Да родится искра

Глава 9 - Новые порядки

Площадь под свинцовым небом набилась еще до обеда. Вчера на ней потеснили торговые лотки, установили возвышение и укрыли его от дождя. Раткар, Хатт, Феор и уйма слуг были заняты приготовлениями к предстоящей церемонии.

Множество людей съехалось со всех концов Дома, да и столичных жителей собралось немало ради того, чтобы взглянуть на нового регента и, быть может, выпросить для себя каких-нибудь милостей. Тут бы вспомнить бы о предостережениях Тимпая, но куда там. Люди сейчас просто не поймут, чего от них хотят. Иные даже оскорбятся, заставь их с порога идти в мыльню.

В течения дня прибывали обозы и фургоны с Седого Загривка, и Аммия сбилась со счету, пытаясь за ними уследить из окошка. Казалось, Раткар хочет перевезти сюда весь свой двор вместе с мебелью, а уж только потом семью.

С беспокойством Аммия наблюдала за тем, как в город въезжает большой воинский отряд. Немалая часть дружинников столицы постоянно находилась в разъездах и патрулях, и теперь на каждого местного бойца приходился по крайней мере один раткаров сварт — те носили бордовые плащи и особые шлемы с нащечниками. Феор и Астли несколько дней хлопотали над тем, как бы их всех разместить подальше от столичных гридней, ведь после поединка в городе то и дело вспыхивали стычки, проливалась кровь. До смертоубийства не доходило, но разгоравшиеся страсти надо было как-то усмирять.

Аммия плохо спала. Опять жизнь ее полетела кувырком. Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что дяди больше нет, а соседние комнаты теперь обживает чужой ей человек, хоть кровь его тоже принадлежала роду Эффорд. То и дело она вздрагивала, заслышав шаги или голоса из покоев, где полмесяца стояла гробовая тишина.

В первые дни, шумные и суматошные, Аммия заперлась и не желала лишний раз даже высовывать нос из своей норки. Она пропустила несколько советов, сказавшись хворой, и погрузилась в чтение трактатов, что принес Феор.

Ей хотелось побыть одной. Хотелось, чтоб вернулись Харси, рыжие близнецы и все те, кого позвал мрачный Мана. Хотелось снова услышать отцовский смех, увидеть лицо матери, хотелось, чтоб все стало, как раньше. Однако, мечты пусты и несбыточны, а распускать нюни не по чести будущей правительнице Дома. Этим утром Аммия сбросила с себя серую хмарь и решила развеяться.

Белесое пятно городских стен давно исчезло в туманном мороке. Холодный ветер тормошил и вспенивал речную гладь, наполнял силой парус. Острый форштевень шнеки взрезал стремительные воды, несшиеся на север, чтобы слиться с бескрайним морем там, где прозябает вечная ночь. Старики говорят, что, следуя дорогой лебедя и вслушиваясь в чарующие переливы Песни, можно отыскать Хатран, ибо реки полны знаний — им ведомо, где упрятан ее священный чертог.

Лишенные работы весельные возились с сетью у кормы, где у правила восседал востроглазый мужичок, у которого не доставало трех пальцев на левой руке. Аммия, укрывшись от брызг кожаным плащом, сидела на скамье перед Натаном и слушала его нескончаемую болтовню, стараясь кивать в нужный момент и делать вид, что рассказы эти не навевают желание броситься за борт. Сегодня ей выпала роль малолетней дурочки.

— Кто знает, какие испытания готовит нам грядущее! Нужно держаться крепче за семью, не ходить порознь, — крутя на пальце серебряную цепочку, твердил он, в десятый раз за утро пытаясь навести ее на мысли о браке.

— Конечно, важнее семьи и рода ничего нет.

— Всякому Дому нужен могучий правитель, а всякой деве, особенно такой прелестной как ты, — достойный муж, — подмигнул Натан.

— Мудрые слова, — ответила Аммия, постаравшись скрыть эмоции на лице, которые выдали бы, сколько дней по ее прикидкам простоит Дом Негаснущих Звезд, стань в его главе такой мудрец, как он.

Молодой первородец, все богатство которого состояло из двух потрепанных кораблей, клочка выпасного луга и пустующего дома с престарелой родней, уже давно крутился вокруг, будто надоедливая оса, и не терял надежд охмурить ее, хоть и был вдвое старше.

Феор говорил, что раньше он метил на место престарелого Талика, заправлявшего Северной четвертью, а теперь и вовсе исполнился мыслью стать князем. Как не противны были Аммии его ухаживания, стоило держать Натана на поводке, ибо даже три дюжины верных ему мореходов — рыбаков и свартов в одном лице — могут переломить исход борьбы с загривцами. Желая показать расположение, она позволила ему самому укрыть ее плащом — знак, дарующий большие надежды.

Просить младую девушку в жены следовало у ближайшего старшего родича по мужской линии, но в случае с ней этим родичем был Раткар, и даже такой дурень, как Натан, понимал, что по своей воле он княжество не отдаст. Потому первородец искал счастье у самой Аммии, надеясь завоевать ее сердце прежде, чем новый регент вступит в права.

— Хотела бы я на большом кнорре поплыть куда-нибудь к южным морям, — размечталась княжна, — отец рассказывал, что там всегда тепло и птицы поют даже зимой, а кое-где вода такая прозрачная, что с середины реки видно, как раки ползают по дну.

— Теперь уж далеко не поплывешь. Раньше потопить тебя пыталось только море, а ныне и чудовища. На днях…

— И у некоторых чудовищ человеческое обличье, — перебила его Аммия.

— Что правда, то правда! Темные времена наступили! Темные времена!

— Защитишь ли ты меня, когда придет нужда, Натан? — решила она спросить напрямую.

Мореход поиграл желваками.

— Будь уверена, я и мои люди отдадут жизнь за тебя.

— Приятно слышать, но надеюсь, до такого не дойдет. Теперь мне не так боязно, — пролепетала девушка, постаравшись изобразить на лице милую, глупенькую улыбку.

Натан спрятал цепочку в кулак, расправил плечи и надулся от важности, гордый осознанием того, какую рыбу ему удалось поймать.

Аммия хмыкнула про себя. Тонкости женского искусства повелевать мужчинами ей никто не объяснял, и получалось у нее пока плохо, но и этого вышло довольно, чтобы покорить первого союзника.

***

К полудню, пользуясь отсутствием Раткара, явился Феор. Вид у него был неважный: круги под глазами говорили о бессонных ночах. Аммии только сейчас пришло на ум, что и он далеко уже не молод. Кто придет ему на смену? Об этом лучше не задумываться. Голова ее и так пухла от тревог и волнений.

— Как вы, княжна? — спросил он, усевшись к небольшому столику и утерев вспотевшее лицо платком.

Аммия на носочках подошла к двери, удостоверилась, что их никто не подслушивает, и похвалилась Феору утренними успехами. Тот крякнул и рассмеялся в усы.

— Хорошая работа, верные люди нам не помешают. То-то Раткар увидится, что его, главного хитреца и интригана, одолеют его же собственными приемами.

— Ох, ничего мне не говори про этого душегуба. Как там жена Данни?

— Вчера был у нее, принес соболезнования от вашего имени. Бедняжка выплакала все глаза.

— До сих пор не верю, что он мог совершить такое. И ничего не сказал. Мы ведь разговаривали за день до всего этого.

— Астли все знал. Но…

Феор вздохнул.

— Почему? — тихо спросила Аммия.

— Есть вещи, которые не запретишь. Открой он нам замысел Данни, мы убрали бы рыжего подальше или отправили куда-нибудь с поручением, но это лишь отсрочило бы неизбежное. Месть затмила ему разум. Даже скованный по рукам и ногам Данни нашел бы способ ее свершить. Астли понял беднягу и дал ему шанс.

