью с тобою согласна.

— Хотя это странно. АйЮ известна как человек с высокой моралью. Она не стала бы делать подобного.

— Наверное, дело было в цене вопроса. — слегка пожимаю я в ответ плечами. — Мой оппа — младший наследник из семьи чоболей, с официально заявленной долей наследства в два миллиарда долларов. Вполне возможно, что начиная с какой-то суммы — принципы морали перестают действовать.

БонСу осуждающе качает головой.

— Не хочется в это верить. — признаётся она и делает предположение. — Может, это твой оппа приглашал её в ресторан? Состоятельные люди часто используют своё богатство чтобы ослеплять им других людей. Особенно молодых девушек.

— Не смеши мои тапочки. — отвечаю я. — ЧжуВон и АйЮ находятся на совершенно разных уровнях. С чего ему водить по ресторанам какую-то малоизвестную певичку? Это ей нужно было суетиться, чтобы привлечь его внимание.

— АйЮ, — не «малоизвестная»! Она — звезда национального уровня.

— А я, — звезда мирового уровня.

— Но в тюрьме.

— Данный факт как-то принижает мои достижения и возвышает АйЮ в чьих-либо глазах?

— Н-н… наверное, нет. Но ведь он её поцеловал?

— Очевидно же, что она его охмуряла, пользуясь моментом! — с апломбом заявляю я и гордо задираю подбородок.

БонСу озадаченно смотрит в ответ, но я вижу в её глазах оттенок одобрения. Похоже, у меня получилось правильно изобразить борьбу с соперницей за парня. На самом деле, — плевать на его отсутствие, но в корейском женском коллективе, наличие богатого и знаменитого оппа — автоматом добавляет +1000 к уважению. А уважение в тюрьме — штука важная. Плюс, — прилюдно озвучена всем ясная и понятная причина моей личной конфронтации с АйЮ. Она там таунхаусы себе покупает, да с ЧжуВоном мутит, а я тут — бобами давлюсь? Щас! Предупреждение ей сделал? Сделал! Пусть теперь сама разбирается. А то, как пить дать, вопросы начнутся, — «да что, да как, да откуда узнал»? И без этого накопилось слишком много подозрений в мой адрес.

— Удивительно. — признаётся БонСу.

— Что именно? — уточняю я.

— АйЮ всегда самая первая. Она всегда — топ. И вдруг…

— Кто-то её опередил, — кивнув, заканчиваю я предложение. — Ну, значит, — не такой уж она вечный топчик. Есть первее. Ты просто не представляешь реальный уровень моей крутизны, онни.

— Не знаю, как в музыке, но просто не понимаю, — как с твоей внешностью можно обогнать АйЮ в гонке за парнем?

— А что не так с моей внешностью?

— В сравнении с её красотой — сейчас ты просто ад, а она — небо.

— Это, как раз, показатель истинности намерений и чувств. — отвечаю я. — Если оппа не рвёт отношения с девушкой, когда у неё всё просто ужасно, — значит его удерживает рядом с ней что-то ещё, кроме её вижуала.

Не нужно стараться быть хорошей и ангельской девочкой, чтобы тебя любили, — говорю я, озвучивая свои мысли. — Если человек достоин любви, его будут любить, даже если он хуже исчадья ада.

— Охренеть! Как можно быть настолько самоуверенной⁈ — возмущённо восклицает БонСу.

— Учись, пока я рядом, — снисходительно предлагаю я. — Когда ещё придётся отбывать срок вместе с мировой звездой?

— Я больше в тюрьму не сяду!

— Я тоже!

Секунду смотрим друг на друга и начинаем смеяться.

— Эй, чего встали? — интересуется подошедшая надзирательница. — Другого места не нашли поржать, кроме как на раздаче?

— Двигаемся, — командую я, подвигая свой поднос вплотную к подносу БонСу.

(некоторое время спустя)

— А что за проблемы у друзей АйЮ? — спрашивает БонСу, едва мы с ней, получив свои порции, усаживаемся за стол.

— У кого сейчас их нет, –уклончиво отвечаю, не желая вдаваться в подробности.

— Ты не знакома ни с Солли, ни с ДжонХёном. Находишься в «Анян». Откуда ты можешь знать, что у них — проблемы?

Хм! Хорошо подмечено!

— Скажем так, — я с высокой степенью вероятности предполагаю их наличие.

— Как это?

