Да родится искра

Глава 10 - Черный город

Червяками называли рабов в Черном городе. Старкальд насчитал не меньше сотни таких бедолаг. Кроме них, нашлись и свободные наемные работники, знавшие горное дело: разведчики породы, рудокопы и рудознатцы, кузнецы и плавильщики. Они жили здесь целыми семьями и неплохо зарабатывали. Их не стегали хлыстом и не подгоняли бранным словом. Положение они имели несравненно более высокое, нежели бесправные рабы.

Самих надзирателей и стражников местной дружины на стенах едва ли набралось бы пару дюжин, но и этого хватало, дабы крепко держать чернь в узде. Первые таскали при себе короткий нож и кнут, чтоб подбадривать бездельников, вторые заступали на смену при мечах и луках, а теплые куртки скрывали на них кожаный доспех или кольчугу.

Заправлял всем хозяйством высокий, жилистый мужичина по имени Манрой с зычным командирским голосом. Он с семьей жил в самом ладном домике на отшибе, куда не так летела копоть.

Будучи вечно не в духе, приказы Манрой раздавал окриком и метал молнии из глаз так, что слуги перед ним мельтешили, точно в разворошенном муравейнике. Говорили, что неугодных он забивал насмерть голыми руками, оттого и прозвали его Красным Молотом. Говорили еще, будто рода он невысокого, а потому особенно кичлив.

Пепельная вязь туч быстро проносилась по небу, гонимая горными ветрами. Мороз не спешил крепко прихватить землю, оттого сыпавшее с вышины снежное крошево вмиг превращалось в грязь. Впрочем, солнце Старкальд теперь видел нечасто, его заменили свет лампы на китовьем жире и снопы искр, высекаемых из камня. Ему и Ядди вложили в руки кирки и отправили глубоко в недра рудника. Там, почти в кромешном мраке, они с двумя десятками других червяков день и ночь обтесывали жилы под присмотром опытных старателей.

Извлеченную из шахты руду перемалывали или толкли, потом загружали в ямы вперемешку с древесным углем и через глиняные трубки подводили горячий воздух. Так выплавлялся металл.

Темнота и нескончаемый грохот отупляли. Гулкий, надрывный звон в ушах оставался с ними, даже когда их, не чувствующих более ни рук, ни ног, выводили из копей и запирали в тесных бараках.

Старкальду было все равно.

Он работал рьяно. Движение согревало, а после цепей и веревок приятно было вновь расправить плечи, занять трудом мышцы, отвыкшие от ежедневных тренировок с оружием, и почувствовать разливающуюся по всему телу усталость.

Сорнец свыкся с тем, что Гирфи навсегда потеряна, а ему самому, быть может, никогда не покинуть стен Черного города. Раз за разом он убеждал себя в этом и гнал прочие мысли. Он не желал более возвращаться к прошлому. Тот Старкальд, у которого еще оставалась честь и достоинство, давно сгинул, а он сам — лишь его бесплотная оболочка, по странной прихоти Маны заключенная в это жуткое посмертие. Так ему и надо. Другого он не заслуживает.

Скудный ужин обычно составляла жидкая овсяная каша или луковый бульон с ломтем черного хлеба. К голоду Старкальд привык с детства, а вот другие жаловались. Ядди даже схлопотал пару плетей за слишком острый язык.

Перед сном те, кто не валился от усталости, перебрасывались свежими сплетнями. Местных сильно напугала новость о том, что в Шишковом лесу завелось чудище, и какое-то время оно стало первой темой для судов и перетолков. На каменистой пустоши много не вырастишь, и город совершенно не мог обеспечивать себя продовольствием, поэтому, если подвозы прервутся надолго, паек снова урежут.

Один невольник из недавней партии шепнул, что Раткар, ставший уже регентом, отрядил два больших разъезда, дабы загнать и умертвить зверя, но чудовище затаилось в горах, где лег снег, и добраться до него не вышло. Отряд помотался по оврагам и холмистым долинам, а после повернул к столице.

Другой услышал, что здешнюю плавильню и кузницу могут прикрыть или перенести, так как с каждым годом все накладнее становилось доставлять сюда поленья и торф для очагов и древесный уголь для выплавки металла — Черный город, словно армия термитов, пожрал вокруг себя весь лес. Ближайшая хижина лесорубов, рядом с которой расположились углежоги, находилась теперь в нескольких часах езды.

Новичкам в первый же день показали, что бывает за попытку удрать. На ветвях раскидистого дуба возле бараков болтались несколько почерневших, ссохшихся висельников, чьи лица изъели вороны. Некоторые выглядели совсем свежими. Ноги у них были обрублены по колено. Утром, становясь в очередь к нужнику, Старкальд волей-неволей поднимал на них взор.

— Ты об этом лучше помалкивай. Вздумаешь снова бежать, беги один, а других не подговаривай, — расщедрился на совет осторожный Торн, — тут сизые есть. Люди Молота. Они ему доносят все, что слышат, а им за это жратвы побольше кладут, да иногда разрешают к девкам ходить. Попадешься такому, и плетей надают всем.

— Так может быть, я и сам успел сизым стать, — хмыкнул сорнец.

Торн выпучил глаза, но потом сообразил, что Старкальд подтрунивает.

— Все шутишь! — погрозил пальцем скотовод. — Пошути еще. Возьмут и прирежут ночью свои же. Такие уж нравы. Хотя вроде здесь не так плохо. Я видал места и похуже.

— Хуже, наверное, только в брюхе у Скитальца.

У северных народов было поверье, что убийцы, воры, мародеры и прочая падаль после смерти оказываются в бурлящем скверной чреве Вечного Врага.

Торн прищурился, кивнул на старкальдов лоб.

— Кто тебя так изукрасил?

— Долгая история.