Аммия потерла ладонями глаза, словно пытаясь избавиться от жуткого сна.

— Отец умеет чувствовать такие вещи, а я не могу.

Минуло уже три года, а она все поминает его живым. Разве есть хоть один шанс на тысячу, что он вернется?

— Прошлого не воротишь, княжна.

— Твоя правда, надо радеть о будущем. Ты был у Вольных кланов?

— Был, но на них надежды нет, — покачал головой Феор.

— Неужто так плохо? Мы же их приютили, дали кров и землю, — нахмурилась Аммия.

Беженцев в Искорке становилось с каждым годом все больше, постепенно они набирали вес в обществе. Самые предприимчивые шли в торговлю, создавали свои младшие дружины и братства, стремились влезть во властные круги.

— Былые обиды не так просто забыть. Твой отец и Харси наложили на вольных людей множество запретов, долгое время не считались с ними. У лидеров кланов на уме, что Раткар исправит их положение.

— Чем же плоха я? Чего они хотят?

— Им нужен мужчина. Южане не привыкли повиноваться женщинам. На их родине люди — это зрелые мужи, а все прочие — только обслуга. Хоть я и сам из их племени, меня не стали слушать.

— Значит, в стане Раткара прибыло.

Феор мрачно закивал.

— Правда, мне удалось склонить на нашу сторону Крассура.

— Как? Вы ведь постоянно ругаетесь. Чем же ты его завлек?

— Пришлось на время сдружиться. Помните ли вы Ханешу, вашу дальнюю тетушку по матери из Ледяных Туч?

— Один раз только ее видела в детстве. Темноволосая, высокая, никогда не улыбается.

— Точно так. Она овдовела три года назад. Скоро срок плача проходит, и Ханеша ищет нового мужа. Через Рину она попросила меня подыскать кого-нибудь в столице. Я предложил ей несколько вариантов, но она всех отвергла, зато заинтересовалась Крассуром.

— Ого! Но ведь Крассур тоже не из родовитых.

— Его сундуки полны. У Ханеши нет сыновей, и большая часть ее богатств перешла к мужниным братьям, а она с дочкой осталась почти ни с чем.

— Почему она не хочет пойти за кого-нибудь из этих братьев?

— Они рассорились в пух и прах, когда делили добро.

— Значит, она ищет богача. Ну, Крассур надменностью и высокомерием придется ей под стать.

— Если они уживутся, и Ханеша не выцарапает ему глаза в первую же ночь, это будет чудо. Вчера я говорил с ним и как бы случайно обмолвился о Ханеше. Видели бы вы, как у него глаза загорелись. Я предложил ему подсобить в помолвке, и он сначала даже не поверил, всё искал подвоха, но потом согласился. Крассур поможет нам устранить Раткара, а весной поедет к отцу Ханеши свататься.

— Ему можно доверять?

— Придется довериться. Он сложный человек, но и к нему есть подход. Серебра у него довольно, однако сам он из низовцев. Стать во главе ветви одного из первейших родов — его давняя мечта. Ради такого он пойдет на что угодно.

— Сколько у него ратников?

— Мне доносили, что четыре полные дюжины и еще с десяток учеников.

— Набирается целое войско. Хоть какие-то хорошие вести, — улыбнулась Аммия, но спустя миг на лице ее вновь отразилась тревога, и после паузы она спросила: — все же я не понимаю, зачем Раткар затевает эти игры. Он мог бы просто… просто убить меня, это открыло бы перед ним ним все дороги.

— Он на это не решится. Положение его шатко. Наверняка какое-то время он будет изображать любящего дядюшку.

— До весны. А что потом?

— Потом стоит ждать сюрпризов. Но к этому времени мы уже что-нибудь придумаем.

Первый советник поклонился и собрался уходить, когда Аммия окликнула его.

— Феор, почему Шульд не покарал их? Почему пал Данни, а не тот… другой? Быть может, мы все заблуждаемся, и Раткар в самом деле не виноват? Быть может, есть другая сила, которая провоцирует нас на усобицу? Тот же самый Крассур.

Сомнения эти не давали покоя Аммии.

Первый советник решительно покачал головой.

— Крассур? Нет. Я давно слежу за его ребятами. Это правда, что они иногда снимают плащи, по которым их можно узнать, и, подобно разбойникам, грабят дальние деревни. Но организованно выехать большим отрядом вслед за Харси, а потом еще вернуться, и чтоб об этом никто не прознал? Нет, это немыслимо. Да и Астли наверняка нашел бы его след. Может статься, что за гибелью регента стоял кто-то другой, но ручаюсь, это не Крассур.

— Но кто? Барон из Сорна? Есть ли в наших краях еще силы, способные на такое?

— Скоро все прояснится, а пока… не знаю. Могу сказать только, что не стоит полагаться на богов. Они давно оставили этот мир. Смотреть надо на людей — глаза верней покажут, кто враг, а кто друг.

— Опять ты со своими южными проповедями, — надула щеки Аммия.

Феор криво усмехнулся и откланялся. Княжна знала, что он прав.

Вечером, когда беспокойный ветер затих и блеклое солнце растворилось за Хладными пиками, настало время церемонии.

С полудня народу на торжище прибавилось вдвое. Кого здесь только не было! Наемники и охотники, рыбаки и лесорубы, чесальщики шерсти и медовары, бочары и плотники, камнетесы и кузнецы, строители и фермеры, пастухи и коневоды, пекари и мукомолы, торгаши и наперсточники, ткачихи и пряхи, лекари и сборщики податей, странники и монахи, мойщики, цирюльники, люди знаний, оборванцы, ворье, пьянчуги. Площадь гудела, будто осиное гнездо, пестря огромным множеством запахов, которые вкупе с привычным рыбным духом создавали невообразимую дурманящую смесь.

В первых рядах, отдельно от низовцев, за прослойкой свартов располагалась немногочисленная знать: прибывшие издалека наместники четвертей, богатеи, первородцы, советники, а чуть поодаль — их челядь, княжьи писари и управители.

Сама Аммия восседала на помосте в кресле, покрытом соболиными шкурами. Она зябла и теребила косы, дожидаясь, пока изволит прибыть дядя. Ей не терпелось, чтобы все это шумное представление поскорее закончилось.

Наконец, толпа зашумела и расступилась, пропуская кольцо бравых ратников. Взметнулся алый плащ, на возвышение молодецки влетел Раткар и, раздавая на ходу приветственные кивки, махая кому-то и улыбаясь, попятился к своему месту. Волосы его были напомажены и убраны в хвост, а зеленоватые разбойничьи глаза искрились весельем. Под меховым наплечьем проглядывала богатая длиннополая туника из тонкой крашеной шерсти. Он весь сверкал и переливался в лунном свете: пальцы лучились драгоценными камнями, на шее исходил холодным сиянием витой серебряный обруч, тем же серебром был прошит вычурный кожаный пояс с начищенной до блеска бляшкой и соколиным знаком на ней.

Люди разделились: кто-то начал свистеть и тихонько браниться, другие наоборот — славили нового регента и с одобрением кланялись. Раткар вальяжно уселся в кресло рядом с княжной, а Хедвиг, взошедший за ним, встал позади. На лице его еще красовались ссадины от удара кольчужной перчатки Данни.

— Какое дивное платье, племянница. Да и сама ты сегодня ослепляешь красотой, словно Пречистая Дева.

— Спасибо, — не глядя на него, буркнула Аммия.

Платье и вправду ей нравилось. Голубое, в цвет глаз, расшитое золотой нитью. Его подарил отец перед самым своим исчезновением, и за три года оно сделалось тесным в груди, но еще налезало и оставалось любимым. Правда, любезностей от Раткара ей выслушивать не хотелось. За три дня, что он тут, они едва ли перемолвились двумя десятками фраз.