— Ну, онни, представь. Ты здесь находишься больше времени, чем я. И появляется новая девушка, которая ничего не знает о здешних порядках. Она совершает какие-то действия, поступки, некоторые из которых, как ты уже знаешь по своему опыту, — приведут её к проблемам. Захочешь вмешаться, — предупредишь. Не захочешь, — новенькая приобретёт опыт сама. Так и в моём случае. Предвижу неприятности у Солли, ДжонХёна и встреваю, — говорю об этом АйЮ. Всё. Сделала, сколько смогла.

— Что за «неприятности»?

— Слишком долго объяснять. И подозреваю, что не смогу этого сделать. Музыкальный бизнес — весьма своеобразная среда и нужно провести в ней некоторое время для понимания определённых нюансов. У тебя нет такого опыта, и мне будет сложно донести причину своего беспокойства.

— А… — произносит БонСу и замолкает.

Воспользовавшись наступившей паузой в общении, я берусь за палочки, глянув в поднос. Опять кхонъпап!

На самом деле, — всё совсем не так, как я рассказал БонСу. Мне это просто-напросто приснилось. Очень чётко, с цветом, звуком и эффектом личного участия. Было полное ощущение реальности присутствия на похоронах Солли и ДжонХёна. Словно и взаправду находился там. Слышал, о чём говорят приглашённые, читал некрологи, участвовал в церемониях прощания. При этом, — чётко зная, что эти два события происходят в разное время и в разных местах. Думаю, всему виной стало возбуждённое состояние моего мозга на фоне постоянного стресса. Но в ту ночь у меня было столь сильное впечатление реальности увиденного, что я, решив проверить, принялся колотить в дверь, требуя назвать имя друга АйЮ. И за сие действие был «опрыскан» из баллончика. Впрочем, как сейчас думаю, на самом деле мне вломили за то, что мешал охране спать.

Конечно, можно было рассказать АйЮ правду, со всеми подробностями, но… По меткому замечанию Владимира Высоцкого : «Ясновидцев, впрочем,как и очевидцев, во все века, сжигали люди на кострах». Нафиг мне сомнительная слава пророка? Сейчас могу сказать любому, кто спросит: мол, наткнулся в сети на информацию, которая позволила способом собственных умственных умозаключений сделать вывод о том, что данные люди нуждаются в помощи. Информация была доведена до заинтересованного лица. Всё! Вопросов ко мне дальше быть не может.

Ещё можно было вообще тему не поднимать, просто промолчать. Сон есть сон. Мало ли кому чего привиделось? Но имеется нюанс — никак не могу вспомнить: слышал ли я раньше о ДжонХёне или нет? На память не приходит ни одного его изображения, кроме фотографии, увиденной во сне. Может, оно и было, только я забыл? Не хочется думать о продолжающихся проблемах у себя в голове. А ещё больше не хочется признавать случившееся провидением. Знающие люди предупреждали, что это опасно. Те, кто в своих снах получают доступ на данный уровень, имеют шанс очень быстро съехать кукухой. Причина — не все мозги способны потянуть подобную нагрузку. В итоге, — ясновидцы сходят с ума либо однажды могут просто не проснуться. Без всяких видимых повреждений организма. Ни первое, ни второе — не нужно, поэтому приснившееся было мною тщательно проанализировано.

Ну ладно, с Солли объяснение находится просто. А именно: попавшаяся мне ранее в сети информация о подруге АйЮ, которую я не хотел видеть, во сне перерабатывается мозгом в негативную ситуацию для «первой любви нации». Далее, наблюдая за ней, я получаю удовлетворение от того, что плохо не только у меня. Тем самым улучшаю свою психологическую стабильность. Чисто по Фрейду. Но для ДжонХёна подобного объяснения нет. Не могу вспомнить, когда и где я здесь о нём слышал или видел. Зная же о наличии ГуаньИнь, легко можно согласиться с возможностью существования всяких нереальных штук, вроде получения знаний о будущем. И тут возникает мысль. А вдруг мне специально дали узнать, чтобы я предпринял или не предпринял соответствующие действия? И от этого моя карма повысится или понизится.

Понятное дело, тогда следует приложить максимум сил для предотвращения несчастья. Однако, как это сделать, находясь в тюрьме и будучи совершенно незнакомым с ДжонХёном и Солли? Начать рассказывать во всеуслышание всем подряд? Решат — «Агдан окончательно крышей поехала!». Причём, если всё сбудется, скажут — «прокляла!». Точно вспомнят бред про реинкарнацию Мён СонХва и будут тыкать пальцами до конца жизни. В итоге улучшение кармы, в долгосрочной перспективе, — неизбежно оборачивается проблемами. Может, конечно, оно так и нужно? Без страданий — никакого роста? Но меня вполне достали уже имеющиеся проблемы, чтобы брать на себя новые.