— Ничего, времени у нас теперь довольно. Расскажешь еще. Эх, вот бы сейчас махорки. Покурить жуть как хочется.

Скрипнула дверца нужника, и настала очередь Торна.

Старкальд еще раз глянул на мертвецов. На фоне блеклого неба, посылавшего им мелкий снег, они чуть раскачивались, скрипя веревками. Зачем ему теперь бежать отсюда? Разве только затем, чтоб поскорее кончить с жизнью.

Потекли дни, серые и однообразные, как небо над головой. Ранним утром червяков поднимали с коек, кормили и хлыстами загоняли в шахты, позволяя лишь дважды за сутки выйти на поверхность немного отдохнуть.

Говорили, что во времена Хаверона рабов старались беречь и не заставляли вкалывать до беспамятства, ибо стоимость каждого была высока. Ныне поток невольников вырос, и участь их стала совсем незавидной. Надсмотрщики не стеснялись вымещать на них злобу и карать за малейшую провинность, старшины из числа свободных то и дело охаживали плетьми, дабы успеть выполнить к сроку поставленную меру работы. А хуже всего приходилось тем, к кому заглядывал белобрысый паренек с хищным орлиным лицом. Звали его Кирлан. Он был сыном Молота, и ему сходила с рук любая жестокость.

Развлечений в Черном городе измыслить можно не так много, а потому любимым делом его стали издевательства. Он выбирал жертву и долго травил ее: избивал, подмешивал в еду испражнения, отнимал теплую одежду, после чего несчастному приходилось работать в промороженной шахте чуть ли не голышом. Больная фантазия Кирлана не знала границ.

Вышло так, что следующей жертвой его стал Рчар.

Среди рабов южанин был отщепенцем, ибо слишком отличался внешностью от северян, да вдобавок смешно изъяснялся. С ним мало кто заговаривал, а заслышав в ответ нескладную речь, червяки только кривились и качали головами. Никто не хотел помогать ему с тяжелой ношей, кроме Старкальда, а виделись они нечасто — сорнец половину дня проводил в руднике, а Рчар мотался туда-сюда с тележками, нагруженными шлаком.

Поначалу Кирлану никак не удавалось вывести Рчара из себя. Он не обижался на оскорбления, не реагировал на провокации: плевки, подножки и мелкие побои. Когда Рчар бывал не слишком усерден, Кирлан от души хлестал его бичом, а тот только кланялся в ответ, не забывая наградить мучителя лучезарной улыбкой. Это выбешивало распущенного сынка сильнее всего.

Однажды подобная сцена случилась во время краткого перерыва, и Старкальд стал ее свидетелем. Толпа рабов выходила из рудника, щурясь от болезненно яркого света, беспрерывно чихая и кашляя, утирая пот с почернелых лиц. Они усаживались на огромное поваленное дерево, служащее лавкой, и перекусывали остатками хлеба с вечера.

Рчар плелся в хвосте процессии, как всегда, счастливый и жизнерадостный, но несколько уставший, отчего ноги его не слушались. Кирлан ступал следом за ним. В этот день он был не в духе, и особого повода для побоев искать не пришлось.

— Быстрее, пес! — прикрикнул он на южанина и пнул его по заду.

Снова Рчар, обернувшись, подобострастно поклонился и расплылся в улыбке, будто издеваясь над мучителем, и от единственной искры этой в глазах Кирлана вспыхнуло пламя дикого огня, а к щекам прилил румянец.

Прочие невольники поспешили немедленно разойтись в стороны, смекнув, что в таком состоянии извергу на глаза лучше не попадаться.

— Смеешься надо мной? Сейчас посмотрим, понравятся ли тебе мои шутки, — проскрежетал он, крепче стиснув рукоять плети и как следует размахнувшись.

Удар вышел жестоким. Бич рассек воздух и с шипением полоснул спину Рчара. Тот отскочил и взвыл от жуткой боли. Тогда впервые с него слетела пелена беспечности, и Старкальду пришло в голову, что он видит настоящие, человеческие эмоции, будто все, что случалось с ним до этого, было лишь притворством.

— Ну, как?! Хороша байка?! — злорадно осклабился Кирлан.

Под мешковиной утепленной робы южанина распускался бордовый цветок. Нечто странное промелькнуло в ответном взгляде Рчара, когда он обернулся — слезы еще текли по его щекам, но само лицо стало непоколебимо твердым, будто высеченным из камня.

Новый удар пришелся поперек груди, но теперь этот хлипкий, сгорбленный бедняга, едва держащийся на ногах от слабости, даже не дернулся.

Кирлан не собирался останавливаться. Устрашающий кончик хлыста так и мелькал над его головой. Старкальд жмурился всякий раз, как он опускался, а Рчар стоял напротив Кирлана словно статуя, точно вовсе лишился чувствительности. Жуткие кровавые потеки насквозь пропитывали его жалкое одеяние.

— Что, свинья чернозадая, смешная вышла шутка?!

Удар.

— Смешная, да?!

Удар. Колени Рчара подкосились, и он упал на каменное крошево, заменяющее мостки от грязи.

— Почему же ты больше не улыбаешься?!

Удар.

Никто из находившихся поблизости надзирателей не смел его остановить.

Старкальд набрал в грудь воздуха и двинулся к ним. Он понимал, к чему это приведет, но не мог поступить иначе, ведь Рчар однажды спас его. Откуда-то взявшийся Ядди встал на пути и покачал головой, призывая не вмешиваться, но сорнец отпихнул скотовода в сторону.

— Хватит, прекрати! Ты же убьешь его! — крикнул он Кирлану.

Едва разбушевавшийся зверь услыхал эти слова, как тотчас обернулся. От ярости лицо его сделалось красным, точно раскаленный уголь. Он нацелился на новую жертву.

— Что я вижу?! Навоз научился разговаривать?! Тоже захотелось послушать моих шуток?! — прошипел Кирлан.