— Выше нос, девочка. Мы на празднике, а не на похоронах.

Я не девочка, мысленно поправила его Аммия. Ее ужасно раздражало, что с ней не считаются.

Хатт, с кряхтением поднявшись на помост, грянул заздравную речь, и низовцы затихли, дабы расслышать его лязгающий голос.

— Милостью владычицы Хатран нам будет дарована морозная зима, что заберет старых и слабых, но закалит сердца тех, кто перенесет страшнейшую из ее вьюг! А после вновь выйдет солнце, разойдутся льды, расцветут на деревьях почки, и в Нидьёр придет весна!

Народ одобрительно зашумел. Северяне почитали Зиму, как самобытное божество, и радовались, когда она выдавалась особенно суровой. Они верили, что это Хатран помогала им в битве с Вечным Врагом, занося снежными валами все тропы и дороги, не давая тому перейти Плетеные горы и обрушиться на людей всей своей неудержимой мощью.

Хатт еще раз пожелал всем доброго снега, кратко перечислил высокородных, что приехали, дабы засвидетельствовать почтение регенту, после чего стал громко зачитывать ту часть Уклада, которая определяла правила наследования власти, чтобы самый темный низовец уразумел, отчего княжить позвали именно Раткара. Ветер уносил его слова в вышину, откуда сыпались редкие снежинки, дабы растаять на плечах пришедших.

— Посему, до исполнения шестнадцати лет от роду Аммии, дочери Хаверона, над Домом Негаснущих Звезд будет властвовать князь-регент Раткар, сын Урдара. То есть слово Звезд! — закончил наконец Хатт.

— То есть слово Звезд! — робко и нестройно отозвалась толпа, особой радости не выказав. Только загривцы и малая часть горожан горячо поддерживали нового владыку. Большинство прочих явились лишь за тем, чтоб отведать на пиру дармовой выпивки да выбрать себе кусок мяса посочнее. Им было все равно, кто там сидит на самом высоком стуле, мерцая, точно жемчуг.

Раткар поднялся и воздел руки к небу в приветственном жесте. Настал его черед говорить. Он произнес выученные с вечера слова древней присяги на полузабытом языке перволюдей, столь сильно отличающимся от наречия снегов, что самый смысл клятвы едва ли понимал кто-то, кроме Хатта и нескольких ученых голов.

После на помост по очереди выходили наместники Северной, Южной и Западной четвертей и произносили слова верности регенту, клянясь сначала на мече, а потом на щите с намалеванным восьмиконечным символом солнца. Лысый Имм подносил им кубок с трескучим сбитнем — старинным священным напитком, что варят из дикого меда и местных душистых трав.

Управителем Западной четверти, самой меньшей по населению из-за разросшегося по его землям Крапивника, был дородный муж по имени Корлик Сивый. Прозвищу своему он давно перестал соответствовать, ибо полысел. Из-за объемного брюшка он пыхтел и сопел при каждом шаге, будто кузнечные меха. Феор рассказывал, что ни один конь такой вес не выдерживал, поэтому Корлику приходилось путешествовать в повозке, однако еще не нашелся безумец, который вздумал бы его за это высмеять.

Талик Вороний Глаз, суровый с виду, но добродушный старикан с квадратным лицом, волевым подбородком и серой паклей вместо волос, держался с Раткаром холодно и слова клятвы цедил без всякого выражения. Всем известна была его привязанность к Хаверону, которого он нянчил еще младенцем. Аммии, однако, он приветливо улыбнулся, подмигнув здоровым глазом — второй ему выбили в юности. На прошлой церемонии, когда регентом провозглашался Харси, Талик ей полюбился больше всех.

Юг, наиболее страдавшую от напастей часть Дома, представлял настоящий воин — Мадавк Железнобокий. Ветеран сотни битв и бесчисленного множества стычек, кареглазый рубака с испещренным шрамами лицом, он почти не показывался в своем остроге. То там, то здесь южан теснили порченые, а Мадавк не терпел сидеть сложа руки. Еще меньше он любил просить подачки у правителей Дома, хоть южная четверть остро нуждалась в свартах. Отец прислушивался к советам Астли и несколько раз посылал отряды дружинников на помощь южанам, но дядя Харси уговорам поддавался редко, предпочитая укреплять собственные рубежи.

После принесения клятвенных речей Раткар взял щит на руку, высоко поднял его и продолжил на привычном языке:

— Люди севера! Многие из вас явились сегодня издалека, чтобы поглядеть на нового правителя! Вот он я! Знайте, что для меня честь служить Дому и быть верным надежей всем вам! Обещаю быть справедливым и любящим отцом, обещаю защищать вас и ограждать от бед, обещаю закон для всех и каждого, от мала до велика! Ибо вы, наш народ, и есть главное богатство Дома!

Раткар намеренно выделил эти слова и выждал паузу, чтобы послушать, как толпа благосклонно загудит, а после продолжил:

— Мясо уже шкворчит на сковородах, а бочонки с брагой и медом только и дожидаются, когда я кончу болтать, так что не буду вас задерживать! Пейте, веселитесь и запомните Раткара щедрым и добрым князем! Пока я здесь, Искорка будет сиять!

На этот раз народ возликовал.

Откуда-то стали выкатывать здоровенные бочки. Подставили ведра, отбили пробки, и тут же дохнуло хмелем. Повсюду звучали тосты, нестройно произносились здравицы.

Раткару поднесли кованый ларец, и он, заливаясь звонким смехом, стал бросать в толпу старинные монеты, будто зерно. Его подручные тоже погружали руки в ларь и поливали серебряным дождем ошарашенных людей, что хватали богатство на лету, толкались и вырывали блестящие кругляши друг у друга.

По знаку Раткара на помосте появились дудочники, гусляры и прочие песенники, наполнившие ночь пронзительными трелями под грохот пузатых барабанов. Зажгли огромные костры, перед которыми закружились хороводы. Девы дразнили огонь щепотками соли, а тот плевался искрами и шипел.

Носчики еды дурманили запахами жареного мяса с пряностями на палочке, пирогов с репой и даже диковинных южных фруктов, которые специально для праздника выписали из Камышового Дома. Один из таких подали и самой Аммии. Сочный красный плод, похожий на яблоко, вязал во рту, но дарил необыкновенный терпкий вкус.

Кое-кто еще крутился у самого возвышения, выискивая в грязи последние монеты, другие уже занимали очередь за чаркой пива или меда — некоторые по третьему разу.

Раткар честно завоевывал сердца, без зазрения совести подкупая горожан серебром, хмелем и увеселениями. Этим простым и действенным средством не пользовались ни отец, ни Харси. Отцу, пожалуй, это было ни к чему, его почитали за другие заслуги, а вот погибшему дяде не повредило бы — в народе Харси часто бранили и прозывали за скупость Вшивой Бородой.

Глядя на празднество, княжне невольно вспомнилось прочитанное из последнего трактата о падении великих домов и королевств юга, писанного безымянном хронистом.

Тот красочно повествовал о коронации в цветущем зеленью Ховеншоре. Пышное, великолепное, громкое и грандиозное — не скупился на похвалы писарь, но после добавил: «Никто не думал, что через два десятка лет те же самые люди будут драться насмерть за горсть покрытой плесенью муки, а короля разорвут на части собственные вельможи».

Бардов, чьи звучные инструменты больно били по ушам, Раткар отправил к середине площади, а на их место откуда-то вывели разряженную в платье дрессированную медведицу, что умела вставать на задние лапы, танцевать и крутить обручи. Потом вышли потешные сварты с огромными чанами на головах, которые напрочь закрывали весь обзор. Они от души лупили друг друга по этим шеломам деревянными молотами, вызывая протяжный звон, отчего толпа каждый раз заходилась в приступе хохота.