В итоге, обдумав ситуацию, я пришёл к выводу, что наилучшим вариантом решения данного вопроса станет делегирование его другому лицу. Той же АйЮ. Она ведь больше меня должна быть заинтересована в благополучии своих друзей — так ведь? Я её предупредил, не промолчал, значит карму мне «срезать» не за что. А каких результатов с моей помощью добьётся предупреждённая — это исключительно её дело. Не собираюсь отвечать за чужие действия.

— О чём задумалась? — спрашивает БонСу

— Так, — неопределённо отвечаю я, хотя молчать она первая начала.

— Те движения, что ты показала, мы разучили полностью. Когда будешь проверять? Сегодня занятия хореографией.

— Сегодня у меня суд, — говорю я. — Без понятия, когда он закончится и когда меня привезут обратно.

— Плохо, — грустнеет БонСу. — Времени всё меньше.

— Успеем, — успокаиваю я. — Есть возможность ускориться. Начальница НаБом сообщила, что вчера девочки рассказали АйЮ о готовящемся новогоднем концерте и она решила помочь обеспечить его аппаратурой. В общем, — мне обещали синтезатор и компьютер.

— И что это даст?

— Ускорение процесса. Многие вопросы можно будет решить прямо на месте.

— Так! — раздаётся рядом со столом голос надзирательницы. — Вы опять болтаете? Никак не наговоритесь?

— Прошу прощения, офицер, — извиняюсь я. — Новости как раз закончились перед вашим приходом, и дальше будет благословенная тишина, нарушаемая одним лишь чавканьем.

— Смотрите, — угрожающе предупреждают в ответ. — Ещё раз подойду — выпишу замечание!

— Никаких проблем, офицер, — обещаю я.

Время действия: двадцать пятое января, около полудня

Место действия: здание одного из сеульских судов

— Встать, суд идёт!

Чё было устраивать балаган? — думаю я, поднимаясь на ноги вместе со всеми. — Слушания, свидетели, адвокаты… Можно подумать, никому неизвестно как это всё по-быстрому делается. Объявили бы приговор, согласно статьи кодекса, да и океюшки. Драка — ну прям дело, требующее скрупулёзного расследования! Вот когда действительно, необходимо внимательно разобраться в ситуации, — там всё делается «галопом по Кореям». Если же дело выеденного яйца не стоит, — чуть ли не в задницу фонариком принимаются светить!

—… рассмотрев всю совокупность свидетельских показаний, а также представленных видеоматериалов, суд постановляет: признать несовершеннолетнюю гражданку Пак ЮнМи виновной в совершении преступлений, предусмотренных статьями…

Разве кто-то сомневался в ином исходе? Если только подруга президентши. Кстати, да! Она обещала покровительство и какие-то блага, вместе с ним. Ну и где?

-… и назначить ей наказание в виде ограничения привилегий, а именно: лишить права на досрочное освобождение…

Блин!

—… лишить, сроком на один год, — свиданий с неофициальными лицами и права совершать телефонные звонки…

Блин!

Блин!

Блин!

— Дело считать закрытым!

Бахает судейский молоточек.

И что, — это называется «помощь от подруги президента»?' Нифига себе, — «вспоможествление»! А у меня дальше по программе — извинения перед университетом Ёнесай. Вот же жесть, а не день!

(несколько позже. Коридор перед входом в зал суда — ЮнМи, в красном комбинезоне опасного преступника и синяком на лице. Судебный пристав держит перед ней несколько скрепленных между собой цифровых магнитофонов с торчащим из них большими микрофонами. Присутствуют также представители оскорблённого учебного заведения. Двое из них снимают процесс на видеокамеры)

— Я приношу извинения всему педагогическому составу университета Ёнесай за необоснованные заявления… — говорит ЮнМи с совершенно спокойным выражением лица, на котором не видно ни капли раскаяния.