Он отбросил окровавленный хлыст, выхватил у одного из застывших от ужаса стражников длинную палку и налетел на сорнца, будто вихрь.

Старкальд принял на локоть первый удар, увернулся от второго, но потом увидал древко прямо над собой, и жгучая боль ослепила его.

***

Некоторое время Кирлан не появлялся на выработках. Один червяк шепнул, что после случившегося Манрой отправил сына с каким-то поручением в Загривок, дабы несколько остудить его пыл. Смотрители тоже малость присмирели и лишь покрикивали на невольников, не решаясь срываться на побои.

Этот день и два следующих они вместе с Рчаром провели в лечебнице. Исполосованный плетью южанин ни разу не вспомнил мучителя бранным словом, хотя и Старкальда не стал благодарить за заступничество. Он будто вовсе забыл про это.

Сорнец был уверен, что с такими ранами Рчар сляжет на месяц, однако рубцы его затягивались, истерзанная плоть зарастала на глазах, а привычная, полная восторга улыбка не сходила с лица. Едва сорнец сам смог подняться без посторонней помощи, как увидал, что койка собрата пуста — чудак отправился к распределителю работ и сказал, что вполне выздоровел.

Однажды они вдвоем грузили стальные заготовки для доспехов в фургон — сорнец подавал, а Рчар складывал их на соломенный настил, как мог аккуратно. Надзиратель заболтался со служанкой и совсем забыл про них.

Вдруг, вместо того, чтобы принять очередную железяку, южанин распрямился, сцепил пальцы и вскинул голову к беспросветному молочному небу. Пыльное, в потеках пота лицо его стало необычно задумчивым.

— Рчару надоелось взаперти, надоелось работать, — пожаловался он.

Старкальд кое-как перевалил пластину через невысокий борт, утер пот с лица шапкой и вновь нахлобучил ее.

— Мне казалось, тебе везде хорошо. Что насчет этого места поведал тебе колодец?

— Рчару ничего не поведался, — вздохнул южанин.

— Так наколдуй что-нибудь и сбеги. Солнце вон совсем не вылазит.

— Не-ет. Бегаться нельзя. Пока надо ждаться. А солнце там наверху, солнце смотрится за тем, чтобы Рчар не делался большие колдования.

— Прямо-таки за одним тобой и смотрит. Сдался ему какой-то червяк, — отмахнулся Старкальд.

Ему вдруг до жути захотелось еще раз узреть чародейские проделки Рчара, и он принялся упрашивать.

— Ну, если не можешь убежать, сотвори хотя бы малое колдование. Тьфу, колдовство. Покажи, как это делается.

Рчар смерил его странным взглядом.

— А Стракаль не расскажется солнцу?

Сорнец криво усмехнулся, хотя по излишне серьезному лицу южанина нельзя было сказать, что он шутит.

— Не расскажу. Даю слово.

Рчар присел на корточки и молча уставился на него сверху вниз.

— Что? — поднял бровь Старкальд.

Южанин просто глядел, обветренные губы его растягивались в загадочной усмешке, и отчего-то Старкальду стало от нее не по себе. Он не имел представления, какой сюрприз этот сумасброд выдаст на сей раз.

Рчар не двигался, и только зрачки его глаз бегали по лицу сорнца. В сумеречном свете из карих они превратились в угольно черные, а внутри их будто рождалось что-то — искра или отблеск пламени.

Откуда-то потянуло холодом — не тем, какой раздувает зима, а иным, что приходит вместе с необъяснимым, неизведанным страхом.

Вдруг Рчар широко открыл рот, и Старкальд отпрянул, задохнувшись от изумления.

На него хлынул поток теплого света, исходивший от пульсирующей красноватой сферы на месте языка, будто там зажгли масляный факел.

Солнце. У него во рту вспыхнуло маленькое солнце.

Сорнец застыл, остолбенев от увиденного, а в глазах его отражались крошечные язычки пламени.

Что это? Какой-то трюк или обман? Быть может, Рчар наложил на него чары, отбирающие волю и заставляющие наблюдать то, чего нет.

Это продолжалось недолго. Рчар проглотил солнце, и спустя мгновение огонь угас. Глаза его вновь сделались добрыми и чуть лукавыми.

— Скажись, Стракаль, понравилось ли Стракалю колдование Рчара? — спокойно спросил он.

Старкальд открыл было рот, чтобы ответить, но тут что-то щелкнуло перед самым ухом, и плечо ошпарило болью. Мигом его возвратило в привычный мир серости и рутины.

— Чего встали, вши собачьи?! Давно плеть вас не целовала?! — рявкнул на них надсмотрщик, подбирая хвост кнута.

Случай поговорить с южанином представился только ночью, когда снаружи поднялся дурной ветер, и их шепот едва слышали даже червяки, что спали рядом на соломенных циновках, оглашая стены бараков нестройным храпом.

Вытянутое помещение, наполовину вросшее в землю, освещала печка и несколько светцов — кто-то чинил одежду костяной иглой. Другого времени на такие дела не находилось. Рчар лежал, заложив руки за голову и уставившись в потолок. Казалось, он никогда не спит.

— Что это было в фургоне? Чары? — тихонько спросил сорнец, приподнявшись на локте.

Южанин повернулся к нему.

— Колдование. Старкальд же сам требовался.

— Я думал, что ты только шутишь. Кто же ты такой?

— Рчар, — пожал плечами колдун.

Старкальд покачал головой, сообразив, что подобными вопросами от него ничего не добьешься.

— А что за свет я видел?

— Это маленькое солнце Рчара. Собственное небольшое солнце.

— Солнце…как у тебя это получается?

— Все люди рождавались от солнца и нестись внутри малую часть.

— Ну, нет. Я знаю только одного человека, у которого во рту солнце. Это ты. Разве оно не обжигает?