К Раткару, лицо которого от смеха раскраснелось, подошел поверенный и шепнул что-то на ухо, после чего новоявленный регент коротко кивнул, поднялся и покинул крикливое пиршество.

Народ гулял и забавлялся, но Аммия особого веселья не испытывала. От шума у нее вконец разболелась голова, и она попросила собственных дружинников проводить ее до покоев.

Зайдя в темные сени, княжна впервые подумала, что дом становится чужим. Он уже пропитывался незнакомым духом, так как почти всю прислугу сменили люди, приехавшие из Седого Загривка. Остался лишь немой истопник Шорт да бессменная старушка Кенья, которая целую жизнь прожила при князе, — за них вступилась сама Аммия.

Дверь в комнату отца охраняли двое свартов, и, проходя мимо, она уловила голоса — Раткар беседовал с Феором. Поскорее шмыгнув к себе, Аммия заперлась и, затаив дыхание, прильнула к стене, чтобы яснее слышать разговор.

— Мне потребуется кто-то из местных в совете, по крайней мере, на первое время.

— Я готов ост…

— Я не спрашиваю, а говорю, — грубо оборвал Раткар. — Ты будешь в совете. Астли и еще несколько дураков его покинут.

— Как же это? — изумился Феор.

— Их места займут мои люди. Дело обороны поставлено в Доме из рук вон плохо. Не согласен? Загибай пальцы. Какие-то подземные змеи объявились в Шелковице. Из Крапивника снова повылезли вестники, и на них никакой управы. Среди бела дня в трех верстах от городских стен едва не случилось побоище из-за того, что дозорные совсем обленились и разнежились. Личная охрана князя не способна его защитить. Мятежников не нашли. Один дерзкий низовец настолько наглеет, что бросает вызов первородцу. А кто же все это устроил? Кто? Молчишь? Так я тебе скажу. Устроил это с верными людьми ваш воевода, защитник дома. Это он подготовил заговор против собственного регента. Неудивительно, что, будучи Преследователем, он не отыскал никаких следов!

Аммия похолодела, не веря своим ушам.

— Астли? Что случилось с ним? Где он? — послышался изумленный голос Феора.

— Он там, где и положено. Ждет домстолля.

— Что произошло? Он не мог…

— Не утомляй меня лишними вопросами, если не хочешь посидеть в соседнем порубе. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Я не спрашиваю — ты не открываешь рот.

Феор промолчал, но даже через стену Аммия чувствовала, как внутри него закипает гнев.

Значит, Астли кинули в темницу. Выходило, что самые худшие предположения сбываются, и без травли и гонений дело не обойдется. Она не допускала мысли о том, будто воевода хоть как-то причастен к гибели Харси. Раткар просто решил показательно от него избавиться и посмотреть, много ли найдется заступников.

Феор не зря увез семью в Башни, ему самому грозит опасность. А если схватят и его, то Аммия останется без всякой защиты. Сердце ее затрепетало, но она постаралась взять себя в руки и успокоиться — не девочка уже.

К удивлению княжны, в дальнейшем в беседе Раткар не выказывал спеси. Долго и обстоятельно он расспрашивал Феора о ситуации в столице и на окраинах, касаясь самых разных тем, от городского устройства, запасов продовольствия и дров, торговых договоров с Башнями и Сорном до жалоб, прошений жителей и количества свартов в дружине. В конце разговора советник осмелился поднять тему Белого поветрия и новых знаний о том, как можно ему противостоять, которые принес им монах из Ордена Божьего Ока. Раткар выслушал его, но не впечатлился.

— Никогда не доверял этим всезнающим гордецам, хотя в чем-то он, пожалуй, может быть прав. Вот только заставить воина мыть руки чаще одного раза в день не способна ни жена, ни князь, ни даже сама Хатран.

— Я Тимпаю сказал то же самое, но, видно, придется эти нравы переменить. Хворь появляется на севере все чаще. На днях в Выклике появился свежий порченый. Увещевания безвестного храмовника пропустят мимо ушей, но вас не посмеют ослушаться.

— Меня так боятся? — удивился Раткар.

Вероятно, Феор кивнул, потому что регент снова заговорил.

— Это хорошо. Правитель должен внушать уважение и страх, так чтобы у низовца моча по ляжкам бежала, едва он завидит моего коня. Пусть это будет твоим первым поручением. Подготовь мое слово, разошлем с наместниками. А когда этот монах вернется, проси его ко мне.

— Слушаюсь.

— Феор, — проговорил Раткар особенным вкрадчивым тоном, — и постарайся не натворить глупостей у меня под носом.

Скрипнула дверь, первый советник вышел.

Аммии жутко хотелось задержать его, чтобы расспросить о Астли, но тот и сам, похоже, изумился словам Раткара. Да и нельзя было дать понять, что она подслушивала их разговор.

Тени все гуще обступали ее.

***

Аммия заболела и целую неделю провела в горячке, а Раткар не велел пускать к ней никого, кроме прислуги.

Через Кенью она узнала о том, как круто он обошелся с Астли — схватил посреди бела дня, заковал в цепи и посадил в поруб, а после назначил день для домстолля. Подробностей бедная старушка, напуганная не меньшей ее самой, не знала. Рассказала только что дружинники пошли было вызволять старшего, но у самого поруба наткнулись на усиленную охрану из загривцев. Потолкались, побранились, но за железо браться не стали и разошлись, когда к страже подоспела подмога.

Искорка полнилась дурными слухами.

Раткар устанавливал свои порядки скоро и жестко, пресекая любое неповиновение, а она, хилая Жердинка, без сил валялась в постели. Лишь иногда, наперекор запретам, она отворяла внутренние ставни и, подставив лицо жгучему холоду, глядела на город из оконца. Город, меняющийся на глазах.

Крытые берестой и дерном крыши усеивал снег, растворяющий прочие краски. Лесок на том берегу Студеной мрачнел и костенел, а слепое небо все реже позволяло солнцу пробираться к земле сквозь плотные, заполонившие горизонт от края до края облака.

Аммия не оставляла стараний разобраться в том, как управлять живым сном, но ночь нехотя открывала ей свои тайн. Должен быть способ, твердила она себе, ворочаясь на перине из гусиного пуха и сжимая ладошками виски. Она зажмуривалась и воображала перед собой мать, которую знала только по старым портретам: ее чуть вытянутое лицо, обрамленное русыми косами, и строгие синие глаза, но оно расплывалось и в голове возникало лишь размытое пятно. Рисуя в памяти этот образ, Аммия будто натыкалась на непреодолимую стену. Отец иногда являлся ей, но то был обыкновенный сон, лишенный волшебства.

Однажды в голову Аммии пришло потренироваться на ком-нибудь другом. Не особенно надеясь на успех, она представила Кенью и задремала, а очнувшись, вдруг почувствовала, что уже не лежит на собственной кровати, а стоит на ногах, хоть сплошной мрак вокруг нисколько не развеялся. Рядом кто-то мерно сопел, и Аммия замерла, не сообразив, где очутилась. Когда глаза привыкли, она различила в полутьме очертания комнаты и несколько соломенных тюфяков, на которых угадывались силуэты спящих.

Прислуга! Вон телогрейка Кеньи, вон скинутые башмаки истопника — их ни с чем не спутаешь. Она в людской, а значит, у нее получилось!

Едва Аммия осознала это, как от неожиданности, восторга и волнения ее сразу же бросило назад к собственному телу. С глубоким вдохом она распахнула глаза, вскочила, огляделась и принялась убеждать себя, что все произошло взаправду. Потом на цыпочках с лучиной в руках пробралась в людскую и ахнула — все вещи были разложены точно на тех местах, где она их увидала, даже Шорт спал в той же странноватой позе, сложив руки на груди и надвинув на самый лоб шапку, с которой не расставался.