—… которые были сделаны мной исходя из общемировой практики. Во всех зарубежных странах ситуация, в которой преподаватели периодически напиваются со своими учениками до состояния беспамятства, — является недопустимой и подвергается резкому осуждению. Ориентируясь на моральные нормы мирового сообщества, и следуя им, я тоже осудила поведение педагогов университета Ёнесай. Однако, как оказалось, Республика Корея живёт по собственным законам, не совпадающим с общечеловеческими ценностями. Не зная об этом и будучи убеждённой в том, что моя страна является частью цивилизации, я допустила высказывания, оказавшиеся оскорбительными для корейцев. Понимая теперь причину произошедшего, я приношу свои глубокие извинения университету Ёнесай за нарушение их мировоззренческой парадигмы…

— Я сожалею, — сообщает ЮнМи и наклоняет голову, прижимая подбородок к груди.

Присутствующие озадаченно молчат, осмысливая услышанное.

— Вы не сказали, что не считаете преподавателей университета алкоголиками, — спокойно сообщает ещё судебный пристав, заглянув перед этим в свою папку с бумагами. — И что ваше суждение не соответствует действительности.

— Да, — не спорит ЮнМи. — Мне объяснили, что у меня нет права выносить публичные суждения, так как я не обладаю необходимой компетенцией, подтверждённой документом об образования. Я с этим соглашаюсь и заявляю, что да, поэтому преподаватели университета Ёнесай не являются алкоголиками. Кем они являются на самом деле, я смогу сказать позже, когда приобрету необходимые навыки и компетенции, подтверждаемые соответствующими документами.

— Я сожалею, — вновь говорит она, склоняя голову.

— Преподаватели — являются преподавателями, — грозно нахмурив брови, заявляет один из представителей учебного заведения.

— Смогу согласится с вами позже, господин, когда приобрету необходимые знания, подтверждённые официальными документами, — обещает ЮнМи. — Сейчас я этого сделать этого не могу, так как не являюсь дипломированным специалистом в данной области знаний. Я только что об этом сказала.

Вновь возникает пауза. Все ждут: откроет ли рот кто-то ещё?

— Представители университета удовлетворены принесённым извинением? –спрашивает старший из судебных исполнителей, которому, похоже, надоело молчать.

— Это мало похоже на извинения, — отвечает ему мужчина из университета. — Выглядит как новые оскорбления.

— Пак ЮнМи должна была публично отказаться от признания алкоголиками педагогического состава Ёнесай и принести извинения за свои слова, — посмотрев ещё раз в папку, сообщает пристав. — Она сделала это в присутствии свидетелей и под видеозапись. Если вы считаете, что вашу организацию вновь оскорбили, вы можете инициировать новое судебное разбирательство с требованием материальной компенсации.

Некоторое время все снова молчат.

— Я доложу своему руководству, и мы сообщим о своём решении, — наконец говорит представитель Ёнесай.

— Хорошо, — кивает пристав. — Пока же я считаю решение суда по данному вопросу исполненным.

Время действия: двадцать пятое января, вечер

Место действия: дом мамы ЮнМи

— Мама, мама! Иди скорее сюда! — кричит СунОк, вбегая в комнату, держа в руках открытый ноутбук. — Смотри! АйЮ выложила видео! Она поставила подпись под петицией за ЮнМи! И просит всех своих фанов сделать так же! Они уже подписываются!

Время действия: двадцать шестое января, утро

Место действия: исправительное учреждение «Анян». Кабинет начальницы.

— В отношении тебя суд принял весьма мягкое решение, — говорит мне НаБом, с которой сейчас происходит беседа на предмет того, «как мы будем жить дальше?». — Обычно, за нападение на охрану и физические повреждения такой тяжести дают реальные сроки, которые начинаются от двух с половиной лет. Ты могла провести за решёткой семь с половиной лет. Понимаешь?

— Да, госпожа НаБом, — с небольшим поклоном отвечаю я.

— Это аванс, данный тебе обществом. В надежде на его разумный и адекватный возврат.

«Адекватный возврат» — это как?

— Больше я никогда не должна услышать, что ты что-либо нарушила. Иначе действительно добьёшься увеличения своего срока наказания. Это тебе тоже понятно, ЮнМи?

— Так точно, госпожа начальник.

— Надеюсь, — на самом деле так. Теперь вернёмся к нашим делам. Как идёт подготовка к концерту?

— Пока можно сказать — никак, — признаюсь я. — Но сейчас, думаю, всё значительно ускорится.

— Хорошо. Я буду наблюдать. Вот тебе ещё…

С этими словами начальница берёт со стола распечатанный конверт и протягивает мне.

— Письмо от американского книгоиздателя, компании «Scholastic Book», — говорит она, объясняя, что это такое. — Адресовано тебе.