— Не-ет. То солнце Рчара.

Южанин вдруг нахмурился и бросил на Старкальда опасливый взгляд. В полутьме глаза его странно светились.

— Только Стракаль не должен говориться большому солнцу, что Рчар делает малые колдования без спроса.

Сорнец закивал, хоть понятия не имел, каким способом может достучаться до светила.

Прошли недели с того момента, как сердце его окончательно распростилось с возможностью вернуть Гирфи, но теперь робкий лучик надежды вновь зажегся, и Старкальда объяло нетерпеливое возбуждение. Если на его стороне окажется колдун, он разберется с Лепестками и без труда отыщет возлюбленную.

— Ты действительно можешь вытащить нас отсюда? — тихонько спросил он, придвинувшись поближе.

— Рчар можется, да только сейчас не нужно никуда идтись. Нужно ждаться, — туманно ответил Рчар.

— Чего ждать?

— Да тише вы там, дайте поспать! — шикнул на них один из невольников, и сорнцу пришлось вернуться на свою койку — ветер немного затих, и он боялся, что их могут подслушать.

— Однажды Стракаль встретит деву с глазами цвета сирени и покажется той деве солнце, — напоследок загадочно прошептал Рчар.

Старкальд не сообразил, что он имеет в виду.

Больше в эту ночь Рчар ничего ему не сказал, но засыпая, Старкальд снова и снова представлял алое пламя, рожденное его колдовским даром.

На севере верили в добрую сталь и крепкий щит, а ко всякому ведовству, наговорам и волшбе относились с опаской, а то и с презрением. Здесь это считали делом нечестным, порочным и противным самому божественному замыслу. Всякий, обретший славу колдуна, становился изгоем, а иной раз его даже побивали, независимо от того, добро он творил или зло, действительно ли умел колдовать или попросту дурил неотесанных мужиков.

Другое дело — шаманы на Дальнем севере. Они живут в полной дикости, едят сырое мясо, не знают огня. Говорят, что они общаются с духами, предсказывают погоду и могут исцелять смертельные раны. Каменные шаманы оседлы, но Шагающие иногда забредают к Искорке, где их боятся, как проклятья.

Рчар, несомненно, обладал некой силой, великой и пугающей. Но откуда он взялся на его пути?

***

Следующим днем поднялся переполох. Гонец привез весть о том, что взбухший от снега и дождей ручей, который они проезжали по пути сюда, подмыл опоры моста, и бревенчатый настил рухнул в ущелье вместе с одной из телег обоза — трое бедняг погибло. Только половине поезда удалось проскочить, прочие же фургоны отрезало на той стороне.

— Поедете на починку, — заявил червякам распорядитель после утренней кормежки.

Невольники растерянно переглянулись. Даже старожилы редко получали возможность выбраться за стены. Обычно на работы снаружи привлекали свободных, но для такого крупного и срочного дела их сил недостанет.

— Ну, чего встали?! Давай живее к сараям!

Не успел Старкальд опомниться, как выкатили телегу с инструментом, нагнали еще дюжину рабов, среди которых оказались Ядди и Торн, и вот уже перед ними раскрылись ворота. Сорнец поискал взглядом Рчара, но того, как назло, не было.

Дрожь охватила его, едва он очутился по ту сторону стен. Всего месяц пробыл он взаперти, а уже отвык от ощущения свободы. Впрочем, дабы не появилось охоты сбежать, с ними, кроме смотрителей с луками, отправили собак из местной псарни — поджарых, резвых и злых. Однажды Старкальду довелось увидеть, как такой пес по команде набрасывается на человека — будто камень, пущеный из пращи. Собаки задорно бежали впереди колонны, иногда останавливаясь, чтобы обнюхать или пометить чахлый куст.

Ехали медленно. Даль заволокло сырым туманом, скрывавшим от глаз весь мир, отчего мерещилось, будто телега катится посреди беспредельной пустоты. Тракт совсем размок, хоть его и посыпали отвалом горной породы. Копыта лошадей разъезжались в грязи, и возница без конца бранился, поминая скитальцеву мать.

Торн втянул в ноздри напитанный влагой воздух и с наслаждением прикрыл глаза, расплывшись в улыбке.

— Да-а уж. Вот он, запах свободы. Я уж успел отвыкнуть.

— Да будет тебе. Это пахнет дерьмом и застарелым потом от твоей робы, — подсказал ему неугомонный Ядди, быстро ставший своим среди червяков и приобретший роль заводилы.

Раздалось несколько смешков. Благодаря Ядди в них еще не совсем умерло чувство юмора. Без него здесь не выжить.

— А ты, Старкальд, чего башкой вертишь? Никак, хрен свой потерял? Держи вот, можешь не благодарить, я его случайно нашел.

Ядди вдруг вытащил откуда-то из рукава тонкую грязную морковку и протянул ее Старкальду с заговорщическим видом.

Невольники захихикали. Сорнцу же было не до шуток. Он буркнул что-то в ответ и отмахнулся, и Ядди вновь пристал к Торну.

После очередного взрыва хохота к ним подскочило двое стражей, хмурых, как гроза — должно быть, они получили хороший нагоняй от Молота.

— А ну, заткнулись там, вшивые. Работать будете до самого утра без жратвы!

Он умчался вперед, и червяки опять принялись болтать.

— Кажется, надолго мы едем, — протянул раб, подслушавший, о чем толкуют верховые.

— Что такое?

— Говорят, мост-то совсем обвалился. Хорошо, если к закату доедем, а работать будем ночью, когда лесовики притащат опоры.

— Скажи спасибо, что срочность большая и поэтому тебя вообще везут, а то шел бы пешком двое суток с лопатой наперевес, — сказал Ядди.

— Это точно.