— Получилось, получилось, — шептала про себя, тихонько возвращаясь в покои, дрожа от возбуждения и лихорадочно перебирая в уме родных и знакомых, на ком еще можно испытать свой таинственный дар.

На другую ночь, глотая слезы от тяжких воспоминаний, Аммия настроилась на дядю Харси. До самых петухов она промаялась без всякого результата. Через узкую щель меж полуприкрытыми ставнями уже пробивалась полоска рассвета, где-то вдалеке трескуче пели камышовки, когда от усталости она наконец забылась. Но вот среди птичьего клекота словно бы проступили приглушенные голоса. Над головой зашумела листва, и от испуга Аммия раскрыла глаза.

Тут и там ее окружали высокие сосны, и лишь с одной стороны проступало пятно света, откуда доносился говор. Аммия двинулась туда, вновь дивясь тому, что палые листья, ветки и камешки не ранят ее босых ступней, а мороз, сковавший лужи льдом, нисколько не тревожит.

Она дошла до опушки и припала к крепкому стволу.

Пепел. Будто снег, он медленно падал с небес и щекотал кожу, покрывая все вокруг тонким слоем туманной пелены.

С окрестных холмов двойной цепью съезжали всадники — все как на подбор лихие, рослые, на каждом шлем и кольчужная рубаха — изделия дорогие и статусные, ибо кованое железо в цене все стремительнее сближалось с самим серебром. Плащи их были черны, как деготь — ни знаков, ни вышивки.

Солнце уже нырнуло за горизонт, и силуэты наполовину скрывал опускавшийся на землю мрак, оттого темны и страшны были их лица. Почти не издавая шума, они спускались в низину, откуда в небо выстреливала округлая каменная башня. Вблизи нее теснились приземистые, частью разрушенные строения, напоминавшие не то узилища, не то склепы, какие отстраивали себе богачи на окраине Искорки. Там тоже виднелись люди, присматривавшие за лошадьми.

Аммия далеко не сразу поняла, что перед ней Хаонитовы могилы. Лишь когда конные перешли с шага на рысь, она осознала, куда ее занесло.

Послышались крики и резкий свист. Это в низине подняли тревогу. Хотели укрыться в башне, но было поздно.

Она увидела все: как хлынула крутая волна, сметая зазевавшихся врагов, будто прилив, как взвивались и разили мечи, как падали, утыканные стрелами, те, кто совал нос из-за порога башни в надежде пробиться. Звон стали все чаще сменялся воплями и стонами раненых — застигнутые врасплох люди Харси не могли дать отпор.

С великой скорбью Аммия застыла на пригорке и, придерживая терзаемые ветром волосы, глядела на разыгрывающуюся в пепельной мгле бойню. Ноги ее подкашивались, в глазах поселился ужас, а сердце едва не выскакивало из груди. За шумом битвы Аммия долго не замечала на холме еще одного всадника, который, как и она, смотрел на происходящее издалека. Княжна вздрогнула, когда бой утих и он стал спускаться к своим.

Никто меня не видит, напомнила себе Аммия, и скинув оцепенение, бросилась за всадником, надеясь узреть последние мгновения жизни Харси, если он еще жив, и разузнать наверняка, кто стоит за убийцами.

Когда она подоспела, отряд загнал горстку искровцев в башню и со звериной жестокостью добивал раненых снаружи. Она бы отвернулась, но не могла — обязана была, стиснув зубы, запечатлеть и унести с собой последние моменты их героической гибели.

Защитники были обречены. Она ничем им не поможет.

Казалось диким вот так стоять среди ватаги наемников, зная, что тебе не грозит опасность. Она вздрагивала каждый раз, когда в ее сторону поворачивалась голова. Не задеть бы кого-нибудь ненароком. Одно дело — гулять во сне по мирному городу, а совсем другое — ступать в шаге от убийц, с оружия которых еще не смыта кровь.

Аммия пыталась углядеть знакомые черты в этих по-волчьи оскаленных лицах, разгоряченных пылом битвы. Некоторых она узнавала, других нет, но командира спутать с кем-то было нельзя из-за выдающихся габаритов. То был Хедвиг, а значит, прочь сомнения — за этим черным делом стоял Раткар, его хозяин.

Убийца отдавал короткие приказы и с важным видом осматривал залитую темной кровью поляну перед башней, что громадной скалой нависала над ними. Вдруг он насупил брови, подозвал одного из свартов.

— Что это ты прячешь?

— Не прятал я, голова… вот вещицу нашел. Красивая. Тебе как раз нес показать.

Воин неохотно протянул добычу, и Аммия тут же признала драгоценный пояс Думни, который даже в ночи переливался и сверкал, будто горный хрусталь.

— Я вот где стою, а ты в другую сторону шел, умник, — надвинувшись на него, процедил Хедвиг, — к седлу моему прицепи и сгинь.

— Слушаюсь, — выпалил провинившийся и поспешил убраться с его глаз.

— Все полегли! — послышалось из башни.

— Все! Все! — подхватили и заулюлюкали другие.

Один подскочил к Хедвигу и принялся тараторить, но говорил он на языке Белых островов, и Аммия ничего не поняла.

Она побежала к воротам, откуда выходили люди с факелами. Кто-то вытирал о ветошь обагренные кровью мечи, другие тащили на плечах стонущих раненых или волокли носилками тех, кому больше не доведется узреть белого света. Иные выносили трофейное оружие и доспехи. Защитники все же смогли постоять за себя и отправили к Мане не меньше двух дюжин.

Внутри башня была наполовину обрушена. Лестница наверх обвалилась, но нашлась еще одна, которая вела под землю. Здесь стоял запах крови и смерти, всюду вповалку лежали тела поверженных свартов Харси. Ни ступени без боя они не сдавали врагу.

Внизу уже никого в живых не осталось. Все покрывал кромешный мрак, но в одном углу теплилось еще робкое пламя треснувшей лампы, в которой догорало масло.

Кровью обливалось сердце, когда она переворачивала очередной труп и узнавала погибших искровцев.

Вот отважный Думни, исполосованный, покрытый множеством темных отметин, вот Старкальд, которого, должно быть, пытали, ибо он был связан, а лицо его все залито бурой кровью, вот командир княжьей охраны Хевш со страшной раной на горле, вот еще и еще дружинники — всех она не раз видала на советах.

А рядом… Аммия не удержала рыданий. Всхлипывая и заливаясь горючими слезами, она прильнула к груди бездыханного Харси, с которого убийцы стянули панцирь. Он уже не дышал, хоть тепло еще не покинуло тело. Аммия зачем-то принялась оттирать кровь с лица его, будто мертвецу не все равно.

Вдруг совсем близко она услышала шорох. В момент глаза Аммии широко раскрылись, она вскочила, будто ужаленная, и вперилась в густой мрак в дальнем конце крипты.

Там кто-то сидел.

Силуэт его был едва уловим, но глаза-угольки выдавали человека. Он мог не замечать ее саму, но всяко слышал плач и видел, как лампа без чьей-либо руки парит посреди залитой кровью усыпальницы.

Кто же он?

Какое-то время они неотрывно буравили друг друга взглядами: насмерть перепуганная Аммия и словно из-под земли возникший призрак. Судорожно нащупывая рядом с собой какое-нибудь оружие, она гадала, что он станет делать, но незнакомец не шевелился.

Княжий человек? Нет, его бы в живых не оставили. Значит, это раткаров сварт. Или… вдруг это Тряпичник? Его она боялась пуще прочих. Он единственный мог видеть ее, словно сам был духом или колдуном.

Глаза человека вдруг сузились, он закивал и как будто улыбнулся, после чего угольки погасли.

Снаружи донесся резкий свист, с каким всадники погоняют коней. Он и привел Аммию в чувства. Она бросилась наверх к едва пробивавшемуся свету, спотыкаясь о тела и навалы камней, с трудом одолевая слишком высокие ступени, словно вырезанные для гигантов.