— Что за компания? — удивляюсь я. — Не припоминаю их в своём листе рассылки.

— Я тоже не знаю, кто они такие и почему хотят сотрудничать. Прочти и сообщи своё решение по их письму.

— Хорошо, — не спорю я, забирая послание.

— Всё, ЮнМи! — решительным тоном произносит НаБом, видимо, показывая, что разговор подошёл к концу. — Считай, начальный этап твоего пребывания в «Анян» закончился. Ты адаптировалась, разобралась в здешней жизни, обзавелась знакомствами…

Действительно? Я и взаправду успел всё это сделать?

-… теперь твоя задача, используя полученный опыт и знания, просто жить, думая о будущем и готовясь выйти на свободу. У нас есть взаимопонимание?

— Да, госпожа.

— Тогда иди и удачи тебе.

— Спасибо за ваше доброе отношение ко мне, госпожа начальник, — кланяясь, благодарю я.

(исправительное учреждение Анян, несколько позже)

Чёрт! И куда мне его снова девать? — думаю я, смотря на прочитанное письмо в своей руке. — Карманов-то в робе так и не появилось! Опять, — в музей отнести?

Оказавшись за дверью кабинета хозяйки «Анян», конечно же, первым делом взялся смотреть присланное из «Scholastic Book». Ну что можно сказать? В целом содержание послания произвело положительное впечатление. Отправители кратко изложили, рассказав их предполагаемому автору, — кто они, что они и где они. Короче: книгоиздательство из Пенсильвании (но имеет множественные международные филиалы, о!), с основным направлением бизнеса — книги и образовательные материалы для детей и родителей. Основная целевая аудитория — подростки. Доход за прошлый год — 97 миллионов долларов. Предлагают за шесть месяцев написать для них роман, который они намериваются издать в количестве 25 000 экземпляров. Обещают за мою «нетленку» гонорар в размере 50 000 долларов.

На первый взгляд, — всё «так себе». Пятьдесят тысяч за полгода? В сравнении с доходами Роулинг — это вообще ни о чём. С другой стороны, если разделить озвученную сумму на шесть, то получится восемь «штук» в месяц. После пяти лет обучения, — молодой специалист в Корее получает тысячу, а человек со стажем в пару десятков лет — пять-восемь тысяч в месяц. Но ведь я способен две книги за полгода написать! К тому же, сейчас издатели вполне могут в моём отношении — «проявлять сдержанный оптимизм». Да, я обладатель премии «Хьюго», но, однако, — не имею ни одного целиком выкупленного тиража. Литературные премии и продажи, как показывает практика, — между ними не всегда автоматически ставится знак равенства. Поэтому, пожалуй, предложение американцев следует перевести из разряда «так себе», в разряд — «вполне». А раз так, то значит можно подумать над вопросом: что им можно отдать? В своём послании книгоиздатель указал, что не ограничивает автора в выборе жанра произведения. Единственное, чего он не хочет видеть, так это любовного романа, поскольку на рынке сейчас по ним переизбыток. Но вообще-то «Scholastic Book» рассчитывает получить от меня «крепкое» научно-фантастическое произведение с оригинальным сюжетом. Одновременно содержащее в себе элементы антиутопии, приключений и социальной фантастики, ибо подобного на книжном рынке сейчас почти нет, а спрос — имеется. И ещё, — чтобы «писанина» хорошо «зашла» подросткам, поскольку они их главная целевая аудитория. Вот и ломай теперь голову, как говорится…

Короче, пойду, сдам письмо в музей, — решаю я, ещё раз, для запоминания внимательно перечитав его текст. — Пусть там будет. И возьму пару дней на обдумывание ответа. Вполне возможно, за это время «нарисуются» более лучшие варианты, чем из Пенсильвании. Впрочем,…

Смотрю на конверт. Вижу на нём отметку почтовой экспресс-доставки.

Чего они вдруг решили сделать отправление срочным? Хотели опередить других? Тогда нужно было увеличить сумму гонорара, чтобы я сразу согласился и больше не смотрел по сторонам… Сложно работать вот так, без продюсера. Человека, который знает происходящее на конкретном рынке. Чё вот это за «Scholastic Book» в реальности? Информация, которую они сообщили о себе, совсем не означает, что оно так и есть на самом деле. Нужно сидеть, выяснять подробности, проверять. Хотя, кажется, я где-то уже слышал слово — «Scholastic». Но опять не могу сразу вспомнить — где. Так, ладно, нужно идти на занятия, готовиться к сунын. Ох, грехи мои тяжкие…

(чат, который не спит)

[*.*] — Видели, — сегодня опубликовали видео извинений Пак ЮнМи перед университетом Ёнесай?