Старкальд сидел как на иголках и изнывал от нахлынувшего беспокойства. На этот раз ни веревок, ни кандалов на нем не было. Вот она, еще одна возможность сбежать. Целую прорву времени они потеряют на дорогу, и неизвестно, сколько провозятся с самим мостом. Рядом будет лес, а ночью можно выгадать момент, чтоб затеряться среди такой толпы и улизнуть.

Но не поздно ли? Что он станет делать после, даже если все получится и его не найдут? Так далеко он не раздумывал.

Навстречу им из серой хмари вынырнуло три крытых дырявым тканевым пологом фургона, которым посчастливилось перебраться через мост до обрушения. Колеса их едва проворачивались от налипших комьев грязи.

Всадники задержали их, и обозные, выпучив глаза и оживленно жестикулируя, в ярких красках поведали им о том, что случилось.

Когда один из фургонов проезжал мимо их телеги, сзади отдернули полог, и дряхлая старуха выбросила какой-то мусор на дорогу. За ней под полотнищем возвышались горы то ли тканевых мер, то ли готовой одежды.

Старуха зыркнула на сорнца и скривилась от его вида. Старкальд окинул ее взглядом, лишенным каких бы то ни было эмоций.

Это верно, что такой, как он, достоин только презрения.

Внезапно другой край полога тоже приподнялся, и возле старой карги показалось еще несколько женщин — судя по всему, будущих служанок. На пару мгновений взору его открылось чье-то точеное, на редкость знакомое лицо. Бирюзовые глаза сверкнули и тотчас исчезли за пологом.

Старкальда словно прошило молнией.

Не помня себя, еще сам не зная отчего, он привстал, пытаясь сообразить, кто перед ним. Голова закружилась, сердце едва дрогнуло и забилось часто-часто. Он ощутил, как дощатое ложе телеги уходит из-под ног.

Разум его отказывался верить.

— Эй, ты чего? Сядь, — толкали Старкальда соседи.

Немедля рядом появился страж и что-то прокричал.

Кажется, по спине лизнул кончик хлыста. Старкальд почти ничего не ощутил. Все прочие чувства, кроме зрения, оставили его.

Не сон ли он зрит? Разве это может быть она? Откуда ей здесь взяться?

Фургон удалялся.

— Гирфи! — в надежде позвал он.

Хриплый голос его потонул в тумане.

Полог долго не приподнимался вновь, и сорнец уже решил, что глаза подвели его, но вот ткань отдернулась, и дыхание его перехватило!

Она! Она!

Сама Хатран не показалась бы ему прекраснее. Девушка что-то ответила, но из-за шума он не ничего не разобрал.

— Гирфи! Это я! — завопил Старкальд, махая рукой.

Она высунулась наполовину из-за борта фургона, кивнула. Услышала.

Сорнец хотел было спрыгнуть, догнать повозку, обнять любимую, но вовремя прикинул, что это сочтут за попытку побега и натравят собак.

Он набрал в грудь воздуха.

— Я вернусь. Жди меня! Вернусь! — выкрикнул Старкальд напоследок, перед тем, как фургон растворился в тумане. Кажется, эхом до него донеслось собственное имя.

Его сбили с ног и уложили в телегу.

— Куда собрался, червяк? Знакомого признал? Уймись, если не хочешь, чтоб жилы порезали. Будешь, как старый Мельох, до конца жизни проволоку крутить, сидя на заднице.

Слова. Глупые и ненужные! Они пролетели мимо ушей. Внутри него разгорался огонь, способный дотла сжечь всю скорбь и ненависть, все горе и сожаление, что терзало его в последние месяцы. Он напоминал утопающего в открытом море, который вдруг увидал на горизонте спасительный парус.

Страж отъехал, и Торн шепнул ему:

— Кто это?

— Сестра, — соврал Старкальд.

***

Гирфи везут в Черный город.

Когда немного подуспокоился, Старкальд попытался удержать мысли, что от нахлынувших чувств разлетались, словно перепуганные птицы.

Бежать нельзя. Придется возвращаться и искать способ вызволить из каменной клетки не только себя, но и ее.

Сложно представить, что за прихоть судьбы вновь свела их вместе. Должно быть, не получив положенную оплату, Лепестки сбыли девушку, словно куль золотого песка. И надо же случиться чуду, что Гирфи отправили именно сюда, в мертвую пустошь, прислуживать какому-нибудь ставленнику Молота, а то и ему самому.

Едва Старкальд подумал об этом, как рожденная внезапной радостью улыбка на лице его сошла на нет. Теперь и она изведает все тяготы и лишения рабской жизни. Девушка миловидна. Кто знает, чем ее заставят заниматься, рассмотри ее как следует новый хозяин.

Не позволю, твердо решил Старкальд, сжимая кулаки. Воля и жажда жизни возвратились к нему, и теперь он готов был свернуть горы и голыми руками перебить половину стражи Черного города, только бы выбраться из этой передряги вместе с Гирфи.

Когда и без того тусклый дневной свет стал меркнуть а краски выцветать, дорога пошла в гору. Скоро послышался шум и разноголосица впереди — они догнали лесорубов, волочивших двойкой лошадей ствол громадной лиственницы, который должен был пойти на замену рухнувшей опоре.

Добрались до моста. Овраг здесь тянулся далеко по обе стороны от тракта, а к югу вовсе превращался в широкое ущелье, и объездная дорога отняла бы значительно больше времени, чем ремонт на скорую руку. На другом краю оврага столпилось уже пять фургонов и несколько телег. У опушки леса обозные разбили небольшой лагерь — там горели костры, и в ночное небо, на котором только-только стали проявляться звезды, поднимались столбики серого дыма.

Продольные балки моста с одной стороны рухнули в пропасть, а вместе с ними и часть настила. Теперь бревна грудой валялись на дне оврага, загораживая течение набухшего ручья, вдоль которого протянулась подмытая, наполовину сгнившая опора. Там, внизу, копошилось с факелами несколько человек.