У входа возились четверо воинов, посеревшие от пепла, который, подобно снегу, безостановочно валил из пустоты ночного неба. Пыхтя и отдуваясь, они напирали на толстенные створки врат. Едва Аммия юркнула наружу, как их захлопнули и стали подпирать каменными обломками.

Неподалеку Хедвиг беседовал с кем-то из своих. Девушка подскочила к ним и навострила уши.

— Крысу оставили в живых? — спросил Хедвиг.

— Как было велено. Никуда не денется теперь, — усмехнулся сварт, а потом добавил: — голова, а отчего бы его сразу не прирезать?

— Изменнику дарить славную смерть? Нет уж, пусть его братья загрызут. Очнется он во тьме и волком завоет, когда услышит, как они вставать начнут.

— Хе. И то верно. А мы ему еще знак на лбу вырезали, какой у Гантара был.

— У Гантара? А-а. Правильно. Пусть искровцы знают, чей род благодарить.

Сварты несколько раз объехали луг и тщательно проверили, чтоб никакая мелочь не выдала того, по чьей воле был разгромлен отряд регента. После Хедвиг звонко свистнул, замахал двумя пальцами над головой, и ватага наемников понеслась к холмам.

Пепел все падал с темной вышины, а налетавший ветер швырял его в лицо. Казалось, будто где-то там, за грозными тучами, жгли неимоверных размеров костер.

Здесь ей делать было больше нечего.

Аммия побрела куда глаза глядят. Мир вокруг серел и терял очертания.

***

Было раннее утро.

Аммия не желала спускаться и даже выходить из покоев. Лежа на промокшей от пота кровати, она разглядывала потолок и пыталась еще раз прогнать в уме все детали вчерашнего сна.

Именно Раткар устроил засаду, и у него был лазутчик, который точно выведал, когда регент отправится на юг. Убийцы хорошо подготовились: знали, где и в какой день ожидать Харси, понимали, сколько воинов он с собой ведет.

Теперь вся правда открылась, как на ладони, но что это ей давало? Даже железные доказательства вряд ли склонят на ее сторону сомневающихся низовцев, расположение которых Раткар надеялся перетянуть прежде, чем открыто скинуть ее. Куда ей, пятнадцатилетней девчонке без власти, тягаться в тонкой игре с таким матерым интриганом?

Острее всего терзала мысль о том, что Хедвиг был там. Был! Но звезды все равно дали ему одолеть Данни в поединке. Где же тогда справедливость? Зачем бесчисленные поколения предков призывали небеса рассудить их в споре? Выходит, прав Феор, отрицающий всякого бога. Нет никакой высшей силы, нет ничего, что подарило бы надежду, никто не поможет людям, кроме них самих. Человек сам породил суеверия и вытесал себе безмолвствующих идолов, в которых нет ни крупицы жизни.

Уж очень неподъемны оказались такие думы для Аммии. Будто свирепый шторм, они крушили прежнее представление о мире и весь тот порядок, который годами выстраивали для ее неискушенного ума отец и учителя.

Это неправильно. Так не должно быть.

Но кем же был тот скрывающийся во мраке? Выходит, это никакой не Тряпичник, а кто-то из дружины князя. И почему он подчинился и самовольно остался в замурованной гробнице?

Аммия перебирала в уме свартов личной охраны Харси, которых привезли в Искорку, но все они умерли от ран. Выходит, предателю удалось сбежать?

Были пропавшие без вести среди обозных, но тела их, должно быть, утащили дикие звери — теперь это не узнаешь, ведь снежный буран укрыл все следы.

Кто же еще там был?

Она вдруг вспомнила Старкальда. Дружинники не нашли его тела в усыпальнице. Куда же он делся? Она ведь сама видела его. Надо бы еще раз выспросить о нем у Феора. Тело Старкальда могли передать каким-нибудь родственникам в Сорн.

За стеной вдруг послышались шаги, и в дверь постучали.

— Можно? — позвал Раткар.

— Я еще больна, — ответила она, стараясь придать голосу слабости.

— Тем больше причин войти. Твое здоровье — первое, о чем я должен волноваться.

Если захочет, все равно зайдет, вздохнула Аммия. Пришлось впустить.

Регент был облачен по-домашнему: в некрашеную рубаху, подпоясанную тонким шелковым кушаком. В таком наряде и без привычных ножен у пояса он вовсе не представлялся опасным, но девушка знала, что это лишь притворство — пыль в глаза.

Он оглядел ее, робко присевшую на краю застланной постели, приблизился, пощупал, не горяч ли лоб. От прикосновения этого она вздрогнула, поднялась и отошла к окну, уставилась на медленно плывущие по розоватому рассветному небу тучи.

— Я же просил не открывать, — с легкой укоризной произнес Раткар.

— Здесь душно.

— Ты давно здорова, племянница. Дух твоей поражен хворью, а не тело. Пора выйти к людям. Народ волнуется.

Княжна хмыкнула.

— А мне-то что? Это теперь твой народ.

Раткар глубоко вздохнул.

— Аммия, я не враг тебе и вовсе не такое чудовище, каким меня представляют.

— Не чудовище? — откликнулась она с ядом в голосе и обернулась: — Харси мертв, защитники его мертвы, Данни мертв. Астли в темнице. Чья же это заслуга?

— Ты и так знаешь. А с тем упрямцем нас рассудили Звезды.

В голосе Раткара прозвучала сталь, а зеленые глаза враз посерели, напомнив пепел, который ночью изобличил его ложь. Через пару мгновений он усмирил гнев и вновь надел заготовленную заранее маску безвинного.

Дядя был уже немолод: легкая сетка морщин протянулась от глаз и уголков рта, а волосы у висков тронула седина, но, личина благодушия не могла скрыть окружавший его ореол будничной жестокости. Аммия поняла, что по-настоящему боится этого человека.

— Звезды, как и люди, ошибаются, — ответила она, продолжая сверлить его взглядом.

Регент первым отвел глаза, прошелся по покоям и встал у колонны сложенных друг на друга трактатов в углу. Поднял бровь, усмехнулся.

— Ты читаешь днем и ночью, это необычно для девочки. Ученая княгиня — большое благо для Дома. Твой отец как-то сказывал, что сама Ауд Справедливая наверняка не жгла столько свечей.

— Слабо верится, что меня будут называть княгиней. Доживу ли я до весны? — нахмурилась Аммия, вновь повернувшись к окну.

Раткар мученически выдохнул, выставил пред собой ладони.

— Полно, племяшка, я на твоей стороне. Ты натерпелась, поэтому я прощаю тебе дерзости. Приведи-ка себя в порядок и через час приходи в зал, обсудим нечто важное.

— Ты пришел только для того, чтоб позвать меня на совет?

— Только. Между нами не должно быть розни и недомолвок.

Если б не сон, это вранье могло подействовать.

— Совет как-то связан со мной лично, не правда ли?

Раткар немало удивился ее проницательности.

— Верно. С тобой, со мной, со всей нашей семьей и Домом, — ответил он, чуть поклонился и вышел.

Аммия схватила подушку и в ярости бросила в сторону двери.

Не желает ли дядя выдать меня замуж за своего мальца, которому едва исполнилось восемь годков? Сомнительно, такую мерзость народ не примет. Значит, задумал, что-то еще — просто так Раткар словами не бросается. Но заглянуть в его помыслы редко удавалось даже отцу, не говоря уж о Харси. Вряд ли такая соплячка как она способна залезть в голову этого умудренного годами лицемера и дельца.

***

Перед советом ей удалось обменяться парой фраз с Феором, когда их ненадолго их оставили одних во дворе.

— Есть вести про Астли? — шепнула княжна.