[*.*] — Где? На сайте университета?

[*.*] — Нет. Выложили частным образом на своём канале.

[*.*] — А чего так? Университет же хотел прилюдного покаяния?

[*.*] — Если посмотришь, поймёшь. Там не извинения, а новые оскорбления этого алконария.

[*.*] — «Алконария»? Ты это про Ёнесай?

[*.*] — Да его сейчас все так называют. А что?

[*.*] — Серьёзно?

[*.*] — Посиди в чатах, узнаешь, бг-гг…

[*.*] — Вообще не понимаю происходящего! Агдан сидит в тюрьме, но продолжает создавать скандалы. Кто объяснит, как это у неё получается?

[*.*] — @ Она столько успела натворить, что они будут тянуться за ней, пока она не выйдет из тюрьмы. А после, — создаст новые, бг-гг…

[*.*] — А вы видели, как АйЮ поставила свою подпись за её помилование?

[*.*] — Ещё и юэйнов позвала сделать то же самое.

[*.*] — Но они же несовершеннолетние? Их подписи недействительны.

[*.*] — У сестрёнки нации много взрослых поклонников. А тех, кто ещё маленький, АйЮ попросила привести своих родителей.

[*.*] — Разве так правильно поступать?

[*.*] — Агдан действительно плохо выглядит. В комбинезоне для опасных преступников и с синяком, — реально смотрится как настоящая катастрофа. Её лицо — просто ужас.

[*.*] — Но это не помешало ей назвать корейцев дикарями.

[*.*] — Не знаю про её слова, не смотрела. Вполне возможно, что ЮнМи, как сказала АйЮ, находится в угнетённом состоянии и полностью не отдаёт себе отчёта в происходящем. Если бы меня ударили палкой по лицу, я бы тоже плохо понимала свои действия и слова. Думаю, Агдан уже достаточно наказана, и мы можем проявить к ней милосердие.

[*.*] — Сначала пусть искренне раскается! Только после этого можно будет о чём-то говорить!

[*.*] — @ Как ты вообще представляешь искреннее раскаяние человека, у которого не всё в порядке с головой? Бг-гг…

[*.*] — Почему СМИ не обсуждают слова Агдан о корейцах?

[*.*] — @ Что они с этого получат? Ненормальная дура, сидящая в тюрьме, что-то ляпнула. Какое может быть наказание, если она уже и так отбывает срок? Её только казнить можно, бг-гг…

[*.*] — Почему она, — «дура»?

[*.*] — @ Потому, что умный человек в тюрьму не попадёт! Бг-гг…

[*.*] — Какой-то кошмар. И АйЮ зачем-то ей помогает.

[*.*] — Первая любовь нации имеет большое сердце, преисполненное любви. Словно ангел, она щедро дарит её даже самым никчёмным тварям, в надежде, что те станут лучше…

[*.*] — @ А может она просто чувствует себя виноватой за то, что щедро делилась любовью из своего сердца с женихом Агдан? В Париже. Бг-гга…

[*.*] — Ты подонок, если написал такое!

[*.*] — @ Я не подонок, я девушка! Бг-га…

[*.*] — Тварь ты бесполая!

Время действия: двадцать восьмое января

Место действия: исправительное учреждение «Анян». Вторая половина дня

— Фиговенько, — констатирую я, потыкав курсором мышки по кнопкам в программе звукового редактора.

От «вылеченной» программы пришлось отказаться и установить бесплатную, тридцатидневную версию её же, но с «порезанным» функционалом. Конечно, можно было «юзать» и дальше то, чем пользовался раньше, но сидеть на киче и при этом работать на ворованном программном обеспечении — это уже через чересчур. Поймают, ещё срока добавят. И болтать начнут, что все свои шедевры я создал на уворованном ПО. На кой мне это надо? У меня уже уровень не тот. Конечно, можно было просто заплатить за программу. Но покупать годовую лицензию, чтобы попользоваться приобретённым меньше месяца, — это расточительство. Никто не может сейчас сказать, как долго мне будет позволено пользоваться своим компьютером. Может, после завершения концерта скажут: возвращай! И всё. Денежки — тю-тю. А две с половиной тысячи долларов на дороге не валяются. Умельцы написанияпрограмм продают свой «Audio Editor» только в варианте годовой лицензии и никак иначе. Видимо, по причине того, что слабо шарят в маркетинге.