Червяков отправили помогать им перегораживать ручей, дабы можно было выкопать яму для нового столба. Тут же все они вымокли до последней нитки и перемазались в грязи. Сверху их осыпали бранью дружинники, которые не желали мараться, и вместо того, чтобы заняться делом, только поучали, как надо устроить то или другое.

От холода Старкальд дрожал, точно осиновый лист. Но вот широченный ствол наконец подали с края оврага и опустили в углубление под радостные возгласы.

Едва яму завалили землей и как следует утрамбовали, один из вившихся неподалеку псов вдруг поднял голову, застыл и навострил уши. С вершин деревьев с граем вспорхнуло несколько воронов. Сверху стал доноситься особенно громкий гвалт, крики и лошадиное ржание.

— Чего это там? — спросил Ядди у пары лучников, что караулили их.

Стражник постарше прислушался и кивнул второму, чтоб сходил проверил — с низины они все равно ничего не увидели бы. Молодой нехотя поднялся было на пригорок, но тут со стороны лагеря отчетливо донесся металлический лязг, а потом овраг огласили человеческие вопли, которые заглушил протяжный низкий рев.

Все они так и присели.

— Тварь вернулась! — дрогнувшим голосом пискнул Торн.

Старший, к его чести, не испугался.

— Хальд, ведем этих наверх, к телеге! Недоброе там творится!

Цепляясь за кусты, они взобрались по холму, выбежали к тракту и, как вкопанные, встали у края оврага.

— Лесники удрали уже! И ваши с ними! — крикнул им возница, что отчаянно пытался удержать кобылу. Та рвалась с узды, устрашенная картиной на противоположном склоне.

Там, озаряемый светом костров, виднелся силуэт невообразимого гиганта, чья голова возвышалась даже над верхушками корявых дубов. Десятки щупалец его извивались, стремясь добраться и до того, кто, обнажив меч, храбро бросился на врага, и до того, кто, не помня себя, обратил стопы к лесной чаще.

— В россыпь! Сзади заходи! Стреляй! — ревели дюжинные, но напустившийся ужас затмевал любые приказы и лишал воли самых отважных.

Мощными ударами чудище расшвыривало немногочисленных бойцов, словно буйный ребенок — вырезанных из дерева игрушечных свартов. Те отчаянно поливали его стрелами, целясь в глаза, бросались с топором и копьем, тыкали горящими головнями, но особого вреда нанести не могли. Одним за другим дружинники попадали в цепкие объятья — ребра их трещали, хребты переламывались.

— Делать что будем?! — кликнул младший страж.

Глаза его были, как два блюдца, он не смел ни вступить в бой, ни побежать первым.

— Что, не поможете своим?! Они же умирают там! — крикнул Старкальд.

— Заткни пасть!

Старший колебался. Теперь неугасимый страх безошибочно угадывался в его темных глазах. Пробраться к своим скоро было нельзя: пришлось бы спуститься в овраг и подняться с другой стороны, но к этому времени в живых не останется никого. Да и что могут два меча против такого исполина?

— Уходить надо! Не поможем! — заорал молодой страж то ли своему соратнику, то ли вознице.

Последний извергал шквал матерных ругательств. Упирающаяся лошадь его совсем взбеленилась. Она дергала и кусала поводья, а когда чудовище вновь заголосило, кожаные ремешки лопнули. Кобыла вырвалась из упряжки и галопом бросилась во мрак. Кляня ее на чем свет стоит, толстый возница спрыгнул с бесполезной телеги и побежал за ней, напрочь позабыв о своей суме.

Старкальд глянул еще раз на побоище на той стороне.

По всему было ясно — силы не равны. Две дюжины долго не протянут. Бой едва начался, а поляну уже усеивали трупы и тяжелораненые: придавленные, размолоченные, разорванные могучими щупальцами. Боевые кличи все чаще сменялись предсмертными воплями. Трудно было поверить, что человек может извлекать из глотки такие звуки.

Очередного защитника порождение мрака схватило за ноги, а после ударило о полусгоревший хворост костра, взметая снопы рыжих искр. Истерзанный труп полетел к своим, а тварь опять утробно загремела, и от жуткого звука этого остатки дружины дрогнули окончательно. Одни побросали щиты и побежали к оврагу, а другие, перепуганные до смерти, на четвереньках уползали к опушке, стремясь найти спасение в лесу.

Расправившись с людьми, чудище принялось топтать костры, и огней на той стороне скоро не стало. Зверь превратился из пылающего вихря щупалец в сгусток мрака, еще более грозный и пугающий. Не оставалось сомнений, что при его размерах, гигант запросто переползет через ущелье, и если они не поспешат, догнать их для него не составит большого труда.

Завидев это, старший коротко произнес:

— Уносим ноги.

Грозные, кровожадные псы все куда-то подевались, поэтому и без отмашки дружинника часть рабов прянула в стороны. Из невольников вновь они превратились в свободных, и каждый стал сам себе хозяин.

Один лишь Старкальд сообразил кинуться к оставленному на козлах мешку возницы и, пошарив внутри, извлек длинный нож.

Ночь была безлунна, и темнота на узкой просеке стояла хоть глаз выколи. Они то и дело натыкались друг на друга, оскальзывались в грязи, падали и беспрерывно бранились. Безудержный страх подгонял их.

Старкальд оглянулся, и впотьмах оступился на какой-то кочке. Ступню пронзила острая боль. Он охнул и схватился за ногу, пропуская вперед прочих червяков. Никто не задержался, чтобы помочь.

Но что это?

Ковыляя как можно быстрее, сорнец приметил какое-то движение в трех десятках шагов у опушки. Сперва он подумал, что кто-то из невольников решил схорониться среди деревьев, но скоро понял — это никакие не люди.