— Домстолль через два дня. Раткар твердит про заговор, но подробностей не сказывает. Хатт и вовсе делает вид, что ничего не знает.

— С ним самим можно поговорить?

— Нет. К нему никого не пускают.

Аммия с трудом смиряла злость, чтоб ненароком не привлечь внимание свартов, что держались у ворот.

— Но это ведь ложь. Теперь я точно знаю, кто виноват. Я сама все видела.

Феор сдвинул брови и покосился на нее, но не стал расспрашивать. Должно быть, не желал больше слушать о ночных откровениях. Он не верил, и Аммия не судила его за это. В такое действительно трудно поверить.

— Это провокация. Раткар убирает всех, кто представляет хоть какую-то силу, — ответил первый советник.

— Раз будет суд, значит, он позаботился о доказательствах. Откуда они у него?

— Быть может, подмаслит нужных людей. Они расскажут все, что повелит хозяин.

— Нельзя этого допустить. Астли ведь…хотят казнить? — произнесла Аммия, чувствуя, как щеки ее покрываются краской от гнева.

Феор кивнул.

— Раткар засылал подарки Крассуру и сулил большие милости. Он уверен, что тот на его стороне, но это не так. На домстолле наемники действительно будут в толпе среди горожан, но их мечи обратятся против регента. Теперь еще и люди Натана с нами. Кайни тоже обещал, что его охрана присоединится, — советник выдержал паузу и серьезно глянул на нее, — Аммия, я должен просить у вас позволение на то, чтобы начать борьбу открыто. Я жду вашего слова.

— А что произойдет дальше?

— По сигналу мы сцапаем Раткара и вынудим загривчан сложить оружие. Объявим его изменником и будем судить вместо Астли.

— А как же вольные кланы?

— Они будут в стороне и не вступятся ни за кого. Я еще раз ходил к их вождям и призвал на помощь все свое красноречие.

— Боязно, — покачала головой Аммия. — Много крови прольется.

— Еще больше ее прольется, если ничего не предпринимать.

У Аммии холодок пробежал по телу. Неужели она сможет дать добро на такое? А как иначе? На один только миг она вернулась во вчерашнее видение, вновь узрела обагренные кровью лики.

— Хорошо, я согласна.

Советник кивнул.

— Когда все начнется, бегите к Тильну, он будет в первых рядах. Его бойцы вас защитят.

У ворот княжеского двора показались трое всадников, и тайный разговор пришлось прервать. Аммия с удивлением увидала среди прибывших женщину.

— Кто это?

— Должно быть, новые члены совета. Девка — звездочтица из Загривка, приближенная Раткара. Поговаривают, что она из культистов или как-то с ними связана. С ней надо быть настороже.

— Он хочет ввести ее в совет?

— Да, но это мы обратим в свою пользу. Имм и его монахи совсем не обрадуются соседству со своими злейшими врагами, и у нас появится еще один союзник.

***

Погруженная в полутьму зала наполнялась привычным уже пряным ароматом настоящего табака. Им однажды разжился Кайни, после чего приучил к диковинке половину знати, всегда норовящей приспособиться к новым веяниям среди богачей. Табак на севере был редкостью и считался вещью статусной. Низовцы довольствовались дурно пахнущим разнотравьем, собранным на окрестных лугах.

Широкоплечие сварты заняли места погибших братьев: один был постарше — с короткой, раздвоенной бородой, густыми бровями и серебряной сережкой в ухе, другой — посвежее и посвирепее, без одного глаза, место которого прикрывала черная повязка. Раткар будто издевался над памятью Данни.

В кресло воеводы уселся Хедвиг, чем снискал презрительные взгляды от Феора и Кайни. Аммия не могла себя заставить даже поднять глаза на него.

Явился Раткар, которого задержал гонец с каким-то посланием. Следом за ним вошла и дева лет двадцати пяти — щуплая, с веснушками у носа и короткими темными волосами. Одежду ее составляла серая туника с непонятным символом в форме трехконечной белой звезды и малыми кругами на остриях.

Искровые советники привыкли, что Аммия здесь единственный представитель женского пола, потому многие выпучили глаза и принялись бессовестно пялиться. Бородатый Крассур и вовсе от смущения побагровел, сравнявшись цветом лица с собственной алой туникой.

А полюбоваться было чем — красотой природа деву не обделила. Бесцветные глаза с чуть изгибающимся разрезом — признаком южной крови — сверкали блеском морской глади. На лбу и щеках горели выбитые иглой причудливые синеватые знаки. Тонкие брови, правильные черты лица и чуть приоткрытый рот наделяли девушку некой воздушностью, свойственной дыханию весны. Все это придавало ей совершенно неземной вид.

— Позвольте представить Палетту, Читающую звезды, мою нареченную сестру, Хранителя Ордена Звездного пути. Она займет место в Совете. Многие ее уже хорошо знают, другим еще представится такая возможность.

Палетта важно поклонилась, позволила невесомой улыбке тронуть лицо и обвела присутствующих мимолетным взором, ненадолго задержавшись на Аммии, отчего по спине ее пробежали мурашки. Нечто темное отразилось в глазах звездочтицы — пустота, покой забвения и потаенная неудержимая сила. Казалось, несмотря на молодость, девушка успела повидать ужасы, какие иным и не снились. Лишь на мгновение Палетта захватила Аммию, но взгляд этот отпечатался глубоко и еще долго не давал ей покоя.

На левой от Раткара лавке потеснились, и Палетта села подле него, недвусмысленно дав понять, какую величину она при нем займет.

Регент приказал подать меда и по очереди познакомил Палетту с каждым из старых советников, немало их тем самым смущая. После он назвал имена сотенных и дал слово Хедвигу, который принял на себя обязанности воеводы. Тот поведал о ночных стычках с порчеными и разграблении большого торгового каравана у западных предместий Искорки.

— Люд волнуется. Говорят, в сосновнике завелась лесная ведьма. Ночью по всей крепи ее дурные песни слышат. Нужно бы послать разъезды, прочесать там схроны и овраги, выжечь всю скверну. Три дюжины хватит.

— Устроим. Отправь местных, они хорошо знают лес, — закивал Раткар.

Аммия переглянулась с Феором. Он тоже легко различил в этих речах заготовленный заранее повод выгнать из города как можно больше сторонников Астли перед домстоллем.

Приближенные Раткара горячо поддержали идею. Вступать в спор с ними не имело смысла — это только укрепило бы регента в подозрениях. Он бы понял, что за жизнь и честь ратного советника действительно готовы бороться.

После Ганс со свойственной ему нервозностью рассказал о запасах на зиму и посетовал на побитые морозом, неубранные поля в южной четверти, где не хватало рук. Народ там все больше снимался с мест и устремлялся в другие края.

— Голодать не дадим, — заявил регент, — посмотри-ка сегодня со своими помощниками в клетях и закромах излишки зерна. Отправим первую партию до тяжкого снега. Да распорядись еще, чтоб гонцы, которые поедут в ту сторону, у каждого дома возвещали, что регент пошлет им помощь и накормит. Вот увидите, не пройдет и года, как люди снова потянутся к родным домам.

— Боюсь, что лишнего не найдем, — покачал головой Ганс.

— Найдем, — уверил его Раткар. — Потрясем толстосумов в крайнем случае.

Множество рутинных дел обсудили прежде, чем он перешел к главному. К тому времени советники стали нетерпеливо ерзать на местах, а Кайни разложил кисет и принялся наново набивать трубку.

— Мда, немало неурядиц оставил мне в наследство брат. Ну да это не беда. О другом нужно поговорить.

Раткар сделал паузу, забарабанил унизанными перстнями пальцами по столу, и все сообразили, что сейчас он выдаст очередную речь.