— Не работает? — услышав прозвучавшее слово, напряжённо спрашивает БонСу, помогающая мне с «развёртыванием» мини-студии.

— Да нет, — успокаиваю я. — Просто привыкла к полнофункциональной оболочке.

Компьютер, а также синтезатор с микрофонами и шнурами привезла из дома СунОк. Хоть суд и запретил мне свидания и встречи, но это было буквально на днях и документы о его решении в «Анян» ещё не поступали. Они пока находятся на стадии оформления, совершая неспешное путешествие по бюрократическим кишкам. Вот этим-то технологическим «зазором» и воспользовалась НаБом, выдав команду — срочно затребовать и привезти необходимый мне инструмент. Видать, — аджума действительно возжелала на должном уровне провести новогодний концерт в своём исправительном учреждении. Лавры Макаренко спать не дают, не иначе. СунОк вообще собиралась вместе с мамой прийти на свидание, раз мне их запретят, но я категорически отказался.

— Плохо сейчас выгляжу, — объяснил я свой отказ онни. — Мама от этого расстроится. Не хочу, чтобы вы запомнили меня такой.

— Мы уже тебя видели, — ответила она. — АйЮ выложила видео с вашей встречей.

Ну вообще замечательно! — подумал я, когда об этом услышал.

Без моего согласия выложили запись, в которой я выгляжу как не пойми кто. Наверное, словно бомж-рецидивист. Когда стану мировой звездой, к бабке не ходи, это видео на всех сайтах будет валяться. Все будут смотреть и ржать. Засудить бы за такие дела, но СунОк сказала, что АйЮ призвала всех ставить подписи под прошением о моём освобождении и народ «валит». И вообще, оказывается, бывшая подруга хорошо говорила обо мне.

— Ты должна отблагодарить АйЮ за помощь. — сказала мне онни.

Честно говоря, я совсем не понял столь активного желания «первой любви нации» — сделать мне хорошо. Предположение о проснувшейся совести было мгновенно отвергнуто, как мертворожденное, а других, жизненно выглядящих вариантов в моей голове не нашлось. Возможно, она хочет присутствовать в момент вручения статуэток «Хьюго» и «Грэмми», но какой ей от этого профит? Или надеется восстановить отношения, чтобы я и дальше ей песни писал? Но этого не будет никогда. Короче говоря, внятность по этому вопросу отсутствует. Однако не следует забывать о том, что АйЮ сумела выжить в джунглях корейской музыкальной индустрии, явившись туда, как говорится — «с улицы». Опыта борьбы за место под солнцем у этой девочки, — дай боже. И думать о её поступках, будто она просто развлекается от нечего делать, — глупо. Если «любовь нации» чё «мутит», то делает это осмысленно и с расчётом на результат. Вон как закрутилось с «законом АйЮ», а ведь всю подготовительную работу проделал я! И по морде получал, — тоже я!

Думаю, пока будет возможность с меня получать, «милашка нации» будет крутиться рядом. А как «источник иссякнет», — усвистает в свой пентхаус и забудет о его существовании. Нужно спокойно, без нервяка, дождаться закрытия моего «окна возможностей» для АйЮ, плюнуть, растереть и забыть.

СунОк же, про АйЮ я ответил, что буквально на днях сделал этой владелице национальных титулов невероятный подарок, по ценности в сотню раз превосходящий все её «дружеские потуги» за всё время нашего знакомства. И поэтому не считаю себя ей чем-то обязанным.

Имелось в виду предупреждение о друзьях, но СунОк была об этом не в курсе и не поняла, о чём спич. Хорошо, в этот момент время телефонного разговора подошло к концу и объяснять ничего не пришлось. Договорились, что онни просто передаст нужные мне вещи, а свидание, от которого я всё же отказался, устроим, когда у меня лицо придёт в порядок. Через год. До этого времени будем общаться письмами, на которые нет никаких ограничений…

— Можно работать? — спрашивает БонСу.

— Да, — киваю я. — Осталось понять, что именно мы собираемся сделать, и можно приступать.

— Ты хотела записать новую песню для концерта.

— Я помню. Проблема только в том — какую из?

— В смысле?