Порченые! Они тащили в чащу массивное тело возницы.

Здоровых чудищ часто сопровождали твари поменьше — падальщики, питающиеся за счет него. Они следуют за таким гигантом, будто стая за вожаком, и бояться в первую очередь стоит их.

Впереди послышались крики. Задыхаясь, отставший от основной группы Старкальд одолел новый подъем и увидал, как со стороны леса на растянувшуюся цепочку бегущих нахлынули черные тени.

Это конец. Им не уйти.

Густой, ползучий мрак поглотил беглецов, словно морская волна. Деваться им было некуда. Беззащитные, вооруженные кто палкой, кто камнем, невольники жались к двум стражам, имевшим при себе клинки. Звери не оставят им ни единого шанса.

На краткие мгновения разразилась битва, но не успел Старкальд опомниться, как визги и вопли впереди затихли. Лишь темные звериные фигуры мельтешили теперь у полоски тракта. Доносилось приглушенное шипение и омерзительное, вызывающее тошноту чавканье.

Старкальд похолодел. Ядди, Торн, другие рабы — все они сгинули. Помощи ждать неоткуда.

Сорнец затравленно оглядел лес справа и слева от себя, ожидая, что в любой момент нападут и на него самого. Донельзя уставший, оборванный, в отсыревшей робе, поверх которой была накинута старая меховая куртка, он изготовился к драке. Не за себя, а за Гирфи. Пусть лезвие его жалкого ножичка едва превышает ладонь, он выживет и вернется за ней.

Он хотел было укрыться за широкими стволами дубов, но перед ними рос густой орешник. Лезть через него нельзя — любой треск выдаст его. Назад тоже не пройти. Пришлось в полуприседе пробираться вдоль дороги прямо под носом у порченых, которые наслаждались пиром и за запахом крови не чуяли рядом еще одну жертву.

Вперед, не торопясь.

Прижимая лезвие ножа к запястью, Старкальд старался дышать тише и не дрожать, но мороз силой воли не одолеешь. На побоище он смотрел только боковым зрением, дабы не выдать себя блеском глаз. И даже так его едва не выворачивало от зрелища копошащихся, снующих туда-сюда тварей. Одни склонились над растерзанными телами, другие лакомились добычей в стороне.

Он уже почти преодолел злосчастное место, когда подвернувшаяся некстати ветка громко хрустнула под ногой.

Сердце его замерло.

Один порченый издал булькающий звук, привстал и будто бы уставился в сторону, где распластался в грязи Старкальд. В следующий миг поднялось еще несколько голов. Все они как по команде рванули к нему.

Попался-таки.

Он был опытным воином, но сражался больше в строю, со щитом и при свете дня, а без прикрытия спины и самый искусный сварт долго не выстоит. Короткий кинжал, скорее даже нож — не ровня длинному мечу, позволявшему держать врага на расстоянии. Да и кромешный мрак надежды не прибавлял.

Их было около дюжины.

Первый увидевший Старкальда уже одним прыжком перемахнул через своих и с грозным звериным рыком приближался, оценивал угрозу, исходившую от мерцающего в ночи клинка. Хищно скалясь и шипя, он дожидался, пока подступят остальные.

Они не заставили себя ждать. Тьма, глухая и клубящаяся, принимала облик обезображенных хворью людей. Порченые обходили с боков, норовя зайти за спину.

Пошел дождь.

Он резко двинулся навстречу первому и полоснул того по горлу. Бестия отпрянула было, но удара не избежала. Брызнула поганая кровь, а тварь, захлебываясь, припала к земле.

Еще двое с пронзительным визгом прыгнули почти в один момент. От первого броска он отскочил, а движение второго заметил слишком поздно, и времени хватило только, чтоб выставить кинжал перед собой. Тварь напоролась грудью на острие и жалобно взвыла, но исхитрилась достать его по-волчьи длинными когтями.

Плечо вспыхнуло болью. Сорнец зашипел и скривился.

Со всех сторон к нему потянулись тени. Порченые не дали и мгновения, чтоб опомниться. Пропустишь одну — умрешь.

Старкальд пятился и уходил вправо, дабы не дать себя окружить, но кинжал не давал большой форы. Одного врага он свалил подножкой, после чего вонзил клинок в шею. Еще двух подловил на том, что нарочно становился к ним боком, дожидался шиканья с которым ночные создания обыкновенно нападали, а после резко разворачивался в их сторону и выверенным ударом лишал подобия жизни.

Он рубил, кромсал, пырял, взметая брызги крови, что смешивались с водяной взвесью и слепили глаза — приходилось то и дело утирать лицо локтями.

Шестеро пали под его ударами, прежде чем он сбил дыхание, а новые твари все прибывали, будто сама тьма рождала их.

Вдруг неподалеку донесся чей-то голос:

— Эй! Сюда! Давай ближе ко мне!

Еще кто-то жив!

Краем глаза он заметил фигуру, в руках которой блеснула сталь. Он отвлек часть своры от Старкальда и тем самым дал небольшую передышку.

Выживший снова позвал, и сорнец узнал его.

— Ядди, я здесь, — крикнул Старкальд.

Он сам стал подвигаться в сторону собрата, но не усмотрел, как сбоку к нему подкрался один из порченых. Лишь когда совсем рядом раздалось его свистящее дыхание, он развернулся, но было уже поздно.

Бедро пронзила острая боль. Старкальд взвыл и едва не выронил кинжал. Со всей силы он врезал твари по морде рукоятью. Что-то хрустнуло, и хватка ослабла, но тут же на него налетел еще один здоровенный порченый и повалил в грязь.

Из груди разом вышибло весь воздух, а на спину запрыгнуло что-то тяжелое, как бык, и принялось с ревом бешено кромсать меховую куртку. Когти впивались все глубже, терзали плоть, а Старкальд ничего не мог сделать, ибо руки его придавило.