— Вы знаете, во что превратились Великие Дома. Сельдяной Хвост разорен, про Тысячелетние сосны и Вороний глаз забывают даже седовласые старцы, Ледяные Тучи нищают и доживают последние дни. Ульдас стал затворником и шагу не ступает из своей заснеженной крепости. А что же в Искре? Не буду хулить тех, кто был до меня. Скажу только, что год от года мы теряем земли. Народ ропщет и не находит поддержки у тех, в чьей власти им помочь. Людям нужен настоящий вождь, который защитит их, а не будет скрываться за стенами, пока гибнет урожай и дома их становятся прибежищами порченых тварей. Народу нужен потомок Великого Света.

Аммия на этих словах напряглась. Вот оно. Сейчас решится ее судьба.

Регент глотнул меда, помрачнел и продолжил:

— В древности севером правили перволюди, от которых произошли и мы с маленькой княжной. Отпрыски рода Эффорд и есть последние искры Умирающего Творца. Кажется, низовцы да и вы все позабыли это. Люди воспринимают нас как простых царьков, которые лишь собирают подати и ничего не дают взамен.

— Куда вы клоните, князь? — дождавшись паузы, спросил Феор. Лицо его стало тревожно.

Регент кивнул Палетте.

— Будь любезна, сестра, расскажи им.

Девушка заговорила голосом ровным и проникновенным.

— Не так давно наших храмовников постигло чудное откровение. Мы узрели таинство, какое проводили властители севера глубокой древности — настолько далекой, что сам Гюнир тогда ходил по Нидьёру, и трава расцветала там, где он ступал. Ритуал обожествил их, возвысил среди прочих смертных, а звезды даровали им великую мудрость. Люди эти стали гласом небес, вобрали в себя всю мощь Великого Света. Именно это позволило выстоять, когда на мир напустилась тьма со звезд. Они удержались вместе, провели свой народ путями снегов и льда и расселились по всему северу, основав великие и малые дома. Орден уверен, что в наших силах провести и теперь такое таинство. Это воодушевит народ, сплотит их.

Аммия похолодела.

— Великий Свет? — обеспокоенно переспросил Имм. — Но ведь только ясноглазые могли впитать его.

— Что за таинство? В чем заключается? — перебил монаха Кайни.

— Нельзя просто повторять то, что совершали сотни лет назад. Это может быть опасно, — резко высказался Феор, почувствовав поддержку.

Палетта примирительно подняла ладони вверх.

— Не нужно беспокоиться. Регент и княжна — прямые потомки перволюдей, и Великий Свет не может повредить им, он лишь дарует частичку своей силы. Кроме того, у нас будет достаточно времени, чтоб еще раз все проверить и убедиться в том, что никакой угрозы нет. Хронисты Ордена предоставят к следующему совету полные записи этого Вспоминания.

Кайни и Ганс не нашлись с возражениями, Крассур с непроницаемым лицом сидел, набычившись и скрестив на груди руки. Прочие согласно кивали, особенно первосуд Хатт, который все настойчивее подлизывался к новому владыке.

— Уверен, что это пойдет на пользу Дому, — поддакнул он с елейной улыбкой.

— Народ точно ободрит. Такое дело заставит и южан идти к нам на поклон, — закивал одноглазый сотник.

— Какой это был год? — нашелся с вопросом Имм.

— Семьдесят шестой от Первого Рассвета.

— Так давно…

— Именно.

Аммия фыркнула, и все повернули головы к ней.

— Своей воли я еще не имею, но, быть может, стоило поинтересоваться, что я на этот счет думаю?

— Это верно. Следует подождать, пока княжна достигнет возраста разума и провести ритуал тогда, с ее согласия, — аккуратно предложил Феор.

Раткар перебил его:

— Мы так бы и поступили, но таинство совершается в редкий день. Этому должны благоприятствовать звезды. День этот наступает через три недели, а следующий такой ждать несколько лет.

— Всего три недели? Что за это время можно узнать? — брови первого советника поползли вверх.

— Не беспокойся, Феор, храмовники разберутся в этом деле. В любом случае пока я только предлагаю, и решение еще не принято. Я желаю лишь выслушать вас. Что скажут остальные члены совета? Ганс?

— Я не сведущ в вопросах божественных, — отмахнулся он.

— И все же я позвал вас сюда не для того, чтоб просиживать штаны. Вы — большие люди, к вашему голосу прислушиваются. Будь добр, окажи нам честь, — настоял Раткар.

— Я… признаю, что это может быть полезно для всех нас, — ответил прижатый к стенке торговый советник, хоть на его лице и было написано, что он попросту боится вставить даже слово против.

— Кайни?

— Что тут скажешь, дело ясное, случка у собак. Коли княжне и вам, регент, ничего не грозит, а сулит только пользу, то можно и попробовать, воззвать к Подыха… то бишь, к Умирающему Богу, — вывернулся владелец солеварни, не привыкший облекать мысли в речь без помощи ядреных словцов, за что его постоянно ругал Хаверон. — Однако, я бы подождал записей этих монахов.

— Непременно, — кивнул Раткар. — Имм?

Обыкновенно сдержанный и меланхоличный жрец выглядел озабоченно. Он теребил складки своего простого одеяния, тер лоб и мялся с ответом.

— Как я уже говорил, о Великом Свете мы знаем совсем мало, но кое-что все-таки знаем. В те древние времена наследники его были сплошь ясноглазыми. Быть может, именно это позволяло им принять дар небес без всякого ущерба для бренного тела. Теперь же ясноглазых не сыщешь, и…

— Не цвет зрачков делает князя князем, а его кровь, — прервала монаха Палетта, — и Звезды благоприятствуют новым свершениям.

— Безусловно, я не хотел оскорбить род Эффорд, — оправдывался Имм. — однако, Великий Шульдов Свет — это не баловство. Тревожить его без причины не следует. Кто знает, чем все обернется?

Последний вопрос повис в воздухе, и Раткар, дабы не усиливать его важность возникшей паузой, положил обе ладони на стол.

— Спасибо вам за мудрость, — сказал он, не удостоив сомнения храмовника каким-либо ответом, — Палетта скоро представит хроники, и я приму окончательное решение. Имм, Ганс, Палетта, Кайни, можете идти, мы прервемся и дальше мы станем обсуждать ратные дела.

Храмовница улыбнулась уголками губ, поднялась и вышла из Зала, следом за ней потянулись остальные.

Аммия чувствовала, что ее потряхивает.

Хитрецы задумали очередную мерзость. Что они собираются сделать с ней? Какой-то древний ритуал, Великий Свет. Она никогда не слышала ни о чем подобном. Раткар и его кровная сестрица явно темнят. Аммия могла сопротивляться, отнекиваться и упираться сколько угодно, но без влиятельных покровителей слов ее никто не воспримет. Пока ей нет шестнадцати, ее голоса просто не существует.

Вплоть до самого конца совета она сидела, опустив голову, будто оглушенная, и не замечала, как входят дружинники и по очереди докладывают регенту вести с боевых постов и разъездов. Единственная мысль снова и снова приходила ей на ум — ничего хорошего все это не предвещает, Раткара нужно остановить.

Домстолль обещал расставить все на места.

Ночью Аммия попыталась сосредоточиться на Старкальде. Видела его она нечасто, и память отказывалась рисовать четкий портрет. Воображение рождало перед глазами крупного короткостриженного мужа с угрюмым взглядом. Она помнила широкое лицо, какие глаза чуть навыкате и бородку с проседью, что добавляла ему лет. Он был невысок, но широк в плечах и крепок.

Много ли она знала о нем? Лишь то, что несколько лет назад он приехал откуда-то из Сорна, нанялся к отцу, а через год получил ленту дюжинного.

Ей вроде бы удалось нащупать что-то, настроиться на него, но первые попытки не дали результата — перед взором клубилась сплошная тьма.