— Вариантов множество. Мелодия может быть весёлой, грустной, нейтральной. Текст тоже может быть грустным, весёлым, нейтральным. И это только три основы. Если начать их уточнять, можно получить бесконечность, из которой необходимо выбрать лишь одно. Например, раз мы находимся в тюрьме, — может, будет правильным исполнить нечто, соответствующее обстановке? Как тебе такое предложение?

БонСу на мгновение задумывается.

— Не разрешат, — отрицательно качает она головой. — Скажут, — придаём особое значение тюремной жизни. Может плохо повлиять на молодёжь.

— А если исполнение сделать на английском языке? Будет как дополнительная подготовка к сунын? Кто хорошо занимался, те поймут. А те, кто хорошо занимаются, умные, — на них плохо повлиять текст не сможет. Дураки же ничего не поймут, поскольку у них тупо не получится перевести. Значит, плохого воздействия на них тоже не будет. Получается, произведение имеет нейтральный характер и готово к исполнению без всяких ограничений.

БонСу озадаченно смотрит в ответ.

— Ты что, — адвокат? — задаёт она вопрос.

— С чего? — удивляюсь я.

— Говоришь так хитро, словно защитник в суде. Может, лучше ты напишешь песню на корейском языке? Всем всё будет понятно.

— Скучно, — отказываюсь я, хотя девчонка высказала разумную вещь.

Просто не собираюсь ставить её в известность, что задумал «диверсию». Имея большей частью дня совершенно ничем не загруженную голову, я давно уже мысленно перебрал подходящие для концерта варианты. Вспомнилась вписывающаяся в специфику «Анян» вещица под названием «Gangsta’s Paradise». Не являюсь любителем негритянского рэпа и в будущем исполнять подобное не планирую. Поэтому, совершенно без сожаления, могу пожертвовать данную композицию — «на опыты». Мелодия красивая и речитатив, это не пение, «которое уметь надо!». Смысловое наполнение — тоже в тему. Слова словно про меня написаны. У нас она была популярна и звучала из каждого утюга. Вот смеху-то будет, когда из «Анян» она тоже вылезет в топы здешних чартов. Если же не «стрельнет», то и бог с ней, как говорится! Здесь никто не знает, что это такое, поэтому плакать над неродившимся хитом не станут.

— Сможешь повторить? — Спрашиваю я и начитываю: — «We’ve been spending most our lives living in the gangsta’s paradise».

— Что это значит? — оторопело отзывается кореянка, отбывающая срок за убийство.

— «Большую часть жизни мы провели в гангстерском раю», — даю я перевод.

— Ты хочешь, чтобы я исполнила твою песню⁈

— Только припев, — охлаждаю я внезапный восторг. — Слишком мало времени, ты не успеешь подготовиться. Произношение певицы не должно вызывать смех у зарубежной аудитории.

БонСу в растерянности проводит языком по губам.

— Думаешь, её там станут слушать?

— Ничего точно неизвестно, пока не откроешь позицию. Но я намерена постараться, чтобы они это делали.

— Почему ты выбрала меня? У меня голос подходит, да?

— Нет, просто хочу отблагодарить за шоколадные батончики, которые ты мне покупаешь.

Дождавшись, когда лицо БонСу недоумённо вытянется, начинаю смеяться.

— Онни, это была шутка, прости, — извиняюсь я. — Конечно, ты подходишь. Я же не настолько ненормальная, — брать кого-нибудь, кто не соответствует?

— Да ну тебя! — сердится в ответ та. — Шутки у тебя…

— Дурацкие, — заканчиваю я за неё.

— Не совсем, но…

— Они где-то рядом. Словно истина. Кстати, о батончиках. Мне из дома перевели деньги. Я собираюсь вернуть тебе долги.

— Даже и не думай! — БонСу отмахивается от меня двумя руками. — Я угощала тебя просто потому, что ты моя онни.

— Значит, теперь будет моя очередь угощать, — говорю я и добавляю: — Слушай! Сейчас свободное время и можно прошвырнуться до магазина! А то со всеми этими играми разума — у меня мозг проголодался. Подпитки просит…

(несколько секунд спустя)

— Чего? — испуганно спрашивает БонСу, глядя на замершую ЮнМи. — Что с тобой?

— «Голодные игры»… — шёпотом отвечает та, переводя округлившиеся глаза со стены, на которую молча пялилась, на БонСу. — Я знаю, что нужно «Scholastic Book». И кто они такие…

— Квиддич!! – набрав полную грудь воздуха, неожиданно, изо всех сил кричит ЮнМи.

Конец десятой главы