Все затопила боль. Он перестал что-либо слышать и видеть. Лишь безумная ярость и отчаяние дало силы чуть приподняться и свалить тварь набок. Правая рука освободилась, но кинжала в ней уже не было.

Острые зубы клацали в мизинце от горла.

Старкальд кое-как вывернулся, отпихнулся, стал молотить по порченому локтями, потом перекатился на живот и вскочил.

Верзила рядом силился встать. Сорнец подсек ему ноги, а когда тот потерял равновесие, двинул сапогом и вновь припечатал к земле. Нащупав камень, он взялся лупить им по голове твари, пока та не превратилась в кровавое месиво. Только потом сообразил, что рядом могут быть еще враги.

Старкальд поднялся, судорожно хватая ртом воздух.

Кровь, пот и дождевая вода заливали глаза. Голова кружилась, дыхание вырывалось со свистом, а бедро пульсировало огнем.

Тракт вокруг всюду покрывали тела. Несколько теней, пригнувшись к земле, удалялись прочь.

К нему ковылял Ядди. Сгорбленный, зажимающий плечо рукой, в которой стискивал подобранный меч.

— Ушли вроде. Сильно ранен? — прохрипел он.

— Бежать не смогу. Кровь идет. Надо остановить. Есть еще живые?

Ядди покачал головой.

— Торн? Здесь он?

— Помер.

Старкальд закашлялся. При каждом выдохе боль прошибала от поясницы до плеч. Спина и бедро горели, будто облитые кипящим маслом. Он сделал шаг, другой. Голова закружилась. Сорнец присел на землю, скинул с себя куртку, чувствуя, как холодеют пальцы.

— Погоди. Сейчас найдем что-нибудь.

Ядди склонился над чьим-то телом, оторвал широкую полосу ткани, потом еще одну, подошел к нему.

— Видок у тебя… ты и до могилы собственной не дойдешь, — покачал головой скотовод, обматывая выставленную Старкальдом ногу.

— Дойду. Нельзя тут оставаться. В город надо.

— Куда? Ум тебе отшибло что ли?

— Там Гирфи.

— Кто? Снова в кандалы хочешь?

Старкальд не ответил. Сил не было.

Ядди стащил с мертвого дружинника куртку, нацепил на Старкальда и покрепче перевязал у спины, затем занялся собой.

— До обводной дороги дойдем, потом к лесничим. Там переночуем. Найдем их, надеюсь.

— Тихо, — произнес Старкальд, все посматривавший на тракт.

— Что?

— Тихо как-то.

Ядди замолчал, прислушался.

Дождь прекратился, и даже ветер будто бы перестал шелестеть.

В темноте за пригорком в пожухлой траве Старкальд разглядел чернильное пятно, которое было не отличить от окружающего мрака, если нарочно не присматриваться. Чуть поодаль проявились очертания еще одного. И еще. И еще.

— Они там. Боятся выходить.

— Что за солнцеблудство? А где тот большой? — вымолвил Ядди.

— Не знаю.

— Вставай. Пойдем быстрее.

Старкальд кое-как поднялся, отыскал кинжал. Едва волоча ноги, они побрели по тракту, но скоро совсем встали, различив в туманной дымке впереди смазанные силуэты порченых.

Вдруг со стороны обвалившегося моста послышался глухой рык, от которого заледенела кровь. Земля содрогнулась, и меж корявых ветвей за поворотом, что брал тракт, огибая край леса, проступило пятно ползущего мрака. Словно густой черный туман, оно текло, с шелестом цепляясь мерзкими отростками за стволы деревьев и камни, заслоняя своим массивным туловом само небо с редкими звездами. Щупальца его, что толщиной могли сравниться с конской шеей, стелились все дальше, словно заменяли своему владельцу зрение, направляли его, указывая жертву.

Какое-то время они только зачарованно пялились, оглушенные безумным, всепроникающим страхом. Не спастись, не убежать. Никто не придет им на выручку, не отпугнет градом стрел или огнем.

Ядди схватил его за рукав.

— Что делать-то?

— Помирать, — честно ответил Старкальд.

Бежать он не мог, даже ноги с трудом переставлял. Ядди тоже выдохся.

С обеих сторон к дороге стягивались живые тени, предчувствуя скорый пир. Все больше их появлялось впереди, червяков брали в кольцо. Старкальд в жизни не видел столько порченых в одном месте. Десятки, сотни.

Сзади хищные щупальца гиганта обвивали тела погибших рабов и останки умерщвленных чудовищ, тянули их назад, к хозяину, чье зловонное дыхание уже добралось до них.

Тварь заревела низко и гулко, так что пришлось зажимать уши.

Порченые отовсюду повалили на дорогу. То тут, то там меж ними угадывались фигуры грозных, молчаливых вестников, что наводили жути не меньше, чем громадина позади, которая все приближалась.

— Прощай, друг, — проскулил Ядди, отчаянно сжимая рукоять бесполезного меча.

— Прощай, — кивнул Старкальд.

Сколько он сможет одолеть? Одного, двух? Какой в этом смысл?

Он больше не увидит белого света, не услышит ласкового голоса Гирфи.

В последние мгновения перед неизбежным Старкальд глянул ввысь и попытался различить отзвуки нескончаемого гимна, что возносит к небу милостивая Хатран. Ведь она еще там, далеко на Дальнем севере, молится за них всех, за этот проклятый, сгнивший мир.

Он ничего не услышал.

— Прости меня, Гирф, — буркнул он за миг до того, как тьма пожрала его.

Липкое и холодное щупальце опутало туловище и сдавило так, что не осталось сил сопротивляться. Старкальда потащило по грязи так легко, будто он весил не больше ягненка.